Читать книгу Жди меня - Алена Афонина - Страница 1

Дневник Леньки Баженова

Август, 97

Не верю. Не верю и не понимаю… Я впервые в жизни так близко и настолько реально и осознанно столкнулся со смертью. Саша, это я виноват в твоей гибели. Только я…

…А помнишь, Саша, как мы с тобой познакомились? Буквально на большой дороге. Ты ехала на велосипеде по самой середине, горланя какую – то песню, а я вывернулся из – за поворота на отцовской “Волге”. Ударил по тормозам, до отказа вывернул руль, но все же зацепил заднее колесо велосипеда углом бампера… Ты проехалась по асфальту, поранив коленку. Я, перепуганный до полусмерти, выскочил из машины и подбежал к тебе. Когда ты вскинула голову, я поразился твоим глазам – огромным, черным, наполненным злыми слезами. Закушенная от боли нижняя губка, вздернутый носик. И я понял, что мне не миновать казни.

– Ой, – говорю, – вы только не съешьте меня, пожалуйста! Ты улыбнулась сквозь слезы. А когда я перебинтовывал твою коленку и усаживал на заднее сиденье машины, уже понял, что ты – не просто так, не случайность, не стечение обстоятельств, а судьба. Когда в больнице тебе дезинфицировали ранку, улыбчивая медсестра сказала мне: “Что ж вы, молодой человек, невесту свою не уберегли?” Саша, я постарался не отпустить тебя тогда. Очень постарался…

У Саши в тот день было отличнейшее настроение. Она ехала по шоссе, прямо по середине, пытаясь выписать велосипедом какую – то замысловатую фигуру и весело распевая дорожную песенку кота Леопольда.

Неожиданно из – за поворота вывернулась черная “Волга”. Саша дернула руль в сторону, да и водитель затормозил, машина аж на дыбы встала. Но самым краем бампер зацепил колесо велосипеда. Саша проехалась боком по асфальту, осознавая, что конец ее новым брюкам, здоровой коленке и хорошему настроению. А из машины выскочил парень – высокий, светловолосый, синие глаза – рыбками. Наклонился над Сашей, коленку ее разбитую разглядывает. А сам интересуется:

– Скажите, а вы специально под мою машину прыгнули? Тогда извините, пожалуйста, что я вас не совсем раздавил. Нервы, знаете ли.

Ух, как Саша разозлилась! Волосы откинула, лицо подняла, сверкнула на шутника черными глазами – вишенками. Да так, что он испугался.

– Вы, – говорит, – меня не съешьте, пожалуйста! Я у папы с мамой единственный сын. А они у меня ста – аренькие!

Вдруг он по сторонам оглянулся и испуганно этак спрашивает шепотом:

– Послушайте, – говорит, а сам разбитую коленку ощупывает, – может, это ваша частная дорога, что вы по ней так широко раскатываете? Вы уж простите, что я по вашим владениям без разрешения…

А у самого в синих глазах чертики прыгают. Саша даже злиться на него на секунду забыла из – за испорченных брюк. Смутилась.

– Нет, не частное… Я нечаянно…

– Ага! – обрадовался он и злорадно добавил, – тогда, значит, о вашем хулиганском поведении протокольчик составим и в школу директору отправим. Он вам двойку по поведению влепит и до экзаменов не допустит. А я буду смотреть и радоваться, я человек кровожадный.

А сам достал из кармана огромный белый платок и Сашину коленку перевязывает.

– Это еще зачем? – возмущенно воскликнула она.

– А это затем, чтобы вы мне своей ядовитой кровью машину не испачкали.

– Никуда я с вами не поеду! – в бешенстве и бессилии воскликнула Саша.

– Нет? – поднял он левую бровь. – Тогда продемонстрируйте мне, пожалуйста, как вы пройдете по этому прекрасному асфальтированному шоссе.

Саша попыталась встать на ноги. Не устояла и рухнула бы, если бы говорливый парень не подхватил ее на руки.

– Вот видите, – изрек он, неся ее к машине. Девушка брыкалась и извивалась на его руках:

– Пустите! Пустите меня сейчас же!

Несмотря на бешеное сопротивление, он усадил ее на заднее сиденье, потом взгромоздил на багажник скрюченный велосипед и, наконец, уселся в машину сам. Развернул автомобиль к городу.

Очень уютная была у него машина. Сиденья мягкой тканью обтянуты, а на заднем – огромный рыжий плюшевый кот.

– Ух ты! – вслух восхитилась Саша.

– Его Лукьяном зовут. А меня Леонид, – ответил парень.

– Ну и что? – спохватилась она, вспомнив про свою обиду, и снова надулась. Потискала кота. Ей было немного стыдно за порванные брюки и взлохмаченные волосы, но ей так хотелось, чтобы веселый парень Леонид еще хоть разок взглянул на нее.

Саша уставилась в окно. И вдруг сообразив, перепуганно закричала:

– Стойте! Я же не давала вам адреса! Куда вы меня везете?

– Для начала – в больницу, – прищурился в зеркале заднего вида Леонид, – там вам укольчик от бешенства поставят, и через месяц мы с вами на равных разговаривать будем.

Саша сверкнула глазами и хотела нагрубить, но почему – то в последнюю секунду удержалась. Надув пухлые губы, отвернулась к окну. Помолчала. А потом с упреком произнесла:

– Леонид, мне кажется, что вы надо мной все время смеетесь.

– Что вы! – воскликнул он, – далеко не все время!

А потом он донес Сашу до дома и на руках понес на четвертый этаж.

– А велосипед? – спросила она.

– Из него теперь смело можно делать раскладушку, – улыбнулся Ленька и уехал.

…А ночью ей снились его необыкновенные, ярко – синие глаза – рыбки, в которых жили чертенята.

…Утром Саша сидела на диване перед телевизором, несчастная, с забинтованной ногой, которая, словно кукла, лежала как бы отдельно от всего тела.

И вдруг позвонили в дверь. Добрая бабушка пошла открывать и долго с кем – то любезничала в прихожей. Потом в комнату, держа руки за спиной, вошел Ленька. Повел лукавыми глазами.

– Доброе утро! Сегодня вы больше не будете кусаться?

– Нет, – засмеялась она, – не буду.

– Ну, тогда держи! – сказал он, переходя на “ты”, и вытащил из – за спины маленького круглолицего деревянного Буратино.

– Ой! – изумилась Саша. Буратино был как настоящий. Действительно, из соснового полена, с ручками и ножками на шарнирах, – он что, из театра сбежал?

– Точно, – улыбался Ленька, и на его щеках появились ямочки, – только не у Карабаса, а у Образцова.

– Какая прелесть! – восхищалась Саша.

– Это я тебе принес, так сказать, собрата по несчастью. Тоже ножки деревянненькие, – лукаво протянул Ленька.

Саша, не глядя, схватила с дивана подушку и запустила в него.

И лишь после его ухода бабушка сказала ей, что велосипед Ленька починил и поставил в прихожей.

Дневник Леньки Баженова

Август, 97

Скоро мой последний учебный год. Скорей бы закончился. Уеду, поступлю, стану следователем, как отец… Как мне осточертела школа! Одноклассники! Уроки! Не могу. Меня душит сама атмосфера нашего городка.

Как же холодно стало вокруг! Тепла душевного не хватает. Все заняты своим делом и нет времени друг на друга. У нас дома это очень заметно. Отец с утра до ночи на работе. Маме я просто неинтересен. Давно пора бы привыкнуть к холодности родителей. Они слишком заняты собой, работой, Лилькой. Мама недавно мне сказала: “Леня, не зови меня, пожалуйста, мамой!” Может быть, она подобрала не те слова, но для меня это прозвучало как оплеуха. Может быть, поняв это, она добавила очень быстро: “Ленечка, ты уже взрослый, тебе шестнадцать. А я еще очень молода. Не хочу, чтобы люди обращали внимание на то, что у меня такой взрослый сын”.

Может быть, будет вообще замечательно, если люди не будут обращать внимания, что у нее есть он, этот сын? Это было так неожиданно и незаслуженно. С тех пор я зову маму Женей.

… Человеком пока остается только моя четырехлетняя сестренка Лилька. В ней еще есть огонек, душевное тепло. Остальные превратились в бездушных железных роботов с заданными программами. И я тоже.

Раньше я думал, что если ничего не хочешь, то это счастье. Теперь я понял, как это страшно, когда на душе нет ни малейшего желания, никакого порыва. Ничего. Вместо души плотная серая масса равнодушия. Все умерло вместе с Сашей. Я стал словно слепым, больше не вижу неба и солнца. Кажется, что меня вытолкнули в открытый космос, забыв прицепить скафандр к кораблю. Я в вакууме, вокруг черная бездна. Корабль уходит… Уходит, воздух кончается, а в легких больно и не можешь дышать… А мозг еще живет.

…Так, наверное, тонут…

Саша! Что же мы с тобой натворили?.. Ты там, внизу, одна. А я здесь, наверху, среди людей… один.

А помнишь, как нам было хорошо вдвоем? Помнишь?

Они встречались часто, почти каждый день. Ни у кого из них и мыслей не возникало ни о какой дурацкой любви – просто им хотелось быть вместе и все. Отношения оказались ровно на грани между любовью и дружбой.

Больше всего Леньке нравилось дразнить Сашу. Она смеялась и отбивала его подколки, и их диалоги напоминали фехтование, изящное и легкое. Именно это и нравилось в нем Саше – легкое, неистощимое на шутки чувство юмора. Ленька смотрел на окружающую вселенную властно, озорно и лукаво одновременно, и вел себя соответственно, никогда не боясь непонятости, неприятия окружающих. С неизменным артистизмом повергал народ своими шуточками в легких шок и откровенно забавлялся, глядя на реакцию…

Однажды они договорились встретиться утром, когда только рождается жаркий июньский день. Саша спать не ложилась – боялась проспать. И вот пришла к назначенному часу через весь город пешком – в такую рань автобусы еще не ходили. Ленька уже ждал ее.

– Смотри, – сказал он. Над миром вставало солнце. Румяное, узкоглазое, рыжее и лохматое якутское солнце. Оно склонилось над прохладной невыспавшейся рекой, разглядывая свое отражение, плескаясь в ласковой воде.

Саша, завороженная этим зрелищем, остановилась рядом с Ленькой на самом хребте холма. Незаметно для себя, прижалась к его плечу и он обнял ее. Девушка восхищенно смотрела на рассвет, он отражался в ее черных глазах, и юноша был не в силах отвести от нее взгляда. В прозрачных, ласковых лучах новорожденного солнца Саша была просто воплощением любви, юности, счастья. Ее черные глаза были широко распахнуты, вбирая в себя все чудо, весь восторг этого нового утра; на щеках отражался румянец солнца; пухлые губы приоткрылись и сложились в полуулыбку. Словно почувствовав, что ее разглядывают, она повернула лицо к Леньке.

– Боже, какая красота… – прошептала она.

Он смотрел на нее сверху вниз, и в уголках его губ не было обычной насмешливой складочки. Он склонился над ней, их лица были близко – близко друг от друга.

– Можно, я тебя… нарисую? – спросил он тихо.

Заколдованная его близостью, рассветом, блеском синих глаз – рыбок, она лишь едва кивнула:

– Рисуй… – не отводя своего взгляда от него, она вдруг поняла, что сейчас, вот прямо сейчас он ее поцелует. Нет, она испугалась не его. Она испугалась того нового, неожиданного чувства, что поднималось сейчас в ее душе.

И предупреждая его поцелуй, она засмеялась, и ее звонкий хохот наполнил пустоту рассвета; она вырвалась из Ленькиных объятий и побежала по залитой росою и солнцем траве холма, сбивая с нее капельки воды и поднимая вокруг себя тысячи маленьких радуг. Приняв игру, Ленька кинулся за Сашей вдогонку. Она взвизгнула, захохотала, пустилась наутек, но он догнал ее на самом откосе холма, который спускался в мелкую заводь. Обхватил руками. Они закружились, заливаясь смехом, но вдруг Саша поскользнулась, и покатилась в воду, увлекая за собой Леньку. Заводь оказалась очень мелкой, едва по колено, и удивительно чистой, с песчаным днем. Саша, а вслед за нею и Ленька, плюхнулись в воду, подняв целый водопад брызг. Едва придя в себя после падения, Ленька взбил рукой воду, снова обрызгивая Сашу. Она на секунду растерялась:

– Леня! Мы и так мокрые!

– Вот именно! – рассмеялся он.

Тогда она подскочила и окатила его целым дождем.

– Ладно, ладно! – закричал он, закрывая лицо руками. – Сдаюсь!

– Ага! – обрадовалась Саша с детским восторгом, подпрыгнула к Леньке. Еле сдерживая смех, с деланным участием наклонилась к нему, – Ну, как поживает ваше мокрое величество?

– Она еще и спрашивает… – с комической сокрушенностью промолвил в пустоту Ленька. И, едва Саша хотела столь же комически ему посочувствовать, Ленька взметнулся, обхватил ее и увлек за собой в воду.

– Хулиган! – отбивалась, фыркала и захлебывалась смехом Саша.

– Так мы, оказывается, боимся щекотки? – совершенно по – детски радовался Ленька.

– Все! Ты выиграл! Леня!

– Да? – протянул он, – а где же мой выигрыш?

– Какой выигрыш? – слукавила Саша.

– А вот какой, – ответил он и приник к ее смеющимся губам.

Она дернулась, но, почувствовав себя в плену его рук, расслабилась и обняла его.

А в этот момент из – за холма выглянуло солнце…

Город был еще тих, заспан и не заполнен обычной суетой. Розовые лучи солнца дотянулись уже и сюда.

Ленька обнимал Сашу за талию, они спокойно шли по самой середине дороги. Мимо промчался запоздавший рокер, одобрительно посигналив им.

– Лень, я устала, – сказала Саша. – Давай, сядем в автобус?

– Давай, – кивнул он и, словно повинуясь волшебной палочке, недалеко от них притормозил автобус. Они залезли в него и уселись на заднем сидении.

– Хочешь есть? – внезапно спросил Ленька.

– Ой! – обрадовалась Саша. – Ленечка, как ты догадался?

Он полез в карман и достал оттуда несколько сухих макаронин, крохотный пакетик гречневой крупы и соль в спичечном коробке в полиэтиленовом пакете.

– Вот… я так и думал, что пригодится…

Саша фыркнула и, не сдерживаясь, расхохоталась.

Подождав, пока она отсмеется, Ленька достал из кармана объемный сверток. Развернул.

– Выбирай.

Разумеется, в свертке были бутерброды. Саша схватила один.

– Умираю просто, есть хочу! – и принялась уписывать за обе щеки.

В этот момент в пустой автобус вошла девушка. Окинула их презрительным и любопытным взглядом.

– Ну вот, огорчилась Саша, – это Танька из соседнего подъезда. Теперь весь район знать будет и обсуждать.

– Ну и что? – прищурился Ленька. И вдруг громко, на весь автобус, позвал:

– Таня!

Та испуганно оглянулась, снова пытаясь сделать презрительный взгляд.

– Что?

– Хотите бутерброд? – дружелюбно спросил Ленька.

– Нет! – скривила та губы в насмешливой улыбке, но они ей не повиновались, а в ее глазах Саша разглядела зависть.

А Ленька улыбался ей своими ямочками на щеках да лукавыми глазами – рыбками.

Дневник Леньки Баженова

Сентябрь, 97

Мы с Лилькой гуляли сегодня в парке. Самое начало сентября в Якутии – пожелтевшие березы, иголочки колючей умершей травы. Небо, покрытое сугробами облаков. Я вспоминал, как в детстве думал о том, что облака – это сладкое мороженое. И, наверняка, оно вкуснее того, что лизала сестренка. Хотя она бы со мной не согласилась.

Лилька – милейшее создание. Она не похожа на других детей. Хотя, может, лишь мне так кажется? Вряд ли. Меня любовь никогда не ослепляла. Моя сестренка самая красивая, самая чуткая, самая беззащитная. В ней – все грани очарования детства. Она не боится плакать, любопытствовать и сочувствовать. Она не боится быть собой. Быть человеком. В ней нет ни капли робости. Она для меня – символ тепла, символ неподдельности. Нет на свете чуда прекрасней, чем ребенок, растущий в любви.

Мы с Лилькой похожи внешне. У нее такие же светлые волосы, синие глаза и пухлые губы. На этом сходство исчерпывается. Я не таков. Я не был таким, как она в свои четыре года. Вероятно, к моему появлению на свет родители просто не успели дозреть. Сыграло роль и то, что ждали девочку. А я, как это потом вошло у меня в привычку, разрушил все их планы и не оправдал надежд.

Почему мама так холодна ко мне? Это удивительней тем, что мое лицо почти копия ее… Наверное, с нее все и началось. Моя свобода отшельника и несвобода отвергнутого ребенка, смелость одиночества и страх перед ним. Началось, набрало обороты…. Можно бы, конечно, потешить свое самолюбие лестными идейками об избранности, но я не стану этого делать. Тошно и без сладкого нытья. Я бываю просто омерзителен.

Отец не тратит на размышления обо мне ни крупицы своего драгоценного времени. Он им слишком дорожит. А фигура сына вызывает в памяти лишь раздраженное недоумение, приводящее в глухой тупик.

Бесплодные, иссушающие душу и разум эмоции. Он это понимает. А я – нет! И я не могу вновь и вновь не наступать ему на больную мозоль под названием Ленька. Порой даже просто так… из вредности, что ли. Хотя чаще – надеясь пробиться сквозь стену отчуждения.

… У меня не было друзей никогда. Быть может, непонимание родителей породило во мне иллюзорное ощущение всеобщего неприятия? В какой – то степени – да. Но не слишком ли я строг к своим родителям, не слишком ли жесток? Ведь это отчуждение от мира научило меня видеть изнанку людей, вещей, явлений. Научило не бояться ее, принимать не частично, а полностью.

Слово семья не имеет для меня сейчас никакого смысла. Я никогда не пойму, что вкладывают в это понятие отец и Женя.

Хотя, если бы все пошло иначе, если бы … может быть, когда – нибудь я стал бы хорошим мужем Саше. И, наверняка, образцовым отцом. Не суждено.

Слишком больно терять так. Даже не расстаться и знать, что любимая где – то смеется, дышит, радуется новому рассвету… А потерять…

Я боюсь, что все, о чем я помню, что я помню о Саше – это лишь мертворожденный плод жадного и больного воображения одиночества. Если это так, то я постараюсь больше никогда не вспоминать об этом. Я переступлю через самое сокровенное в себе, но не поддамся на уговоры иллюзии. Никогда. Ни за что. Но откуда, скажите, откуда же эта ноющая боль в груди? Я не могу привыкнуть к ней. К такому не привыкают.

А мои рисунки?..

Саша!

Я тебя придумал?..

Ленька был словно чужим ребенком в своей семье. Но, как ни парадоксально, он ни в чем не знал отказа. Родители словно откупались от него. А он иногда мечтал о том, чтобы отец сделал ему выговор – лучше так, чем полное безразличие.

А в начале июня отец подарил Леньке мотоцикл. Большой, сверкающий, новый. Чего уж говорить о том, что Ленька мгновенно позабыл про отцовскую “Волгу” и оседлал железного “коня”. Права ему обеспечил отец деньгами и связями.

…Саша впервые в жизни поняла, что такое “слепящая скорость”. Ленька посадил ее впереди себя выдав предварительно специальные защитные очки. Саша все время чувствовала позади себя его большое, сильное, горячее тело. А Ленька закладывал такие виражи и выжимал на сумасшедших горных и лесных тропинках такие скорости, что спешащее следом солнце едва успевало за ними.

“Будь я Ленькой Баженовым, – подумала Саша, – я бы опасалась за свою шею”.

А за свою она не опасалась, вполне доверив себя Леньке. Лишь раз она обернулась на его полное спокойного блаженства лицо. Его глаза были привычно и уверенно прищурены. У Саши закружилась голова и вспотели ладошки – в этот момент мотоцикл на повороте лег почти горизонтально. Они выскочили на шоссе, догнали дряхлый, лениво ползущий грузовичок с веселыми студентами.

– Да здравствует любовь! – заорал кто – то, увидев Леньку и Сашу, и остальные поддержали. Обгоняя грузовичок, Ленька отнял обе руки от руля, сцепил ладони над головой в приветственном жесте, помахал руками и еще долго не опускал их на руль. Раньше Саша сидела между ними, как в теплом надежном кольце. Теперь, почувствовав себя беззащитной, она вцепилась в руль побелевшими пальцами, но тут же отдернула их, боясь вывернуть мотоцикл, куда не следует. Ленька заметил это, но продолжал форсить. Саша напрягла все душевные силы, чтоб не вскрикнуть, ведь она всегда участвовала в уличных боях наравне с мальчишками и слыла отчаянной и храброй девчонкой. Наконец, Ленька ухватился за руль и засмеялся.

– Почему ты смеешься? – спросила Саша, но за свистом ветра Ленька не расслышал ее вопрос. А переспрашивать она не стала. Тем более что на следующем вираже у нее здорово заложило уши. А когда она решила открыть глаза, перед ней расстилалась тихая и зеленая долина с круглым озером посередине. Все время спуска с холма девушка просидела с зажмуренными глазами. “Ленька, наверное, похож на дерзкое и веселое мотоциклетное божество, если такое существовало в греческой мифологии”, – подумала она в это время. Они подкатили к озеру и тихо тормознули у самой полосы воды.

– Почему ты смеялся? – снова спросила она.

– С грузовика нам показали надутый фаллический символ.

– Ты еще мог оглядываться по сторонам?

– А ты нет?

– Ну, если бы я оглянулась, то увидела бы только твою обширную фигуру, закрывающую мне весь вид.

– Если подумать, не худший пейзаж, – засмеялся Ленька и притянул ее к себе.

Домой они возвращались поздно вечером. Ленька поставил мотоцикл где – то в подворотне. Саше захотелось просто пройтись по тихим вечерним городским улочкам. Светила полная луна и почти не видно было звезд.

Ленька и Саша медленно шли по улице, держась за руки. Саше было спокойно и хорошо с ним. Она, разумеется, влюблялась и до него, но все это было не так… По – другому. Никогда, ни с кем ей не было так легко, уютно, надежно и весело. Внезапно, с каким – то веселым ужасом она поняла, что если он захочет большего, чем поцелуи, то она не только не откажет, но и обрадуется…

– Эй, мужик, дай закурить! – внезапно выросла перед ними плотная фигура. Саша внимательно посмотрела на Леньку. В такую переделку они еще не попадали.

– Не курю, зато жвачку могу предложить, – со спокойным дружелюбием произнес Ленька.

От стены отделилась еще одна тень. Высокий, тощий, нескладный парень.

– Че – то слишком ты разговорчивый! – с угрозой надвинулся он на Леньку.

Ленька, к удивлению Саши, ни капельки не испугался. Лишь со спокойной любопытной насмешкой наблюдал за развитием событий.

– Ну какой есть.

– Слушай, ты…

– Заткнись! – коротко бросил первый, видимо, идейный начальник тощему подельнику.

– Как скажешь, Шеф.

Шеф сплюнул и медленно, вразвалку, подошел к Леньке. Снизу вверх – он был ниже, посмотрел ему в лицо, но проделал это с такой уничтожающей высокомерностью, словно был самим Наполеоном.

– Какой смазливый мальчик! – с издевкой сказал он и взглянул на Сашу, – и какая хорошенькая девочка… Слушай, сигарет у тебя нету… денег, видимо тоже. Но ведь что – то же надо с тебя взять.

Ленька прищурил глаза. В них закипела холодная ярость.

– Короче, так: ты вали, а бабу свою оставь нам.

Саша была уверена, что сейчас, нет, вот сейчас уж точно, Ленька врежет этому уроду по челюсти, и тот, скуля, уберется с их дороги.

– По рукам, – спокойно сказал Ленька и протянул Шефу ладонь. Саша отшатнулась от него, с испугом и изумлением глядя широко распахнутыми глазами. Шеф, поколебавшись, пожал ему руку. Едва Ленькины пальцы сомкнулись вокруг ладони Шефа, он двинул ему локтем в челюсть. Пальцы Шефа разжались, и он рухнул на землю. Не теряя ни секунды, Ленька развернулся и ударил Тощего острым коленом в пах. Тот согнулся пополам, вдогонку Ленька со всей дури звезданул ему локтем по затылку и понял, что этот враг ему уже не опасен.

За спиной Леньки поднялся Шеф. Вскинул руку. В свете луны блеснул кастет с длинными острыми шипами.

Чуть нагнувшись, мягко, по – кошачьи переступая, они двинулись по кругу. Каждый выжидал атаки другого. Шла борьба характеров. Саше казалось, что это будет продолжаться вечно, всю жизнь, столетия, века.

– Лучше бы ты дал мне закурить… – процедил Шеф.

Ленька не ответил. В свете луны его лицо казалось неестественно бледным, а глаза полубезумными. Но в одно мгновение все изменилось и застывшая картина наполнилась действием. Застонал Тощий. Поднялся на колени. Зашарил по земле, нашел пустую бутылку. Не глядя, схватил ее за горлышко и ударил дном о камни. В его руке осталась “розочка”. Ленька и Шеф не видели этого и словно не услышали звон стекла. Но к Тощему откуда – то сбоку подскочила Саша, пнула по руке, держащей розочку и одновременно издав воинственный клич команчей, стукнула его по исстрадавшемуся затылку только что найденной палкой. Это было последней каплей. Тощий закатил глаза и повалился набок.

Вздрогнув от Сашиного крика, Ленька на секунду потерял бдительность. В ту же секунду Шеф сделал выпад. Успел среагировать в последнюю долю секунды, но шипы кастета задели его левое предплечье и немного грудь. На пропоротой белой рубашке проступила кровь, в темноте казавшаяся черной. Ленька перехватил его запястье, уводя руку с лезвием вбок, удерживая левой рукой в таком положении, он стремительно сделал выпад, ударив Шефа коленом в промежность, вывернул его руку, сделав подсечку, уронил врага на землю, головой на камни.

Мгновенно обессилевший Ленька секунду постоял над поверженным противником, наклонился, взял из его руки кастет. Повертел в руках, разглядывая. Отшвырнул его куда – то в темноту. Подошел, хромая (колену все же досталось) к сидевшей на земле Саше, опустился рядом с ней на колени, обнял, зарылся лицом в ее пышные волосы. Она тоже обняла его, и они просидели так еще целую вечность, в течение которой успели погибнуть пятнадцать тысяч солнц и родиться такое же количество звезд в разных концах различных вселенных…

…Когда Ленька зашел домой, открыв дверь своим ключом, отец и Женя еще не спали. Они, обнявшись, смотрели телевизор. Ленька прохромал мимо них в свою комнату.

– И кто победил? – поинтересовался отец.

– Я, – бросил Ленька, на ходу стаскивая с себя мокрую от крови рубашку.

– Ковер не запачкай, – сказала вслед ему Женя, – сколько можно драться!

Ленька тихо прикрыл дверь своей комнаты.

Тетрадь Леньки Баженова

Сентябрь, 97

Я забросил все – и музыку, и карандаш. Сижу, запершись в своей комнате, и думаю. Я все не могу понять этот нелепый уход молодой, красивой, веселой девчонки. Глупо и несправедливо. Я больше не могу жить… Все мои сны, мысли, рисунки наполнены ею. Я замкнулся в своем горе, строю вокруг себя непробиваемую стену, выращиваю на душе защитный кокон. Не хочу, чтобы кто – нибудь узнал, что у меня в душе. Жалею себя, потому что больше жалеть некого. Уже…

Нужно что – то делать.

Попроситься к отцу в помощники? Повоевать с мафией?

Наверное, так и сделаю. Не для того, чтоб забыть о Саше. Для того чтоб забыть о себе. Знаю, отец согласится. Ему же все равно.

Помню… Помню все. И живу лишь этими воспоминаниями. Ведь если умру я, то и Саша тоже… Уже окончательно. А так во мне живет маленькая Сашина частичка…

Ленькины родители тогда уехали в отпуск, прихватив с собой сестренку Лильку, оставив на попечение сына квартиру и автомобиль. Ленька отнесся к этому спокойно. Он был к своим шестнадцати годам гораздо более серьезным и самостоятельным, чем его сверстники.

… Их с Сашей отношения уже давно перешли грань дружбы. И для того, чтобы случилось то, что являлось лишь логическим их продолжением, не хватало лишь маленького толчка.

Был конец июня, и был день рождения Сереги, приятеля Леньки. Разумеется, и Ленька и Саша были на Серегиной вечеринке. Саша отпросилась у бабушки на всю ночь, сказав, что Ленька за ней присмотрит. Ему Сашина бабушка доверяла. Девушку отпустили. Серега оказался таким же, как Ленька – веселым балагуром – и понравился Саше. Да и вообще, народ собрался веселый и шумный.

Ленька тянул через соломинку коктейли, иногда небрежно остря. Саша тоже немного выпила. Они много танцевали…

А когда Ленька около часа ночи начал собираться домой, Саша возражать не стала. Ей было отчаянно легко, и он чувствовал это.

Серега бросал Леньке одобрительные взгляды, но Ленька не отвечал на них, и это Саше понравилось.

В машине, на каждом перекрестке, у каждого светофора, он целовал ее горячо и страстно.

В нем не было и тени той тошнотворной серьезности, которую она так не переносила в людях. Он не старался показаться умнее, чем был на самом деле: поэтому ей нравилось в нем все – как он улыбается, говорит, легко ведет машину, и как спокойно, чуть подмигнув ей, затормозил у своего дома, но не стал выходить из машины.

– У тебя кто – то есть дома? – спросила она. Ей не было страшно, ей было интересно.

– Нет, – покачал он головой, протянул красивую руку художника к Саше. Расстегнул пуговки на ее блузке, начал ласкать шею, ключицы, дотронулся до груди. Саша хихикнула.

– В чем дело? – спросил он спокойно, без обеспокоенности и нервозности юнца.

– Я подумала, как все просто, – солгала Саша, – и вспомнила, что Ромео и Джульетте было столько же, как нам.

– Вот как? Джульетте было четырнадцать? – поинтересовался между делом он.

– А разве ты не помнишь?

– Я не читал, – признался он.

– Зря! – шепотом воскликнула она. Ей было все сложнее улавливать нить разговора сквозь те новые ощущения, которые вызывали в ней Ленькины тонкие пальцы. Он теперь ласкал ей живот.

– Я прочту, – пообещал он и расстегнул пуговку на ее джинсах.

– Как прекрасна была бы жизнь, если бы не пришлось обременять себя чтением, чтоб очаровать девушку! – воскликнула Саша. – Это было бы прекрасно! Щелкнул пальцами – и любая твоя!

– Это было бы невыносимо скучно, – медленно возразил ей Ленька.

– Почему?

– Видишь ли… Нет ничего интересней человеческих отношений, – его пальцы скользнули ей под тонкую ткань трусиков, – нельзя, чтоб они исчезли.

– Ленька! Откуда ты успел этого набраться? Наглости, информации, опыта?

– Все это лежит под ногами, я лишь наклоняюсь и поднимаю.

– Что – то не очень ты смел, я посмотрю! – с вызовом сказала Саша.

Хмыкнув, он вышел из машины, захлопнув дверь, открыл с ее стороны и подхватил ее на руки.

– Сергей не обидится, что мы уехали?

– Серый идиот, – ответил горячим шепотом Ленька, – все идиоты. Один я лапочка. И ты, солнышко, тоже.

Он отпер дверь, отпустив Сашу на землю, и легонько подтолкнул.

– Входи.

Сам он шел следом.

– Где включается свет? – спросила она.

– А зачем тебе свет? Ты в старом рыцарском замке, а вокруг сырая паутина, летучие мыши, звезды сквозь прохудившийся настил на крыше… Ты поднялась сюда, чтобы изменить своему мужу – королю с шутом.

– А почему здесь пахнет апельсинами?

– У нас всегда пахнет апельсинами. Женя любит этот запах.

– Да, хороший замок. Уютный.

Он зажег маленький светильник, покрытый зеленым стеклом. Она увидела, что он провел ее сквозь квартиру в свою комнату. Она медленно прошла по комнате. Широкая тахта. Книжные полки. Маленький шкаф. Узкий письменный стол, на котором куча бумаг. Саша взяла в руки несколько листков и узнала в девушке, нарисованной на них себя.

– Ты хорошо рисуешь…

– А я еще и вышивать умею… – промурлыкал он. Саша повернулась и увидела большой важный синтезатор.

– Он настоящий?

– Конечно.

Он подошел к ней, обнял со спины, пощелкал на синтезаторе рычажками и пробежал быстрыми пальцами по клавиатуре. Саша услышала легкую красивую мелодию.

– Смотрю, ты на все руки мастер… – прошептала она.

– Звучит двусмысленно, – заметил он, подхватил ее и перенес на тахту.

– Для тебя это в первый раз? – спросил он.

– Это плохо? – поинтересовалась она, – ты боишься вида крови?

– Дело не в этом, – ответил он и включил магнитофон. Оттуда послышалась тихая пульсирующая музыка, – просто своего первого мужчину девушка либо ненавидит до смерти, либо по уши влюбляется. А я не из тех, в кого влюбляются.

– Если бы я знала и видела столько же, сколько твоя тахта… – вздохнула Саша, – тебе не пришлось бы сейчас думать об этом.

– Лучше как есть…

– Хватит болтать, – шепнула Саша и стянула рубашку с его плеч. Он покрыл быстрыми поцелуями ее шею и грудь, одним неуловимым движением расстегнул ей лифчик. Она подалась навстречу его ласкам…

Когда она выскользнула из джинс, Ленька приглушил свет, прерывисто вздохнул и скинул с себя одежду.

Саша впервые увидела мужскую наготу…

… Утром Ленька, накормив ее завтраком, увез Сашу домой и сдал с рук на руки доброй бабушке…

Тетрадь Леньки Баженова

Сентябрь, 97

Зря Саша сравнивала нас с Ромео и Джульеттой. Я прочел эту пьесу. Ничего общего… Почти. Они были такого же возраста. И ночь у них была всего одна. Но Ромео, когда узнал о гибели Джульетты, умер и сам. А я не смог уйти вслед за ней. Потому что струсил. Понял, что не смогу убить себя. И решил: пусть это сделают другие. Потому – то и напросился к отцу в помощники.

Кстати, Капулетти и Монтекки враждовали. А я подружился с бабушкой Саши. Да и она понравилась моим родителям.

Я меняюсь, сам не замечаю, как. Меня – души моей – больше нет. Есть что – то страшное, словно заполненное серой равнодушной массой. Я понял, что теперь мне все равно. Теперь я могу убить человека. И самому мне ничего не страшно. Абсолютно. Это немыслимое равнодушие к себе начинает мне даже нравиться.

Так спокойней. Гораздо спокойней жить.

А жизнь стала большой игрой в шахматы. Один неверный ход – и меняется судьба всей партии. А больше ничего нет. Любви нет. И дружбы – тем более. Нет ничего! Хм, я кажется, становлюсь циником. Что ж, тем лучше. Если еще может быть лучше.

Саша убедилась, что несмотря на всю свою легкость и ироничность, Ленька был достаточно ответственным парнем. Что уж говорить о том, что он потащил ее знакомиться с родителями, едва те вернулись из отпуска.

– Леня, может не будем, не надо! – упиралась Саша у подъезда. Хотя ей было приятно, что Ленька так серьезно относится к ней, и очень – очень хотелось познакомиться с его родителями, но в последнюю секунду девушка испугалась.

– Сашенька, солнце ты мое упрямое, ты ведь уже почти пришла! Ну пойдем! – смеялся над ней Ленька.

– Нет! – помотала головой Саша и уселась на скамейку у подъезда, – все! С места не сдвинешь!

– Ах так! – Ленька стремительно подхватил ее на руки, взбежал по лестнице и распахнул дверь в свою квартиру. Не останавливаясь, прошел в столовую!

– Женя, отец! Это моя Саша!

На них смотрели его родители: красивая, высокая, белокурая мать, очень похожая на Леньку: строгий взгляд синих глаз – рыбок, пухлые губы плотно сжаты. Под таким взглядом Саша съежилась. Сползла с Ленькиных рук. Он, не отпуская ее, притянул к себе и обнял за талию.

Отец, тот был гораздо лучше. У него был Ленькин, такой родной на вид прищур глаз, мягкая даже на вид борода и светло – каштановые волосы.

– Здравствуйте! – тихо сказала Саша.

– Добрый день, леди! – чуть поклонился отец. – Мы очень рады принимать в своем доме такую очаровательную юную мисс, как вы.

– Действительно, – согласилась Женя, – мы вас ждали. Тем не менее, Леонид, могу я узнать, почему вы опоздали?

– Ты знаешь, ма… Женя, я так гнал мотоцикл, что меня оштрафовали за превышение скорости. Вот и получается, что мы опоздали, потому что торопились!

– Ну что ж, тогда добро пожаловать к столу! – воскликнул отец, потирая руки. Потом он подвинул стул Жене, а Ленька – Саше. Села Саша за стол, а там тарелочки, вилочки, ситечки всякие, что – то брать надо, куда – то добавлять… А она ведь в очень простой семье выросла, и этих ситечек, и как со всем этим обращаться, разумеется, не знает. А тут еще блюда всякие. Домработница хлеб разносит… ужас! Но Ленька при ней этак по – простому держится, словно и сам обращаться с этими ситечками не умеет.

А Саша все равно смущается под внимательным взглядом Жени. Да еще нож, как назло, тупой попался. Саша мучалась с ним, мучалась, а Леньку попросить нарезать – неудобно же при родителях! А тут еще помидоры принесли – красные, крепкие, маринованные – и это среди лета! Саша не удержалась, взяла одну. Взялась резать, а нож – то тупой. Ну, помидорка пискнула так неприлично и тоненькой струйкой всех облила…

За столом воцарилось молчание. Саше захотелось провалиться сквозь землю или хотя бы стать невидимкой.

– Да уж, видно, Сашеньке очень тупой нож попался, – с мнимым сочувствием, в котором проскальзывали язвительные нотки, произнесла Женя.

– Извините, – пролепетала Саша и покосилась на Ленькиного отца. Тот, пряча в углах губ веселую улыбку, осторожно смахивал с отворота пиджака помидорные семечки. Заметив Сашин взгляд, он подмигнул ей. Девушка чуть улыбнулась и отвела взгляд.

– Смотрите, у меня тоже так получится, я тоже так умею! – закричала маленькая Лилька, и, прежде чем брат успел остановить ее, прижала помидорку ножом. Снова все оказались в помидорном соку. Ленька давился хохотом, приличия не позволяли ему вслух засмеяться за столом.

– Лилия! – пряча за строгостью улыбку, сказала Женя. В этот момент Ленька взял из вазы два яблока. Одно бросил через стол Саше, другое откусил сам.

– Леонид! Дети, как ужасно вы сегодня ведете себя за столом! Леонид, неужели ты забыл как пользоваться ножом? Неужели нельзя было очистить яблоки и спокойно передать?

Снова за столом воцарилось секундное молчание, во время которой Ленька и отец обменялись заговорщицкими взглядами.

– Может, скажем? – спросил Ленька.

– Скажем! – обреченно вздохнул отец.

– Что? – испуганно выпрямилась Женя.

– Женечка, знаешь, – осторожно, словно уговаривая больную, начал Ленька, – ты только сильно не волнуйся. Это оказалось не смертельно! Мы с отцом вот уже пять лет покупаем на рынке яблоки и морковку. О штаны вытрем и съедаем… нечищеными, конечно!

Оба Баженовых – и отец, и сын – забыв про все приличия, захохотали. Женя смотрела на них, смотрела, а потом улыбнулась. И улыбка у нее была такая же, как у Леньки – с веселыми солнечными зайчиками.

Дневник Леньки Баженова

Октябрь, 97

Уже четыре месяца. Четыре месяца, как нет Саши. А я все не могу поверить. Я знаю, что ее больше нет. Но моя кровать хранит запах ее духов, мои рисунки – ее лицо, город хранит само ее присутствие и я абсолютно уверен в том, что сейчас застану тебя дома, Саша. Ты будешь читать или смотреть телевизор, или готовить обед. А, может, играть с кошкой. Все равно, главное, что ты там будешь, а тебя нет.

Жду тебя каждый день, каждую секунду. Я даже на могилке твоей не бываю – это не твоя могила! Ведь ты живешь, ты здесь. Не могла так нелепо погибнуть! Ты не могла умереть!

Теперь они нередко бывали втроем – Ленька, Саша и Сергей. Да. Тот самый Сергей, шумный, темноволосый, быстроглазый парнишка. Сначала Леньке было все равно. Серый – классный парень. С ним весело. Но вскоре он заметил, что если с Сашей шли куда – то вдвоем, то она обязательно спрашивала о Сереге.

Сначала Ленька подшучивал над Сашей:

– Что, влюбилась, что – ли?

– Ага! – улыбалась Саша, – влюбилась.

– Ну, я крестным буду, – смеялся он.

– А зачем? – шутливо улыбалась Саша, – я и с тобой дружить буду. Один для души, другой для дела. Или наоборот, – поддевала она.

А он не поддевался. Поначалу. Ведь он верил ей, как себе. А потом он понял, что его подтачивает маленький червячок беспокойства. Он еще улыбался, но уже без веселости.

А когда однажды он пришел к Саше и застал там Сергея – вот тогда он с ужасом почувствовал черную глухую ненависть внутри себя. Он, не раздумывая, шагнул в комнату. Сергей поднялся с кресла ему навстречу. Ленька тяжелыми шагами подошел к нему. И такая непробиваемая стена ненависти была вокруг него, что Сергей отшатнулся от Леньки.

– Баженов! – вскрикнул он. – Ты что!

Не отвечая, Ленька схватил его за рубашку и потащил к выходу. Сергей, шокированный таким поведением обычно спокойного Леньки, даже не пытался сопротивляться. Зато Саша схватила Леньку за руку и повисла на ней.

– Отпусти его! Ленька! Да в чем дело! Баженов!

Он, словно котенка, стряхнул ее с руки. Она упала на диван, глядя на Леньку испуганными изумленными глазами.

А он выволок Серегу за дверь, стащил его со ступеней и выкинул на улицу. Сам вылетел вслед за ним. Сергей упал в заросли полыни.

Едва парни скрылись за дверью, Саша вскочила и кинулась за ними.

Сергей поднялся на ноги. Ноздри его раздувались. Кожа на высоких скулах натянулась.

– Ты че?

Они пошли друг на друга. Ленька коротко, без замаха, ударил его в лицо, точно в переносицу. Больше никто из них ничего сделать не успел. По лестнице скатилась Саша. Подскочила, пылая яростью, к Леньке и ударила его по щеке. Ленька не успел перехватить ее руку. На его бледной щеке остался багровый отпечаток ее маленькой крепкой ладони. Он не схватился за щеку, он мгновенно развернулся и быстро зашагал вниз по улице. А Саша, ни мгновение ни глядя ему вслед, опустилась рядом с поверженным в полынь Сергеем.

Ленька был зол и обижен. Ему хватило бы любой мелочи, любой искры, чтобы вспыхнуть и забушевать. Он не являлся ни к обеду, ни к ужину, уезжал с раннего утра, ввязывался в любые уличные конфликты, пытаясь “спустить пар”.

К концу недели у него сломался мотоцикл. Ленька выругался, загибая такие выражения, о существовании которых его интеллигентная мать даже не подозревала.

А потом снял рубашку и полез ковыряться в моторе.

Как Саша, отойдя от первого гнева, почувствовала жгучее чувство вины перед Ленькой. Она сумела понять его ревность. И в субботу, почти через неделю, пошла мириться.

Был жаркий, очень жаркий июльский день. Саша одела красный купальник и легонький сарафанчик, который очень шел ей – готовила “тяжелую артиллерию”.

…Леньки дома не оказалось. Ей сказала об этом Женя.

– А где он может быть?

– Откуда я знаю? – пожала плечами Женя. – Он мне не говорит, я его вообще на этой неделе не видела. Я даже не знаю, что тебе сказать. Может, он в гараже.

– Спасибо, – кивнула Саша.

… Да, Ленька был в гараже. Саша издалека увидела открытую дверь и чуть было не струсила. Но с трудом взяв себя в руки, она подошла к двери.

Ленька, обнаженный до пояса, сидел спиной к ней, опустившись на одно колено, крутил в руках какие – то болтики. На его спину падало солнце из распахнутых дверей. Саша, встав на пороге, перекрыла его.

– Леня!

Ленька замер. Медленно выпрямился. Обернулся. Его лицо было абсолютно бесстрастным. Синие глаза – рыбки – прозрачными. В них не было никаких чувств. На левой щеке – пятно мазута. Он взял в руки грязную тряпку, стал медленно, не глядя, вытирать измазанные руки.

– Ты испачкался, – тихо произнесла Саша и протянула руку к его щеке. Он молча отвел ее руку, вытер щеку сам. У Саши задрожали губы, и она обрадовалась, что стоит против света и Ленька не видит ее лица.

– Зачем ты пришла? – сухо спросил он.

– Я по тебе скучала.

– А Сергей? – без усмешки поинтересовался Ленька.

– Между нами ничего не было. Он зашел ко мне, потому что искал тебя!

Они помолчали. Ленька бросил грязную тряпку на кожаное сиденье мотоцикла.

– Лень, – протянула Саша.

– Что? – он отвернулся к своим железякам.

– Пошли купаться…

– Нет.

– Почему?

– Ты же видишь, я занят.

– Ты никогда раньше не был таким … колючим.

– Все меняется.

– Но ведь ты же меня еще любишь? – со слезами воскликнула она.

– Мне нужно перебрать мотор, – сказал он, отвечая на свою прежнюю реплику.

– Тогда я пойду одна!

– Прихвати Сергея! – равнодушно произнес Ленька.

Саша, кипя, развернулась и выбежала. Она не нашла, что ему ответить. Ее душили яростные слезы. И все же она надеялась, что Ленька остановит ее, задержит…

Едва Саша скрылась за дверью, Ленька вскочил и бросился за ней. Распахнул дверь.

– Подожди! – и осекся. Улица была пуста. Он с отчаяньем ударил кулаком по двери. Развернулся, смахнул с верстака инструменты. Пнул автомобильную шину…

Потом опустился на пол… И стал собирать все, что скинул с верстака.

А Саша, не видя дороги, бежала по улице. Она не хотела себе признаться, что плакала из – за Леньки. Сначала она была обижена. Потом ее обхватила цепкими лапами ярость.

А потом сзади подкатил мотоцикл.

– Саша!

Она обернулась, надеясь, что слышит Леньку.

Нет, на мотоцикле был Сергей.

– Эге, да ты плачешь! Что случилось? Кто тебя обидел?

– Никто, – помотала она головой, вытирая кулаками слезы.

– Да ладно тебе, – он шутливо обнял ее, вытирая слезинки с ее щек. – Мы, мужики, вообще ваших слез не стоим. Плюнь, будешь ты еще из – за него плакать!

Не зная, чем еще отвлечь ее, он предложил:

– Слушай, а пойдем купаться!

И тогда Саша с жестокой мстительностью подумала о Леньке.

– Пошли, – кивнула она Сереге и села позади него на мотоцикл.

Дневник Леньки Баженова

Октябрь, 97

Тогда я видел ее в последний раз.

Я виноват. Если бы не моя детская обида… Ведь Саша сама пришла мириться. Она первая протянула мне руку. А я? Что сделал я?

Идиот! Кретин.

Меня переполняет отчаянье. Если бы можно было все вернуть!

Все, что я могу сказать – лишь тупая банальность по сравнению с тем, что я чувствую. А что я чувствую? Мне хочется биться головой о стену…

И живет, все – таки живет во мне крохотная надежда: а вдруг?

Вдруг все это – тривиальная, глупая ошибка? И Саша жива, она вернется?

Ведь никто не знает, что же там лежало… После…этого никто не видел Саши. И я не видел. Может, поэтому я и не могу поверить и принять реальность?

А потом, ближе к вечеру, к Леньке прибежал Серега. Увидев его взволнованное и испуганное лицо, Ленька сразу встревожился. И так целый день у него душа была не на месте.

– Что случилось? – выкрикнул он, схватив за плечи задыхающегося от бега Серегу.

– Саша… – выдохнул тот.

– Что? – кричал Ленька.

– Она не у тебя?

– Нет!

– Ленька, ее нигде нет… Я боюсь, что она… – Сергей задохнулся, провел языком по губам, – что она утонула!

– Что?! – Ленька словно обезумел, – что ты сказал?

– Мы с ней пошли купаться, Ленька! Она ныряла! Я ушел за мороженым. Через пять минут ее уже не было!

– Где же одежда?

– Вот, она на берегу осталась, а Саши нет!

Ленька уже не слушал его. Выскочил из гаража, забыв закрыть дверь, запрыгнул на Серегин мотоцикл.

– Ты куда? Подожди!

– Где ты ее искал?

– Везде! Я весь город прочесал! Везде был, где могла быть она!

Ленька не знал, как долго Сергей звал Сашу, как он нырял до бесконечности, пытаясь ее найти. Как, поняв бесполезность своих усилий, но все еще на что – то надеясь, оседлал мотоцикл, поехал прочесывать город по всем знакомым, по всем ее подругам, по всему городу и пригороду.

…Ленька не знал и того, что, нырнув, Саша ударилась головой о какую – то железяку и потеряла сознание. Ее еще можно было спасти…

Но Сергея не было на берегу.

…Сашу хоронили через три дня – на следующий день после того, как нашли. Гроб был заколочен – посмотреть на нее не дали даже бабушке. Когда Ленька увидел этот маленький узкий гробик, у него сжалось сердце.

Ленька во всем черном, похудевший, казался гораздо старше своих лет и бледнее обычного; под глазами залегли круги, да и сами глаза словно растеряли всю свою синеву.

Ленька не плакал. Нет, он был страшно, не по – человечески спокоен. Танька, которую они с Сашей когда – то (сто лет назад!) встретили в утреннем автобусе, шепталась с подругами:

– Любовь, говорите… Посмотрите на эту любовь – даже слезинки не уронил, – и она печально промокала кружевным платочком свои крупные прозрачные слезы, стараясь при этом не задеть макияж.

Ленька же все делал механически. Внутри его все кричало (страшный, застывший на одной ноте крик), а внешне он напоминал айсберг.

И когда пришло время выносить заколоченный гробик, они вместе с Сергеем легко подняли его на плечи.

А потом было кладбище, такое нереальное в июльский солнечный день, и от этого еще более страшное.

Сашина бабушка плакала на Ленькином плече, а он бесстрастно обнимал ее.

На поминки он не поехал, ему претила сама мысль, что придется еще несколько часов выслушивать лицемерные соболезнования тех, кто никогда не был Саше другом. Ему хотелось остаться одному. И он ушел, ни с кем не прощаясь. У ворот кладбища его окликнула Танька.

– Леня, ты куда? – Ленька не оглянулся, он медленно побрел дальше, ступая по лужам, оставшимся после недавнего дождя, черными лакированными ботинками. Ему казалось, будто жизнь только что кончилась, он умер, вознесся на небо, но там не приняли его, а, пробормотав что – то вроде “иди, попробуй еще раз”, столкнули вниз, прямо в эти лужи. В той, прошедшей, жизни Ленька знал точную цену всему: деньгам, дружбе, измене, любви, прожил эту жизнь, как умел. Он нравился себе в той жизни, а в этой оказался маленьким растерянным мальчиком, одиноким и жестоким от одиночества.

…Леня добрел до мотоцикла и уехал.

…Мотоцикл ревел и почти горизонтально ложился на виражах. И черт с ним, если сейчас рухну, черт с ним. Ленька злился на собственное мастерство, ведь как хорошему пловцу трудно утопиться, так и хорошему мотоциклисту почти невозможно нарочно попасть в катастрофу.

Ветер обдувал его лицо, он выжимал предельную скорость и ветер тоже. Он отпустил руки перед поворотом, но инстинктивно снова схватился за руль. Все отодвинулось и лежало далеко внизу, как море, как горе, Ленька находился над уровнем горя. Это был уже не тот уровень, который он мог выдержать.

Когда – то он слышал, что нельзя слишком сильно любить человека, а то древние боги жизни возревнуют, разгневаются и заберут того, кого ты любишь. Нельзя любить человека больше бога. За все приходится платить, и за счастье тоже.

Ленька злился на себя за то, что он не может просто бросить мотоцикл, а на нем и себя в пропасть. Нет человека, который не хотел бы любви и признания, который не боялся бы смерти. Да и…

Мотоцикл занесло, у Леньки захватило дух, и он лихорадочно стал выравниваться.

Да и сам ты дерьмо собачье, если присмотреться. Так же жалок, так же боишься смерти… Но ведь все умирают! Сотни поколений до тебя! Старые, молодые… Саша тоже умерла. Ей больше не страшна смерть.

Но ведь можно глядеть на людей иначе. Можно. И проливать сопли, слезы, нюни, и желать добра, и жалеть, и осыпать бесплатными приложениями к собственной персоне.

А Ленька экспериментировал с людьми. Он искал тех, кому не страшно будет сделать то же. И он нашел девчонку, которая не испугалась. Впервые в жизни он встретил ту, что действительно была ему нужна. Он ее видел в снах задолго до встречи. Это о ней он мечтал, это ее любил до безумия. И сейчас, сквозь глухой ступор, злился на себя, на свой страх перед смертью. Мысли его путались, сбивались и свивались в страшную ткань горя.

Сейчас бы он погиб, и никто бы уже не оставил о нем другой памяти, кроме него самого, и она, Саша, всегда будет ненавидеть его за то, что он заставил ее погибнуть, а следом за ней уйти не сумел.

… Но это же дамская, девчоночья сентиментальность – думать о самоубийстве, как о красивом, так вовремя подвернувшемся несчастном случае. Леньку изнутри, сквозь серую оболочку, разрывали рыдания, но преодолеть все преграды они не могли. Он ненавидел себя, свой голос, свои руки, чувства свои ненавидел такой плотной черной ненавистью, какой люди не награждают самого заклятого врага своего.

А бесконечная гонка продолжалась…

Дневник Наташи Талкевич

Июнь, 98

Я занимаюсь на подготовительных предэкзаменационных курсах. В нашей группе есть потрясающий парнишка. Его зовут Ленька. Хорошенький, не скрою. А кроме того, очень умный и загадочный, в меру циник. Всегда одет в черное, словно в трауре.

Кажется, я ему нравлюсь!

Дневник Леньки Баженова

Июнь, 98

Я понял, что это она, как только увидел ее глаза. Конечно, внешне ничего общего. Саша была черненькой и курносой, а Таша – со строгими чертами лица белокожая, зеленоглазая блондинка.

И все же это она. Я никогда не забуду и не перепутаю ни с кем этот озорной, лукавый подначивающий взгляд, эту слегка насмешливую улыбку, эти интонации, этот поворот головы, когда она откидывала волосы со лба. Да, знаю я, знаю, что этого не может быть. Такого не бывает.