Читать книгу Белая муха, убийца мужчин - Альгерд Бахаревич, Ольгерд Бахаревич - Страница 7

Директор замкового комплекса Галина Витольдовна Бабец занимала в нём такую стратегическую позицию, которой позавидовал бы любой феодальный военачальник.

Её кабинет размещался в правой замковой башне: отсюда, подойдя к одному из узких и высоких окон, она могла видеть как на ладони все окрестности – и от пристального взгляда её подведенного синим глаза не способно было скрыться ни одно движение. Скосив вниз второй глаз, неусыпный, как горящая лампадка, Галина Витольдовна могла наблюдать и за тем, что творится в замковом дворе. Отличная перспектива.

А во дворе могло произойти что угодно. Не организовали ли её сотрудницы преступный перекур? Не раскрашивают ли дети соблазнительно белые стены внутренних псевдоантичных портиков конца XVIII века? Не фотографируются ли экскурсанты в непристойных позах? А главное, не пролез ли за красные замковые стены какой-нибудь журналистишко, чтобы написать что-нибудь развязное и лживое?

Последнее особенно злило Галину Витольдовну: вверенный ей объект она любила преданно и страстно, и даже думала о нём с каким-то придыханием, ведь мысли, как известно, тоже умеют дышать – именно поэтому у влюблённых глаза покрыты поволокой, волнующей даже посторонних, а жертвы насилия плачут вперемешку слезами и кровью. Каждая мысль материальна, не уставала повторять Галина Витольдовна своим подчинённым, а значит, всё, что вы подумали, оставляет где-то свой скользкий след. А вытирать – нам. И если какая-то неграмотная молодая курица… какая-то стриженая недоучка… какая-то прыщавая школьница считает, что она имеет право писать о Замке всё, что ей в голову взбредёт, если она считает, что наделена правом иметь о Замке какие-то впечатления, всего только и сделав в жизни, что выпив кофе в замковом бистро – то Галина Витольдовна считала своим долгом противостоять этому.

Для того её здесь и поставили – противостоять и защищать.

Этот девиз Галина Витольдовна Бабец написала бы на своём фамильном гербе, если бы он у неё был. Но герба у неё не было. Был стол, на котором торчал негибкий, тщедушный флажок, рядом с флажком поблескивала стеклянная модель средневекового замка, подарок коллег из Австрии. А над столом висел портрет красивого усатого мужчины, Государственного мужа. Висел и смотрел в компьютер, на экране которого однажды…

Да, в тот день Галина Витольдовна с утра сидела и злилась, глядя на чашку с только что заваренным чаем, Тот Самый Чай, на поверхности белый островок пены – будто кто плюнул. Журналисточки. Обида директора была ещё свежая, как штукатурка на стенах. Одна столичная штучка – хитрая погань, притворилась обычной туристкой – пробежалась тут недавно, наделала снимков и написала о Замке такое, что волосы на голове встали дыбом. Галина Витольдовна не сразу поверила, что это снимали в её Замке. Эта, простите за выражение, журналистка слепила какой-то пакостный пасквиль, её, видите ли, не заинтересовали ни коллекция оружия, ни мебель, которой, между прочим, двести лет, ни портреты, каждый из которых обошёлся министерству культуры в круглую сумму. На фото были только какие-то углы, обои, унитазы, скуластые лица сотрудниц, измятые пакеты… А подписи какие пошлые. Когда всё это вышло на свет божий, Галина Витольдовна нашла в интернете изображение горе-журналистки, приказала распечатать и раздать всем сотрудникам. При опознании – задержать. Директор позвонила в газету, ей сказали, что та девочка – обычный фрилансер.

«Я так и думала, – горько и злорадно усмехнулась Галина Витольдовна. – Что и следовало доказать. Проверяли бы, кого берёте на работу».

Корреспонденты больше не показывалась, но посетителей хватало. Всем хотелось увидеть величественный древний Замок, получивший новую жизнь. Но как директор Галина Витольдовна Бабец была не очень этим довольна. Ей нужны были не оборванцы какие-то, пускай даже из столицы, а настоящие иностранные туристы. Именно их ждал ресторан «Пан или пропал» и магазин сувениров, именно по их душу стоял грустный фотограф около развешенных в фойе старинных костюмов, именно им была отведена комната для ВИПов в левом крыле, которую можно было снять на сутки за сумму, эквивалентную годовому заработку Галины Витольдовны.

Но люди из дальнего зарубежья не слишком рвались в Замок. А те, что приезжали – только хмурились, пили почему-то одну воду и ели привезённые из столицы бутерброды. И это – иностранцы?..

Оборванцы одни. И там, и здесь.

Пан пропадал, пароварки стояли холодные, как списанные паровозы в депо, блестели неприлично яркие и выпученные, как товары в интим-шопе, сувениры, грустный фотограф недавно уволился, а в комнате для ВИПов каждый день меняли нетронутые простыни, будто здесь ночевал призрак…

Надо было что-то делать.

Дверь в директорский кабинет вдруг потихоньку открылась и замерла, словно пропуская кого-то вперед. Галина Витольдовна вздрогнула и подняла подведённый синим глаз. Никаких гостей она сегодня не ожидала. Да и не могли они прийти вот так внезапно. Услышала бы сначала шаги на лестнице, она всегда их слышала. Но до этого момента в башне было тихо – только со двора доносился визг экскурсоводш.

И вот – этот скрип.

Директор поднялась, подошла к двери, выглянула в узкий коридор. Никого. Она закрыла дверь и подошла к окну. Ещё один автобус подъехал. Выходят… Любопытные, оглядываются, смотрят, жмурясь, на стены, на башню, на ворота… Смотрят – а её, Галину Витольдовну, не видят. Так и должно быть. Власть должна оставаться могущественной и незаметной. Галина Витольдовна Бабец была здесь в Замке выше всех. Единственные, кто был вровень с ней – это туча, которая надвинулась на Замок с утра, да ленивое солнце. Облако и солнце.

И мужественные воины, красивые образы которых жили здесь повсюду. Галина Витольдовна верно служила им и государству. Вместе они были силой. Галина Витольдовна Бабец, князья Саха-Якутские и государственные мужи, властители нынешней Страны Замков. Все вместе они и есть – История.

Кряк. Кряк. Кряк.

А вот теперь по коридору точно кто-то шёл. Неторопливо, будто наощупь, словно выбирая место для каждого следующего шага. Как ворона каркает. Это было уже не в первый раз. А лестница внизу почему-то молчала. Директор прислушалась. Шаги были негромкие, но отчётливые, они звучали совсем близко, за стеной кабинета. Что за чёрт?

…Извилистая лестница, которая вела вверх по узкому нутру каменной башни, была также большим плюсом – Галина Витольдовна надеялась, что старые сотрудницы не будут злоупотреблять визитами в директорский кабинет. Но коллектив ей попался на удивление молодой. Одни незамужние, краснощёкие девки, которые по любому поводу взлетали по кривым ступенькам, как будто гнался кто. «Галина Витольдовна, Галина Витольдовна!» Кричали так, будто их режут заживо. Никакой почтительности к исторической памяти. Она быстро навела здесь порядок, объяснила, что это за место работы, какая ответственность на них лежит. Притихли, перестали шляться где попало. Не девки, а какие-то сквозняки в юбках…

И тут дверь в её кабинет снова медленно и как-то многозначительно открылась. Галина Витольдовна видела в проёме стену коридора, освещённую протиснутым сквозь узкие окна солнцем – а на стене дрожала странная треугольная тень. Будто женская фигура притаилась сбоку и ждёт, когда её пригласят войти. Галина Витольдовна отставила в сторону чашку с чаем, решительно подошла к двери и грохнула ею изо всех сил.

«Яковлевич, – набрала она номер завхоза. – Зайдите ко мне, как сможете, ручка в дверях болтается. И проверьте там заодно, чем заняты наши птички».

Галина Витольдовна с подчинёнными разговаривала на беларусском языке, а с начальством – на русском. И очень собой гордилась, потому что была уверена, что точно знает, с кем на каком языке нужно разговаривать. Точно так же, с людьми она общалась по-товарищески или заискивающе, в зависимости от их социального статуса, а с женщинами только высокомерно.

Женщины вызывали в ней чувство протеста. Особенно молодые. Было в них что-то такое… Ну вот как вам сказать. Такое хитрое и двусмысленное. Они даже выглядели все как-то неправильно. Ну что это такое, на самом деле: все эти сиськи, губки, ляжки, серёжки, улыбочки… Зачем это всё? Кто это придумал? Вот, например, эта новенькая, Люба. В первый же день подошла: «Галина Витольдовна, а я верю, что в нашем Замке живет этот призрак!» И глаза как у ребенка.

«Что? Во что ты веришь, дитя моё?»

«Что призрак нашей Ганны, той, которую сожгли – действительно существует!»

«Хорошо, что мы не платим ей зарплату, – мрачно ответила тогда директор. – Да и за что платить? Где результаты? Дармоедка твоя Ганна. Иди, работай, и поменьше разговоров! Помни, что мысль – материальна!»

Женщины совсем не подходили Замку – это было мужское место, и мужчины доверили Галине Витольдовне сохранить его таким. И Галина Витольдовна не могла не исполнить мужского приказа.

О том, что Галина Витольдовна и сама принадлежит к касте неполноценных, она старалась не думать. Это была чистая случайность. Галина Витольдовна была не такая. Галина Витольдовна ценила мужчин. Тех, что правили здесь триста лет назад, и тех, кто руководил сейчас. Галина Витольдовна даже любила, когда на неё кричали мужчины. И они кричали: матюгались, командовали, грозились, стучали кулаком по столу. И тогда Галину Витольдовну одолевал такой жар, будто её привязали и она не может пошевелиться, привязали и поднесли к самому низу живота расплавленное железо…

Галина Витольдовна опустила голову и тихонько зарычала.

И тогда проклятые двери открылись в третий раз.

«Яковлевич, ручку посмотри, разболталась», – сказала директор, не поднимая головы.

«Галина Витольдовна, – спросил незнакомый усталый женский голос, который не обещал ничего хорошего. – Помогай бог, добрый день».

Директор резко подняла голову. В комнату вошли сразу две довольно молодые женщины, одна невысокая, в белом платье, с лица – законченная мерзавка, а вместе с ней – худая и долговязая, как смерть, которая сразу же начала шастать глазами по кабинету.

«Так, вы кто такие? Журналистки? Почему без предупреждения?»

Женщина в белом платье улыбнулась: «Нет, мы не журналистки, Галина Витольдовна. Мы, скорее… Скажем так, молодые художницы…»

«Ага. Реставра-а-аторши…» – зловеще прошипела худощавая.

«Откуда вы знаете, как меня зовут?» – подозрительно спросила Галина Витольдовна, нащупав рукой на столе тяжелый стеклянный Замок.

«На дверях написано», – сухо ответила та, что в белом платье. Её глаза, большие, как у мухи, смотрели прямо на директора, будто Галина Витольдовна была обычным стулом. Пустым стулом под портретом усатого мужчины.

«А Яковлевич – это, видимо, тот мужичок с инструментом, – сказала Худая. – Он ещё и пистолетом махал, дурак, стрелять собирался. Убить меня хотел».

«Наверное, он любит мертвых женщин. Вот же извращенец, – кивнула та, что в белом, и снова повернулась к директору. – Яковлевич просил передать, что задержится. Дня на три», – добавила она язвительно.

«Чего-чего, – нахмурилась Галина Витольдовна, набирая номер Яковлевича. – Какие ещё три дня?».

«Какие они будут, зависит только от нас с вами», – вздохнула та, что в белом, и подмигнула своей приятельнице.

Яковлевич почему-то не отвечал, и это было очень, очень подозрительно.

«Да, что вам здесь нужно, девушки? Я занята», – истерически выкрикнула Галина Витольдовна, чувствуя, как растет внутри тошнота. Две девки, молодые, здоровые, стоят так близко, что она чувствует их дыхание, чувствует, как пахнут их по-летнему открытые тела.

«Мы проводим у вас, хм… – задумалась та, что в белом. – Скажем так, художественную акцию. Три дня поживём тут в Замке, а потом посмотрим».

«Что значит поживём, – поднялась, блеснув синевой, из-за стола Галина Витольдовна, схватила стеклянный замок и сжала его в руке. – Попрошу вас, девушки, очистить мой…»

«Джек Потрошитель, расставь, пожалуйста, все точки над «i», – ласково обратилась женщина в белом, слишком белом платье к своей спутнице. – Займись пунктуацией, дорогая. Ты это любишь».

В руках Худощавой появился длинный, размером с её руку, чёрный предмет, в котором Галина Витольдовна не сразу узнала самое что ни есть обычное мужское оружие. Такое, как в кино про войну.

«Уберите это, – перешла она с перепугу на второй государственный язык. – Уберите ваши штучки!»

Женщина в белом платье деловито закрыла уши, поморщилась, и оружие в руках Джека Потрошителя заговорило.

Татататата. Мамамамама.

Мгновенно по всему кабинету Галины Витольдовны были расставлены чёрные точки – четко артикулируя все звуки, оружие объясняло, что рабочий день в Замке на сегодня закончен. Полетел на пол пробитый в нескольких местах портрет Главного государственного мужа, разлетелась на мелкие осколки чашка с чаем, покрылись сыпью, как от кожной болезни, белые стены, и даже стеклянный замок в руке Галины Витольдовны в одно мгновение рассыпался на красивые стёклышки. Галина Витольдовна взвыла и чуточку умерла. А когда воскресла, две эти мерзкие бабы стояли возле неё и вежливо кричали прямо в лицо, корча страшные морды: «Вы не знаете, случайно, где ключи? Ключи от нижних помещений? Мы нигде не можем найти! Галина Витольдовна! А, Галина Витольдовна! Госпожа директор! С вами всё нормально? У вас тут такой пара-а-адак! И замок – абалдзець просто! Вы же любите искусство? Правда? Нам только ключи! А потом чайку выпьем!»

Директор каким-то чудом взяла себя в руки, закрыла глаза и кивнула.

«Ну вот и хорошо, – девки сразу же закончили эту психическую атаку и рассмеялись друг другу в лицо. – Давайте их сюда! Кого? Да ключики-то эти!»

На мгновение стало тихо.

«Они не здесь, это в другом кабинете, – сказала Галина Витольдовна то ли с облегчением оттого, что на неё перестали кричать – на неё ещё никогда так не кричали женщины; то ли обрадовавшись какой-то своей тайной мысли. – Я отдам, отдам, я всё отдам…»

Она повела их по темному пустому коридору к лестнице.

«Босая, а если она врёт, – спросила вполголоса Худощавая у той, что в белом. – А если у неё нет никаких ключей?»

«Что ты как не художница, – сказала Босая, пропуская Галину Витольдовну вперёд. – Если ключей нет, их всегда можно придумать! Галина Витольдовна, вы куда?»

Но Галина Витольдовна уже юркнула в спасительную нишу под лестницей и покатилась вниз по ступеням чёрного хода – быстро-быстро.

«Ого, – вздохнула Джек Потрошитель. – Не догнать».

«То, что Галина Витольдовна нас оставила, ещё не значит, что ключей не существует, – сказала Босая и хмыкнула. – Даже не простилась, а ещё начальница… Смелая баба, мне понравилась. Кстати, вон она где».

И Босая показала в окно на внутренний двор, по которому, осторожно оглядываясь, кралась к ещё не закрытым воротам несчастная директор.

«А может, в расход её, – Джек Потрошитель поймала директора в прицел, подержала в нём, потрясла, попробовала на глаз. – В ножку или в жопу? Или в темечко?»

«Нет, не надо, – Босая положила руку на ствол. – Пусть живёт. И пусть несёт светлую весть людям и женщинам, всем малым и великим существам, в города и веси…»