Читать книгу Нецелованные - Алексей Васильевич Леснянский - Страница 4

Толчком к событиям, о которых пойдёт речь в книге, послужил ледоход в начале 90-ых, когда нерушимый, по словам гимна, СССР пошёл-таки трещинами. Шматы и ошмётки советской империи, сшибаясь и крошась, поплыли по течению Леты.

На огромной льдине по имени Россия воцарилось лихо. Настала година сверхзвукового обогащения, набата шахтёрских касок, мужественных отморозков, ушлых магов, тарзаньей культуры, мозговых утечек, слабых силовиков, аляпистых пиджаков, наркобаронов, некрокрестьян, понтов, понятий, кастетов, сектантов, стрелок и другой всячины.

Усиливались сепаратистские настроения в национальных республиках. Заплатки на карте России возомнили себя самодостаточными княжествами и, подобно гоголевскому Хоме Бруту, стремились очертить себя мелками и выйти из состава федерации. Увидев это, на заходе солнца заоблизывались и уже мысленно разрезали и солили русский каравай, который был столь огромен, что запивать бы его пришлось океаном не меньше Атлантического.

Не все стали спокойно смотреть, как страна падает в пропасть. В недрах общества рождалось стихийное сопротивление. Среди Мининых и Пожарских 90-ых можно было встретить политиков, чиновников, военных, священников, учёных, врачей, техничек, бухгалтеров, преподавателей, пожарных, маркшейдеров – словом, кого угодно. В стане сопротивленцев засветились даже воры в законе, один из которых на августовской сходке 92-го года заявил, что – да, он вор, и, безусловно, намерен красть и дальше, но для этого надо, чтобы было «что» и «у кого» красть. Спич законника, поговаривают, произвёл впечатление, и расчувствовавшаяся братва даже согласилась обнищать на консолидированный бюджет нескольких европейский государств ради повышения уровня жизни россиян.

К несчастью, сопротивление не было единым. Все по-разному видели прошлое, настоящее и будущее страны. В такой ситуации сплотить здоровые силы мог, разве что, общий и зримый неприятель в виде каких-нибудь поляков в Москве или японцев на Курилах. Однако внешние враги не шли на открытое противостояние. Они вели тайную подрывную работу. В этом им помогали тысячи и тысячи россиян, из которых одни действовали по прямой указке из-за рубежа, другие (этих было в сотни раз больше) – вольной волею. В общем, силам сопротивления можно было только посочувствовать. Страшно сказать, но в сложившихся условиях многие патриоты стали мечтать о том, чтобы государство рухнуло в одночасье, так как, по их мнению, это послужило бы сигналом к немедленной консолидации общества и выступлению единым фронтом. Однако мгновенного апокалипсиса не случилось. Россия разлагалась медленно. Вещества, близкие к наркотическим, в неё вводили постепенно: от очередной реформы наступала эйфория, её сменяла ломка, далее – привыкание и новая доза реформ.

В мае 95-го года силам сопротивления, наконец, удалось договориться о встрече в одной из заброшенных весей центрального Черноземья. Делегаты, съехавшиеся в деревню из разных уголков страны, заняли избы и условились не разъезжаться, пока не будет выработан совместный программный документ. Публика подобралась разношёрстная по социальному положению и взглядам. Поначалу предполагалось определить судьбу России в ДК. Однако деревенский клуб не смог вместить всех делегатов. Пришлось перенести дебаты на большую поляну в берёзовой роще. Вече на лоне природы действовало целую неделю, но результата не выдало. Среднерусские пейзажи только расхолодили съезд. Разомлевшие от майского солнца участники не заседали, а возлегали на поляне. Настроение было совсем нерабочее.

И всё бы ничего, если бы рядом с деревней не текла речушка Синявка. Пока одни занимались представлением проектов по спасению государства, другие разведали, как в водоёме насчёт пескаря, щуки и других малоценных пород. Выяснилось, что речка в этом плане порядочная, и ловца человеков стал постепенно вытеснять рыбак.

Делегаты один за другим начали перемещаться на берег. Акции идеологов стали падать. Усиливалось влияние людей, знавших толк в снастях, наживке, подкормке и клёвых местах. Фамилии этих рыболовов-спецов, к сожалению, не сохранились. Имена же они, думается, носили простые апостольские, как то Андрей, Пётр или опять же Иоанн.

Правды ради надо сказать, что рыбалка затянула далеко не всех. Некоторые делегаты не поддались наркоманской страсти. Целую неделю пытались они образумить остальных своих__________________________________________________________________________________________________________________, но разве ж это возможно?! Короче, потерпев фиаско, женщины (а речь, конечно, о них) уехали и, вероятно, прихватили с собой шум и гам, так как после их отъезда воцарилась такая тишина, наступило такое согласие, какие бывают только в парламенте без оппозиции или в парламенте с оппозицией, уехавшем на рыбалку. Дело, ради которого делегаты собрались в деревне, быстро пошло на лад. Всё указывало на то, что мужики вскоре выработают совместный программный документ. Нет сомнений, так бы и произошло, если бы не случился невиданный клёв. Казалось, в речке кончилась привычная пища хордовых, и они в полном составе перешли на провизию извне. Рыбацкое счастье улыбнулось мужикам. Естественно, в таких обстоятельствах принятие программного документа было бы смерти подобно – разъезжаться никому не хотелось. Делать нечего – завязались сторожкие разговоры о том, что Россия – страна большая, многонациональная, многоконфессиональная, противоречивая, экономически и социально непропорциональная, и с кондачка вопросы по ней не решаются. Почуяв настроение делегатов, ЦИК собрал совещание у семидесятой рогатулины, обнулил все соглашения и продлил работу съезда аж до жёлтого листа.

Пошли звонки жёнам и подругам, что мы, ваши кормильцы и кандидаты в кормильцы, в ближайшее время вернуться никак не можем, так как пробил час испытаний. Далее шло про долг, честь и гражданскую позицию. Как и следовало ожидать, в большинстве случаев на женских концах провода в патриотизм не верили. И мужским концам то и дело приходилось клясться детьми, мамой, Богом в верности избраннице, дышать в трубки, произносить скороговорки про шоссейную Сашу и речного Грека, вспоминать дни рождения тёщ и проделывать другие унизительные для спасителя Отчизны процедуры.

Половина делегатов не прошла учинённые женщинами испытания и была отозвана с передовой. Эта половина могла бы запросто стать доброй, если бы не находчивость некоторых мужиков. Провалив телефонные переговоры, они через день-другой перезванивали дамам, устраивали в их ушах ульи и, как ни в чём не бывало, принимались нанашивать туда мёд. Пчёлы из решительных сразу гнали медовуху. Это был верный ход. Дамы хмелели от комплиментов и нежных слов, и рыбаки выуживали из памяти всё новых и новых представителей флоры и фауны, и короновали их уменьшительно-ласкательными суффиксами. Самым ходовым ласковым словом, была, конечно, рыба, которую покрывали золотом, хвалили за бархатистость чешуи, обещали поселить в тёплых морях, превозносили за икру и – как ни больно было – сокращали до позорных размеров. И льды таяли, и бастионы выбрасывали белые флаги.

А дальше стали твориться интересные вещи. Делегаты стали обживаться в деревне, врастать в неё. Подладили покосившиеся избы и надворные постройки. Скинулись и завели коров, лошадей, овец, свиней, кур, гусей, цесарок. Посадили картошку, морковку, лук, репу, капусту, свёклу, сельдерей и укроп. Разношёрстный коллектив быстро сплачивался через труд. Не хватало, разве что, крови, которая, как известно, тоже неплохо связывает. Бог милостив – пролилась и она у одного из бывших. Рухнул с крыши, которую починял, и испустил дух второй секретарь суздальского горкома партии. Хоронили его всем однополым миром, как комдива. Не доставало, разве лишь, слёз. Выручило небо, снабдив глаза дивизии скупой мужской мокротой грибного дождя.

Прошло полтора месяца… Сопротивленцы продолжали жить своей жизнью, оказачиваясь не по дням, а по часам. Завелись штатные кашевары и кошевые. Рыбный и аграрный промысел дополнился охотничьим. Ватага насквозь провоняла рыбой, костром, махрой и потом. Мужики и не заметили, как через износившуюся одежду и отросшие бороды сравнялись по возрасту и статусу. Выделение пошло по морально-деловым: кому стали прибавлять отчество, у кого – отняли. Однако в целом народ подобрался дельный, поэтому, к примеру, среди Владимиров и Дмитриев не было замечено ни одного Володи и Димы, не говоря уже о Вовках и Димасах. Долго не мог устаканиться только один из Сергеев. Натура была незаурядная, а потому то подымалась в табеле о рангах до отца Сергия, то кубарем скатывалась вниз до Серого. Если читателю интересно, то кончил наш герой Серёгой.

Для многих делегатов артельный период стал лучшим временем в жизни. Говорили мужики мало, зато на сто рядов обо всём перемолчали. К августу то один, то другой ещё не монах, но уже и не мирянин стал покидать деревню со словами: «Как решите, так и будет. Всё приму. Найти меня можно там-то». Так с каждым днём партизан становилось всё меньше, и к середине октября расклад по ним установился такой: 748 бородачей – в уме, 22 – на остатке.

Этот остаток и взял на себя ответственность за принятие решений. 10 ноября 1995 года в просторной избе собрался последний совет. Дабы отрезать себе путь к отступлению (а именно не соблазниться на секача, который сутки назад забрёл в соседний лес), решили обратиться к опыту папских праймериз в Ватикане и ввели запрет на выход из дома, пока не взовьётся над ним дым от «голландки» – свидетельство сделанного выбора. Двух товарищей оставили за народ, который должен был заколотить снаружи все окна и двери и следить с улицы за сигнальной трубой. Как известно, ноябри в России по температуре похожи на декабри, как кролики на зайцев. Возникала опасность печного фальстарта и скорых, необдуманных решений.

В качестве заградотрядов, должных пресечь отход мерзляков к топке, использовали ватники, тулупы, фуфайки и валенки. Что касается пропитания, то ввели строгий пост, который мог стать как великим, так и малым – по обстоятельствам. Из послаблений – добро на исходящие; в полу была вырублена дырка под сортир, если вдруг во время прений кто-то начнёт исходить на гумус или захочет наложить на решение большинства своё вето.

Аты-баты, шли дебаты. Вставали со скамей и держали речь разные по цвету и уходу боярские бороды и монгольские мочалки. Каких только АиФов из прошлого и настоящего не приводили они в пользу своего мнения! Какими только цитатами не сыпали, карами не пугали, пророчествами не гвоздили! Каких только мертвецов не выволакивали из гробов, богов не призывали в свидетели, параллелей и перпендикуляров не проводили! Тщетно. К согласию прийти не могли. Стали тогда ждать голода и жажды.

И как заурчало и пересохло у всех порядком (а случилось это на пятый день затворничества), поднялась одна спутанная седая борода и молвила: «Мужики, надо сдать Россию!» Страшные эти слова отнюдь не стали громом среди ясного неба. Не потянули они даже на обух по голове. Наоборот – все как будто ждали чего-то подобного. И даже примерно такое уже где-то слышали. И как будто не от предателя и дурака, а от великого патриота и прозорливца. Налицо был эффект дежавю. Чем-то до боли родным и тёплым напахнуло от прозвучавшего предложения. Возможно, коровьим навозом, который удобрение суть. Или нет – сучьим помётом в смысле щенячьего барахтанья и писка. В общем, только на первый взгляд венком терновым, а присмотришься – кустом той же марки и поющими в нём.

Забасили, затенорили, забаритонили. Среди возникшего гудежа, в котором долго нельзя было что-либо разобрать, выделялось одно слово – правда, недоделанное. Не слово, короче, а баклуша его. То ли Филиппа какого поминали, то ли филина, то ли зоофила. Мелькала в гуле и Отечественная война. Может, великая. Может, простая. Может, ванильная какая – с ходу и не разберешь, у нас всяких войн навалом. Носились в воздухе и бородинские Наполеоны. Не иначе – хлеба с тортами, всё ж таки пять дён на одном патриотизме.

Ладно – харэ интриговать. Включаю быструю перемотку вперёд, пусть пожужжит книголента, наделают резких движений наши делегаты. В общем, речь шла об Отечественной войне 1812 года, совете в деревне Фили, на котором Кутузов приказал оставить Москву, чтобы сохранить армию и спасти страну.

Вишь, чё творят, читатель? Чё орут, слышишь? Сразу говорю – я не при делах, хроникёр я. Сливают государство, стервецы. «Сдать Россию, как Москву в 12-ом! – кричат. – Пусть до ручки народ дойдёт – быстрей опамятуется!.. Давать разлагаться и самим разлагать!.. Даёшь дно!.. Горький!.. Горько!..» И вся эта сучья свадьба с гиперссылками на циклопий источник (это они так Кутузова, совсем страх потеряли).

Кстати, читатель, ты, случаем, не был на этом совете? Предложенный сценарий ведь экранизирован был: кто в режиссёры подался, кто главную роль сыграл, кто – третьего плана…

А дальше затопили наши делегаты печку и бережно, как свёртки с младенцами, внесли в горницу запотевшие бутыли с самогоном. Разлили горючее по чаркам, дюбнули, закусили. Пошёл пир горой. И в разгаре гулянки встань один бородач, погладь клиновидную бороду и скажи:

– Товарищи мои, запасной вариант нужен на тот случай, если не сможем найти опору в великом падении, как славные предки наши… Давайте вот что… Давайте новейших людей создадим. Чтоб были они не красные и не белые, а цвета индиго, допустим. Выкуем богатырей без страха и упрёка где-нибудь на отшибе, чтоб не коснулась их мразь нынешней десятилетки. Да хоть бы и в тайге. Заложим город за тысячи вёрст от цивилизации, заселим его малышней мужского пола, взрастим пацанов по всем правилам и засеем ими Расею с запада на восток. Дело хлопотное, рисковое, затяжное. Да и ума не приложу, кого готовить надо: воинов ли, управленцев, инженеров ли. Ситуация меняется – по обстоятельствам, значит. Полагаю, за деньгами дело не станет. В нашей артели много непростых ребят. Имеют доступ к золоту партии, кое-кто может и статью в бюджете на каждый год пробить – обмозговать надо. А что – тихонько подберём учителей по военному делу, науке и искусству, чтоб всему обучили мальчиков и понеслась…