Читать книгу Сердце волка - Алена Занковец - Страница 4

Я впервые в ее новой квартире. Новой – в смысле той, куда Дикарка переехала с отцом вскоре после аварии. На самом деле эта квартирка в панельном доме древнее мамонта, и по сравнению с моим коттеджем кажется непригодной для жизни.

У Веры угловая комната. Открываю шкаф – и меня обдает сыростью. Прижимаю к лицу рубашку, висящую на вешалке. Запах плесени перебивает аромат Дикарки. Я так соскучился по нему…

Думаю, останься мы с Верой соседями, между нами бы точно что-то произошло. Но расстояние сыграло свою роль. Пусть к тому времени у меня была машина, но частые поездки к шестнадцатилетней девочке – дочери папиного друга – не казались бы окружающим чем-то нормальным. С тех пор мы обычно виделись семьями, по праздникам.

Я любовался ее цветением. Прицеливался. «Небольшая грудь… Второй размер? Как раз под мою ладонь», – раздумывал я, наблюдая, как она присаживается на деревянный лежак у мангала, где пылают дрова.

Барбекю на заднем дворе моего дома. Ночь. Третья бутылка пива. Фантазии становятся осязаемыми, и я словно по-настоящему чувствую тепло ее кожи под пальцами. Вижу Верин взгляд, распахнутый, удивленный, когда я становлюсь настойчивее.

Тш-ш, моя дикая… Здесь же полным-полно народа…

Она откидывается на спинку лежака и прикрывает глаза. Ее податливость, мурашки по телу, румянец – все это невероятно будоражит меня…

– Леха, принеси еще пива!

В тот момент я ненавидел своего отца.

Само собой, видение оборвалось. Мы снова находились по разные стороны мангала, словно на концах Вселенной. Моя Дикарка все также отстраненно-заворожено смотрела на костер, обнимая себя за плечи. Блики огня – а не мои пальцы – ласкали ее лицо. Но, медленно втягивая воздух, я все еще мог представить, как остро пахнет дымом ее нежная кожа.

Все эти годы я словно сидел в бесконечно долгой засаде, поджидая настолько ценного зверя, что он стоил затраченного времени.

Прошлым летом Дикарка едва не попалась в мои силки. Обстановка в городе накалилась, девочке понадобился присмотр, и ее сослали ко мне на целый месяц. «Ко мне» – в смысле к моим родителям, но у нас дома на одном участке. Очень удобно.

Я обхаживал ее несколько дней, но она, смеясь, выскальзывала их моих «дружеских» объятий. Придумывала пустячные поводы, чтобы поздно вечером, когда остальные спали, сбежать от меня в свою комнату.

Ее совершенно не интересовала моя коллекция ружей.

Как-то утром я без стука заявился к ней в спальню (она вовсе не смутилась, словно я брат ей какой-то) и заявил, что сегодня у нас с ней свадьба. То есть мы идем на свадьбу к моему другу. Потом, к нашему обоюдному удовольствию, я превратил ее в Золушку в той стадии, в которой она ехала на бал. Девчонки из салона красоты пришли ко мне домой. Прическа, макияж. Большая коробка с вечерним платьем – просто ожившее кино. Моя Дикарка была благодарна – по глазам видел, – но, черт подери, кроме благодарности, в ее глазах не было ничего!

Всю свадьбу я наблюдал, как она, думая, что не замечу, поила пальмы в кадках тем самым шампанским, которое я так старательно ей подливал. Но самое интересное ожидало меня под утро. Она сбежала. Из моего же дома. На рассвете, когда все кошки серы. Дотащила стремянку до забора и перелезла через него. Все это я потом увидел на записи видеокамеры. Был ли я зол?.. Хм… Моя душа и тело до сих пор требуют реванша. И вот спустя год я узнаю, что отец снова ссылает ее к нам. Я тут же проверил, все ли стремянки под замком. Ну что, ты будешь рада видеть меня, Вера?

Как же я ждал ее! Накануне ночью приятель устроил мальчишник. А я даже расслабиться толком не мог – все сидел сам не свой, пытаясь вытравить ноющую боль в диафрагме ударной дозой текилы. А потом, дома, до самого сигнала будильника, пялился в потолок, фантазируя, как Вера изменилась за прошедший год. Представлял нашу встречу: невинный поцелуй в щеку – почти у самого краешка губ – и глубокий вдох, чтобы насладиться ее ароматом. Дружеское объятие за талию – пойдем, покажу твою комнату. И так – шаг за шагом. Никакого давления. Пока она не привыкнет. Пока не начнет нуждаться в моей близости.

И вот, наконец, утро. Вскакиваю с кровати. Вместо зубной пасты выдавливаю на щетку крем для рук, забытый моей подружкой. Зачет у студентов принимаю кое-как. Даже грешу со студенткой – из-за ее сходства с Верой, – что, в общем, не в моих правилах. Выхожу из универа весь на нервах. Уже скоро… Влажные ладони… И вдруг – телефонный звонок. Вера исчезла.

Ее похитили из той самой квартиры, в которой сейчас нахожусь я.

Вспомнив свои эмоции после того разговора, я непроизвольно тру забинтованные костяшки пальцев. Удар кулаком в стену повредил не только штукатурку. Зато мне полегчало. На место преступления я уже ехал с ясной головой.

Если кто и может найти Веру, так это я. Конечно, ее отец обладает уникальными навыками и отличным чутьем, но у меня есть преимущество, о котором не знает никто. Правда, пока ни одна Верина вещь не отозвалась на мое прикосновение, но я и не думаю останавливаться.

Закрываю шкаф и продолжаю осмотр.

Кровать – продавлена, на простыне – пятна, похоже, от чая. Под кроватью – пара кроссовок и несколько смятых карандашных набросков.

Растягиваюсь на кровати, голову кладу в углубление подушки – так, вероятно, спала Вера. Провожу ладонями по простыне, комкаю одеяло – никакого эффекта. Переворачиваюсь на бок, тыкаюсь носом в наволочку. Едва ощутимый запах моей Дикарки – но результат тот же. Черт побери, Вера, ну помоги же тебя найти!

Резко выдыхаю и сажусь на край кровати. Затем, чтобы занять голову, опускаюсь на четвереньки, выгребаю из-под кровати мусор – и уже в тот момент что-то чувствую. Словно вспышку в голове. Как мимолетное, случайное воспоминание.

Окрыленный удачей, сажусь на пол и начинаю медленно распрямлять наброски, листок за листком, пока не нахожу тот, что отозвался. Кладу его на колени. Мои пальцы заметно дрожат, сердце колотится, как после хорошего серфинга. Но голова остается ясной.

Именно этот набросок из прошлого связан с настоящим Веры – поэтому я его и почувствовал. Жесткие линии, размашистые штрихи. Вожу по листку пальцами – словно слепой по шрифту Брайля – и пытаюсь понять, что она чувствовала, когда рисовала. Что-то она точно испытывала.

Вглядываюсь в рисунок, прищурив глаза. Смотрю на него так долго, что, кажется, мое зрение разбивает набросок по точкам, по пикселям. Я чувствую структуру бумаги, твердость карандашного грифеля, вижу резкие движения руки, которой Вера наносила контур. Вижу ее запястье, белое, с тонкими венами. Вижу, как она закусывают губу. Дикарка увлечена тем, что делает. Смеркается. Ни лунного света, ни зажженной лампы, но ее глаза блестят. Ее сердце быстро стучит, она торопится запечатлеть то, что помнит. Встреча с этим мужчиной взбудоражила ее. Почему? Между ними не ощущается связи, скорее что-то, похожее на подглядывание. Она наблюдала за ним, но не издали. Совсем близко. Он нарушил ее личное пространство…

Мои мысли прерывает резкий стук в дверь.

– Я не закончил!

– Общий сбор, – сообщает мужской голос.

Нехотя поднимаюсь, прихватив с собой набросок.

В кабинете, скорее напоминающем логово таксидермиста, полно народа. Да там настоящий штаб! Включены все лампы – под потолком, на стене. Еще одна горит на столе, ее свет падает на карту, разделенную на сектора. Коричневые, зеленые пятна, голубые прожилки речушек. Сотни квадратных километров – и, как выясняется, ни одной толковой мысли относительно того, в каком направлении увезли мою Дикарку.

– Почему ты уверен, что она не сама сбежала? – спрашивает Верин отец таким тоном, словно проверяет меня.

– Потому что рядом с ней был он, – я вытягиваю руку с наброском. – И она едва его знала.

А потом происходит нечто из ряда вон выходящее – даже по моим меркам. Мне кажется, что набросок вспыхивает. То есть в тот момент я ощущаю это – боль в опаленных пальцах, запах гари. Роняю набросок и размахиваю «поврежденной» рукой. А потом вижу, что листок, целый и невредимый, лежит на полу, ослепительно белый на грязевых отпечатках сапог. Все еще машинально сжимая псевдообожженную руку, я обвожу взглядом присутствующих. Они смотрят на меня так, словно у меня из ушей валит дым или ноги превратились в копыта. И только Верин отец спокойно попыхивает трубкой.