Читать книгу Нет бога кроме Алана М. - Алена Чапаева - Страница 3

Алан, по словам его матери, был зачат непорочно. Единственной причиной внезапно возникшей внутри сорокапятилетнего тела первой и единственной беременности птичница-ударница Анна Петровна Максина считала ежедневные дистанционные сеансы телевизионного целителя и чародея Алана Чумака. В самом деле, не мог же ее собственный супруг-пьяница произвести на свет такую лапушку! А маленький Алан был чудо как хорош: румяный, розовощекий, курносый – как малыш-Иисус с картин Да Винчи, или юный Ильич с октябрятской звездочки.

Дело было вот как. Анна Петровна каждое утро, вместе с тысячами других, тогда еще очень советских, граждан, ставила перед экраном телевизора трехлитровую пузатую банку с водой, а сама усаживалась точно за ней. Преломление от выпуклого края банки создавало слегка размытое изображение Чумака, энергично размахивавшего руками в стремлении послать зрителям лучи добра. Однажды, по словам Анны Петровны, в полудреме развалившись перед экраном, она увидела, как луч из телевизионного нимба Чумака устремился из телевизора и угодил ей во чрево. Это и было знамением зачатия сына Анны Петровны, о чем незамедлительно узнало все село. Так женщина стала популярной в округе, и долгое время к ней съезжались репортеры в поисках сенсаций для зевак. В скромный домик на краю села даже шли “новые паломники”, в надежде получить от “святой” женщины благословение и исцеление.

Фотографии Алана долгое время раскупались из ларьков “Союзпечати” вместе с газетами, будто чудодейственные иконы. В ребенке находили массу разных талантов, от музыкального до математического.

Однако чуть позже какой-то умник взял и высмеял в скептической статье теорию непорочного зачатия Анны, и на ее седую голову посыпались от односельчан насмешки и оскорбления, дескать, снискать решила популярности, шарлатанка.

От переживаний из-за внезапно наступившего позора, несчастная Анна Петровна окончательно лишилась рассудка и была помещена в психиатрическую клинику. Муж ее Алексей к тому времени спился до чертиков и продал-таки каким-то проходимцам дом.

Так закончилась слава мальчика-мессии, и началась будничная история жизни обыкновенного сироты.

Когда Алану ему исполнилось 18, он получил от государства комнатку в общежитии. Затем окончил институт, женился, но не по любви, а из-за беременности подруги, стал работать на кафедре преподавателем и взял в ипотеку квартиру. Но тут сокращение, кризис … Алан пытался давать частные уроки, но денег на покрытие долга не хватало. Ученую карьеру пришлось оставить вместе со сложными наработками. Но, шутка ли, совсем недавно Алан стоял на пороге открытия которое сулило бы ему Нобелевскую премию. А сейчас?! Его и слушать никто не стал!!!

Чуда не случилось, и вместо славы пророка своего времени Алан получил обычную судьбу отброса общества.

Соседи по общежитию Алана, мягко говоря, не радовали, так как единственной целью их жизни была регулярная выпивка и последующие пьяные дебоши. Помятуя о том, что папочка скончался от пьянства, Алан совершенно не прикасался к спиртному. Ему это было и не нужно – у себя в комнатке парень обложился книгами по теоретической механике и разнообразной научно-популярной литературой.

По замыслу Алана, его собственное тело должно было уметь перемещаться по тонким граням соприкосновения пространственно-временной материи. Откуда он это знал, сказать с точностью нельзя. Возможно, к этой идее его подтолкнула серия научно-популярных журналов 80-х годов, оставшаяся от матери, или другое… Но почему-то у Максина получалось понять то, что не удавалось другим.

Абсурд ситуации заключался в том, что искусственное преломление времени и пространства происходило исключительно в присутствии двоих соседей-маргиналов Адмона и Федора. Те лихо создавали проспиртованное насыщенное человеческими эмоциями поле, от которого едва заметно искажалось пространство, и постоянно выбивало в общежитии пробки, так что Алану пришлось для дальнейших экспериментов провести в комнату трехфазный кабель прямо от уличного фонаря, а чтобы изолировать семью от угара – установить стену из гипсокартона.

Еще позже Алан заметил, что если включить по телевизору новости, эмоциональный фон товарищей-выпивох зашкалит с куда большей силой, и получалось экспериментировать даже со временем, перемещая его вперед и (немного) назад. Естественно, никто, кроме Алана и его дружков не замечал никаких чудес, и это обстоятельство послужило причиной довольно странной дружбы. Интеллигентный Алан приглашал алкашей, чтобы те просто бухали, смотрели телевизор и разговаривали в его комнате, а сам тем временем считывал сложные эмоциональные вибрации и моделировал пространственно-временной континуум. Его одежда, чертежи и книги пропитались зловонием сигаретного дыма и алкогольного дурмана. Жена сочла Алана человеком окончательным, и, поборовшись за него немного, стала ждать естественной в таких случаях развязки – пьяной драки, пожара или любой другой фатальной неизбежности, которая обычно избавляет таких вот бедолаг от бремени сложной социальной жизни в обществе.

Положение усугублялось тем, что проветрить помещение было нельзя – ритм сквозняка нарушал тонкое поле. Приходилось терпеть удушливый запах и жару, создаваемую дополнительным генератором. В момент одной из научных попоек Алан, наконец, открыл нехитрый закон соотношения времени и пространства. Согласно ему, далеко не во всех случаях пресловутое Е было равно MC2. Оказывается, прямая энергии была способна тащить за собой тела не только по прямой в векторе, но и расщепляться в разные плоскости со всевозможными частотами колебаний. Отличие теории Алана Максина от теории относительности Альберта Эйнштейна было в том, что первый отринул вакуум как основу эксперимента. Вместо этого он создал единое волновое поле, равномерно поглощающее и рассеивающее частицы. Потом, поразмыслив, создал еще одно, в котором частицы вели себя точно также, но с небольшой погрешностью в тысячных долях кварков. А еще позже он переместил фокус внимания на рассеявшиеся частицы того фрактала, где, как оказалось, в самых мельчайших своих долях возникает та же информация, что и в полной версии.

При этом изменение колебаний частицы в одном фрактале создавало преломление общей картины, но не во всех случаях. Со временем Алан научился разделять фракталы и придавать им разную “историческую” канву. Так, кошку, на которой испытывал Алан механику процесса, можно было видеть сразу в нескольких углах комнаты. Причем каждая проекция жила отдельной реальностью – одна ловила мышь, другая спала, третья пила воду.

Если в начале экспериментов Алану требовался испаряющийся в определенной температуре этиловый спирт, волновая мыслительная активность двух человеческих умов и ритмичные звуки, повторяющие стук сердца, то позже он смог записать все это на довольно простой носитель. В качестве волноусилителей Алан использовал городские вышки сотовой связи, правда, они потом выходили из строя. Включение полей в разной последовательности напоминало сложное музыкальное произведение, часть нот которого уходило в не осязаемую октаву. Для исполнения подобного “произведения” требовался универсальный инструмент. Этим инструментом был мозг Алана. Его вибрации следовало просто многократно усилить с помощью различных металлов. Так был создан первый “Менталлический” Шлем Алана.

Главный секрет шлема состоял в редчайшем сочетании металлов, из которого формировались воронки и антенки. Долгое время с помощью камертона Алан измерял действие металла, выводил формулы и, наконец, вывел главную. Алан создал второй “Шлем Космического Ходока”, с помощью которого перемещался по разным измерениям до тех пор, пока не изучил их вдоль и поперек. Он понял, что способен менять ход истории в отдельно взятом измерении без влияния его на ту точку, где он присутствовал изначально. При этом все измерения обладали абсолютной реальностью по отношению к самим себе.

Жить в других измерениях было гораздо интереснее, чем в первоначальном. Можно было стать гангстером или путешественником. Перенося сознание из измерения в измерение, Алан едва совсем не рехнулся, а потому решил остановиться и вернуться в первоначальную точку.

Позже Алан понял, что шлем в этом деле не главное, и заменил его простыми чипами. Чипы помещались в уши и нос, и имели то же воздействие, что и шлем.