Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика

Оглавление

Алейда Ассман. Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика

Предисловие

Введение. ТРИУМФ И ТРАВМА

Первая часть. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ. ОСНОВАНИЯ

1. От индивидуального к коллективному конструированию прошлого

Индивидуальная память

Социальная память

Коллективная память – фикция?

Три измерения памяти: нейронное, социальное и культурное

Политическая память

Эрнест Ренан как теоретик национальной памяти

Миф

Экскурс: память и история

Сближения между историей и памятью в тени Холокоста

Культурная память

Накопительная и функциональная память

Резюме

2. Основные понятия и топосы индивидуальной и коллективной памяти

Кто вспоминает?

Победители и побежденные

Жертвы и преступники

Фигура свидетеля

Как осуществляется воспоминание?

Травма

Замалчивание

Забвение

Траур (скорбь)

Эволюция исторической политики

Вторая часть. АНАЛИЗЫ И ПРИМЕРЫ

3. Насколько правдивы воспоминания?

«Я-память» и «меня-память» (Гюнтер Грасс)

Проблемы аутентичности

Два воспоминания об Аушвице (Примо Леви и Райнхарт Козеллек)

След и колея: две модели памяти

Воспоминание и воображение

Резюме

4. Ложные воспоминания: патологии идентичности в конце XX века

Концепция идентичности, предложенная Локком

Случай Шнайдера – Шверте

Случай Бруно Дессекера – Биньямина Вилкомирского

Социальные рамки памяти

5. Некорректные воспоминания: о нормативной силе социальных рамок памяти

Холокост в качестве «рамок памяти»

Морис Хальбвакс и теория «рамок памяти»

Случай Филиппа Йеннингера

Пригодные и непригодные воспоминания

6. Пять стратегий вытеснения

Взаимный зачет вины

Экстернализация

Пробелы

Замалчивание

Фальсификация

Асимметрии немецкой памяти

7. Немецкие жертвенные нарративы

Бомбовая война (В.Г. Зебальд и Йорг Фридрих)

Прилив воспоминаний

Изгнания (Гюнтер Грасс, «Траектория краба»)

(Не-)совместимость страдания и вины

Иерархизация

8. Пересечения между живой памятью-опытом и культурной памятью

От индивидуальной к социальной памяти

От индивидуальной к коллективной памяти

От индивидуальной к культурной памяти

Инкарнированное живое воспоминание – экскарнированная медийная память

Об асимметрии между памятью жертвы и памятью преступника

9. Мемориальные места в пространстве и во времени

Мемориалы

Травматические места

Память и забвение

Травматические годовщины

Воспоминание как повторение – память между мифом и историей

10. Будущее памяти о Холокосте

Репрезентация

Институционализация

Средства массовой информации

Является ли интернет медиатором памяти?

Что сохраняет память живой? Риски и шансы

11. Европа как мемориальное сообщество

Европейские конструкты идентичности

Холокост как европейская память?

Европейская память после 1945 года

Различия между Западом и Востоком

Правила толерантного обращения с коллективной памятью

Заключение. ДЛИННАЯ ТЕНЬ

Литература

Отрывок из книги

Каждый писатель, по словам Хорхе Семпруна, мечтает всю жизнь работать над одной книгой, постоянно переписывая ее. Для тех, кто избрал тему памяти, такая мечта может легко обернуться явью. Эта тема достаточно обширна, важна и увлекательна, чтобы вновь и вновь возвращаться к ней; опыт наших собственных занятий открывает все более разнообразные аспекты этой темы и предъявляет нам все новые вызовы перед лицом стремительно разрастающегося дискурса. Предлагаемая версия бесконечной книги базируется на итогах пятилетней работы, которые обозначены двойным подзаголовком: мемориальная культура и историческая политика. Подзаголовок указывает на некоторое смещение приоритетов от литературы и искусства в сторону автобиографии, общества и политики. Чтобы свести воедино разнонаправленные научные интересы, понадобились взаимно противоречивые условия: досуг и давление определенных обязательств. Мне повезло иметь и то и другое: досуг был обеспечен пребыванием в гамбургском «Доме Варбурга», а давление обязательств – приглашением в венский Институт современной истории, куда Фонд Питера Устинова приглашает профессоров для чтения лекций. Я благодарю коллег института, а также студентов за их интерес, неизменное внимание и важные творческие импульсы. Кроме того, мне выпало счастье черпать вдохновение из общения с такими собеседниками, как Бернхард Гизен, Джей Уинтер, Джефри Хартман и Ян Ассман, которые открывали мне все новые перспективы при рассмотрении темы памяти.

Световая проекция Хоайзеля может быть воспринята как ментальный образ, позволяющий, не ограничиваясь ее кратковременным эффектом, заглянуть в глубины немецкой исторической памяти. Во-первых, эта видеоинсталляция демонстрирует значение Бранденбургских ворот как национального исторического символа. Обычно памятник несет эмпатическое послание потомкам, которые, однако, редко воспринимают его, а потому сам памятник вопреки изначальному посылу вскоре уходит в историю и если все еще впечатляет, то лишь в качестве материального реликта минувшего времени. Иначе обстоит дело с Бранденбургскими воротами, чье значение в качестве национального символа базируется не столько на смысле, который вкладывался их создателем, сколько на событиях вокруг этого сооружения, неоднократно становившегося объектом исторического действа. Возникнув в девяностые годы XVIII века, Бранденбургские ворота служили гордым символом мира, завоеванного победой2. Но уже в 1806 году после поражения Пруссии от Наполеона это послание было не просто опровергнуто; символическое опровержение отразилось на самом памятнике, чья триумфальная квадрига была доставлена в Париж в виде военного трофея. В 1813 году, после поражения Наполеона в «битве народов» под Лейпцигом, положение вновь изменилось, и скульптурная группа с триумфом вернулась на прежнее место, а Карл Шинкель сделал добавление к созданной фон Шадовом фигуре Афины-Виктории, вложив ей в руку железный крест. Этот памятник не только несет определенную смысловую нагрузку, не только воплощает собой историю, – он сам вновь и вновь становился ареной истории, ее травматических и триумфальных моментов. Захват власти Гитлером торжественно праздновался здесь 30 января 1933 года помпезным военным парадом, а 9 ноября 1989 года жители Берлина и все, кто видел падение Стены на телеэкранах, стали очевидцами очередного исторического события.

.....

Память формируется взаимодействием трех факторов: носителя, среды и опоры. В случае с нейронной памятью носителем является человеческий организм и его мозг, средой – социальное окружение и его рамки памяти, а опорой служат мемориальные стратегии (например, повторение или «анекдотизация») и медиальные записи. В случае с социальной памятью носителем является социальная группа, сплоченная общим, регулярно обновляемым ресурсом воспоминаний, средой оказываются отдельные индивидуумы, обменивающиеся индивидуальными вариантами общих воспоминаний, а опорой – символические медиаторы, которыми пользуются эти индивидуумы. В случае с культурной памятью соотношение трех компонентов изменяется еще радикальнее; культурная память покоится на таком носителе, как передаваемые и воспроизводящиеся культурные объективации в виде символов, артефактов, медиаторов, практик и их институций, в которых индивидуумы, будучи существами смертными, сменяют друг друга, однако передача и традиции обеспечивают долгосрочную значимость этих объективаций. Средой культурной памяти служит группа, которая определяет свою идентичность с помощью данных символов, варьируя, обновляя и оживляя их состав; опорой культурной памяти являются отдельные индивидуумы, осваивающие данные символы и творчески использующие их.

Особенно интересны переходы и границы между различными уровнями памяти. Переход от нейронной к социальной памяти расплывчат. Уже Хальбвакс подчеркивал, что на социальном уровне индивидуальная память смешивается с воспоминаниями других. Тем самым она перерастает собственные границы и включает в себя чужое, делая его своим. Здесь трудно провести границу между личными переживаниями и тем, что было всего лишь услышано или воспринято в идентификационном плане. Мы еще вернемся к этому «вопросу о правде». Решающим расширением при переходе от индивидуальной к социальной памяти является обогащение личного опыта за счет опыта других, а также использование собственного опыта и его перспективизация через призму чужих воспоминаний. А вот переход от социальной памяти к культурной далеко не диффузен, он ведет к перелому и глубокому изменению. Причина в том, что на этом уровне происходит расстыковка между памятью и опытом и их новая комбинация. Чрезвычайное расширение горизонта на уровне культурной памяти возможно только с помощью символических медиаторов, которые дают памяти долгосрочную опору. Во-первых, символы, являющиеся носителями культурной памяти, экстернализированы и объективированы. Они репрезентируют «развоплощенный» опыт, заимствуемый и усваиваемый другими индивидуумами, которые лично не приобрели этого опыта. Во-вторых, временной диапазон культурной памяти не ограничивается периодом индивидуальной жизни и потенциально может быть продлен до бесконечности. Временной диапазон культурной памяти соответствует не длительности жизни человека смертного, а периоду сохранности знаков, зафиксированных материально и институционально. В-третьих, развоплощенные и вневременные смыслы культурной памяти должны быть заново состыкованы с живой памятью и усвоены ею. Усваивая эти смыслы и свободно идентифицируя себя с ними, индивидуум осуществляет наряду с персональной и социальной свою культурную самоидентификацию.

.....