Читать книгу Золото под ногами - Алексей Заревин - Страница 6

В то время, о котором мы повествуем, Форт Саттер менее всего походил на крепость, коей собственно и являлся.

Он был построен на небольшом возвышении в миле от Американ Ривер и занимал площадь около полутора акров. Устройство форта несло на себе отпечаток немецкой рациональности его владельца.

В отличие от Форта Росс, например, где путь непрошенным гостям преграждал частокол из заточенных бревен, стенами форту Саттера служили хозяйственные постройки. Они окружали главное здание сплошным укрепленным прямоугольником, за стенами которого располагались цеха и мастерские, продовольственные склады и цейхгаузы, жилье для работников и конюшни. Долгое время форт исправно служил полувоенной обителью в неспокойное время непрекращающихся мятежей, восстаний и политических переворотов.

Но сейчас это был, скорее, гигантский постоялый двор со всеми присущими атрибутами. Большой двухэтажный дом с мансардой заполнили богатые постояльцы. Несмотря на чудовищную стоимость ночевки, все комнаты были заняты золотоискателями. С начала Золотой лихорадки, хозяин форта постепенно поднимал плату за комнату, пока она не дошла до ста долларов за ночь. Такую роскошь могли себе позволить не многие, и все же свободных комнат в доме не бывало. Удачливые добытчики приходили в Сакраменто, имея при себе золота на десять, двадцать, а то и пятьдесят тысяч долларов, и в первую очередь попадали в теплые объятия спекулянтов, которые тут же покупали столько благородного металла, сколько был готов продать старатель по грабительской цене, назначенной оборотливыми дельцами. Десять долларов за унцию наличными – это очень мало, но ведь и без наличных никуда! Месяцами не видевшие приличной еды и питья; обезумевшие без женского общества; полгода простоявшие по горло в ледяной воде; мучимые целым букетом болезней от насморка до цинги и холеры, старатели легко расставались с золотом и оставляли владельцу форта по тысяче долларов за неделю отдыха.

Все хозяйственные постройки форта были заняты магазинами, складами, лабазами и прочими коммерческими предприятиями, причем, самым большим из них был торговый склад Сэма Бреннона.

Массивные дубовые ворота форта, прежде всегда запертые на мощные засовы, теперь практически не закрывались. Здесь жизнь била ключом, здесь был центр золото обмена. По двору беспрестанно сновали коммерсанты, управляющие, трейдеры, посыльные и прочий мелкий люд. Пространство было заполнено скрипом тележек, грохотом ящиков, скрежетом скобяного товара, веселыми перекличками и беззлобным переругиванием товарищей по торговому цеху.

– Эй, Джимми! Не отказался бы сейчас от хорошего куска мяса под красным соусом, а приятель?

– Иди к черту, Боб! Работать еще два часа, у меня живот к спине прилип, а он про мясо!

– Да, брат, сегодня затевается знатная пирушка.

– Ты про быков?

– Точно! Десять туш доставили с Фолсом Лейк. А шериф Хоп…

– Эй, Эльвира! Эльвира Дельгадо! Если ты торопишься ко мне, то я здесь!

– Провались в свой подвал, Джимми! Сегодня у меня другой герой!

– Скажи мне, кто тот счастливчик, уж я ему…

– Небось шериф Хопкинс…

– Что?

– Шериф Хопкинс. Он, говорят, сегодня уложил мексиканца Умберто.

– Добрый вечер, джентльмены! Кто кого уложил?

– Это наш-то недомерок?!

– Вот тебе и недомерок. Голыми руками вырвал сердце и скормил койоту!

– Не койоту, а медведю!

Над головой Джеймса Хопкинса воссияли лучи внезапной славы. Весть о смертельном поединке молнией разлетелась по Сакраменто. Еще похоронная команда не вернулась с поля битвы, а городок уже гудел, как медный блин от удара здоровенной колотушки.

– Мой брат сам видел!

– Что видел, как они это самое…?

– Нет. Он в каталажке сидел за пьяный дебош. На прошлой неделе сцепились в салуне с каким-то чилийцем. Ну и загремели оба под арест. А сегодня после полудня явились помощники шерифа и погнали их на северо-западное пастбище. А там – святая дева Мария! – весь луг усеян мертвецами, а у мексиканца разорвана грудь и нет сердца. Брат говорит, Хопкинс его голыми руками…

– И скормил койоту!

– Что за чушь! При чем здесь койот?

– Медведю! И сам он как медведь рычал, и когти выросли, что твои кинжалы!

– Рассказывай, ага. У него же топор вместо пистолета, вот и рубанул, небось, мексиканцу.

– А я тебе о чем толкую? Топор ему дает нечеловеческую силу! Прямо медведь медведем становится! А сердце он сам съел!

– Вот он! Смотри, смотри! Как ни в чем не бывало…

– Ах, какой красавец!

Хопкинс и Крамер въехали на территорию форта через южные ворота. На минуту движение остановилось и со всех сторон послышалось:

– Добрый вечер, мистер Хопкинс!

– Здравствуйте, шериф! С победой вас!

– Ура шерифу Хопкинсу!

Кто-то зааплодировал, остальные подхватили. В небо полетели шляпы и косынки!

– Черт знает что такое, – пробурчал Джеймс, спрыгивая на землю.

– Людям нужен герой, – философски усмехнулся Крамер, – поздравляю, ты занял вакантное место.

Солнце скрылось за верхушками деревьев, дело шло к вечерней трапезе, и воздух форта наполнялся аппетитными ароматами, идущими из кухни. Из дома вышел Керук, почтительно склонился и принял лошадей.

– Прошу вас пройти в дом, – тяжело роняя слова, промолвил он густым баритоном, – мастер Джон ждет вас.

Он снова поклонился и увел лошадей в стойло. Хопкинс неловко махнул рукой в знак приветствия всем, кто его чествовал, и шерифы под гром оваций вошли в главное здание форта.

Внутреннее убранство дома не отличалось роскошью. Хозяин явно вел пуританский образ жизни, показывая своим работникам пример скромности, добродетели и трудолюбия. Войдя в двери, гости оказались в большом холле, который одновременно служил гостиной и столовой для постояльцев.

Почти вся мебель была изготовлена мастерами, трудившимися на Саттера, и несла на себе черты характера своего владельца. Столы, стулья, шкафы и буфеты – все было выполнено без лишних изысков, прочно, добротно, на века.

Здесь приятелей встретил чернокожий раб Саттера по имени Боги. Высохшей старческой рукой он сделал широкий жест в сторону хозяйской половины дома и молча поклонился.

– Боги, – со неожиданной теплотой в голосе воскликнул Хопкинс, – рад видеть тебя живым и в добром здравии!

Губы негра дрогнули, изогнулись в полуулыбке, и он сипло проговорил:

– Не такое уж оно доброе, мастер Джеймс. Я тоже рад вас видеть. Проходите, хозяин давно ждет вас.

Гости повернули направо, прошли небольшую приемную, миновали еще один дверной проем и оказались в просторном зале с белеными стенами и высоким потолком. Пол зала был выстлан дубовым паркетом, шторы на больших окнах распахнуты. В дальней стене обустроен уютный камин, напротив камина расположился длинный обеденный стол, сервированный к ужину.

Пятеро мужчин сидели у одного из окон подле небольшого столика, они курили и потягивали аперитив.

Увидев вновь прибывших, Джон Саттер вскочил, распахнул объятия и стремительно двинулся навстречу, имея самое приятное выражение на физиономии.

– Добро пожаловать, дорогие друзья! Добро пожаловать! – гулко прогремел его голос, – Мы вас давно поджидаем!

Он обеими руками стиснул маленькую ладонь Хопкинса и долго тряс ее, не желая выпустить, пока шериф сам не освободился от пожатий благодарного Императора. Затем Саттер лаконично поздоровался с Крамером, внимательно оглядел его с ног до головы и сказал:

– Мистер Крамер, сегодня вы оказали мне неоценимую услугу. Мы не просто разогнали с вашей помощью банду грабителей! Слава о подвигах двух шерифов разнеслась по округе, и теперь любой мерзавец трижды задумается, стоит ли покушаться на имущество Джона Саттера и любого другого честного фермера!

Крамер вежливо склонил голову и приятно улыбнулся.

– Позвольте же мне отблагодарить вас самым скромным образом, никак не затрагивая вашей профессиональной гордости. Я знаю, что вы уже несколько дней скитаетесь без достойного приюта и отдыха. Прошу вас принять мою благодарность и гостеприимство: наверху вас ждет горячая вода и чистая одежда, а после ужина мягкая постель. И черт подери, я лично прослежу, чтобы перины были взбиты самым надлежащим образом!

– Благодарю вас, Джон, – снова склонил голову Крамер, – горячая вода и кусок мыла – это именно то, что мне сейчас нужно.

– Пустяки, пустяки! – рассыпал любезности Саттер, – Луиза проводит вас в комнату, а через час мы ждем вас к ужину! Луиза! – крикнул он в полный голос.

Из боковой двери вышла маленькая индейская женщина со сморщенным личиком и присела в неглубоком книксене. На ней было темное платье с белым воротником и молочного цвета передник.

– Луиза, будь добра, проводи мистера Крамера в его комнату, – распорядился Саттер.

Луиза вновь присела, изящно развернулась на каблуках и засеменила к выходу. Крамер двинулся за ней, а Хопкинс присоединился к обществу.

В представлении он не нуждался, и сам отлично знал всех присутствующих. Кроме Джона Саттера и Питера Барнетта, в зале у столика, уставленного бутылками сидели еще трое.

Прямо у окна, примостив зад на подоконник, вольно расположился Сэмюель Бреннон собственной персоной. За полтора года Золотой лихорадки он возмужал и заматерел. Проницательный взгляд его вонзался в собеседника, словно острый щуп хорошего повара в сочащийся стейк: готов ли? Мормонская борода была ухожена, буйные кудри на голове тщательно уложены и вообще, в нем с первого взгляда угадывался человек при деньгах.

Против Бреннона, через стол, сидел молодой человек лет двадцати трех, с меланхолическим, но весьма благодушным выражением на лице. Он рассеянно вертел в руке стакан с виски, и по всему было видно, что его одолевает скука. Это был Джон Саттер Младший – единственный сын и наследник Императора Калифорнии. Черты его лица напоминали отцовские, однако были изящнее и тоньше, а голубые глаза на опаленном солнцем лице горели, как два топаза. Длинные прямые волосы зачесаны назад и чем-то смазаны для укладки. На нем был щегольской новомодный пиджак коричневого цвета с затейливой вышивкой на груди, красная шелковая сорочка и штаны в цвет пиджака.

Завершал список гостей некто Рудольф Кроули, представительный господин лет пятидесяти с окладистой черной бородой, доходившей до середины груди и тяжелым взглядом из-под густых нависающих бровей. У него были правильные, хотя и несколько крупноватые черты лица. Чопорный стиль одежды и нарочитая сдержанность в словах и жестах выдавали в нем старосветского аристократа с отличной родословной. На нем была безупречная черная пара консервативного стиля и белоснежная сорочка, воротник которой он подвязал черной же атласной лентой. Он сидел на краешке стула, прямой и строгий, как политика британского кабинета министров. Привстав, он кивнул Хопкинсу и снова сел, не издав ни звука.

Джон Саттер, выпроводив Крамера, подхватил Хопкинса под руку, подвел его к столу и снова провозгласил:

– А вот и герой баталии! Ох, джентльмены, жаль, что я не владею словом, ибо мужество и отвага нашего шерифа достойны быть воспетыми в одах и легендах!

Сэм Бреннон, широко улыбаясь, сделал шаг навстречу шерифу и воскликнул звонким, почти юношеским, тенорком:

– Джеймс Хопкинс! Почту за честь разделить трапезу с героем нашего города! Прошу вас, шериф: виски, ром, бренди?

– Спасибо, Сэм. Пожалуй, немного виски, – согласился Хопкинс.

Бреннон плеснул в стакан из пузатой бутылки и подал Джеймсу.

– Тост! – воскликнул Джон Саттер, – За наших смельчаков-законников! За воинов добра, стоящих на страже благополучия законопослушных граждан. Джеймс, я прошу тебя принять в качестве благодарности небольшой сувенир.

Саттер взял со стола массивную коробку красного дерева и протянул шерифу.

– Что это? – подозрительно прищурился Хопкинс.

– Это кольт Dragoon. Новейшая модель! – торжественно провозгласил Император, – во всей Калифорнии всего два экземпляра: один у меня, другой – у тебя.

Хопкинс колебался. Такой подарок вряд ли можно назвать взяткой, но с другой стороны ему смертельно не хотелось хоть в чем-то быть должником Саттера.

– Хорошо, Джон, я приму твой подарок, – наконец ответил он, – хотя мне и не хочется быть чем-то тебе обязанным. Но… Я ведь все равно обязан защищать тебя и твое имущество от проходимцев, не так ли?

– Именно так! – развеселился Саттер, – и я уверен, что эта игрушка поможет тебе защищать меня лучше прежнего, хотя, куда уж лучше! Аха-ха!

– Ну хватит, довольно! – поморщился Хопкинс, – Это моя работа, и я ее делаю в меру возможностей.

– Отлично сказано, Джеймс, – с усмешкой вставил Саттер Младший, – надеюсь, твое ревностное отношение к службе не зависит от материального положения гражданина, нуждающегося в помощи закона.

– Джонни, какого черта! – недовольно воскликнул его отец.

Но Хопкинс слишком давно знал Джонни Саттера, чтобы придавать значение его словам.

– Нет, – ответил он спокойно, – не зависит. И ты прекрасно это знаешь, Джон. Меня нельзя купить.

– Всех можно купить, – самодовольно протянул Джонни и приложился к стакану, – это лишь вопрос цены.

– Пожалуй, соглашусь с Джонни, – сказал Бреннон, – купить и продать можно кого угодно.

– В таком случае, я займу сторону шерифа, – решительно сказал Питер Барнетт, – Конечно, мы живем в такое время, когда деньги решают многое, возможно, даже слишком многое, но есть вещи, которыми нельзя торговать.

– Вы политик, Барнетт, вам нельзя придерживаться иного мнения, хотя бы на людях. А я не боюсь прослыть циником и подлецом, – продолжил спор Бреннон, – и остаюсь при своем мнении. Люди пускают с молотка самое святое, как только им предоставляется такая возможность. Вы слышали анекдот, про похороны Джорджа Карсона? Прекрасно характеризует душевное состояние нынешнего общества.

– Что за Карсон?

– Скорняк из Сан-Франциско. Ушел в горы одним из первых, и был, кстати, довольно удачлив. Напал на золотую жилу милях в двадцати отсюда вверх по течению Сакраменто, за год намыл десять тысяч долларов. Да вот беда, здоровья был слабого, две недели назад преставился прямо на прииске, – Бреннон умолк, набожно посмотрел в потолок и затем продолжил, – Хм… Так вот. Надо ли говорить, что соседи по лагерю чуть не поубивали друг друга за право на его участок. Джеймс Хопкинс не даст соврать: зубами готовы были грызть товарищей.

Взгляды устремились на Хопкинса, тот кивнул в знак согласия.

– А похороны несчастного и вовсе обернулись нелепым фарсом. Собралось всего человек пятнадцать, пригласили пастора Перкинса – ты его знаешь, Джон: такой долговязый хлыщ с гнусавым голосом. Стало быть, гундосит этот сын божий о беспримерных добродетелях усопшего, а сам пялится на груду могильной земли: там, понимаешь, что-то весьма недвусмысленно блестит, и этот блеск не дает сосредоточиться нашему пастырю душ человеческих. В конце концов, падре не выдержал: бросил Святое Писание и кинулся выгребать золото. Гости Карсона сначала смутились, но потом опомнились, присоединились к пастору и не ушли, пока не разгребли всю почву, что должна была послужить одеялом нашему покойничку. И это еще не конец, джентльмены! Они вытащили тело Карсона из могилы убедились, что запасы золота еще не исчерпаны и в тот же день в полном составе явились в муниципалитет, чтобы застолбить за собой могилу в качестве прииска. А Карсона перевезли и закопали неподалеку от города без всякой лишней помпы. – закончил он, давясь от смеха.

– Откуда ты все это знаешь? – оживился под воздействием рассказа Саттер Младший.

– Я был там! – выпалил Бреннон и расхохотался, – За год этот парень продал мне половину своего золота, я должен был почтить его память!

– Экая ты циничная свинья, Сэм – с искренней симпатией произнес Джонни.

– Да уж, вы нашли друг друга, – проворчал в усы Джон Саттер.

– Ну, что вы на это скажете, мистер Хопкинс? – сочным баритоном прогудел Кроули, – пример более чем нагляден, м?

Надо заметить, что Кроули был одним из первых, кто не потерял ни минуты с того момента, как Сэм Бреннон ураганом пронесся по улицам Сан Франциско со своей золотой колбой. Вечером того же дня он разыскал возмутителя спокойствия, получил у него подробнейшую информацию, а уже следующим утром снарядил экспедицию из дюжины наиболее крепких и толковых работников и сам ее возглавил.

Начало было прекрасным: под личным руководством Кроули команда работала слаженно и чрезвычайно эффективно. Он разделил участников на две группы и назначил бригадирами двух чилийцев, знакомых с горным делом по работе на английских медных рудниках. Таким образом, на его участках появились настоящие шахты с водоотводами, креплениями сводов и прочими признаками профессионального отношения к делу. Кроме того, между двумя бригадами зародилось самое настоящее соревнование за большую выработку, что поощрялось боссом не только на словах, но и материально. За полгода мистер Кроули стал богаче на астрономическую сумму в пятьсот тысяч долларов.

– Так что скажете, шериф? – повторил вопрос Кроули.

Не успел Хопкинс открыть рот, как в разговор снова вклинился Бреннон:

– Нет-нет! – воскликнул он, – Я по лицу вижу, что ты хочешь возразить, Джеймс. У каждого из нас есть что-то такое… э… жена, дети, мать… С этим ясно, я сам, не задумываясь, отдам имущество и саму жизнь за своих детей. Но есть вещи неосязаемые, эфемерные! Профессиональный долг, честь… Неужели ты станешь утверждать, что за кругленькую сумму не разрешишь спор старателей за право на прииск в пользу одного из них? Не будь ханжой, Джеймс, здесь все свои! – и он лукаво подмигнул Хопкинсу.

– Нет, Сэм, я не стану ничего утверждать, – ответил шериф, – Ты бизнесмен. Деньги приносят тебе еще большие деньги, и я допускаю, что именно поэтому они стали главной ценностью твоего существования. Наверное, тебе трудно представить… Да что далеко ходить, ты знаком с Гарри-сапожником?

– Конечно! Прекрасный мастер. Пожалуй, лучший в Калифорнии.

– Вот именно. Сидит в мастерской, тачает сапоги и очень гордится своей профессией. И заметь, Сэм, качество его сапог не зависит от цены, которую он за них берет. Он просто не умеет делать их плохо. Сейчас окрестности Сакраменто кишат богачами. Гарри мог бы взвинтить цены на свою обувь, работать меньше, а зарабатывать больше. Он мог бы набрать толпу помощников, открыть цех, потом еще один, и обуть в свои сапоги все западное побережье, но он и этого не делает – боится, что сапоги станут хуже, и это скверно отразится на его репутации. Он ничего не делает для денег, Сэм. Предложи ему миллион долларов, чтобы он навсегда бросил своё занятие и жил припеваючи в свое удовольствие, и он пошлет тебя так далеко, как позволит его княжеское происхождение.

– Он князь?!

– Хм… Ну, я знаю об этом только с его слов. Вроде бы фамилия у него княжеская.

– Ты таскаешь сапоги, сделанные восточным сатрапом, Сэм! – прыснул Джонни, – Боже, что за страна!

– Однако, – озабоченно произнес Джон Саттер, – пора ужинать. Где же наш милый Крамер? Луиза! – крикнул он, – Луиза!

В дверях вновь появилась маленькая индианка.

– Луиза, будь добра, поторопи мистера Крамера и пригласи к нам миссис и мисс Саттер!

– Слушаюсь, мистер Саттер, – тихо отозвалась служанка и скрылась за дверью.

– Джентльмены, пора за стол! – объявил Джон, – Прошу вас!

Загремели отодвигаемые стулья.

– Сюда прошу, мистер Кроули. Джеймс, прошу сюда, на почетное место…

– Оставь, Джон!

– Никаких возражений! Сюда, только сюда!

– Как будто смеркается, джентльмены.

– Да, сумрачно становится.

– Джон, не прикажете ли…

– Конечно, конечно! Керук! Где этот индеец… Керук!

– Я здесь, мастер Джон.

– Керук, будь любезен, зажги свечи.

– С каких пор Керук стал у вас дворецким, Джон?

– С сегодняшнего дня.

– А где же наш славный Бредли?

– Сбежал, джентльмены! Мой славный Пол Бредли сбежал в горы. Жаль, но надо отдать ему должное, он поставил меня в известность относительно своих планов.

Открылась боковая дверь и в проеме появился благоухающий Крамер. На нем была белая сорочка, черный смокинг и соответствующие штаны, которые несколько не вязались с его кожаными сапогами, а кроме того, были коротковаты, но учитывая обстоятельства, это было простительно.

– Вот и наш дорогой Филипп! – воскликнул Саттер, – Как вы себя чувствуете, мой друг?

– Прекрасно, мистер Саттер, прекрасно! Я вам крайне признателен! – с чувством ответил Крамер.

– Полно, друг мой! Зовите меня просто Джон.

– В таком случае зовите меня просто Филипп, – сыронизировал Крамер

– Аха-ха! – развеселился Саттер, – ты славный малый, Фил! Я это сразу понял. Жаль, что у нас не было случая сблизиться раньше.

– Да уж, сегодняшний случай что надо!

Распахнулась главная пара дверей, и в зал стремительно вошла пожилая дама, за которой семенил девица на выданье. Это были миссис и мисс Саттер. Мужчины встали, каждый учтиво поклонился.

Анна Саттер, происходила из древнего австрийского рода, и в девичестве носила фамилию Дюбельд. Эта была сухощавая женщина с желтой нездоровой кожей, и печатью легкого безумия на лице.

Она вскинула монокль и уставилась на общество колючими глазками, в которых ерзали тревога и недоверие.

Джон Саттер вышел навстречу и протянул руки.

– Добро пожаловать, мои дорогие, – мягко проговорил он, – прошу вас присоединиться к нашей дружеской компании.

– Где Бредли, Джон? – нервно произнесла в ответ миссис Саттер скрипучим голосом, – Где мой милый, добрый Бредли? Без него этот дом обречен на запустение и хаос!

Она гневно топнула ногой, по ее обширным одеждам пробежала волна, а черный чепец, венчавший голову, сдвинулся на полдюйма вперед и выпустил две пряди седеющих волос. Она поправила головной убор и, не дожидаясь ответа, проследовала к столу. Крючковатый нос, острые скулы, тонкие бесцветные губы – черты Анны Саттер не оставляли шансов утверждать, что ее лицо хранило следы увядшей красоты: увы, она никогда не была красива.

Джон подхватил ее под руку и сопроводил к столу.

– Позволь представить тебе дорогая: шериф Филипп Крамер из Сан-Франциско. Сегодня он проявил себя настоящим героем, как и наш давний друг мистер Хопкинс.

Крамер склонил голову в учтивом поклоне, миссис Саттер уставилась на него в монокль, в ее глазах обозначились признаки любопытства.

– Фил, позволь представить тебе мою жену Анну и дочь Анну Элизу Саттер!

– Очень рад познакомиться, леди, – ответил Крамер учтиво, – надеюсь, мы не слишком обеспокоили вас своим присутствием.

– Ну что вы, что вы, – проскрипела Анна Саттер, разглядывая Крамера с тем любопытством, какое вызывает у придирчивого покупателя породистый жеребец, – Мы всегда очень рады гостям, особенно таким героям. Анна Элиза, погляди какого красавца привела в наш дом судьба.

Анна Элиза залилась густым румянцем и присела в реверансе. Дочери Джона Саттера едва минуло семнадцать, и, пожалуй, во всей Калифорнии не сыскалось бы еще одной столь непривлекательной девицы. Широкая в кости, прямая и плоская, она была напрочь лишена какого-либо изящества. Первое, что обращало на себя внимание при первом знакомстве с Анной Элизой, были ее широко расставленные глаза. Они как будто тянули половинки ее лица в разные стороны и делали его еще шире, чем задумала природа.

Дополняли черты бесцветные зрачки, большой нечеткий рот с капризной нижней губой, тяжелый массивный подбородок и крупный нос, слишком курносый, чтобы вызывать симпатию. Кожу по всему телу покрывали крупные веснушки, кое-где сливаясь в большие пигментные пятна. Единственным природным украшением Анны Элизы были удивительно сильные, волнистые русые волосы. Но и то немногое, чем ее наградил Создатель, она умудрилась превратить в бесформенную дулю, возвышавшуюся над лунообразным лицом. Она была одета в зеленое платье оттенка хаки с огромным кринолином из китового уса, увенчанного бантом в кружевных рюшах. В ее ушах висели огромные золотые серьги, украшенные изумрудами, а пальцы были унизаны кольцами и перстнями самых причудливых форм.

Дамы заняли места за столом.

– Так, – значительно произнесла Анна Саттер, – ну, значит… Да! Где Пол Бредли?

– Он ушел от нас, дорогая. Я говорил тебе об этом утром перед тем, как уехать на пастбище, – скорбно сообщил Саттер.

– Придется мне взять на себя его обязанности, – проворчала жена.

Она встала и откинула крышку фарфоровой кастрюльки, из которой немедленно повалил пар, распространявший умопомрачительный запах бобового супа с копченой грудинкой. Миссис Саттер взяла в руки серебряный половник.

– Передавайте тарелки, джентльмены, не бегать же мне вокруг стола, обслуживая вас! – сказала она и внезапно глупо хихикнула.

Зазвенела посуда, гости передавали и принимали тарелки, а Джон Саттер ходил вокруг стола и разливал напитки в бокалы.

– Да, джентльмены, с уходом Бредли у меня осталось четыре самых верных и преданных человека. Остальные разбежались по лесам и горам. Даже Кел! Мой верный маленький Кел оставил меня в столь тяжелое время!

– Что за Кел? – с удивлением спросил Кроули, – я не знал такого…

– Маленький мерзавец! – каркнула миссис Саттер, которая разлив суп по тарелкам, снова села на стул и стала похожа на черную нахохлившуюся ворону.

– Кел – это индейский мальчик, – пояснил Джон, – его родители погибли, и я приютил сироту. Он был очень расторопен и смышлен! Но вот уже… э… неделю как сбежал.

– Неделю? Да уж месяц прошел, если не полтора! – пылко возразила миссис Саттер.

– Действительно? – удивился тот, – Я совершенно потерял счет времени… Да… Четверо. Между тем, я плачу им по десять долларов в день! А повару все пятьдесят…

– Ты платишь повару пятьдесят долларов в день? – подал голос Джон Саттер Младший, – Полторы тысячи в месяц?!

– Да! – злобно рявкнул Саттер-отец, – Надеюсь, этот восхитительный суп не станет тебе поперек горла, когда ты узнал, чего он мне стоит.

– Зато остался без пастухов, – продолжал наседать Джонни, – и теперь любой проходимец может резать твоих быков. Я уж не говорю о том, что некому выгонять скотину на выпас, но при этом ты платишь повару пятьдесят баксов за бобовый суп с грудинкой?!

– Не могу же я платить по двадцать долларов в день пастухам! – взорвался Джон Саттер, – Это безумие, нелепость, дешевый фарс!

– Не такой уж дешевый, – ответил сын, – тебе давно следовало бы…

– Что?! Что мне следовало бы? Пустить всех животных на мясо? Разрушить все, что я создавал десять лет?

Гости молча поедали поданное кушанье, не вмешиваясь в перепалку отца и сына. Все, кроме, пожалуй, Крамера знали о давней их размолвке на почве несовпадения взглядов на перспективы семейного бизнеса.

Многие приписывают честь основания города Сакраменто именно Джону Саттеру Младшему, хотя это не совсем так. Он не был основателем города, но очень верно оценил потенциал этого места и с началом Золотой лихорадки все силы направил на строительство и расширение маленького поселка. Однако, он не располагал достаточным количеством оборотных средств и вынужденно прибегал к помощи новоявленного богача Бреннона, а стало быть, делил с ним барыши.

– Прости, отец, но ты осел! – выпалил он и бросил ложку, – Твоих быков скупают приезжие фермеры по двадцать долларов и тут же отправляют на скотобойню. Каждая туша приносит им пятьдесят долларов оборота, то есть тридцать долларов чистой прибыли. Какого черта ты трясешься над своими быками, овцами, свиньями? Их всех надо пустить на мясо, а деньги вложить в недвижимость! Меня просто бесит твое тупое упрямство.

– Идиот! – потерял терпение Саттер-отец, – Кому я продам такое количество мяса? Кто его съест?

– А кто сейчас его ест? – парировал сын, – Спроси у мистера Крамера, сколько людей сейчас живет в Сан-Франциско! Посмотри сколько провизии завозится каждый день в Сакраменто! Деньги уходят каким-то прохиндеям, а ты чахнешь над своей империей… Император! – бросил он презрительно, встал из-за стола и отошел к окну.

– В самом деле, Джон, – робко сказал Крамер, – я не могу давать тебе советы, поскольку далек от бизнеса, однако сейчас в Сан Франциско живет около двадцати тысяч человек, и каждый день количество жителей увеличивается. Чтобы прокормить такую прорву людей, нужно много мяса.

– Ну вот еще… Не встревай, Фил. Ты не понимаешь, – продолжал кипятиться Саттер, – Единственное, что есть ценного у скота – это шкура на выделку и сало для производства свечей, а у овец еще шерсть. Мясо всегда было побочным продуктом и убивать животное ради мяса – это чушь! Нонсенс!

– Мугу… – промычал Джонни издалека, раскуривая трубку, – Эта чушь принесет кучу денег тому, кто угонит твоих быков, а у меня нет сомнений, что их рано или поздно так и будет. И ты в конце концов лишишься всего, что нажил. Ты знаешь, почем теперь продают мясо лавочники? Еще в прошлом году оно стоило не дороже двадцати центов, а теперь за него берут по два доллара за фунт! Ежедневно к нам перегоняют целые стада быков из Мексики и Орегона. Ты совершенно утратил связь с реальностью, отец.

Тут внезапно подала голос Анна Элиза.

– Как вы относитесь к законопроекту, освобождающему Калифорнию от рабства, мистер Крамер? – выпалила она заученную фразу тонким, чуть визгливым голосом и покраснела.

Крамер поперхнулся бобами, Саттер с укором посмотрел на жену, Кроули усмехнулся в бороду, Джонни и Сэм откровенно заржали, Хопкинс и Барнетт никак не отреагировали на этот пассаж.

Филипп прокашлялся и ответил вопросом на вопрос:

– Вас действительно интересует мое мнение по этому вопросу мисс Саттер?

Анна Элиза смутилась и с тревогой уставилась на мать.

– Если девушка спрашивает, так уж, наверное, интересует, – желчно проговорила Анна Саттер.

– Рабство! Только рабство спасет экономику Калифорнии от разорения и краха! – вдруг горячо провозгласил Кроули.

– О! Еще один потерпевший! – весело воскликнул Джонни.

– Ваши рабочие тоже покинули вас, мистер Кроули? —спросил Барнетт.

– Ушла первая бригада в полном составе, – ответил бородач и стал раскуривать сигару, – Во второй брожение и разговоры. Чего еще им надо, не понимаю.

– Сколько вы им платили?

– По двадцать долларов в день при условии выполнения плана выработки и премиальные. Это чертово золото совершенно сводит людей с ума.

– Это объясняется просто, мистер Кроули. Каждый день они добывают вам золота на две тысячи долларов, а в качестве оплаты получают сотню на всех. Отдайте им хотя бы половину добытого, и они перестанут «бродить». Я тоже плачу рабочим на стройке по двадцать долларов в день, и они довольны, только потому, что не видели золота своими глазами. Если бы они работали на добыче, мне пришлось бы платить им куда больше. Конечно, случается всякое. Наслушавшись рассказов про золотые копи, кто-то срывается и уходит, но это редкость. Впрочем, – пожал плечами Сэм Бреннон, – люди вольны поступать, как им вздумается.

– Ты еще молод, Сэм, – ответил Саттер, – и много тебе еще предстоит пережить и понять. Ты думаешь, этот сброд, что едет сюда за золотом, способен создать что-то значимое? Нет, мой юный друг! Дай им волю, – он сверкнул глазами в сторону сына, – они разрушат все, что было создано старшим поколением! Только жесткие законы, удержат плебеев в рамках и обеспечат процветание республики. Самостоятельно они не способны к чему-то большему, чем неорганизованный грабеж!

– Тебе, конечно, более по сердцу организованный грабеж по методу мистера Кроули, – съязвил Бреннон, – Признайся, Джон: ты просто не способен вписаться в новые реалии. Перед тобой открылись потрясающие возможности, но ты упорно держишься за старые привычки, и поэтому обречен. Почему ты не платил своим сотрудникам достаточно, чтобы они не сбегали?

– Потому что это разорило бы меня! – воскликнул Саттер.

– Черта с два! Если бы они продолжали работать, их труд принес бы тебе куда больше пользы и денег!

– Больше пользы мне принесет окончательная легализация рабства, чтобы я мог на законных основаниях вернуть их и привлечь к созидательному труду!

– Каким образом, любопытно? Полгода назад к тебе приезжал полковник Мейсон. С ним было тридцать солдат республиканской гвардии. А сколько уехало с ним обратно в Монтерей? Четверо! И те не сбежали только потому, что были поставлены в караул и постоянно были на виду. Кто будет ловить твоих беглых рабов, если даже солдаты дезертируют со службы?

– Вы в чем-то правы, Сэмюель, – задумчиво произнес Барнетт, – В ваших словах есть толика истины. Однако, замечу, что правда все же на стороне Саттера и Кроули. Свобода не каждому по карману и не каждый способен ею распоряжаться на благо себя и общества.

– Золотые слова, Питер! – подхватил Саттер, – Рабство дает твердую опору не только рабовладельцу, но и рабу. Вот, например, Боги, – Саттер сделал широкий жест рукой в сторону холла, где гостей принимал старый негр, – Этот немощный старик уже ни на что не годен, разве только стоять у дверей и развлекать посетителей. Но я забочусь о нем! Я благодарен ему за верность и, клянусь всем, что есть у меня святого, не брошу моего Боги на произвол судьбы. Свой конец он встретит достойно, окруженный заботой любящих людей. А что получают безумцы, пустившиеся во все тяжкие? Они голодают, болеют, убивают друг друга и кончают жизнь в страшных муках. Успеха добиваются пятеро из сотни, и не потому что намыли много золота, а потому что смогли выгодно пустить в дело то, что добыли! И все равно они продолжают погоню за призраками, за миражами! Только страх ужасного, неотвратимого наказания остановит их от саморазрушения!

Хопкинс почувствовал, как Крамер толкнул его ногой под столом. Джеймс вопросительно посмотрел на Фила, внезапно понял, о чем тот думает и шепнул: «Чщ! Потом обсудим!».

– Больше свободы – больше хаоса, – продолжил свою мысль Барнетт, – Разве справедливо то, что происходит сейчас в хозяйстве Джона? Десять лет он строил свою империю, и что? Все может быть разрушено только потому, что один пьяный плотник не удержал язык за зубами.

– Для политика вы удивительно недальновидны, Барнетт, – серьезно сказал Джонни и пустил каскадом красивые кольца табачного дыма, – Что такое золото? Это всего лишь повод, предлог. Сэм Бреннон не вытащил из земли ни единого самородка, зато один только склад в Форте Саттер приносит ему оборот… Сколько тебе приносит склад, Сэм?

– Около ста пятидесяти тысяч в месяц.

– А сколько ты платишь за его аренду?

– Безумные деньги, Джонни. Я рыдаю каждый раз, когда отправляю твоему отцу чек на пятьсот долларов.

– Причиной вашего краха, джентльмены, могло стать что угодно! Любая новая идея, которая захватила бы умы жителей Калифорнии. Кстати, Сэм, – внезапно сменил тему Саттер Младший, – а что твои единоверцы мормоны? Ты ведь должен отчислять десять процентов своих доходов на церковь, не так ли?

– Должен, да не обязан, – ответил Бреннон и презрительно скривил рот, – Эти святоши имели наглость прислать мне требование об уплате ста тысяч долларов во имя Господа.

– И что ты им ответил?

– Что готов отдать их церкви все свое состояние, если они пришлют мне чек, подписанный лично Иисусом.

Эта грубоватая шутка сняла напряжение, возникшее в компании вследствие жаркой дискуссии. Все рассмеялись и даже хмурая ворона миссис Саттер приятно улыбнулась Филиппу Крамеру.

В этот момент в зал вошел полный человек с круглым, розовым лицом, одетый в белый фартук и колпак:

– Мистер Саттер! – громко обратился он к хозяину, – подавать ли горячее?

– Прошу, Генрих! – обрадовался Джон, – Это очень кстати.

Повар скрылся, но уже через минуту вернулся, неся в каждой руке по большому круглому блюду, на котором еще скворчали стейки, приготовленные из свежей говяжьей вырезки.

Мужчины оживились, споры стихли сами собой.

– Миссис Саттер, вам прожаренный?

– Пол Бредли знал, какой кусок мне положить…

– Спасибо, Джон, я сыт.

– Нет и нет, Джеймс! Ты обязан это попробовать. Давай-ка вот… средней прожарки.

– Настоящая американская кухня, Фил! Отведай с этим соусом! Ну, что скажешь?

– Удивительный мастер, он стоит тех денег, что получает.

– Кстати, Джон, давно хотел спросить.

– Слушаю, Сэм.

– Как получилось, что ты достиг таких успехов за столь короткое время? Испанцы пришли сюда сто пятьдесят лет назад, но никто из латиносов не смог создать ничего похожего на твою империю, а?

С этим вопросом к Джону Саттеру вернулась прежняя напыщенность и надменность. Он расправил плечи, приосанился, напустил на себя задумчивый вид и назидательно произнес:

– Во-первых, латиносы ленивы. Во-вторых, капитан Ротчев.

Выдержав театральную паузу и дождавшись того момента, когда внимание и любопытство слушателей достигнут пика, он пояснил:

– Всем, что имею, я обязан собственной предприимчивости и бесценному опыту, который я перенял у русских. Могу твердо заявить, джентльмены: в тысяча восемьсот тридцать восьмом году самым процветающим предприятием Калифорнии был Форт Росс. Тогда я и познакомился с капитаном Алексом Ротчевым, управлявшим русской колонией. Главное отличие русских от испанцев было в том, что одни пришли сюда созидать и богатеть, а вторые – завоевывать и отбирать. И я выбрал первый путь! Алекс Ротчев был очарователен! Он нес этому краю образование и культуру. Во время обеда его жена играла на рояле Моцарта… Именно тогда он сказал слова, которые стали залогом моего будущего успеха: «За нитку бисера и холщовую рубаху индеец станет вашим верным рабом. Приютите его, Джон, приласкайте! Не истребляйте безжалостно по примеру испанских колонистов, и вы увидите каким благодарным и трудолюбивым товарищем он может быть!». И он был тысячу раз прав, друзья мои. Я подружился с индейцами, привлек их к полезному труду, и вот…