Читать книгу Как соблазнить некроманта - Алена Гордеева - Страница 6

[Эванжелина]

Мне подумалось, что еще пару таких дней, и никаких денег мне будет уже не нужно – я убегу отсюда со всех ног, даже к Виржини не пойду за второй частью обещанной мне суммы. На небольшой дом хватит, дальше разберусь. В конце концов, пойду помогать в лавку – со счетом у меня неплохо. Здесь я возилась с цветами – составляла букеты, выходило, кстати, недурно. Мама еще ругалась с цветочницей, чтобы я сидела в соседней с магазином комнате – мастерской и не выходила из нее к покупателям. Подозреваю, боялась, чтобы мне не заморочил голову какой-нибудь господин, покупающий цветы обманутой жене или идущий на свидание к любовнице (положа руку на сердце, основными покупателями такие и были). Интересно, а какие цветы покупал Ник, когда ухаживал за Виржини?

«Черные орхидеи», – фыркнул мой внутренний голос. – «Похоронные цветы – самое то, чтобы подготовиться к семейной жизни с некромантом».

Интересно, в какой момент у них все пошло наперекосяк?

Пусть с обеих сторон это брак по расчету, но они же прожили несколько лет, значит, как-то договаривались. Неужели до развода спокойно договориться не могли?

Мне бы, наконец, уснуть, но день выдался настолько богатым на впечатление, что сон ко мне не шел.

Следовало признать, что по плану я пока терплю полное фиаско: Ник не испытывает ко мне симпатии, он вообще явно не слишком симпатизирует людям. Если залезу к нему в постель – думаю, с удовольствием воспользуется, но явно не станет переживать, если мы распрощаемся на следующий же день. Для развода нужно, чтобы он либо сам захотел жениться на мне (ха-ха, идея безнадежна изначально), либо оставить вариант громкого скандала, для которого нужно подождать кузину Виржини, дабы она нас застукала, а это несколько дней. Но отчего-то мне кажется, что наш с Виржини план слишком прост для Ника: кто ему мешает сделать что-то с той же кузиной, если развод в его планы не входит? Я не имею в виду что-то глобальное типа убить и превратить в того же лича, но разве мало некроманты знают заклинаний и снадобий? А этот еще и экспериментатор. Надо же, некромант, который создает лекарство… В голове не укладывается.

Интересно, почему они переехали сюда? Виржини обмолвилась, что им надоела суетливая столица, я тогда была поглощена мыслями о деньгах и не обратила внимание на эту явную несостыковку: если ей хотелось покоя, к чему так активно участвовать в светской жизни нашего города?

Мои мысли вновь вернулись к некроманту. Он всегда такой язвительный и холодный?

Нет, тут же ответила сама себе, вспомнив его тяжелый взгляд в купальне, горячие прикосновения губ на моей коже в саду и краснея. Той, которую он полюбит, должно быть очень повезет. Или он хорош только в том, чтобы притворяться? Интересно, каковы его губы на вкус? Болят ли шрамы, когда к ним прикасаются?

«Скоро ты в любом случае это узнаешь», – как-то отстраненно подумала я. За этот день, в течение которого каждый из нас явно узнал о другом больше, чем тот планировал показать, мысль о близости с некромантом перестала тревожить. Она стала какой-то обыденной, даже правильной что ли. Это само по себе должно было напугать, но пригревшейся в мягкой постели мне было просто-напросто лень сейчас бояться.

Я перевернулась на бок, плотнее закуталась в легко пахнущее чем-то цветочным пуховое одеяло и блаженно вздохнула. Дом определенно нравился мне все больше и больше, здесь было так уютно, будто я продумывала его для себя и прожила здесь много лет, просто не помню. Нужно бы все же привести его в порядок перед уходом.

С этими мыслями я наконец-то провалилась в сон.

[Хэрольд]

Хэрольд Грим знал, что он бесстыдно красив, неприлично беден и несправедливо быстро умрет. Этим утром он проснулся от знакомого чувства холода, проникающего в кровь и будто замораживающего его изнутри. Еще час он будет дрожать и дышать судорожными всхлипами, ощущая расползающийся по всему телу, вонзающийся острыми иглами во внутренности лед. Потом доползет до купальной бочки, швырнет внутрь аж три нагревательных кристалла и будет дрожать уже в ней. Затем отправится в «Веселого лесоруба», на последние деньги выпьет два стакана подогретого вина с пряностями, и лишь тогда начнет продумывает план действий.

Хэрольд торчал в этом городке уже вторую неделю и его уже начинало тошнить. Однако срываться куда-либо в момент, когда все уже почти готово, и у него появился шанс прожить-таки свою несправедливо укоротившуюся жизнь, было глупо. Виржини перед отъездом дала ему четкие инструкции, вот только следовать им он не собирался. Самой госпоже Дейл, с ее однообразными, успевшими надоесть до зубовного скрежета заверениями в любви и отчаянной жаждой свободы и денег, так легко читающейся в ее глазах, жить оставалось ненамного дольше, чем той девушке, Эванжелине, хоть она об этом и не догадывалась – Рольд не собирался рисковать своим вторым шансом.

Хэрольд вообще давно перестал жалеть кого бы то ни было: его ведь никто не пожалел, мигом из дома вышвырнули, как узнали о проклятии. А он, между прочим, старший сын, наследник рода… Был. Хэрольд невесело усмехнулся: о том, что право наследования добровольно передано им младшему брату знали только его семья и законник, готовивший документы. Больше всего Хэрольда тогда поразил даже не отец, быстро организовавший всю процедуру – в конце концов, он должен думать о благе всей семьи в целом, а мать, которая начала причитать о дочерях, не имеющих шансов удачно выйти замуж с проклятым братом. Рольд надеялся, что она попытается его спасти, начнет искать сильных магов, темных мастеров, наконец! Но его списали со счетов сразу, более того, наложили родовой запрет рассказывать об истинных обстоятельствах получения проклятия.

– Это позор для рода, – сказал тогда отец. – Ты должен был победить или умереть.

Осознав, что никто его спасать не собирается, скорее наоборот, ждут момента, когда можно будет упокоить его в семейном склепе и вздохнуть с облегчением, Хэрольд забрал из банка все оставшееся содержание на этот год, уехал, не попрощавшись, и стал искать способы избавления от проклятия самостоятельно. Даже нашел, хоть ритуал ему и не понравился. Но жить Хэрольду хотелось, так что он вполне мог пожертвовать несколькими не слишком ценными жизнями. То, что он встретил Виржини, иначе как счастливой случайностью и не назовешь. Кто бы еще додумался придумать такое? Но она, похоже, поначалу и впрямь втрескалась в него по уши. Еще бы – зеленые глаза, светлые волосы, правильные черты лица, золотистая, будто все время после легкого загара кожа, классически правильная фигура – широкие плечи, узкая талия, безбашенность (в последнее время больше отчаяние, но их бывает легко спутать) в глазах, ямочки на щеках, когда он улыбается, чувство юмора и заразительный смех – после хмурого Ника для Виржини Рольд был глотком свежего воздуха. Когда Рольд рассказал ей о проклятии, женщина начала искать способы помочь в разы усерднее, чем он сам. Да и денег, а с ними и возможностей, у нее было несоизмеримо больше. Узнав о муже-некроманте, Хэрольд с трудом подавил желание истерически рассмеяться – забавно, что он продолжает надеяться на лучшее даже сейчас, когда даже роман безопасно для жизни закрутить не может (что-то подсказывало им обоим, что обнаружив у себя ветвистые рога, Ник в восторг не придет). Но страха он не чувствовал – когда привыкаешь к мысли о своей скорой кончине, мало что может напугать. Зато ощущал некий азарт – а вдруг план Виржини удастся? В конце концов, чудеса случаются, просто иногда над их совершением нужно хорошенько потрудиться.

[Ник]

Ник с детства знал, что жизнь некроманта состоит преимущественно из боли и страха, как чужих, так и своих собственных. Что боль бывает разной, имеет оттенки, запах, вкус. И что если к страху худо – бедно притерпеться можно, то боль, особенно душевная, частенько бывающая гораздо хуже физической, всегда дарит целый букет эмоций, отстраниться от которых невозможно.

Для начала, никто из его родителей не пришел в восторг, когда у малыша проявился темный дар. Особую пикантность ситуации придавало то, что способность к некромантии передается через кровное родство, а ни у матери, ни у отца в роду не то, что сильных темных – вообще магов не было. Скандал был грандиозным. Ник помнил, как впервые в жизни прятался в большом деревянном шкафу – ему казалось, что монументальное творение мастерового гнома своими тяжелыми резными дверями может защитить от любых монстров и страхов. Вот только от полных ярости криков отца он не защищал. В шесть лет Ник плохо понимал, что означает «потаскуха», зато значение слова «ублюдок» знал прекрасно: дворовые мальчишки часто дразнили так деревенского дурачка Якана, которого из жалости порой подкармливали кухарка и горничные, причитая, что ему не повезло ни с разумом, ни с гулящей матерью: родила непонятно от кого, потому что «уж больно до мужиков охоча». Мать Якана, когда-то, быть может, и привлекательная, а теперь сильно пьющая, неряшливо одетая женщина со спутанными волосами и опухшим лицом, иногда попадалась на пути в город, который Ник проделывал в экипаже вместе с одним из родителей. Всегда нарядная, красивая как куколка, светловолосая леди Эмилия Дейлинге с ее звонким смехом, добрыми глазами, грушево-карамельным обволакивающим запахом духов точно не могла быть такой же, да и отца своего Ник знал. «Это все дурацкая ошибка или, что еще более вероятно, просто сон», – думал Ник, которого в год пробуждения силы кошмары навещали особенно часто, и мальчик отчаянно щипал себя за запястье чтобы проснуться. Но в этот раз проверенное средство отчего-то дало сбой, отец не переставал кричать, в том числе, что не намерен тратить время на маленького поганца, из которого вырастет чудовище. И уж если Эмилии так хотелось разнообразить супружескую жизнь, от ребенка надо было избавляться еще до его рождения, потому что теперь сделать это намного сложнее, а позорить свой дом и имя присутствием здесь отродьем тьмы он не намерен. Мать плакала, но разу не возразила, а на Ника начало обрушиваться понимание, что его ночные беседы с призраками недавно умерших родственников прислуги, лунатизм (он несколько раз просыпался на местном кладбище, в грязи и царапинах), даже случайно «оживленный» им голубь, желающий познакомиться с давшим вторую жизнь «хозяином» и влетевший вечером в его окно, пылая уголками красных глаз и демонстрируя выпотрошенную грудь, – это не самое страшное. Гораздо хуже, что его, похоже, хотят выгнать из дома, и это в лучшем случае. Из шкафа мальчика вытащил дед – его экстренно вызвали на семейный совет и раньше следующего дня не ждали, однако в свои восемьдесят пять старший Дейлинге не утратил любви к новым впечатлениям, поэтому добрался из пригорода за пару часов на новомодном железном поезде. Подмигнул Нику, вытащил из кармана карамельного эльфа, потрепал мальчика по волосам. Послушал пару минут отзвуки супружеской ссоры, покачал головой и велел Нику:

– Поиграй пока на улице. И не бери в голову то, что здесь услышал – в пылу ссоры люди часто говорят много такого, чего на самом деле не думают.

Ник послушался, засунул эльфа за щеку и побежал к речке. Когда вся семья собралась на обед, никто уже не ругался. Эмилия была бледна и почти ничего не ела, Тобиас Дейлинге, ее муж, наоборот – красен как помидор, и усиленно налегал на жареного поросенка с печеным картофелем, обильно запивая главное блюдо красным вином, а дед Ника, Джеральд Дейлинге, как ни в чем не бывало рассказывал о последней театральной премьере, на которой ему довелось побывать (он вообще выглядел отлично и вел довольно активный образ жизни для своего почтенного возраста). Нику сказали, что ему пригласят особого учителя, чтобы научить управлять своим даром. Мальчик отлично видел, как при слове «дар» стиснул зубы и еще сильнее побагровел отец, а потом бросил на Ника такой взгляд, что он сам ощутил себя в роли того голубя – и смотреть противно, и добить жалко.

Особый учитель явился буквально через пару дней. Невысокий, лысый, сутулый, небрежно одетый, он производил впечатление скорее не слишком удачливого приказчика городской лавки, нежели могущественного мага смерти. Это позднее мальчик понял, что кажущиеся подслеповатыми и выцветшими глаза на самом деле показывают близость мастера к Той стороне (как в его годы будет выглядеть сам Ник, если, конечно, проживет столько, некромант впоследствии старался не думать), морщинистые руки с шишковатыми суставами одним жестом способны обратить в пыль половину леса (это довелось наблюдать при нашествии тыгрид – прожорливые насекомые, плодящиеся в геометрической прогрессии, были редким, но весьма ощутимым бедствием севера, и уж если прилетали, то единственным выходом было уничтожить их вместе с деревьями, на которых могли остаться кладки яиц). Еще мастер Нигру был приверженцем старой школы, считавшей, что тьма – великий дар, и в процессе обучения маг должен показать, что он достоин дарованного могущества. Так что будни Ника на последующие шесть лет были наполнены знакомством с подземными червями, до места обитания которых еще нужно было прокопать глубокую яму у болота, трупами животных, зомби разной степени разложения и скелетами, преимущественно людей – на тех же болотах их было предостаточно. А какие красочные впечатления остаются от ночевки в земле – не в сухом гробу, где ты хотя бы немного можешь дышать, а в обыкновенной яме, сверху которой наваливают землю, и нужно учиться заставлять легкие и сердце перестраиваться – Ник потом неделю кровью кашлял. Позднее, посетив отделение для Темных в Королевской школе столицы, некромант был потрясен в каких тепличных условиях выращивали будущих магов смерти – помимо гробов, которых по удобству можно было смело относить к классу «Люкс» (особо родовитым или попросту богатым можно было даже заказать гроб с кожаной или шелковой подушкой – вообще извращение, под землей нужно будить силу, а не дрыхнуть, так что Ник повозмущался и конфисковал один – спалось в нем потом и впрямь прекрасно), даже процесс инициации, состоявший из нескольких ступеней, тщательно контролировали. Возможно, и сил поэтому у них было маловато по сравнению с Ником. В разы. Тьма ничего не дает просто так. Нику никто не помогал, каждую ступень инициации он искренне думал, что на этот раз точно сдохнет, но нет, выкарабкивался. Как потом объяснял Нигру, тьма жадна до эмоций, она может многим одарить, но любит и ломать, показывать, что все равно хозяйкой остается она, что бы по этому поводу не думал сам некромант. Так что пройти инициацию достойно, без воплей и желания умереть, чтобы все это, наконец, закончилось, шансов ни у кого изначально нет. Зато прекрасно помогает от жалости к ближним – срабатывает контраст между тем, что считают ужасным они и что считаешь таковым ты сам. Окружающим это не нравится, поэтому некромантов начинают считать черствыми и грубыми. По сути же, дело лишь в разном болевом пороге, как физическом, так и эмоциональном – что для обычного человека целая трагедия, для темного лишь неприятность. Ну и честность, безусловно, играет свою роль – некроманты так привыкают, что на Той стороне все по-настоящему, что редко считают нужным врать, даже если окружающих правда шокирует.