Читать книгу Мозаика историй - Алена Подобед - Страница 20

Агнес Госсен

Торговый центр располагался в нашем райцентре рядом с рестораном и отделением милиции. Мой отец в те, доперестроечные времена, работал в другом магазине заведующим, но у него в универсаме было много знакомых.

Однажды к нам в гости приехала шикарно одетая заведующая складом сельпо, скажем, Веселова, со своим любовником, артистом Оренбургского театра оперетты. До сих пор не знаю, почему они тогда заехали к нам. Может, у отца была ревизия в магазине, и он пригласил их на ужин после ее окончания, или она сама напросилась, зная, что ей не откажут…

Я тогда училась в седьмом классе, отец купил нам пианино, и я стала учиться играть по нотам у нашей учительницы пения Елены Ивановны, но одновременно разучила сама несколько тогда популярных песен «Огромное небо», про пилотов, которые сами погибли, но город спасли, или про соседа, игравшего на кларнете и трубе, как только наступало утро.

Когда взрослые немного выпили и закусили, отец решил похвастаться моими музыкальными способностями и попросил сыграть что-нибудь для гостей. Я очень неохотно согласилась и сыграла пару песенок, которым наш гость подпевал хорошо поставленным голосом.

Потом артист оперетты из Оренбурга, попавший к нам тогда будучи на летних гастролях, сам сел за пианино и начал петь арии из оперетт и одну песенку про достижения электричества, концовку которой я запомнила, хотя не совсем дословно, потому что моя всегда очень сдержанная мама смеялась над ней до слез. Что-то типа «Мрак электричество для нас развеет, мы с электричеством всего достичь сумеем: нажал на кнопку – чик-чирик – и человек готов!»

Примерно через десять лет мой отец узнал, что наши родственники уезжают за границу и готовы сделать оттуда нашей семье вызов на постоянное место жительства.

Я тогда только начала работать в своей бывшей школе учительницей после литфака, а одна из моих младших сестер была моей ученицей. Вот для нее отцу почему-то понадобилась для ОВИРА характеристика директора школы. Я ничего не знала о том, что он подал туда документы на выезд в Германию. Мы с мужем только построили дом, и никуда переезжать тогда не собирались.

Мой отец встретил возле школы директора, обсуждавшего что-то с физруком. Надо сказать, что он был из наших мест, тоже немцем, но еще и коммунистом, и патриотом, и перевели его директором в нашу школу только пару лет назад. Отец попросил у него характеристику для моей сестры. Директор, узнав для какой цели она нужна, холодно отказал. Мой отец, знавший его еще со времен своей молодости, вспылил и воскликнул:

– Ах, ты, бюрокоат проклятый!

Директор написал в милицию заявление, что он был оскорблен во время исполнения своих служебных обязанностей моим отцом. Физрук школьный подписал его в качестве свидетеля. На следующий день отца посадили на 15 суток в КПЗ и заставили подметать окурки возле торгового центра. Многие его знакомые подходили к нему, расспрашивали, что случилось, кто-то даже угостил обедом в ресторане. Отец, не терявший чувства юмора и даже немного загордившийся своей негласной популярностью, отвечал, что на свежем воздухе и за казенный счет работать даже интереснее…

Позже в доме культуры устроили сельский сход, куда директор заставил пойти всех учителей со своими классами. Мне тоже пришлось туда идти со своими четвероклашками, но поскольку мест свободных уже не было, нам пришлось распределиться вдоль стены стоя. На трибуне выступало колхозное начальство и называло нескольких односельчан, подавших заявления на выезд, предателями родины, которые из-за временных трудностей или из-за того, что им не завезли вовремя угля на зиму, решили покинуть страну. Я чувствовала себя очень одиноко и неловко, потому что фамилия моего отца тоже была названа, а я стояла рядом со своими учениками. Сосед нашей бабушки к концу обсуждения крикнул из зала:

– А что будет дальше? Мы вот их обсудили, можно им теперь ехать?

Все в зале засмеялись, сход был окончен. Конечно же, никому тогда выезд не разрешили. Но еще через десять0 лет мои родители и сестры, переехавшие к тому времени на Северный Кавказ, уже во время перестройки получили долгожданное разрешение на выезд на родину своих предков, переселившихся оттуда после войны с Наполеоном. Из Пруссии они перебрались сначала в Данциг, а потом на Украину в Приднепровье в одно из немецких поселений. С тех пор отец в Германии при случае вспоминал историю о том, как он две недели подметал окурки возле торгового центра и гордился этим наказанием, как медалью.

А мы с сыном и семьей брата уехали через год по вызову родителей, которые там так скучали по внукам. Кто помнит 90-е годы, талоны на сахар, очереди не только за колбасой, но и за солью и спичками, полупустые полки в магазинах (почти, как сейчас, при карантине), но и коррупцию, особенно на Кавказе, наверное, поймут это решение.

А я тогда, когда в печати все больше стали писать правды о тех, кого Высоцкий в одной из своих песен называл «воры-коммунисты», о жертвах Гулага, где в 40 лет погибли оба моих деда, когда прочитала «Реквием» Анны Ахматовой, стала все больше задумываться о том, сколько всего умалчивалось в стране моего счастливого детства. Вспомнила я и рассказы отца, проведшего семь лет своей молодости в трудовом лагере в Перми, где он потерял два пальца на шахте. До нее они каждое утро шли они под охраной в сопровождении овчарок и «шаг право, шаг влево» приравнивался к бегству. Там одна треть российских немцев погибла от голода и непосильной работы…

Я поняла, что моя первоначальная эйфория, вера в чудо перестройки, была преждевременной – она повергла страну в хаос и беспредел. А страх за сына, которого могли забрать новобранцем на войну в Чечне, где позже погибло два его одноклассника, тоже повлиял на мое решение уехать.

Кроме того, Горбачев тогда говорил, что «Европа – наш общий дом», и я так сказать, переселилась из одной комнаты в другую, тогда более спокойную. Поехала не за колбасой, которой в торговых центрах здесь десятки сортов, а я до сих пор люблю докторскую и до сих пор покупаю ее время от времени в русском магазине иногда и сырки, называвшиеся раньше «советскими», и пряники, которые мы здесь называем ностальгическими продуктами.

Родители мои прожили трудную жизнь, но в последние ее годы были счастливы, что дети и внуки рядом, что все выучились и нашли работу в Германии.

Я же была счастлива, что попала в страну, которая вступив в Евросоюз, дала нам такую свободу путешествий, которая нам раньше и не снилась. Я объездила всю Европу, побывала в Канаде, куда после гражданской войны переехали сестры моей бабушки по отцу и тетя моей матери по отцу. Там у нас сейчас почти полторы сотни родственников.

В России я тоже побывала несколько раз, как и многие немцы-переселнецы, имеющие там оставшуюся родню.

Я по-прежнему люблю русскую литературу и почти тридцать лет преподаю русский язык в народном университете. На курсах встречаются жители бывшей ГДР, когда-то учившие русский в школе, но со временем подзабыли. Даже дети немцев-переселенцев второй волны, которые язык еще не совсем потеряли, приходят, чтобы научиться читать и писать.

Многие немцы на мои курсы записываются перед намеченной поездкой в Россию по турпутевке или в командировку. После этих поездок, слышу от них много восторженных отзывов. Я думаю, что это – лучший вид народной дипломатии. Тем же, что не свободны от предрассудков по отношению даже к нам, переселенцам, говорю, что мы приехали сюда не за колбасой и рассказываю, почему моему отцу, так долго добивавшемуся выезда, пришлось подметать окурки на площади между отделением милиции, рестораном и торговым центром.