Читать книгу Нечисть - Алексей Ручий, Алексей Викторович Ручий - Страница 5

Денис посмотрел на часы и понял: пора. Он закрыл книгу, отложил её в сторону. Жаль, дочитать не получится. С другой стороны… он давно уже всё понял. Слова ничего не значат, и любой финал так или иначе предсказуем. Поэтому к чёрту слова, к чёрту книги.

Он встал с дивана, потянулся, затем принял упор лёжа и сделал пятьдесят отжиманий от пола. Чтобы снять напряжение. Дать своему внутреннему страху и агрессии выйти наружу, превратиться в кинетическую энергию мышц. Поднялся, встряхнул руками, ощущая в них приятное покалывание. Принялся одеваться.

Натянул на себя потёртые «левайсы» и джемпер защитного цвета, купленный полгода назад в «Военторге». Сверху накинул поношенный «бомбер», обулся в видавшие виды кроссовки. Прямо в кроссовках прошествовал через комнату на лоджию и достал оттуда не менее потрёпанный рюкзак, в котором увесисто булькнуло разлитое по пластиковым бутылкам содержимое.

Опасный груз. А так и не скажешь. Ну мало ли что там булькает у парня за спиной? Может, затарился бухлом в «Красном и белом» и чешет теперь на пикник в компании друзей-товарищей. Тем не менее, на общественном транспорте Денис решил не ехать. Вызвал такси в приложении сетевого агрегатора на смартфоне.

Когда машина такси приехала, ещё раз окинул взором своё съёмное жилище, без особого сожаления мысленно с ним попрощался и вышел из квартиры, заперев её на замок. На лифте спустился вниз и закинул ключ от квартиры в почтовый ящик – чтоб его арендодателю не пришлось потом долго искать. Хотя, наверное, первым делом квартиру посетит не арендодатель, а сотрудники спецслужб… Да и по барабану!

Денис вышел из парадной в тёплый апрельский день, пахнущий испарениями ещё не успевшей просохнуть земли и дымом жжёной травы, который ветер нёс из-за КАДа. Поискал взглядом своё такси. Вот оно, возле крытого навесом ПУХТО.

Сел в автомобиль на заднее сиденье, положил рюкзак в ноги. Так вероятность того, что водитель будет лезть с разговорами, снижалась. Говорить ни с кем не хотелось. Да и о чём говорить? Какой смысл во всех этих словах, когда ты решился на последний шаг? Когда провёл черту между собой и остальным человечеством… Совсем скоро слова потеряют всякое значение…

Они тронулись. Ехать из Кудрово в центр Петербурга по навигатору такси предстояло где-то с полчаса. Достаточно, чтобы ещё раз всё обдумать, обмозговать…

Впрочем, Денис давно всё для себя решил. Сегодня он покончит не только с собой, он положит конец надменному лицемерию сильных мира сего, сильных мира Слова. Того самого Слова, которое абсолютно бесполезно после смерти…

Слова что-то да значат только для живых. За чертою небытия слова стираются, рассыпаются на отдельные звуки и гаснут, неспособные быть услышанными, неспособные отозваться эхом в человеческих душах… Тишина и молчание обретают там свою утраченную в мире живых власть.

Денис был писателем. Не по профессии, по призванию. Работал он самым обычным клерком, просиживающим штаны по восемь часов кряду (за вычетом обеда) с понедельника по пятницу в душном и пыльном офисе; мечты о заработке писательским трудом давным-давно были благополучно похоронены. Столкнувшись с суровой реальностью, Денис понял, как трудно, а подчас и невозможно сделать писательство профессией в наше время, когда пишет примерно каждый десятый. Когда тематические сайты с возможностью бесплатной публикации завалены километрами текста разной степени удобоваримости, терабайтами ненужного информационного мусора.

С мечтой о писательской карьере он приехал в Петербург из небольшого старинного городка в Псковской области три года назад. Тогда он был неопытен и наивен. Думал, что в большом городе с его возможностями и социальными лифтами ему удастся пробиться в закрытый для обычного провинциала мир литературной богемы… Конечно же, его ждало разочарование…

Потому что никаких возможностей и лифтов не существовало. Да и закрытый мир на поверку оказался жалкой компашкой пафосных снобов и душных вампиров, сосавших минкультовские гранты и варившихся в собственном соку. Богема обернулась горсткой самовлюбленных стареющих дам и невзрачных, одержимых сумбурными идеями мужчин. Они не могли ничему научить, не могли ничего дать. Всё, что они умели – рвать и врать. Себе, окружающим, всем.

Писал же Денис о людях своего круга: провинциалах, маргиналах, выходцах из самых низов. О грузчиках и кладменах, о рэйверах и панках, о ментах и сидельцах, об офисном пролетариате и работниках сферы сетевого секс-бизнеса. Его герои не были интересны «советским писателям», как он сам их называл, из литературных кружков, ютящихся по районным библиотекам, которые были заняты лишь выбиванием денег у городского правительства на свои никому не нужные премии и мероприятия да ностальгией по доперестроечным временам, когда их книги, бывало, издавались тысячными тиражами. Не были они интересны и модным современным писателям, постигающим дзен за полторашкой вишневого «Блейзера» перед концертом Альбины Сексовой в «Ионотеке» или за созерцанием объектов современного искусства в «Эрарте» и рассуждениями об объектно-ориентированной онтологии в курёхинском центре. Все эти люди, за какими бы высокими словами они не прятались, были заняты решением лишь своих приземлённых проблем и отстаиванием шкурных интересов. На искусство в целом и литературу в частности им было плевать. Так понял Денис.

Потерпели фиаско и его попытки издаться. Без связей, без людей, способных замолвить за тебя словечко в редакциях, соваться в крупные издательства оказалось бессмысленно. Они просто не обращали внимания на молодых писателей вроде Дениса, предпочитая осваивать откровенно коммерческие проекты и переиздавать классику. Ну а мелкие издательства не хотели связываться по другой причине: в затее издавать никому не известного автора из провинции им виделись лишь серьёзные финансовые риски, идти на которые они не были готовы. Этих издателей можно было понять, только легче от того Денису не становилось. Его не печатали.

Кое-как он издал сборник рассказов на собственные деньги, сэкономленные за два с половиной года житья в Петербурге. Но серьёзных литературных дивидендов это ему не принесло. Полтора десятка читателей из числа знакомых и друзей – нет, не о такой аудитории мечтал Денис. Все надежды на признание и литературную славу разбились о неприступные скалы реальности, в которой приветствовались только откровенные фрики или махровые конъюнктурщики. Денис махнул рукой на писательство.

Однако обида засела глубоко внутри. И вскоре родился план.

Ты можешь жить в уродливой и убогой действительности, принимая её такой, какая она есть, думая, что не в твоих силах что-то изменить. И не пытаясь что-то менять… Так ведь и делает большинство. Поэтому, собственно, действительность и остаётся уродливой и убогой, не меняясь к лучшему.

А можешь попытаться что-то ей противопоставить… Объявить войну, если хочешь, вступить в конфронтацию. Показать, что тоже не пальцем делан. Что ты – не тварь дрожащая, а тот, кому дано право…

Денис выбрал второй вариант. В его голове созрел план мести. Мести миру литературных снобов и словоблудов, из-за которых, согласно глубокому убеждению Дениса, литература и оказалась в итоге никому не нужна, выброшена на периферию общественных интересов, из-за которых литературе в конечном счёте была уготована лишь смерть. Денис же знал, как снова принести в литературу Угрозу.

Угрозу, которую она утратила…

И сегодня он это сделает…

Денис нервно коснулся рюкзака, пощупал сквозь материю его содержимое. Пластиковые бутылки со смертоносным содержимым. Ощущая пальцами их округлые формы, Денис преисполнился спокойствия. Он это сделает. Он заставит относиться к литературе по-новому…

Наконец приехали. Денис рассчитался, поблагодарил водителя за поездку и выбрался из автомобиля. Уверенным движением закинул рюкзак за спину. Огляделся по сторонам.

Он стоял на набережной канала Грибоедова, в самом сердце исторического Петербурга. Здесь неподалёку сегодня вечером должна была состояться литературная дискуссия, в которой планировала принять участие целая плеяда именитых литераторов. Тех, кто задавал курс кораблю современной отечественной литературы. Тех, кто, по мнению Дениса, вёл его подобно печально известному «Титанику» навстречу айсбергу. Тех, кто своими лицемерием, снобизмом и банальной ограниченностью был повинен в том, что этот корабль однажды пойдёт ко дну…

На это сборище он и держал свой путь.

Неторопливым шагом Денис добрался до расположенного в старинном особняке культурного центра, где должно было пройти мероприятие. Выкурил по пути сигарету, полюбовался красивым весенним вечером, полным розоватых и сиреневых оттенков. Своим последним вечером…

Затем вошёл в здание культурного центра. Он знал, что на входе не будет никаких охранников и рамок металлоискателей – ничего такого, деятели культуры – кому они нужны? Хотя, если подумать, именно эти люди и были сегодня ответственны за то, что мир медленно катится в пропасть… Не политики, не святоши, не дельцы и воротилы бизнеса. Вначале было Слово. С гибелью Слова начал умирать и мир. Впрочем, может, так и было задумано…

Никаких мер предосторожности. Совсем. Поэтому Денис попал внутрь без каких-либо затруднений. Поднялся по красивой мраморной лестнице на второй этаж и прошёл в зал, где собирались гости.

Цвет литературного общества во главе с парой живых классиков, а также вечно ошивающиеся поблизости подхалимы с заискивающими глазами, шакалы Табаки, ищущие расположения Шерхана… кроме того несколько подающих надежды молодых авторов, ставленников этих самых живых классиков, и полтора десятка никому не известных писателей, которые пришли сюда в надежде завести нужные знакомства, обратить на себя внимание или же, как это по-простому называл про себя Денис, «поторговать ебалом».

Денис сел на свободное место в первом ряду – благо пришёл он заблаговременно. Прямо перед ним расположилась сцена, на которой были расставлены столы и кресла для участников предстоящей дискуссии. Поглядел по сторонам.

Одни и те же постные лица, мелькающие на всех более или менее значимых литературных мероприятиях. Могильщики. Те, кто без зазрения совести вколотит последний гвоздь в крышку гроба литературы…

Таких не жалко…

Совсем.

Пусть умрут.

Минут через двадцать пять объявили о начале. Сердце Дениса учащённо забилось. Вот он, час расплаты!..

Один из классиков начал свой спич, посвященный проблемам современного текста. Мёртвые слова потекли тошнотворным потоком из его мёртвого рта.

Какие, к чёрту, проблемы современного текста? – хотелось кричать Денису – вы сами и есть проблемы! Чирьи на теле литературы…

Затем слово взял второй классик – и речь его была не менее уныла, чем речь первого. Денис с презрением смотрел по сторонам, видя, как восхищённо глядят на классиков их лизоблюды и многочисленные протеже… но хуже всех были молодые писатели, потому что они искали поддержки этих мёртвых людей. Денис ненавидел их всех. В том числе и за то, что сам до недавнего времени был таким же…

Потом кто-то из молодых принялся читать стихи. И это было омерзительно. Стихи звучали как тёмные заклинания, изрыгаемые ртом безумного мага. Денису хотелось заткнуть уши. Хотелось убежать отсюда на край света. Но он оставался на месте, он терпеливо ждал своего часа.

Наконец слово предоставили залу. Возбуждённые литераторы, жаждущие привлечь внимание сильных мира литературы, принялись один за другим тянуть вверх свои руки, а классики со сцены с видом удовлетворённых демиургов поочерёдно давали им такой шанс. Со стороны всё это выглядело как игра, как ужасная и порочная ярмарка тщеславия, где талант и ум не имели ровным счётом никакого значения. Где одни купались в лучах славы, а другие словно уличные псы надеялись на благосклонность первых в надежде урвать и себе местечко на сцене, под солнцем софитов, – не сейчас, не сегодня, но в счастливом призрачном будущем…

Денис поднял руку и терпеливо ждал своей очереди. Минуту, две, пять… И вот его заметили. Указали на него с надменной улыбкой. Одарили секундной благосклонностью…

Он поднялся, одной рукой прижимая рюкзак к животу, а другой нащупывая кнопку на смартфоне в кармане.

– Я хотел сказать, – начал Денис, заметно волнуясь, но тут же усилием воли подавил своё волнение, – хотел сказать… что все вы, – Денис посмотрел на сцену, затем обвёл взором притихший зал, выдержал паузу, и наконец изрёк, – вы все – дерьмо!

И он нажал на кнопку.

Над Петербургом сгустились сумерки, на канал Грибоедова легла ночная тень. В его тёмной воде прямо напротив особняка, где располагался культурный центр, фантасмагорическими отблесками отражались синие и красные всполохи мигалок автомобилей специальных служб. Были здесь и пожарные, и скорая, и, само собой, полиция с ФСБ. Последние главным образом и руководили эвакуацией людей, а также осмотром места происшествия и сбором улик.

Майор Андреев курил возле крыльца, глядя, как врачи скорой выводят из особняка последних пострадавших. Пожарные уже тоже собирались, так как, слава богу, взрыв не вызвал обширного горения. По сути дела, он вообще не привёл ни к каким серьёзным последствиям кроме пары контузий и гибели самого подрывника. И одной деликатной детали…

К Андрееву подошёл его коллега по «антитеррору» капитан Остапенко.

– Ну что, Игорь, пойдём – посмотрим? – спросил он Андреева, протягивая тому тряпичную медицинскую маску.

– Пойдём, – майор отправил окурок в урну, затем принял маску из рук товарища.

Они неторопливо вошли в здание культурного центра и по мраморной лестнице поднялись на второй этаж. Прошли в актовый зал. Там уже работали криминалисты.

Первое, что почувствовал Андреев, входя в зал, – запах. Ужасный запах, который ни с чем нельзя было спутать. А затем он увидел и последствия взрыва.

Кресла в зале были опрокинуты, на сцене царил беспорядок: перевернутые столы, разбросанные бумаги, какое-то тряпьё. Между поваленных кресел лежало накрытое белой тряпкой тело подрывника.

Стены зала, сцена и кресла – всё было забрызгано дерьмом. Именно им и воняло в зале. Какой-то безумец взорвал дерьмо-бомбу – взрывное устройство, основным поражающим элементом которого были тщательно собранные фекалии.

Кто этот псих и с какой целью он совершил своё преступление – в этом без преувеличения дерьме теперь и предстояло копаться начальнику следственной группы Андрееву.

Он тяжело вздохнул и надел на лицо маску. Ночка предстояла бессонная.