Читать книгу Бурные дни Кавказа. Изменение ментальности российских офицеров, участвовавших в Кавказской войне - Алексей Владимирович Дубровин, Наталия Юрьевна Муравьева, Алексей Владимирович Лубков - Страница 2

Кавказская война занимает особое место не только в российской, но и, без преувеличения, в мировой военной истории. Победоносная на европейских просторах российская армия, разбившая «Великого» Наполеона и громившая лучшие войска Швеции, Пруссии, Персии и Турции, фактически на целое столетие увязла в покорении разрозненных кавказских народов.

И это неудивительно, ведь прославленной армии никогда не приходилось вести борьбу в таких специфических условиях. Экзотический кавказский регион шокировал и завораживал уроженцев бескрайних равнин. Могучие Кавказские горы превышали грозные Альпы, которые штурмовал непобедимый Александр Суворов. Немалые «сюрпризы» преподнес непредсказуемый климат региона. В то время как во многих горных районах летом нередко случались заморозки, на приморских равнинах даже в суровые зимы зеленели субтропические леса. Но самое главное – на Кавказе российским войскам противостоял особый противник – воинственные и свободолюбивые горцы, не знавшие о правилах «европейской войны» и не терпевшие над собой никакой государственной власти.

Природа региона, самобытная культура местных народов и особенности характера боевых действий оказали столь сильное воздействие на сознание российского военного сообщества, что в нем произошло переосмысление многих мировоззренческих установок, касающихся не только сущности военного противоборства, но и «мирной» жизни: межличностных взаимоотношений, эмоциональной культуры, нравов, материально-бытового обустройства. Все это привело к значительным изменениям ментальности участников событий.

В данной связи следует заметить, что проблема ментальности довольно популярна в современных исторических исследованиях. В отличие от традиционных работ она не нацелена на сухое, часто скучное, описание исторических фактов и процессов. Вместо этого, она рисует красочные картины повседневной жизни людей, воссоздает «дух ушедшей эпохи», стремится понять мысли и чувства людей минувших времен, взглянуть на мир глазами непосредственных участников событий.

Подобный подход очень важен в условиях существования неоднозначного восприятия Кавказской войны и противоречивых оценок деятельности ее участников. Так, в непосредственный период действа событий, противоборствующие стороны воспринимали ее как внешний конфликт, возникший между представителями различных политических и этнических сообществ. Для таких войн свойственно существование в общественном сознании упрощенных оценочных моделей, когда «свои» воины овеяны ореолом славы, а противоборствующая сторона воспринимается исключительно с негативной точки зрения. Однако после присоединения Кавказа к России некогда непримиримые противники оказались в одном политическом, социально-экономическом и культурном пространстве. Порой даже в самый разгар боевых действий им приходилось совместно сосуществовать. Казачьи станицы, русские села и города строились по соседству с горскими аулами, представители кавказской аристократии приобретали права российских дворян, создавались общие ярмарки. В результате постепенно налаживались мирные взаимоотношения, и происходил взаимовыгодный межкультурный обмен. Важным явлением стало заключение межнациональных браков. В результате в российском общественном сознании, особенно в политическом, Кавказская война стала во многом восприниматься как внутренний конфликт, который невозможно рассматривать в однозначных черно-белых тонах.

Подобная непростая ситуация довольно четко проявилась в интерпретации Кавказской войны в рамках отечественной исторической науки, когда при смене общегосударственных идеологических концепций радикальным образом изменялись характеристики событий и оценка деятельности их участников.

Условно процесс развития отечественной историографии по избранной теме можно разделить на три больших периода. Первый – так называемая «классическая историография» («имперская», «буржуазная», «дореволюционная»), охватывает XIX – начало ХХ вв. В основе научных исследований того времени лежал позитивистский подход, а идеологии – великодержавная имперская доктрина. В таких условиях дореволюционные историки рассматривали Кавказскую войну как реализацию прогрессивной цивилизаторской миссии России, что неизбежно приводило к идеализации российского офицерства. Причем на протяжении первой половины XIX в., когда ход противоборства складывался не в пользу «русского оружия», военно-политическая тематика находилась под негласным запретом цензуры, не допускавшей компрометации престижа государства и ее армии.

Всплеск общественного интереса к историческим изысканиям, связанным с событиями на Кавказе, произошел в результате громких побед конца 50-х – середины 60-х гг. XIX в., ознаменовавших окончательное присоединение региона. Война оказалась в центре внимания таких исследователей и участников войны как Р. А. Фадеев, Д. И. Романовский, В. А. Потто, С. С. Эсадзе1, фактически заложивших основу дальнейшего изучения темы. Впервые в их работах нашли отражение сюжеты, связанные с ролью и деятельностью российского офицерского корпуса на Кавказе. В поле их внимания оказались описания событий и наиболее ярких личностей, а также характерные особенности войск, дислоцировавшихся на Кавказе.

Значимое место в дореволюционных изданиях занимали персонифицированные исследования, посвященные выдающимся военным деятелям2. Авторами большинства из них являлись участники и свидетели происходивших событий. Однотипность структуры подобных работ, внимание, уделяемое описанию служебной деятельности, позволили выявить общие и уникальные черты российского офицерства на Кавказе, выделить причинно-следственные связи между исторической реальностью и особенностями личности.

При этом на общегосударственном уровне постепенно складывалась тенденция к «забыванию» «неудобной» войны. Это было вызвано как необходимостью инкорпорации кавказских народов в общероссийское пространство, так и непропорциональностью затрачиваемых сил и результатов войны. Одним из ярких проявлений этой политики стало ограниченное запечатление памяти о войне в монументальном наследии. Даже русско-персидские и русско-турецкие войны XIX в., длившиеся в совокупности менее двух столетий, были «удостоены» гораздо большим количеством различных памятников, причем воздвигались они преимущественно благодаря местным инициативам и на общественные средства3. Совсем незначительно по сравнению с другими войнами того времени отмечались юбилеи знаменательных событий Кавказской войны.

Памятник Александру II на месте его встречи с делегацией горских старейшин около станицы Царской (ныне станица Новосвободная). Литография XIX в.

При таком подходе в немногочисленных работах, посвященных проблемам Кавказской войны, российские офицеры представлялись завоевателями, сознательно и последовательно поддерживающими колониальную политику Российской империи. Серьезной переоценке подверглись знаковые фигуры «покорения Кавказа». Так, слава А. П. Ермолова как героя Отечественной войны 1812 г. была позабыта из-за его жестокости на Кавказе. Даже из биографии великого А. В. Суворова часто вычеркивались страницы, связанные с изгнанием ногайцев из прикубанских степей. Практически полностью были уничтожены монументальные памятники, прославляющие «героев» войны и боевые подразделения российской императорской армии.

В условиях формирования официальной концепции «дружбы и сотрудничества народов советского многонационального государства» происходило постепенное забвение Кавказской войны и сосредоточение внимания на менее острых вопросах кавказской истории. В центре внимания оказались темы, направленные на описание дружеских отношений между народами России и Кавказа, основанных на классовой солидарности, взаимном торгово-хозяйственном, культурном и бытовом общении, межэтнических браках4. Примечательно, что созданная в это время фундаментальная монография Н. И. Покровского5, имевшая серьезную документированность и обоснованность выводов, была опубликована лишь спустя полвека.

Третий – современный период развития отечественной историографии, начавшийся с 1990-х гг. и продолжающийся до настоящего времени, совпадает с кардинальными изменениями не только в политико-идеологической сфере нашей страны, но и в теоретико-методологических основаниях исторических исследований. В сложившейся политической и интеллектуальной ситуации история Кавказской войны как бы открывается заново: публикуются монографические исследования6, появляются специальные работы по историографии7, разворачиваются научные дискуссии8.

Важной особенностью современного этапа развития отечественной историографии стало формирование крайних позиций в оценках практически всех сущностных характеристик Кавказской войны. Часть исследователей считали и считают, что для народов Северного Кавказа был возможен самостоятельный путь развития: образование государственности у отдельных этнических групп, отмечая, что для этого были потенциальные предпосылки. Позиции других исследователей диаметрально противоположны: при всей трагичности войны, утверждают они, именно она, вернее ее последствия, вывели народы Северного Кавказа из устойчивой, углубляющейся стагнации. Исходя из этих подходов, варьируется и морально-нравственная оценка российской армии. Однако в целом она сводится к признанию ее роли как исполнительнице имперских планов России.

Тем не менее, последовательное углубление в историю Кавказской войны все более расширяет исследовательское пространство этого многофакторного явления, внося принципиально значимые коррективы в сложившуюся научно-исследовательскую ситуацию. В частности, усиливается интерес к судьбам людей, участвовавших в войне, их психологическому состоянию. Настоятельной становится потребность отхода от «бледных абстрактных схем» и «воскрешения людей»9.

Таким «противоядием» стала история ментальностей, благодаря которой произошло осознание того, что это новое направление исторической науки, способно раскрыть многие ранее скрытые пласты истории Кавказской войны. В исследованиях М. М. Блиева, Я. А. Гордина, В. В. Дегоева, В. В. Лапина10, несмотря на доминирование военно-политического подхода, наметилось стремление осмыслить войну через призму этнокультурных особенностей участников, понять их мысли и чувства. Открывая по-новому роль человека, влияние его личностных качеств на ход военных действий на Кавказе, они считают необходимым изучение с этих позиций настроений и моделей поведения не только выдающихся военачальников, но и простых офицеров и солдат.

Особое значение для осмысления избранной темы имела монография В. В. Лапина, посвященная особенностям российской армии, участвовавшей в Кавказской войне11. В отдельном разделе, нацеленном на изучение командного состава, подчеркивается обособленный характер идентификационной системы офицеров-«кавказцев», имеющих специфические материальные и мировоззренческие установки, не столь выраженные у остальных представителей российских военных, дислоцировавшихся в других регионах империи.

На новый уровень осмысления в современный период вышли персонифицированные исследования, посвященные наиболее известным военным деятелям Кавказской войны. Они нашли отражение в специальных монографиях12, научно-популярных изданиях13 и обсуждались на научных конференциях14.

Заметным историографическим явлением последних десятилетий стало появление статей, посвященных мировоззренческим и поведенческим особенностям офицеров, принадлежащих к различным этнокультурным общностям15. Рост национального самосознания побудил северокавказских историков к изучению офицеров-«земляков», сыгравших важную роль в исторических процессах на Кавказе16.

Заслуживают внимания подходы к оценке Кавказской войны в исследованиях Э. А. Шеуджен17. Автор анализирует особенности отображения исторической реальности участниками войны, ее влияние на трансформацию исторической памяти народов, определяет взаимонепонимание противоборствующими сторонами позиций и мировосприятия друг друга.

Работы региональных исследователей в наибольшей мере сумели отразить уникальные материальные особенности военного быта на Кавказе. Глубокому осмыслению подверглись массовые заимствования различных элементов культуры горцев – в оружии, одежде, снаряжении, и, что особо примечательно, в духовной сфере – обычаях, традициях, нормах морали, моделях военной и бытовой жизнедеятельности18.

Созданы и первые диссертационные исследования, посвященные анализу отдельных проблем российского офицерства на Кавказе: материальным аспектам военно-бытовой повседневности, психологии комбатантов, оценке Кавказской войны современниками19.

Проведенный обзор свидетельствует о необходимости дальнейшего углубления наших знаний об особенностях ментальности участников Кавказской войны, как нового, слабо зависящего от политической конъюнктуры подхода для более полного восприятия неоднозначных событий прошлого.

Важнейшей частью научно-исследовательской работы является привлечение разносторонней источниковой базы. Характер исследуемой темы, ее ориентированность на ментальные процессы, потребовали особого подхода к формированию источниковой базы, в основу которой были положены источники личного происхождения, созданные непосредственно участниками Кавказской войны. Источники подобного вида способны восстановить атмосферу эпохи, передать свидетельства по широкому комплексу наблюдений, впечатлений, рассуждений. Кроме того, они содержат важные детали, которые отсутствовали или искажались в официальных документах или средствах массовой информации, способствуя раскрытию неявных пластов восприятия исторической реальности20.

Комплекс источников личного происхождения, непосредственно связанный с Кавказской войной, условно можно разделить на несколько групп: «мемуары», представленные «воспоминаниями», «записками» и «заметками», воспроизводящие в свободном стиле переживания и мысли авторов о происходивших событиях; «интервью-рассказы», собранные у участников событий писателями и журналистами; «дневники», фиксирующие события в строгой хронологической последовательности; разнообразная «межличностная переписка». К числу источников личного происхождения были отнесены также стихи, повести, рассказы участников событий, в литературной форме отразившие восприятие исторической реальности.

Важно подчеркнуть, что в работе привлекались источники, принадлежащие перу основных категорий офицеров и охватывающие различные этапы войны. Использовались также рассказы, оставленные простыми солдатами, а также записки путешественников и иностранцев, сражавшихся на стороне горцев. В целом были привлечены источники, созданные почти сотней авторов.

Основная часть материалов подобного рода была опубликована после завершения Кавказской войны. Великий князь Михаил Николаевич (брат императора Александра II), будучи наместником на Кавказе, обратился с просьбой к ветеранам присылать в редакцию «Кавказского сборника» свои воспоминания о боевой службе, чтобы «ожитворить дух русской армии и русского народа и служить примером для потомства»21. В результате в период с 1876 по 1911 гг. был издан 31 том, содержащий более 150 работ, большинство из которых являются воспоминаниями, посвященными Кавказской войне. Материалы о событиях на Кавказе систематически публиковались на страницах и других периодических изданий («Кавказ», «Кавказский вестник», «Кавказский календарь», «Военный сборник», «Русский архив», «Русская старина», «Исторический вестник», «Старина и Новизна», «Русский инвалид», «Санкт-Петербургские ведомости» и др.), некоторые из них издавались даже за рубежом.

Многих офицеров к изданию воспоминаний «подталкивало» стремление дополнить или скорректировать сведения об известных событиях, описанных другими авторами. Большинство материалов создавалось целенаправленно для публикации и, как правило, проходили тщательную редакцию авторов. Воспоминания и записки составлялись обычно спустя продолжительное время после описываемых событий на основе дневниковых записей, личных архивов и рассказов сослуживцев. При этом многие офицеры активно использовали военную документацию. В тоже время происходило расширение личных воспоминаний за счет дополнительной информации из других источников, в том числе воспоминаний сослуживцев: тем самым создавалась более насыщенная картина прошедших событий.

При работе с данными источниками необходимо учитывать, что тщательная подготовка рукописей к изданию, стремление выполнить «социальный заказ» не могли не сказаться на содержании: авторы, как правило, стремились избегать негативных эпизодов, что значительно изменяло не только эмоциональную окраску восприятия, но и искажало отображение исторической реальности.

Не меньшее значение имело выяснение личности автора, учитывая, что значительное число офицеров публиковали свои работы анонимно или использовали псевдонимы. В результате нередко одни и те же воспоминания публиковались под разным авторством. В частности, в процессе обработки источников было установлено, что материалы «Из дневника Кавказца», опубликованные в 1897 г. в «Кавказском сборнике», а затем переизданные в 2000 г. в сборнике «Осада Кавказа» под псевдонимом «П.К.», принадлежат Н. Н. Стреллоку, издавшему в 1870 г. в «Военном сборнике» работу «Из дневника старого кавказца»22.

Особую ценность для исследования представляют дневниковые записи. Регулярный характер ведения записей позволил в ряде случаев восстановить хронологическую последовательность событий, воссоздать будничную повседневность жизни офицеров, некоторые интимные подробности переживаний, как правило, отсутствующие в других источниках. В этом плане особенно интересными оказались личные дневники Д. И. Лукомского и Н. В. Симановского. Они не предназначались авторами для публикации и были введенные в научный оборот более чем через сто пятьдесят лет со дня их составления23.

Одним из самых многогранных источников личного происхождения является переписка, представленная эпистолярным наследием Е. Басина, А. А. Бестужева-Марлинского, Э. В. Бриммера, М. С. Воронцова, М. Ю. Лермонтова и др.24 В отличие от «воспоминаний» и «записок» они изначально не подразумевали публичного оглашения, а потому вобрали в себя свидетельства, раскрывающие скрытые пласты ментальности. В них можно найти мнения авторов по самому широкому спектру вопросов.

К особому виду источников личного происхождения были отнесены стихи, песни, рассказы, повести, художественно стилизованные воспоминания офицеров (А. А. Бестужева-Марлинского, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого и других), в яркой и образной форме отразившие эмоциональную сторону восприятия окружающей действительности25.

Важно отметить, что, несмотря на объем и разнообразие источников личного происхождения, проанализированных в данной работе, их значимость и информативность, учитывая присущий им субъективизм оценок, возникла настоятельная потребность привлечения источников других видов: законодательных актов, делопроизводственной документации, статистических источников, извлеченных из архивных коллекций и тематических сборников.

Законодательные акты позволили осмыслить существовавшее в Российской империи отношение к армии как важнейшей государственной структуре, понять систему управления и регламентации практически всех сфер жизнедеятельности, в первую очередь, взаимодействие между ведомствами, военнослужащими, командирами и подчиненными26.

Не меньшее значение имеют материалы делопроизводстве: приказы, высочайшие повеления, замечания, записки, отношения, предписания, именные указы, рапорты27. Данная категория источников объединяет разнообразные документы, характеризующие различные стороны исследуемой проблемы. Помимо юридической регламентации деятельности офицеров они раскрывают многие, в том числе и неофициальные, особенности характера службы, специфику боевых действий, содержат описания военно-бытовых аспектов жизни офицеров.

Значимый объем делопроизводственной документации был извлечен из фондов Государственного архива Краснодарского края28. Особую ценность представляют формулярные списки и документы, раскрывающие биографии офицеров; журналы военных действий, характеризующие соответствующую сферу их жизнедеятельности.

В работе широко привлекались архивные материалы, опубликованные в тематических сборниках29. В них вошли приказы, высочайшие повеления, замечания, записки, отношения, предписания, разносторонние статистические данные об офицерском составе подразделений Кавказского корпуса, списки личного состава, данные о потерях и боевых наградах. В работе были использованы семейный архив Раевских и личные собрания документов М. С. Воронцова30. В результате появилась возможность ввести в научный оборот достаточно представительный «набор» источников от записок и переписки до военной документации, которая по различным причинам откладывалась в частных архивах.

Особый корпус источников составляют так называемые «полковые истории», представляющие собой пространные документированные летописи боевых подразделений. Их авторами преимущественно были военные историки, служившие в соответствующих воинских формированиях. Красочные и разносторонние описания событий они подкрепляли внушительными приложениями: делопроизводственной документацией, формулярными списками, статистическими данными, выдержками из воспоминаний, текстами полковых песен, стихов и иного литературно-художественного творчества представителей подразделений, иллюстрациями военно-бытовой повседневности. Основной упор в подобных работах делался на характеристике полковых командиров, как создателей «духа полка». Во многих полковых историях приводятся примечательные факты их боевой деятельности, описывается стиль руководства и даже некоторые оригинальные привычки.

Как уже говорилось, Кавказская война является довольно сложным историческим феноменом. Несмотря на более чем полуторавековой опыт ее изучения, в отечественной исторической науке не утихают споры по многим ее сущностным характеристикам: таким как хронологические рамки, периодизация, причины, последствия войны, характер боевых действий.

В соответствии с наиболее распространенной точкой зрения, под Кавказской войной обычно понимают военные действия российской императорской армии, направленные на присоединение горных районов Чечни, Дагестана, а также Черкесии. В таких условиях ее хронологические рамки ограничиваются 1817—1864 гг.

Однако еще современники описываемых событий часто вносили в это понятие другое содержание. Так, термин «Кавказская война» впервые был введен известным российским военным историком, публицистом и высокопоставленным офицером, участвовавшим в войне на Кавказе Ростиславом Андреевичем Фадеевым в его фундаментальной работе «Шестьдесят лет Кавказской войны», изданной в 1860 г. Примечательно, что в этой и других работах сам автор указывал, что обширность региона, этническая пестрота и разнообразие природных условий определили то, что война на Кавказе представляла для России совокупность множества мелких локальных войн: «война в восточных горах», «война в западных горах», «черкесская война», «шапсугская война», «мюридисская война» и т. д. Кроме того, помимо обобщенного термина «Кавказская война» автор употребляет ее аналог – «Горская война». Разнились и ее хронологические рамки от 1817—1864 до 1801—1864 гг.

Сложность феномена боевых действий России на Кавказе в интерпретации последующих историков выразилась в некотором размывании термина. Появились и другие альтернативные наименования: «Кавказские войны», «покорение Кавказа», «завоевание Кавказа», «умиротворение Кавказа», «война на Кавказе». В конце ХХ в. появился даже термин «Русско-Кавказская война». Помимо этого звучали мнения о расширении географии и хронологических рамок боевых действий за счет включения в них новых регионов Кавказа (в частности Кабарды).

С учетом существующих противоречий было принято решение о расширении хронологических рамок исследования по сравнению с традиционной датировкой войны (1817—1864 гг.). В данной работе автор охватывает события с 1763 по 1864 г.

Отправной точкой стало основание российскими властями крепости Моздок. Данное событие ознаменовало начало планомерного строительства крепостей и укреплений на сопредельной территории России и Кавказа (Азово-Моздокская, Кубано-Черноморская, Кизлярская и другие линии) и начало системного поступательного расширения российских владений в регионе. Одновременно происходило пропорциональное увеличение численности российских войск.

Конечная дата соотносится с официальным завершением Кавказской войны в 1864 г., когда Россия установила прочную власть над всем Кавказом.

Выбранный промежуток времени позволяет более целостно оценить процесс изменения ментальности российских офицеров, участвовавших в боевых действиях на Кавказе в период его присоединения к России. Он в наибольшей степени соответствует планомерной эскалации конфликта и эволюции «кавказской ментальности» российских войск. Ведь «погружение» российского военного сообщества в «кавказские реалии» произошло гораздо раньше разворачивания боевых действий в горных районах Чечни, Дагестана и Черкесии. При этом признается, что именно в 1817—1864 гг. наблюдалась наивысшая форма эскалации конфликта, а также тот факт, что война в перечисленных районах заметно отличалась от присоединения Предкавказья, Кабарды, Осетии, Ингушетии или Закавказья.

Также следует отметить, что во время присоединения Кавказа российские войска в регионе составляли особые территориально-оперативные воинские формирования («Кубанский», «Астраханский», «Новолинейный», «Кавказский», «Каспийский», «Отдельный Грузинский», «Отдельный Кавказский» корпуса, а также «Кавказская армия»). Для упрощения терминологии в данном исследовании вся совокупность российских войск, постоянно дислоцировавшихся на Кавказе (сюда не входят подразделения, временно присылаемые на Кавказ, для решения локальных задач без вхождения их в состав местных оперативно-территориальных воинских формирований), именуется «Кавказский корпус».

Данная книга основана на материалах кандидатского диссертационного исследования, защищенного автором в 2013 г. в диссертационном совете по историческим наукам при Адыгейском государственном университете. Автор выражает благодарность своему научному руководителю доктору исторических наук, профессору Эмилии Аюбовне Шеуджен.