Читать книгу Граммовое детство - Алик Аллаяров - Страница 2

В советское время телефон был роскошью. Не каждый мог его установить у себя в квартире. Кроме денег, необходим был еще блат.

У кого не было хотя бы одного из этих двух компонентов, бегали на улицу до автоматов. Однако из бело-желтой будки нельзя было позвонить в другой город. Чтобы сквозь помехи услышать голос иногороднего родственника, необходимо было заранее взять талончик и в назначенный час придти на почту. Затем следовала обязательная для тех лет процедура сидения в очереди в ожидании заветных слов диспетчера: "Кто заказывал Казань, пройдите во вторую кабинку".

Чуть было не забыл еще один момент из этой канители. Чтобы с другой стороны линии нужный человек взял трубку, в моем случае это тётя Лида, надо было еще оплатить телеграмму. Ее отправляли в тот же день, когда получали талончик. В телеграфном послании так и было написано: "Пятого декабря с семнадцати пятидесяти пяти минут до восемнадцати ноль ноль ожидайте телефонный звонок тчк".

Поэтому, особую крутизну владельцам аппаратов с диском придавала возможность позвонить по межгороду. Такие соседи считались самыми уважаемыми. Каждый старался угодить им. Кто картошку занесет, кто дверь в подъезд придержит, а кто и с ремонтом подсобит.

Конечно, междугородные звонки стоили денег. Отдельных от ежемесячной оплаты за саму линию. Поэтому разговоры были недолгими, чаще не более трех минут.

Но только не для нас.

Ведь у моей мамы был наикрутейший блат на телефонной станции.

Тётя Нина!

Тётя Нина работала телефонисткой. Именно она соединяла между собой людей и города, при помощи кабелей и штепсельных вилок.

Нина была женщиной без сантиментов. Обладала крутым нравом и низким голосом. Первый был, видимо, с рождения, второй ― результат частого курения. Вместе с тем, она была общительной и жизнерадостной, никогда не отказывалась от словесных перепалок и при необходимости за словом в карман не лезла. С виду ― училка в очках, по сути ― бой-баба. Такая нормальная советская тетка в хорошем понимании этого словосочетания, которая и в очереди за колготками огрызнуться может и подвыпившему мужику из соседнего двора присесть поможет.

Мне она нравилась, видимо, потому, что сильно отличалась от моей матери, женщины скромной, скованной, можно даже сказать зажатой. Что не мешало им дружить, долго и достаточно крепко.

У тёти Нины, как у любой порядочной телефонистки, был свой позывной. Когда мама звонила на станцию, она просила соединить ее с "седьмой". Со стороны это напоминало шифр и очень походило на сцену из шпионского фильма. Может еще и поэтому тётя Нина мне нравилась.

Когда маму переключали на "седьмую", она быстро и просительным голосом спрашивала: "Нин, можешь со столицей соединить?", или "Дай Лиду, пожалуйста". Ей не надо было диктовать номер телефона, она их помнила наизусть. Я подозреваю, помнила номера не только наших родственников, но и телефоны окружения всех своих друзей. А друзей у нее было полпоселка.

На работе тётя Нина была немногословной. Поэтому быстро и молча соединяла маму с сестрой Лидой и отключалась. Не знаю, как в те аналоговые времена работал таймер, и как она его отключала, но сестринские разговоры длились часами. Обсудив ближний круг, то есть детей и мужей, мама и тётя Лида переходили к обсуждению жизни следующего круга интересующих лиц. Соседи, общие друзья, земляки, одноклассники ― никто не оставался без внимания сестер, получивших доступ к безлимиту. Порой разговор достигал нижней точки активности. Паузы увеличивались по хронометражу, и казалось еще чуть-чуть и интерес в его продолжении иссякнет. Но затем, одна вспоминала, что недавно получила письмо из Андижана, в котором одноклассница подробно описала, как меняла кровлю в своем частном доме. Беседа вновь оживлялась. Интонации опять отражали живейший интерес. И разговор продолжался еще минут 40, до следующей паузы.

Иногда эти беседы продолжались по полдня. Даже представить не могу, сколько бы пришлось заплатить за этот безлимитный трафик по официальным расценкам. Но мы, конечно, не платили. У нас была тётя Нина.

Был еще один момент, который притягивал меня – подростка, к этой женщине. В ней чувствовался стержень. Такой же твердый, как и не заметный на первый взгляд. Лишь общение, долгое и продолжительное, лишь подслушанные взрослые разговоры, давали представление о характере Нины Сергеевны.

Он был несгибаемый и волевой. В какой бы диалог не встревала тётя Нина, вскоре она превалировала и начинала давить авторитетом бесспорных аргументов. Ее речь была отрывистой, предложения короткими и простыми. Словно пули она выстреливала колкие замечания и ковровыми словометаниями гасила любое возражение. При этом она не была груба. А матерок, то и дело проскальзывающий в ее речи, не воспринимался как похабщина из уст хабалок с рынка. Ее ругательства были логичным и естественным продолжением обычных фраз. Они не унижали собеседника, а лишь усиливали авторитетность мнения. И как козырной туз били любую карту соперника. Даже мне, мелюзге прыщавой, было не запрещено слушать тётю Нину. Меня не отправляли в другую комнату, как это бывает, когда у родителей начинались "взрослые разговоры". И ни у кого даже мысли не возникало, чтобы шикнуть на Нину Сергеевну, мол "не при детях же".

У нее был стержень. Была непокорность. Был характер. Была воля. И это чувствовали все окружающие. Про себя я ее сравнивал с Зоей Космодемьянской, вернее с тем образом, который был навеян старым советским фильмом.

Когда я уехал учиться в большой город, связь с родным поселком, конечно, прервалась. Друзья детства, знакомые, соседи – всё ушло на второй план, а вскоре и вовсе стало забываться, как давний сон. Так произошло и с моими воспоминаниями о тёте Нине.

Прошло несколько лет. Вернулся в родной поселок. Сидим за столом. Мама радостно рассказывает "новости нашего двора". Оля замуж вышла. Валерку посадили. Саня от передоза умер в больничке. Будни рабочего поселка городского типа на стыке эпох. И тут мать осеклась и погрустнела.

– Помнишь, тётю Нину?

– Ну, конечно! Как она?

– Ой, не спрашивай. Такое произошло, никому не пожелаешь.

После глубоких вздохов и рюмки чая, мама рассказала историю.

У тёти Нины был сын. Ее гордость. Парень что называется видный. Спортсмен. Десантник. И, видимо, с мамкиным характером. Я не был с ним знаком и видел лишь раз. В те годы мы были в разных возрастных категориях. Он был уже взрослым. И мама как-то упоминала, что Нина готовится стать бабушкой.

Так вот. Его убили. Убили жестоко, даже по меркам нашего криминального поселка. Кирилл возвращался с беременной женой поздно вечером. За гаражами какие-то отморозки пили пиво. Прицепились…

Этот факт, кстати, потом вызывал наибольшее удивление и негодование в пацанской среде РПГТ*. Даже у самых отмороженных в те времена было неписанное правило: не трогать пары. Если степень предъявы зашкаливала и требовала немедленной сатисфакции, парню всегда давали возможность проводить подругу домой. Мужской разговор обычно начинался со звуком захлопнувшейся за ней двери подъезда, не раньше.

А тут жена. Да еще беременная.

Чуть позже я узнал подробности от соседа. Это было громкое дело, обсуждалось оно всем миром и находило отклик в каждом сердце. Поэтому кровавую историю в деталях знал каждый житель поселка.

С начала что-то спросили (курево?). Ответ не понравился. Хотя какая разница?! Вопрос был риторический и задан с целью докопаться. Оценив ситуацию, Кирилл мягко подтолкнул жену к проему между двумя гаражами, закрыл промежуток спиной и прошептал: "Беги, когда начнется".

Он был уверен в себе, в своей силе и навыках. Поэтому не стал ждать. Напал первым, давая жене время убежать. Говорят, двоих уложил сразу, но пока разбирался с третьим, получил нож в бок от четвертого. Упал на бок. Озверевшие упыри накинулись на лежачего. Добивали ногами. Толпой. Как это могут делать только слабые духом и недалекие умом. Они были под "бычьим" кайфом, одновременно упоротыми и пьяными. Когда подобные сбиваются в стаи, их невозможно остановить. Они или убьют, или умрут. Силы были неравные, поэтому случилось первое.

Меня, как и моих рассказчиков, там не было. Но почему-то я верил, что погибал сын тёти Нины спокойно и даже с улыбкой. Ведь в арке между гаражами уже никого не было. Она успела…

Говорят, их потом поймали. Судили. Но следом уже появлялись другие. Такие же отмороженные. На улице начиналась новая эпоха. Эпоха людей без понятий и принципов, без совести и чести. Вскоре они органично вольются в малиновые ряды новых русских и начнут отжимать и крышивать зарождающийся класс коммерсов.

– Теперь Нина ходит по поселку, вся в черном, как призрак. Никого не узнает. Ни с кем не разговаривает. Траур так и не снимает. Не дай Бог, ― всхлипнула мать.

Вскоре я перевез родителей в большой город, где отучился и начал строить жизнь. Связь с родным поселком была потеряна окончательно. Однако, проезжая как-то мимо по трассе, решил завернуть, увидев указатель со знакомым с детства названием.

Припарковав машину у автовокзала, за несколько кварталов от родных домов, я прошелся по дворам и улочкам. Родными я считал два дома. Девятиэтажку, кстати первую в РПГТ*. В ней я прожил все свое детство. И пятиэтажку, куда мы переехали, когда я учился уже в старших классах. Находились они в непосредственной близости, расположившись в форме буквы "Г", почти касались друг друга углами в тесном дворе. Смена жилья не привела к замене друзей. Поэтому тот переезд мало чего изменил в моей жизни, не считая того, что у меня появилась собственная комната.

В детстве здесь пахло удивительным букетом: мокрым асфальтом, прибитой пылью, полынью, бензином и необыкновенными приключениями. Сейчас пахло мочой и гнилью. Напрасно я бродил по знакомым переулкам и дворам в надежде пробудить ностальгию. Она никак не хотела просыпаться. Разочарованный, мысленно чертыхаясь, я было уже развернулся к парковке, когда услышал знакомый голос. Два пожилых на вид мужика о чем-то спорили с торговкой возле магазина.

– Завтра занесем, бля буду, ― гундосил тот, что повыше.

– Да-да. Ты же нас знаешь, занесем. А пока возьми вот, на реализацию, ― подхватил с жаром второй и сунул какой-то пакет тетке.

Именно его голос заставил меня остановиться. Я наблюдал.

– Ладно, давай. Только в последний раз, ― прошипела женщина, быстро оглядываясь по сторонам. Небольшой сверток был мгновенно закопан в мешке с семечками. Затем она быстро отсчитала несколько купюр и сунула их заметно повеселевшим мужикам.

Трава?! Барыжат. Каждый живет, как может.

Я направился за барыгами в сторону магазина. Дождался, когда они вышли оттуда с пакетом и проводил их до знакомого двора.

– Марыч, ты?

Мой крик застал Марата врасплох. Оглянувшись и явно не признав, он припустил еще быстрее. Скрылись в подъезде…

Я еле успел остановить почти уже захлопнувшуюся дверь.

– Марыч, выходи, поброди́м-пошкоди́м, ― крикнул я в подъездную темноту. Я знал, что он не мог забыть наш детский призыв.

Отпустив дверь, я присел на лавке. Достал сигареты.

– Стрельну, если не жаль? ― Я поднял глаза. Передо мной стоял Марыч, Марат, друг детства, один из нашей банды.

Обнялись.

– А я тя не признал сразу, ― состарившееся лицо Марыча расплылось в беззубой улыбке. ― Если бы не крикнул по-нашенски, так бы и смылся…

Наркоша и сиделец в прошлом, пропойца в настоящем – прочитал я на его лице. Один из самых спортивных и симпатичных парней нашего двора превратился в развалину. А ведь раньше, когда в компании бродили-шкодили, девчонки с него глаз не сводили. Рядом с ним у таких как я шансов не было.

– Ты, я смотрю, как начальник выглядишь, ― Марат, который был младше меня на пару лет, опять показал частые щербинки между зубов.

– А где твой приятель? ― Спросил я.

– Я один был.

Я посмотрел в глаза старого товарища и понял, что только внешность изменилась. В душе это тот же самый Марыч, безбашенный пацан, которого даже фашисты бы не допытали про партизанские явки.

– Как жизнь? Как наши? ― Перевел я тему разговора.

– Живу – не тужу. А наших и не осталось вовсе. ― Марыч был явно не настроен на разговор по душам.

Помолчали. Докурив, я окинул взором двор родной хрущевки и поднялся.

– Русланчика порезали, Валерка и Нурик еще чалятся, Андрюха на северах; один я, да Расул остались в поселке. ― Прохрипел Марат.

– А остальные?

– Остальные в Николаевке** отдыхают. ― По ходу я один сумел соскочить, ― угрюмо добавил Марыч и изобразил жестом укол в вену.

Наш поселок еще с восьмидесятых удобно оказался на перекрестке наркопутей, ведущих с восточной части страны на запад. У нас был хаб, как сейчас бы сказали логисты. Перевалочная база. До нас довозили представители производителей. И разбирали посредники. Посредники, которые разводили "товар" по всей необъятной территории некогда великой страны, которая в очередной раз решила поменять вектор движения. Смена геополитических ориентиров способствовала расширению наркотрафика. Именно во время перестройки начался его расцвет, который достиг своего апогея уже на заре Новой России. Стоил ли говорить, как сильно изменило это судьбы моих земляков?!

До меня, конечно, долетали слухи про бывших друзей. Их жизни… И смерти… Но безостановочная гонка в большом городе не давала времени притормозить и задуматься, вспомнить и попереживать. Осознанно или нет, но мой мозг отказывался анализировать эту информацию, а душа не была настроена на воспоминания о людях из прошлой жизни.

И только сейчас до меня дошло, что здесь, в этом забытом всеми поселке жизнь тоже шла своим чередом. И те, кого я помнил еще детьми, давно выросли. А некоторые даже успели умереть. При этом все равно не покидало странное ощущение, когда кажется, что после отъезда мирок, окружавший тебя раньше, остался как бы замаринованным ждать твоего возвращения в неизменном виде.

– Жизнь течет, все меняется, ― Марат будто прочитал мои мысли. ― Смотри, ты тоже изменился, видимо большим начальником стал в городе.

Я больше не мог смотреть в этот щербатый рот.

– Ладно, мне пора, давай, ― пробормотал я и сделал попытку уйти, но следующие слова меня остановили.

– Помнишь тётю Нину?

Я обернулся.

– Твоя же мать вроде дружила с ней.

– Да?!

– Ее внучку убили недавно. У нас весь поселок на ушах стоял, ― Марыч угрюмо посмотрел на меня снизу вверх.

– У нее была внучка? Дурацкий вопрос. Почему-то именно это в тот момент удивило. ― Рассказывай, ― попросил я, обратно усаживаясь на лавку.

После похорон единственного сына тётя Нина, так и не прекратила траур. Кое-как доработав оставшиеся пару лет до пенсии, она всецело посвятила себя воспитанию внучки. Вдова Кирилла не возражала. Даже выйдя замуж во второй раз, она не была против тесной связи дочери с бывшей свекровью. Поэтому с детства Дарина жила на два дома. При этом бо́льшую часть времени она проводила с бабушкой.

Если бы не она, история Нины Сергеевны закончилась бы раньше.

Она, буквально, изводила себя после гибели сына. Сильно похудела, постарела. Редко выходила на улицу. Ни с кем не общалась.

Пока не выросла внучка. С начала она водила ее в детсад, потом в начальную школу. Делала с ней уроки и учила вязать. Постепенно Дарина стала самым важным, если не единственным смыслом жизни бывшей бой-бабы с телефонной станции. Никто не знает, о чем они говорили, оставаясь наедине. Какие истории рассказывала внучке бабушка. Но было понятно, что тётя Нина больше остальных повлияла на формирование характера девушки.

– Слишком правильной она была, ― сказал Марыч, прикуривая очередную сигарету из моей пачки.

Дарина хорошо училась, занималась каратэ и мечтала поступить в военное училище.

– Прикинь, девчонка хотела стать десантником, ― усмехнулся Марат, выпуская идеальное кольцо дыма, какое умеют делать только сидельцы.

После сдачи ЕГЭ, Дарина планировала подать документы в три ВУЗа, в том числе и в Рязанское училище ВДВ. А пока одиннадцатиклассницу ждал последний звонок.

– Говорят, она не хотела тусить после школьного вечера, но одноклассники потащили ее в "Русь", продолжил Марыч.

"Русь" – единственная в РПГТ гостиница, в которой находился единственный местный ресторан с одноименным названием. Здесь мало что изменилось с советских времен. В огромном неуютном зале вот уже 40 лет ели, пили и танцевали. Дискотека, проводимая до сих пор, собирала остатки поселковой молодежи.

И весь сброд…

Дарина была девушкой современной, но тусовщицей назвать ее было нельзя. Тем не менее, на дискотеке она оказалась впервые. Если бы было иначе, этот вечер мог закончиться для нее благополучно. Она бы сдала ЕГЭ, поступила в Маргеловку*** или еще куда. С ее способностями и унаследованным характером, точно добилась бы в жизни всего, чего хотела. Но внутренний стержень был слишком прямым. Она говорила, что думала и делала, что обещала.

Будь у нее бо́льший опыт нахождения в разгоряченной среде тусовочной молодежи, она бы и не придала особого значения тому, как толкнули ее подругу.

Возможно. Но не точно.

Под грохот музыки удар головой об ступеньку эстрады был совершенно не слышен. Но Дарина была рядом и сразу поняла серьезность травмы. Сначала она помогла встать однокласснице и отвела ее в туалет, а затем подошла к ее обидчикам, вернее обидчице. Размалеванная и укуренная девка даже не заметила, как бортанула широким бедром худенькую девочку.

Пытаясь перекричать грохот плохих колонок, Дарина вначале хотела просто поговорить, что-то объяснить. Но, естественно, не была услышана в прямом и переносном смысле.

Не найдя понимания, она схватила телку за руку и вывела ее в коридор, несмотря на ее сопротивление. Никто не слышал, о чем они говорили. Но пять минут спустя Дарина вернулась и, по словам очевидцев, была абсолютно спокойной. Решив видимо, что инцидент исчерпан, она вызвалась проводить пострадавшую до дома. Компания одноклассников осталась догуливать последний школьный вечер.

– Прикинь, не один олень из их пацанов не пошел с ними, ― удивился Марыч. ― А зря, эта коза знаешь, чьей подругой была? Одного из Агинских спортиков. Говорят, Дарину предупредили об этом, советовали не лезть на рожон. Этих отморозков все в поселке боялись. ― Помнишь Мезина? Который авторитета из себя корчил. Так он по сравнению с ними – девушка культурная. Эти… Они же вообще без головы, без понятий, без правил.

Агинские, агинские… Что-то знакомое.

– Мусора՛ переобутые, ― смачно сплюнул Марат. ― Эти, как его, оборотни в погонах. Ну, те, которые стариков бомбили.

И я вспомнил статью из криминальной хроники. "Арестована банда грабителей и рэкетиров. На протяжении многих лет ОПГ, состоящая из спортсменов, терроризировала жителей поселка, промышляя грабежами квартир и облагая данью коммерсантов. Организаторами и главарями банды были братья Агины, действующие сотрудники милиции".

Именно им пришла в голову нехитрая схема преступлений. Они звонили по газетным объявлениям о продаже квартир. Договаривались с хозяевами на осмотр. Приезжали на него всей бандой.

"Угрожали расправой и выносили все ценное. Особенно несговорчивых били и пытали".

На счету "агинских" были и убийства, в том числе престарелых.

– Эта шмара крашенная сразу пожаловалась своему хахалю. И тот со всей кодлой приехал "мстить за поруганную честь подруги". Так бы твой Дюма, наверное, написал, да?! ― Друг детства снова зло улыбнулся.

Поселок небольшой. Дарину быстро вычислили и поджидали возле подъезда дома. Если бы она пошла ночевать к бабушке, возможно, удалось бы избежать наихудшего. Но было уже поздно. Верно подумала, что та спит уже. Потянув за ручку обшарпанной дверной фанерки, девушка услышала сзади шорох.

– Говорят, она отбивалась так нормально и даже успели до кого-то дотянуться. Но сломали, конечно. Били, как взрослого мужика. Пока череп не раскроили. Долго лежала в крови. Дворник нашел под утро. Отошла уже по дороге в больничку. ― Закончил рассказ Марат. ― Такие вот дела на районе. Что нового в большом городе?

Я больше не мог смотреть на эту беззубую улыбку и встал со скамейки. Оставил корешу на прощание пачку сигарет и номер телефона.

Пока петлял по узким улочкам родного поселка, боялся встретить на улице тётю Нину. Даже представить не могу, как она пережила смерть внучки. Машинально сделал два лишних круга вокруг парка и незаметно оглянулся назад. Не знаю зачем… Видимо по той же причине, по которой оставил машину на людной привокзальной парковке в пяти кварталах от родного двора.

Боялся встретить одного человека. Но встретил другого.

Открывая дверь машины, я взглянул в сторону серых до боли знакомых панелек, на дальний огонек Вечного огня, на почти родную площадь двух вокзалов. В самый последний момент мое внимание привлек знакомый темный силуэт. Возле одного из междугородних автобусов было людно. Группа бабушек и тетенек с баулами штурмовала открытые двери пазика. Одна фигура явно выбивалась из общей картины посадочной суеты. Мужчина не пытался быстрее пролезть внутрь, как остальные. У него, похоже, была другая задача. Присмотревшись, я понял, какая. В общей толчее он "щипал" сумки и карманы пассажиров. Мезин?! Да, это был он. Одноклассник, мнивший себя самым крутым на районе и неоднократно достававший всех в классе своей высокомерной "крутизной", стал обычным карманником. Тут он опасливо обернулся, как будто почувствовал мой взгляд. Не увидел, конечно. Зато я заметил причину "карьерного взлета". Характерные черные круги под глазами, неестественная худоба и раскатанные до запястьев рукава плотной рубашки. Минут пять еще наблюдал, как Мезин суетился в толпе. Он терся за спинами шумных и суетливых "дачниц" и селянок. Голова его то и дело исчезала, а затем вновь появлялась среди общей низкорослой массы.