Читать книгу Исповедь не для Призрака - Алена Джакелли - Страница 20

Вновь непонятное ощущение беспокойства. Вроде бы уже нет обстоятельств, которым привычно наглым образом врываться и крушить не только планы, но сам внутренний мир, подмывая у берегов все чаще и сильнее. Волны шумят, смывая года. Мы смотрим на одни и те же звезды, но, быть может, не увидим друг друга никогда. Боль мою заглушают морские звуки. Пеной морской сбегают мысли от меня. Я, босоногой и слепой, болтаюсь по берегу одна.

– Каким же ты будешь лет так несколько без меня?

– Не хочу считать даже минуты в разлуке и без тебя…

Да, к волнам всегда трудно привыкнуть, каким бы облачным ни был рассвет, погоду предугадать невозможно. Нервозность, пожалуй, как остаточное осложнение, делает движение инертным и не потому, что так нужно, просто порой нет объяснения жизни, увлекаемой тебя, и, как следствие, твои послушные действия. Хорошо, если бы они всегда были правильными. Почему так? Да потому, что сосредоточен лишь на одном мгновении, безжалостно отобранном у тебя. Не верится в происходящее, и страх так и не обрести вновь, заветное становится реальностью, а нужно жить дальше. В бессрочности позитива, в момент Любви воскрешения есть обстоятельств история на сцене жизненного негатива. Каждый день наблюдать без всякой охоты за ролью милого для некоторого лукавства, всепоглощающего стремления казаться лучше в глазах других, и неважно, каким образом попасть на представление лжи и фальши, и, конечно же, море улыбок, среди которых редки искренние, тоже имеет место быть. И главное, не потеряться бы, плывя по течению.

«Здравствуйте. Вы не могли бы подойти для дачи показаний, как свидетель», – звонок от следователя был несвоевременным, но не стал неожиданным.

Роль свидетеля в театре под названием «суд» досталась мне. Моя оплошность виной тому и доверие к людям. На чем основано, не пойму сама.

– Меня Бог наказал. Зачем я это сделала? Нога отнимается совсем. Я уже рассказала следователю обо всем, извини меня, – сообщила как-то по телефону обвиняемая, искренне сожалея о содеянном, хоть ранее и не признавалась.

«Просто так поверишь бабке!» – вспоминала слова ночного предсказателя, думая о том, что это не помогло.

– Ты вроде умная, можешь вполне свободно поддержать разговор, но настолько доверчива промежутками! – возмущался незнакомец, говоривший когда-то об этом.

Вот и думай потом, можно ли изменить в своей судьбе что-либо или нет…

«Я могу сейчас же пойти и написать на тебя заявление о твоей якобы причастности», – попытки низкого, подлого шантажа по причине отказа возмещения мною средств, так как виновный был найден.

Не скажу, что могу повестись на шантаж, но, признаюсь, была растеряна и удивлена, как в этой, когда-то милой особе вдруг обнаружилось столь много всем известной непотопляемой субстанции. Увлекаемая своими должностными возможностями, пребывала на пике своего мастерства. Всегда проверочным фактором в познании человека была власть данная. Но бывают в жизни моменты, когда зачастую меняются ролями. Так вот, я все же не желаю никому, и ей в том числе, никогда таких ролей губительных вдвойне. Вседозволенность – один из главных пороков, хоть и не так вписан в Библию. «Оставайся, не надо увольняться», – неожиданной была просьба от других сотрудников после инициированного особой и раздутого до безобразия собрания.

Желания не было оставаться, успела заметить действительный беспорядок во всем. Уволившись, не дождавшись решения суда, все же внесла долг, подписав бумаги о возмещении, получив заверения о возврате мне этих денег, в чем сомневалась, хотя реально осознавала вину в своей оплошности. Все попытки друзей убедить меня поступить иначе не вызвали никаких действий с моей стороны. Не знаю, чем вызвано, нервной усталостью или же тем, что сама не без греха и за все нужно платить. Решение было принято. И как мне не хватало моего любимого, который непременно бы пресек все эти посягательства, и я бы уже кайфовала только от его заботливого мужского взгляда, представляя себя его малышкой. Наивно, может, и так. Да, нервничала, и серьезно, но ничего на тот момент не приходило в голову, явно заболела прекрасной болезнью, когда слезы и желание намеренно страдать, вспоминая все хорошее, что связано с дорогим сердцу человеком. Сейчас же не хотела упоминать, не желая разговоров о нас с ним в кругу знакомых ему следователей, хотя с пониманием отнеслись к моей ситуации и не без удивления. И их явно радовал сам факт поймать столь известную мошенницу, предполагая все статьи, которые можно применить. Мошенница, конечно же, не я.

– Но хоть кому-то стало хорошо от моей глупости, – смелась, глядя на уставшего следователя опергруппы, которому изрядно пришлось погоняться за бабулькой со стажем.

– Обвиняемая созналась во всем, вы не причастны, показания схожи. Вам, скорее всего, не придется участвовать на заседании, если только не намерены вернуть выплаченные вами средства. Не знаю, правда, с чего она собирается выплачивать, не представляю, – сообщил следователь, ранее вызывавший на дачу последних показаний, которому не в первый раз пришлось вести дела с участием данной авантюристки, хорошо знавшей меры наказаний и как их избежать, довольствуясь малым, уже ссылаясь на медицинскую книжку.

Представляя возмущенное лицо особы, которой придется представлять самой свои интересы, радовалась, что греха таить. Да и возвращаться в это заведение не хотелось, дабы вновь не переваривать все то, что сказано тысячу раз, потому как и самой казалось все сплошной ерундой. Высказывания по поводу разглашения мной некоторых пунктов из конфиденциальной информации о фирме были ошибочными. Не понимали, что за дачу ложных показаний могла пострадать, впрочем, никого это не волновало. Хотя в конечном итоге по делу не было никаких пунктов, не соответствующих реальному положению дел, и о разглашении не было и речи. Объясняла, как было на самом деле, но а некоторым просто не хотелось свидетелями тоже быть, как оказалось.

– Пошли вы все куда подальше! – сказала вслух, выйдя из отделения полиции, испытав удовольствие, представив недовольное лицо заварившей всю эту кашу.

Обстоятельства крайне коварны своей непредсказуемостью. Порой действительно лучше послать, забыв и одарив деньгами на прокладки особ со столь значимой для них ролью, чтоб поменьше хоть грабили детей в других семьях в статусе безнравственных, бесцеремонных любовниц. Даже если остался простаком, неважно, чувство самосохранения еще никто не отменял, пусть и запоздалое. У каждого свой мирок, и сосед в нем лишь ходок.

– Идет и пишет! Цветет и пахнет! У нас работала, так выглядела такой уставшей, – восклицал Никулич, повстречавшийся по дороге.

– Спасибо вам. Соскучились по мне? Да, действительно, сейчас лучше, – ответила ему.

– Я рад за тебя, молодец! Мне с тобой веселее было работать, – все повторял, явно радуясь встречи.

– Мне очень приятно это слышать от вас. Думаю, что не все солидарны с вами, что даже забавным становится, – засмеялась в ответ.

– Да не бери в голову, рыба гниет с головы, – поспешил ответить.

– Да забыла уже, и потом, с каждым может случиться, и лучше бы этого не было. Помните сюжет из смешного кинофильма, где их прикрывают в милицейском уазике? Так вот, ощущение схожее осталось у меня, – произнесла, улыбаясь.

– Вот юмористка ты! Я тоже так считаю, жизнь продолжается. Да и сама знаешь, как сейчас дела обстоят, – продолжал говорить.

– Привет, рада тебя видеть! – воскликнула девушка, только что подошедшая к нам.

– Привет, моя хорошая! – ответила ей, наблюдая ранее, как она старательно фотографировала ребятишек, увлеченных игрой «Зарница» в парке.

– Всего доброго тебе, Алинка, звони, если что, мне, – прощаясь, брался за мои ручки хитрый Никулич.

Признаюсь, слова его подбодрили и придали еще большей уверенности. Один из тех, кто искренне переживал, пытаясь отвлечь разговорами на тему извечной любви во время нашей с ним последней командировки, было приятно общаться с ним. Ну а мой сумасшедший, красивый, неуравновешенный, дерзкий и в то же время единственный, пережитый мною 2016 год, останется в памяти еще одной вехой в моей истории, пока еще беспокойной жизни. «Действительно, покой только снится» – ответом будет у здравомыслящего.

Мне ближе роль скорее молчаливого созерцателя на все попытки извне, которому все же нелегко даются уроки этого мастерства, ведь так хочется, чтоб просто и ясно. Мир не адекватен и не ценен, лишь выплески эмоций, энергия от сотворения чего-либо важна, и лучше бы, чтоб опять-таки была доброй. Приятно повстречать людей со схожими мыслями, не боящихся думать вслух. Не затронуть правил было бы неверным, они так же реальны, как и опасны. Мне ведом страх как порождение безумства – отвратительное чувство, чему нет других определений. Прекратить в один миг сложно, но пережить всегда можно и нужно. Справляясь с запланированным побегом, пусть даже с лицом глупца иногда, и по всем правилам, страх неведом именно ему, как бы банальным ни было. Хороших людей чаще сопровождают мысли о всепоглощающей доброте окружающего мира, о чуде покаяния, которое внезапно появится из остервенелого убийцы, но все не так, как видится, и не потому, что глупы, – само противостояние Добра и Зла рисуется таким. Приходится жертвовать своим норовом, пусть греша потом, вспоминая об этом. Да, испытываю желание отомстить, ругаю себя, попав в глупое положение, но борюсь с этим, не видя надобности в конце концов объяснять что-либо, потому как имею право жить по своим мироощущениям и правилам, в которые не входит общение с желающими нагадить вновь.

– Тебя могут обидеть, и я приду, – сообщил пророк, совсем забыв, что смешение крови во время обряда, как правило, уже добавляет порцию гнева и ярости, что так не присуще Ангелу.