Читать книгу Источнику стало известно. Без грифа секретности - Alex Linkevich - Страница 27

Полон был зал ожидания аэропорта «Берёзово».

Ожидания чего? Наверное, её – Погоды. Её, матушку, её – царицу небесную, ждали около сотни пассажиров, плотно обосновавшихся во всех углах и проходах, вдоль стен тесного помещения.

«Зал ожидания», это уж так, Автор, по широте душевной и доброте, от себя добавил. В этом аэропорту был только один зал – и ожидания, и прилёта-вылета, он же кассовый и досмотра. Буфет при нём – тут же. К вечеру в буфете всё съедалось и выпивалось. Особо озадаченные ожиданием и пониженным содержанием алкоголя в крови граждане бегали по хрустящему снежку, за полтора километра, в ближайший и единственный в посёлке круглосуточно работающий магазинчик.

Отоварившись, выпивали, закусывали всю ночь, а зимние ночи здесь – дли-ин-ные, бежали опять за добавками, по очереди. Знакомились, если незнакомы были до этого, что, впрочем, было большой редкостью. Даже самый легкий, поверхностный взгляд отмечал, что люди, собравшиеся здесь, если и не были родственниками, то, по крайней мере, были хорошими знакомыми и даже – добрыми друзьями.

Первое, что приходило в голову попавшему в зал ожидания – что здесь расположился табор кочевой, цыганский табор, в северном, конечно, исполнении. Одежда и обувка, всех возможных цветов и фасонов. Расшита у многих бисером и украшена орнаментом, каждая закорючка и изгиб которого рассказывала о владельце всё. Кто он и откуда. И, что важнее – откуда предки его, к какой фратрии принадлежали.

Люди в орнаментах собирались в отдельные стайки, вели себя вольно, на окружающих внимания не обращали, разве только – стреляли острыми глазами по сторонам и по «чужакам» в европейской одежде. Сидели и лежали на чём попало. Пить – почти не пили, если говорить о напитках фабрично-заводского производства.

«Сухой закон», однако! Что ели? Да всё, чем успели запастись до наступления зимы. В основном, это балычок янтарный, крупными пластами нарезанный да длинные, похожие на ремни, полоски вяленой оленины.

Те, что не в мехах национальных, делились, в свою очередь, на две группы. Первая формировалась из приехавших с Большой Земли во времена «освоения недр» и потом, во времена «приватизации недр». И повзрослевшие их дети. Одеты они были богато, со вкусом, мехов, в денежном исчислении, на них меньше, чем золота. А золота – самая малость золота была, так, для поддержания колорита. Сидели эти старожилы на пластиковых чемоданах с иностранными надписями. Пили дорогой коньяк из маленьких рюмок-крышек именных фляжек. Говорили, в основном, об очередном финансово-политическом кризисе или о женщинах из последнего курортно-романтического лета.

Вторая группа «европейцев» золотом вообще не блестела. А из мехов на них были лишь шарфы, круто скрученные и изрядно засаленные. Эти искатели приключений, глубоко засунув помороженные руки в карманы курток из кожзаменителя, жались к трубам водяного отопления, проложенным почти у самого пола. Вдоль них и лежали, или полулежали эти славные представители племени бродяг, распространяя вокруг себя запах дешёвой парикмахерской. Под собой, или за собой, прятали тощие рюкзачки. Разговаривать начинали только после того, как находили в трижды заштопанных карманах мелочёвку на флакон одеколона, «Тройного» или «Шипра». На закуску были у них только ржаные сухарики, коричневые «Кольца кальмара», да рукава засаленных курток.

Отсидев и отстояв всё, что только можно отстоять и отсидеть за трое суток, Андрей переходил от одной группы к другой, раздумывая – к кому бы прибиться, пристроиться к поедающему время разговору. Северные люди чужих в свой меховой круг просто так не принимали. Они замолкали, смотрели на подошедшего мужчину с явной готовностью помочь советом, но, не дождавшись от него вопроса, отворачивались.

Андрей не обижался, отходил, высматривал в зале таких же, как он одиночек. Журналист не может жить без общения, и он остановился, в конце концов, перед черноголовым мужичком, сидевшим особняком, на сильно вылинявшей шкуре оленя.

Тот держал в руках открытую бутылку с зеленовато-жёлтой жидкостью, время от времени делая маленькие глотки. Ставил бутылку на бетонный пол зала ожидания, брал с расстеленной газетки толстый кусок янтарного балыка, обсасывал и откусывал тремя оставшимися во рту зубами очередную порцию истекающей жиром рыбки.

Остатки закуски, на кожуре, в солдатский ремень толщиной, откладывал не торопясь, с достоинством, блаженно щурясь, оглядывался по сторонам и вновь тянулся рукой, с пальцев которой капал янтарный жирок, к заветной бутылке.

Андрей, приметив в смуглых руках аборигена кусок благородной рыбы, вдруг вспомнил свой последний вечер там, на Большой Земле, свою подругу – балерину с золотистой кожей длинных ног, свой хрустальный бокал, в котором так часто пенился хмельной напиток, свой диван, на котором они предавались радостям жизни. Все вместе, втроём. Он, Катька и пиво с рыбкой (считались за одного участника).

Боль и обида жестоко схватили его за горло, замерло дыханье, закипела в углу прищуренного глаза слеза. Почему, но почему всё так? И, собственно, за что? За то, что даже не рассказал, а попытался рассказать людям о деяниях, с позволения сказать высокого полицейского начальника.

И эта попытка едва не стоила ему жизни, хорошо, друг известил о готовящейся провокации, сулящей от десяти до пятнадцати и успел Андрей «эвакуироваться» чёрт его знает, в какую глушь, он ещё не разобрал, что к чему в этой исторической сибирской глубинке.

Застучали злые молоточки в висках, закипела кровь, сдобренная адреналином, зрение начало туманиться и руки сжались в крепкие кулаки. Неизвестно, в какую криминальную форму могла выплеснуться ярость, внезапно обуявшая Андрея, но к жизни его вернул мягкий говор сидящего на шкуре пьяненького мужичка.

А тот, наслаждаясь легкими житейскими радостями, вдруг увидел стоящего перед собой мужчину со сжатыми кулаками и яростным взором, будто обращенным в Смерть. Тёткой с сельхозинвентарём мужичка не напугаешь, но не в традициях истинных северян оставлять человека в беде. Тут уж не нужны даже курсы доктора Литвака, ну, для того, чтобы понять состояние человека.

– Эй, дядя, будешь? – спросил улыбчивый мужичок Андрея и протянул ему бутылку.

Андрей вздрогнул, вернулся в настоящее, увидел перед собой бутылку. С удивлением прочитал чёрные буквы на зелёной этикетке: «Керосин осветительный», и, естественно, не мог удержаться от вопроса:

– Самогон? – он даже наклонился к мужичку.

– Что? – в свою очередь, мужичок, не понял вопроса.

– Самогон, говорю? Сам гнал? Зелёный почему, травку добавлял? – вопросы человека, только что вернувшегося к жизни, звучали резко в этой, почти домашней атмосфере зала ожидания.

– Ты чего, паря? – на лице мужичка загуляла пьяная улыбка. – Керосин. Просто керосин.

– Брось! На керогаз ты, вроде, не похож? Так что это? – спросил Андрей.

– Говорю – керосин! – мужичок был удивлён непониманием Андрея.

Андрей даже растерялся немного от такого душевного отношения к забытому в городах горючему. Он вдруг поверил мужичку и, не зная ещё особенностей местной торговли, спросил, сморозив явную для того глупость:

– Слушай, а водку… обычную, не безопасней пить? Или вино, например?

– Тык, паря, хорошее вино, белое, нам не продают, – мужичок хохотнул, показывая трезубец коричневых зубов. – Сухой закон, говорят.

– Господи, в двадцать первом веке! Сухой закон в России! Я – торчу! – Андрей и действительно «приторчал» от услышанного. – Слушай, но керосин… потом, можно же обойти любой наш закон, как-то. Да попросить тех же лётчиков!

– Парнишка, бортмеханик, ну, который помогает с вином, – тяжело вздохнул мужичок. – Сегодня, как раз и отдыхает. И тепло сегодня, не получится вино!

– Ты… – Андрей даже не нашёл сразу подходящие слова. – Погода еще здесь причём?

– Не сердись, ну, дядя, садись, давай, – мужичок, в свою очередь, удивлён был бестолковостью приезжего. – Видишь, снег идёт, метель, значит градусов только пятнадцать мороза! Не могут механики вертолётное вино делать в такой слабый мороз.

Андрей схватился за голову, пытаясь понять – где, всё-таки, находится суть того, о чём говорит это весёлый косоглазый мужичок…

– Ладно, допустим, вино, – согласился он признать свою неосведомлённость. – Но, мороз, бортмеханики, они тут при чем?

– Да просто всё! – мужичок радостно начал делиться своими знаниями. – Льют механики ту жидкость, ну, из гидравлики вертолётной, на лом…

– Лом?

– Лом, лом! А железяка-то промёрзла, ну! Вся дрянь техническая на железе и откладывается, примерзает дрянь к железу! – В голосе мужика просто радостное восхищение находчивостью авиаторов. – А, поверх этой технической дряни спиртик, струйками стекает в банку там, или ведро. Представляешь, дядя, целое ведро спирта!

– Нет, даже не представляю зачем столько. Не знаю… не шампанское же это!

– Нет, дядя, это тебе не Большая земля, вина здесь много не бывает, узнаешь ещё, – мужичок все пытался растолковать приезжему реалии жизни на Севере. – Тут всё должно быть свое, и жильё, и…

– Давай, спой ещё! – перебил его Андрей. – И насчёт угла, у тети, не забудь.

– Угла? Что, дядя, жить негде, – спросил мужичок сочувственно.

– Ни угла, ни кола и ни двора, – легко согласился Андрей.

– А, что так? Секрет? Ну, не хочешь… – развёл руками мужичок.

– Почему секрет… – тренированным мозгом журналиста Андрей мгновенно сообразил, как обосновать своё появление здесь, в глуши. – В газете я работал, но, там, знаешь, десять строчек в номер, двадцать… как телеграфист писал, существительные, да глаголы.

И Андрей, сам себе, удивляясь, буквально минут за сорок, рассказал, практически, первому встречному о том, что такое есть части речи, и чем упомянутые им существительные отличаются от глаголов. И о том, что душа его потянулась к высокому искусству, к потребности оставить на этой земле ещё что-то, дополняющее следы от обуви. Рассказал и о том, что выбирал такое «место жительства», где он мог бы писать, не отвлекаясь на мировые проблемы, прущие с экранов TV. Место он искал, якобы, такое, где можно было бы жить, занимаясь только трудом писательским и заботами самыми насущными – еда, вода и тепло.

Любитель керосина слушал его внимательно и, дождавшись очередной паузы, перебил Андрея:

– Миша! – он протянул Андрею шершавую ладошку. – Всё с тобой, дядя, понятно. Давай, однако, к нам поедем.

– Куда это – к вам? – задал вопрос и пожал протянутую руку бывший журналист. – Извини, Андрей меня зовут.

– Ну, дядя, Андрей, к нам – это в Посёлок, – Миша показал Андрею большой палец. – Вот такое место! Лучше – не найдешь!

И, подражая только что выслушанным им интонациям Андрея, смешливый мужичок, назвавшийся Мишей, рассказал, в свою очередь о том, что и сам там, в Посёлке живет. И о том, что в поселковой школе нет учителей, а ребят учить надо, времена такие, что без знаний – никуда! О том ещё рассказал Мишаня, что Посёлок со всех сторон окружён водой, Горная Обь и многочисленные протоки сделали землю, на которой он стоит, самым настоящим островом. Акцент сделал хитрый мужичок на то, что только в Поселке Андрей сможет почувствовать себя настоящим мужиком. Тогда почувствует, когда принесёт домой или подстреленную дичь – глухаря или куропаток, или четверть тонны мяса – лося, или бросит небрежно в сенях своего дома с десяток муксунов, свежевыловленных, а то и нельму, килограммов тридцати веса! А? А – ещё стерлядь, осётр сибирский, полагающаяся при этом икра? К мясу и рыбе – закуски соответствующие – клюква и брусника, никогда не покидающие стол местного жителя. Что ещё? Княженика, допустим, она же – северная земляника, самая ранняя в этих местах ягода. Она поспевает уже в начале июля. Её кустики на всех опушках и полянах, цветёт она розовато-сиреневыми или малиновыми цветами. Плоды у неё такого же цвета, а по аромату не уступают землянике. Или морошка – удивительная ягода, которая растёт только здесь. Красивая, вкусная и полезная ягода. Придёт весна и кочки на болотах покроются невысокими кустиками с белыми цветами. Летом на месте цветков созреют сначала желтовато-розоватые, позднее красные твёрдые ягоды. Похвалился Миша и библиотекой, и тем, что самолёт зимой к ним, в посёлок, летает по расписанию, если, конечно позволяет погода, два раза в неделю. А летом – можно на моторке, по протокам, часа за три добраться до райцентра. Если что, конечно, срочно, вертолёт прилетит. С врачом. Своего врача в Посёлке нет. Есть фельдшер. Хорошая женщина. У неё покупают настойку боярышника – «Боярку», считается она и лекарственным средством, и деликатесом.

Под конец, совсем уже очумевший в море новой информации и принявший решение лететь именно в это Посёлок Андрей услышал слова Миши:

– Лук-чеснок полезный, однако, овощ, но у нас не растёт. Вот и зубы потому, – Миша потыкал пальцем по остаткам зубов. – Зато картошка, да, только у нас одних и растет, на всём Севере, большая, как голова ребёнка. Правда не едим её, только в крайнем случае, странная она какая-то, внутри полая и кожура такая же, как и снаружи. Даже учёные приезжали, смотрели! Чудно!