Читать книгу Чужое побережье - Алексей Улюкаев - Страница 2

Вот здесь на беленьких бумажках

Остались – выжимкой судьбы —

Дней беспечальных или тяжких

Разнообразные следы.

Перелистай их – может статься,

Тебя займут минут на двадцать,

А сможешь губы разомкнуть —

Скажи, быть может, этот труд

Был не настолько и напрасен,

Когда хватило этих басен

Для этих двадцати минут.

Рассказ от первого лица

Настолько жалобен и длинен,

Нет сил дослушать до конца,

Короче! Хватит половины.

Наметь лишь главное. Вполне

Его понять сумеет каждый,

Ведь и его хотя б однажды

Несло на этой же волне,

А прочее не так уж важно.

Не нужно память напрягать,

Она всегда готова

Здесь приукрасить, там солгать.

Перелистай свою тетрадь,

Там правды нет ни слова.

И то, что кажется тебе

Значительным и веским,

Колеблется в прошедшем дне,

Как легкий дым в печной трубе,

Как ситцы-занавески.

Не нужно память напрягать,

Оставь ее, довольно,

Там нет ни друга, ни врага,

Там день и ночь идут снега,

Там холодно и больно.

Когда мы порознь, нам темно,

И холодно, и одиноко,

Мы бьемся, будто за окном,

А то и вовсе между стекол

Какой-то бабочкой ночной.

А вместе плохо нам двоим,

Не можем выразить словами

Того, что происходит с нами,

И больше, стало быть, молчим.

Напрасно мы хотим вдвоем

Уйти от этого недуга —

Нам нечего сказать друг другу,

Самих себя не узнаем.

Мы долго кружим в поздний час

Какой-то бабочкой случайной,

И постоянно манит нас

Свеча, оставленная в спальне.

Ах, почта мешкает. Неловок телеграф.

Похоже, что в запое почтальоны.

Оборван телефон. Нет, я не прав:

Ты просто не подходишь к телефону.

Нас километры пробуют пугать,

Аэрофлот, железная дорога.

Дожди размыли путь. Потом снега

Насыпались по пояс у порога.

Природа нас не балует совсем

И принуждает жить поодиночке.

Но на деревьях набухают почки

И обещают много перемен.

И точка!

Ты, которой пустяк расставанье,

Не поймешь, не сумеешь понять

Распрю с временем и расстояньем,

Спор с судьбой, заглянувшей в тетрадь.

Уходи же скорей. Без оглядки.

Я не брошусь, не выбегу вслед.

Просто вычеркну все по порядку:

Звук. И запах. И форму. И цвет.

И в оставшемся мраке, в просторе

Загадаешь – и быть по сему.

Вот почти настоящее горе.

Без дележки. Тебе одному.

Что в жилах у тебя течет?

Какая жидкость? Не клокочет,

Не жжет, к смятенью не влечет

И ничего она не хочет.

На лишний градус суматох

Она термометр не двинет.

Спокойный выдох, легкий вдох.

Ах, это, верно, климат. Климат

Виновен. Климат, видно, плох!

Что в жилах у тебя течет?

Холодная – а горячо

К твоим притронуться ладоням.

Твой холод – порох для меня.

Другого надо ли огня —

Гореть, тонуть?

Горит и тонет.

Увидеть или позвонить…

Никто не отвечает.

Наверно, ветер режет нить

Холодными ночами.

Наверно, спутал номера

На станции наладчик.

Наверно, не везет, с утра

Сплошные неудачи.

Я не сумел тебя найти,

А ты не захотела.

Мы сбились попросту с пути,

Наверно, в этом дело.

Но потихоньку тает лед,

Пошли на убыль ночи.

Наверно, завтра повезет.

Мне очень нужно. Очень.

Вот здесь дорога распрямится,

И ты увидишь – без затей

Почти над ней повисли птицы.

Почти висят. Почти над ней.

И жарче летнего дыханья

Здесь не найдется ничего,

И голоса не затихают,

Скользя окружностью его.

А ты над красотою этой

Ужели взглядом не скользнешь?

Ужель цена моим приметам

В базарный день бездарный грош?

Ну чем еще тебя приманишь?

Жасмин? Шиповник? Плеск реки?

Еще какие пустяки?

И ты придешь? И не обманешь?

Октябрь пришел. Изменений не будет,

А только раздолье дождям и ухабам,

И насморку, заболеваньям простудным,

И если не болям, то справкам хотя бы.

Октябрь пришел, он почувствовал силу,

Он вспомнил забытые вроде мотивы

И с моря, наверно, нагнал облаков,

И выполз туман – если это не пиво,

Тогда, вероятней всего, молоко.

Он плакса, он просто заходится плачем,

Ему отвечают отчетливой дробью

Соленые капли – дождя, не иначе, —

Причин для веселия нету особых.

Их нету совсем. Отчего же – не часто,

Но все же смеемся. Смеемся – и баста!

А все же хохочем порой без причин.

Видали, скажите, таких дурачин?

В домах сквозняк, снаружи – ветер,

Размыло, к черту, колею,

Срываются ворота с петель —

Природу вспомнили свою.

И так им хочется примерить

Давно не ношенный наряд!

Об этом и твердят капели.

Об этом только и твердят.

Хоть лето кончилось, оплаканы билеты,

Оплачены и выброшены вон,

Но свежей краской выкрашен вагон,

Чтоб весело раскатывать по свету.

Жди холода. Но не спеши при этом

Календарем пузатым нас пугать.

Зима всего лишь перерыв для лета,

Как раз разучим парочку куплетов,

Чтоб летом их беспечно распевать.

Не обольщайся листаньем листов —

Туши, гуаши уплыли на Запад,

Или на дно, или, может, в Ростов:

Он на Дону – там и сребро, и злато.

Он на Дону – он данаец, он папа.

Бойся даров – но не даром же петь.

Если уплыли, то с целью одною,

Чтобы без цвета не осиротеть

И до утра оставаться с роднею.

Днем, как слепые, брели фонари —

Поводыря им нашли лишь к закату.

Им бы дождаться прихода зари,

Вышли из дома они рановато.

Ужель часы и километры

Над нами простирают власть?

Гонимые дождем и ветром,

Не будем дождь и ветер клясть.

И то уж хорошо, что вьется

Сквозь расстояния во тьме

Нить телефонная. А солнце

Еще взойдет, еще вернется,

Еще напомнит о себе.

Друзья далёко. Голос слишком слаб,

И почта не приносит облегченья.

Я мог бы и одуматься, когда б

Все это было просто увлеченье.

А ну-ка – больше света! Свечек, ламп,

Любого чуть заметного свеченья.

Вы поняли: ведь это уж не ямб!

Какое это, к черту, увлеченье!

Похолоданью раннему я рад.

Листва так зябко жмется к основанью,

Как будто осень, изменяя сад,

Не так сильна на малых расстояньях.

Но ухищренья эти не спасут,

И наступленье заморозков первых

Листву убьет, а нам подлечит нервы.

Листва умрет, деревья – проживут.

А мы засыплем яблоки в подвалы

И будем спать подольше, чем весной,

Натягивая на нос одеяла,

А то и укрываясь с головой.

Увиливать сегодня не с руки.

Пока стоит зима по всем приметам,

Иначе я не напишу строки,

Как для того, чтоб ты была согрета.

А ты и знать не знаешь про нее,

Ты веришь в паровое отопленье.

Мы громко, как на угольях, кричим – поем,

Быть может, без особого уменья.

Я говорю вам, что октябрь —

Не лучший месяц для прогулки.

Но я его люблю, хотя б

За шорох капель в переулке,

За леность, за спокойный вдох,

За неразборчивое пенье,

За то, что он – хорош ли, плох —

Несет уже не ах и ох,

А ясность разума и зренья.

Как будто в белую постель,

Ложатся буквы на страницу.

Прошло не больше трех недель,

А лес успел перемениться,

И этот мрачный человек,

И эта радостная птица

Не узнают его, хоть снег

Еще надолго не ложится.

Поэтому в глазах испуг,

Поэтому в случайном звуке

Нам чудится гуденье вьюг

Как предсказание разлуки.

Мы в нем уверены вполне,

Забыв свое образованье.

И в наступившей тишине

Для нас все клонится к зиме

И к исполненью предсказанья.

В твоем хваленом расписанье

Одна, прости меня, фигня,

И ты бросаешься часами,

Ни ночи не щадишь, ни дня.

Ты можешь растранжирить вечность,

Не оставляя про запас

Хотя бы день, хотя бы час,

Хотя бы выдох быстротечный.

Над домами белый дым,

Чуть пониже белый снег,

Хорошо быть молодым

Целый день, а лучше век.

Хорошо шататься праздно,

Не всегда иметь ночлег,

Хорошо наделать разных

Глупостей на целый век.

На блюде яблоко и сливы.

Еще не стерли со стола,

Но различим мотив счастливый

В обычных жестах и словах.

Неплохо б комнату побольше,

Вдобавок окна на восток.

Не потому ли лоб наморщен,

Что ты читаешь между строк?

Но так легко и обмануться.

Ты лучше все-таки отметь

Вкус яблока, сиянье блюдца,

Внезапное желанье петь.

Ходят мимо почтальоны,

Ходят – писем не несут.

От такой тоски зеленой

Спать иду в седьмом часу.

И встаю куда как поздно,

До полудня буду ждать.

Руки в боки – что за поза!

Двух страничек легкой прозы

Нет терпенья прочитать.

Розина. Пение. Балкон.

Густой прилив испанской ночи.

Кто он? И как? И что он хочет?

Зачем пришел сюда тайком?

Не правда ли, знакома очень

Картина. И герой знаком.

Очарованье этой ноты.

Ах, этой ночи! Волшебства!

Россини, мастер, для чего ты

Сорвал с графленого листа!

И запустил свою шарманку

Крутить на широте любой.

И млеют русские и янки,

Как итальянцы-итальянки,

Как будто хлопнули по банке,

Как будто квасят спозаранку.

Сидят, довольные судьбой,

Твоей музыкой и собой.

Не нужно память напрягать.

Там, в прошлом, нет ни звука.

Одна лишь метка о богах,

Несущих нам разлуку.

Лишь только холод, только мрак —

Ни слез, ни разговора.

Но мне не выбраться никак

Из этого простора.

Да я ли это, напрямик

Идущий, вдаль глядящий?

Скорей добавлено из книг,

И не разделишь каждый миг

На прошлый, настоящий…

Не много вижу в этом смысла —

Ну что за времена настали! —

Герои драмы рвут кулисы

И выбегают вон из зала.

И с непонятною отвагой

Вскрывают и тире, и точки.

Стирают буквы, рвут бумагу

И выбегают вон из строчки.

И остаешься в одночасье

Один: не надо лицемерить.

Ну что ж ты – рвись и сам на части.

Не слишком велика потеря.

Возьмем картиночку такую

(Ее мы выберем из всех):

Друзья сидят и в ус не дуют,

Стаканы поднимают вверх.

В стаканах, ясно, не водица,

И дым столбом, и – не в укор —

Уже, должно быть, долго длится

Полезный этот разговор.

Все громче, громче восклицанья,

Мы с вами можем им сказать,

Что это, мол, ни дать ни взять,

Вполне достойно порицанья,

А им на это наплевать!

На условный стук

Спешит условный друг,

На условный кряк

Бежит условный враг,

И все условно,

Словно

Слово – и всё…