Читать книгу Есин и Умила. Диалоги учителя и ученика - Алена Селиванова - Страница 5

УМИЛА:

Здравствуй, родной мой! Вот мы и встретились снова…

В сущности, если бы я не стала писать, по большому счету это бы ничего не изменило. Я никогда не сомневалась в глубинном родстве душ. Как писала Цветаева: «Я знаю, ты меня читаешь прежде, чем это написано». Но стоит ли это как-то проявлять? Общаться, так сказать? Для чего эти знаки? Общность снов, слов, самого взгляда на вещи, способа выражения? Как сказал Макс Фрай своей подруге Меламори: " Просто сегодня я занялся приведением своих дел в порядок – так уж сложилось! – и вроде бы уже уладил все, что следовало уладить, но мне все время казалось, что я еще должен поговорить с тобой – сам не знаю о чем. Наверное, просто сказать тебе, что мне нравится жить в мире, в котором есть ты… И что мне ничего от тебя не нужно – совсем ничего! … И все же…»

Ты хочешь войти в мое сердце? Но как?

Там дыра, и сквозь нее плывет вечность.

Войти в мое сердце – войти в никуда.

Быть в моем сердце – быть в нигде.

А как человек я не могу любить – нечем.

Бог приходит за Своим…

И изменяют путь звезды…

Давно уже нет той девчонки, которую ты видел много лет назад. Тогда мне еще казалось, что можно что-то изменить в жизни, наладить, исправить… Иллюзии развеялись. Осталась лишь дыра в сердце – дверь в никуда – и путь. Я очень многого еще не понимаю, не вижу… лишь общие начертания. Мне снятся сны про наш общий уход из этого мира. И что-то подгоняет меня: найти выход! Пробудиться, вернуться! Когда я на самом деле и не уходила из Отчего Дома и не возвращаюсь…

И все же. Зачем мы пришли сюда, в этот мир? Вот о чем я хотела спросить тебя. В чем задача? Смысл? Понятно, что с точки зрения вечности мы представляем собой единое существо… Что оно должно сделать? А потом – уходим и не возвращаемся…

Мне сейчас очень сложно. Все прошлое словно бы отрывается и уходит, а новое еще не началось. Может быть, я как новорожденный, который делает первые шаги по новой земле…

И заканчиваю тем, с чего все начиналось, что глубоко поразило меня тогда, когда мы впервые встретились, много лет назад, когда я впервые (впервые ли?) это прочитала:

Ты, Чье Имя сокрыто и не изречено среди людей и прорицатель произнести не может.

Чей Путь в Путях Мира не ведом.

Ты, Кто Вне дома, но в Доме Ключ всему и ключ в руке держишь.

Ты, Кто все создал и все дал мне, чтобы не знал я ни в чем нужды.

Вот я пришел к Тебе, ибо страшно и одиноко ждать у врат дома, когда ключ потерян.

Дай мне Жажду для воды. что есть у меня.

Дай мне Голод для хлеба, что есть у меня.

Дай мне Вопрос для ответа, что есть у меня.

Дай мне Друга для любви, что есть у меня.

Дай мне Путь, чтобы идти по нему, для сил, что есть у меня, и сил не более, чем достаточно.

Быть по сему.

ЕСИН:

Родная моя, ты очень добрый и светлый человек. Да и не совсем человек – уже присутствие твое вызывает мистическое доброе. А именно: ко мне вдруг вернулось то, что прервалось много лет назад. А вот немедленно после нашей встречи, вдруг… пошли стихи.

Пещера, папорот, огонь —

Три шага к памяти открытий.

Мы бремя понесем легко

Того, Кто говорил: придите

Ко Мне, и упокою вас

В негромкой делания славе.

Когда пробьет двенадцать раз —

Кристалл сверкнет уже в оправе.

УМИЛА:

Родной мой, это просто здорово, когда встреча рождает вдохновение! Пиши! Бог дал тебе такой дар…

Мы словно брат и сестра друг другу. Слишком похожи… Через нас течет один поток. Даю тебе свою руку – ты можешь на нее опереться. А о сердце ты сам все знаешь… Я сильная на самом деле, хотя могу и поплакать иногда… Пусть будет так.

А все эти внешние обстоятельства… Деньги, работы, проекты… Если будет на то Божья воля – пусть будет. Хотя я так далека от всего этого… Бог дает мне все необходимое для жизни. Быть может, Он так смиряет мою душу, чтобы только к Нему она тянулась… А если бы внешние обстоятельства были другими, более благополучными – кто знает, как бы я себя повела, может, и зацепилась бы за внешнее благополучие… Пусть будет на все воля Его. Я принимаю все, что придет, ни от чего не отказываюсь…

Еще всплывают воспоминания не о Земле… о настолько других мирах, что здесь нет им и подобия… Вот что мне по-настоящему интересно.

А твои стихи… Я не могла их видеть раньше. И сейчас у меня все слова куда-то вдруг пропали. Осталось лишь чувство – я не видела их наяву, здесь, но тем не менее я их где-то видела… Я словно бы читала их не в первый раз. Может быть, читала когда-то во сне… Когда ты был далеко от меня. Со мной такое бывало, что я читала книги во сне – а потом забывала… А теперь они приходят ко мне наяву. Складываются узоры, как ветки деревьев чертят по Небу… Или как через калейдоскоп снежинок вдруг – луч Солнца, и он светит тебе прямо в глаза…

ЕСИН:

Да, родная, мы как две ладони. Потому что брат и сестра. И даже однажды были такими биологически. Но Бог не велит рассказывать. Хоть и разрешил сказать, что я ПОМНЮ.

Как здорово, что такое чудо произошло со стихами! Едва ли тебе попадался когда-то тот самый журнал с моими стихами. Скорее это именно чудо. Из тех, какие случаются между сестрами-братьями. Соприкосновение сознаний. Ты читала внутри себя эти стихи в тот момент, когда я их писал!

УМИЛА:

Родной мой, заново пересмотрела свою жизнь – и понимаю, что в ней не было больше человека. настолько по всему мне глубинно близкого, как ты. Я поняла это еще тогда, много лет назад, когда встретила тебя. Но потом мы столько лет не видели друг друга… Почему судьба сложилась именно так? Что стоит за всем видимым? Что не дает сейчас понять и принять друг друга, когда очевидно, что мы – родные души?

Я до сих пор не знаю, кто я и откуда сюда пришла. Когда я была в том состоянии, когда легко могла просмотреть прошлые жизни, например – у меня не возникало такого желания. Все это представлялось таким несущественным, какими-то отблесками на обочине Вечности. И смотреть не хотелось. Раньше мне было интересно, почему, например, православные святые, достигшие обожения, никогда ничего не говорили о перерождениях, ведь, если им открылась Истина, они должны были знать, что прошлые жизни есть? а теперь я понимаю, почему. Просто это представлялось им чем-то несущественным… И, в общем, в итоге я так ничего и не знаю…

Сейчас мы с тобой живем в совершенно разных мирах. Не знаю, зачем так нужно, может быть, чтобы через наши глаза посмотреть на земную жизнь с разных сторон? Но не стоит пытаться перетащить меня в свой мир. Я органична на своем месте. Больше всего меня всю жизнь интересовал вопрос – как найти выход отсюда? Как уйти Домой? И, кажется, теперь я этот выход, по крайней мере, увидела…

Да, я люблю тебя. Но я долго не могла разобраться, что это такое. Это любовь души к душе и чувство глубинного родства. Я вижу твой свет изнутри – а ближе к поверхности он словно проходит через переплетения листьев и ветвей… Это что-то очень легкое и светлое, как взмахи ветвей по небу, а вовсе не тяжелая энергетика мужского и женского… Это то, что, может быть, уже за пределом мужского и женского. Просто вечность смотрит на вечность… Ты же не совсем человек, так же, как и я… Не будем обманываться оболочкой.

Не нужно тянуть меня в свой мир. Нужно – помочь мне уйти Домой…

ЕСИН:

Здравствуй, родная! Поэт подобен монаху. И мы с тобою – сестра и брат – есть любящие дети Отца. И мы же с тобою – да, это как бы два глаза, смотрящие на мир сей. И разнесение некое дадено для того, чтобы срабатывала аккомодация!

Впрочем, не так уж и разнесен – отличается – мир мой от мира твоего.

С кем только не сводит жизнь. Даже нас, Его любящих детей, хоть и тяготеем больше к уединению, чем к общению.

В уединении куда проще писать стихи. Да и вообще… что нам до Адама и Евы?

Но мы пришли сюда для того, чтобы им помочь. Адаму и Еве. Никто не заставлял нас – мы вызвались добровольцами.

Да, нам ничто до них. Но возможно, что им до нас – всё. Потому что их обижают чудовища (змий), которых только мы знаем, как обезвредить.

Кстати о чудовищах. Один пьяный поэт читал мне свой стих в 1991 году на баррикадах. То есть даже целую поэму, посвященную Гумилеву, который завещал: «посмотри в глаза чудовищ…». Как сам он в эти глаза смотрел сквозь прицел. Он целился сокрушить власть иудеобольшевиков. Да что там – о целил в Гактунгра!

А ведь он же – поэт. И что ему до Адама и Евы? Писал бы себе стихи… Нет – организовал заговор. Стукнули. Повязали. Повели на расстрел.

Вдруг Луначарский смог вымолить помилование. Прибежал, когда уже стояли у стенки. И вот как отвечал Гумилев, если верить пьяной поэме:

«– Ты, поэт Гумилев,

можешь выйти из строя.

– Здесь в строю офицер

Гумилев, а поэта здесь нет!»

Палачи передернули затворы. Он вернулся Домой.

Мужчина возвращается домой через дверь, которая называется: бой за правое дело. Женщина – после того как она родит, выкормит и поставит на ноги дитя. Книга – это тоже дитя.

УМИЛА:

Родной мой, сегодня я молилась, прося Отца меня вразумить. Я еще слишком многого не понимаю…

Да, я с детства знала, что должна что-то написать. У меня не было в этом никаких сомнений. Сейчас в детских дневниках я нахожу истории об иных мирах, о космической працивилизации, от которой мы все произошли. То есть душа знала об этом, и какие-то воспоминания пробивались на поверхность. Но отчетливых воспоминаний, чтобы изложить историю связно, у меня нет. Есть обрывки… мозаика…