Читать книгу Ямма №5 (11) - Алина Талалаева - Страница 4

1.

Руслан

Первое, что вижу, выбравшись из машины, – это жирного грязно-рыжего кота, уныло семенящего вдоль облупленной стены гипермаркета. Далее – ряд подержанных иномарок, что ехидно ухмыляются радиаторными решётками, тем самым будто бы намекая всевозможным неудачникам на ту роскошь, какой у них никогда не будет. И наконец – самих эталонных представителей окраин Москвы: тут тебе с оплывшей мордой бухарь, шлюховатого вида мамашка с визжащим ребёнком, парочка лузгающих семечки гопников, и в довершение ко всему скрюченная старуха в замызганном пальто, волочащая неподъёмные с виду котомки. Последняя злобно косится на мир, всем своим видом напоминая о мерзкой старости, что однажды всенепременно наступит…

– Всему своё время, – сплёвываю. – Карета у меня и так будет получше этих драндулетов, а старость – до неё ж ещё жить и жить!.. – Подумав, вздыхаю: – Бля, откуда эти ебанутые мысли?

Выудив из кармана пачку сигарет и фирменную бензиновую зажигалку, гляжу на часы – шикарный Rado Hyperchrome XXL, отцовский подарок в честь окончания института, – закуриваю. Торопиться некуда, время ещё есть. Таким, как Костыль – и что за дурацкое прозвище! – ожидание даже полезно. А вот забираться на машине вглубь этого засраного района откровенно не хочется. Мало ли что – ещё знак сопрут, забавы ради шины проколют, дверь поцарапают, а то и угнать попробуют. Кто ж знает, чего от местных упырей ждать? Уверен, «мерседес» AMG SL 65 они видели только, если по телеку. Проще уж припарковаться где-нибудь в людном месте – здесь, например, – а дальше остановочку на метро и неспешно пешочком. Естественно, не привлекая к себе внимания.

Как назло, начинает накрапывать, промозглый ветер так и норовит залезть под куртку. И что я здесь вообще забыл? Как докатился до такого?! Расслаблялся бы сейчас в клубе, или дома шампанское глушил, самбуку там или текилу какую-нибудь, куражился бы с очередной грудастой цыпой, а то и на турнир в Сити заглянул…

Хотя нет! Больше никакого покера! Ведь именно из-за него я в такой передряге и оказался.

– Всему виной блядский, сука, ривер!

А в памяти так и пляшут крестовые тузы с королём на руках, да четыре карты на столе – соответственно туз и король, а ещё восьмёрка и двойка крести. Две старшие пары и флеш-дро. Самое оно принять олл-ин. Вот и принял на свою голову…

В кармане вибрирует мобильник. С надеждой гляжу на дисплей – может, папаша таки соизволил перезвонить? – но, увы, вызванивает меня Настя.

– Этой-то пизде чего надо? – нажав кнопку, улыбаюсь: – Привет, зая!

– Руслик, чё за фигня?! – возмущается Настя.

– Ну да, погода – та ещё фигня. Но я в этом не виноват.

– Да плевать на погоду! Мне тут сорока на хвосте принесла, что ты опять с той мымрой общаешься. Как её там?.. Джулия, бля! Хули этой шалаве всё неймётся-то? Чего она к тебе лезет?

«А ты что хотела, родная? – мысленно усмехаюсь я. – Или правда веришь, будто я с одной тобой зажигаю, когда вокруг столько тёлок?».

– Алле, чё молчишь-то?

Видать, разобиделась. И судя по дрожи в голосе, ей едва удаётся держать себя в руках. Того гляди сорвётся в бездну глупых придирок и примитивной ревности, что неминуемо выльется в дешёвенький скандал.

Тёлки, что с них взять!

– Э-эм… – включаю я дурака. – ты о чём вообще?

– Слышь, вот только дебилом прикидываться не надо, ладно? Ты прекрасно меня понял!

Неимоверным усилием воли унимаю рвущийся из груди смех.

– Настюш, лапа моя, – говорю я. – Ты своих сорок больше слушай, они тебе ещё не такое напоют. Кстати, это, случаем, не Светка была?

Смущённое молчание лишь подтверждает догадку. Кашлянув, снова гляжу на часы – может, не стоит так откровенно ими светить? – а после невольно улыбаюсь, вспоминая, как выглядит Джулия (в простонародье обычная Юлька) обнажённой, какая она вся мягкая и шелковистая на ощупь, и как умилительно закатывает глаза и подёргивает ногами, изображая подступающий оргазм. Множество оргазмов. Даже нет – бессчётную череду оргазмов! Больше чем уверен, что оргазма как такового она давненько уже не испытывала – и это неудивительно, с её-то жизнью! Дешёвенькая, падкая до чужих богатств потаскушка с замашками королевы. Годится такая лишь для одного.

Впрочем, Настя не лучше.

– Неважно кто это был, – меж тем огрызается Настя.

– Согласен, неважно. Но если вдруг я каким-то образом прав, то вспомни, что твоя Светка попросту сохнет по мне, а ведь я послал её далеко и надолго. Вот тебе и причина для всевозможных пакостей с её стороны.

Светку я послал лишь потому, что она упорно отказывалась давать в жопу.

– Говори нормально, ненавижу, когда ты умничаешь! – злится Настя.

Усмехаюсь: всякое предложение, в котором больше пяти слов, для тупенькой Насти означает «умничать». В принципе, это нормально, ведь она неспособна ни на что, кроме как безостановочно поглощать коктейли в элитных клубах, слоняться по бутикам, клянчить деньги у своих многочисленных любовников и регулярно раздвигать ноги. При таком раскладе особо забавным действием становится массирование её сухого и крепко стиснутого влагалища стопкой банкнот – минуту-другую подобных манипуляций, и щель её раскрывается, а смазка прям фонтанирует. Сразу понимаешь, с кем связался.

– Я о том, что твоя Светка просто-напросто ревнует, ведь я выбрал тебя, а не её, – сам не в курсе, зачем пытаюсь её успокоить. Нет бы рявкнуть, чтоб шла к такой-то матери, и дело с концом. – Потому и наговаривает. Никакой Джулии видеть не видел, и знать не знаю. Так что угомонись.

– Честно? – с надеждой спрашивает Настя.

Закатываю глаза.

– Ну а как ещё?! – Подумав, говорю: – Хотя, нет. Знаешь, вчера я закупился цветами и бутылочкой отменного французского винишка – в «RoyalWine» выбирал, – а после запрыгнул в тачку и на крыльях, блять, любви помчался к Джулии. Ночка выдалась жаркой!

Тут я слегка приврал – ночь я провёл вовсе не с Джулией. А зачем рассказываю об этом Насте? Так всё просто: тёлок порой надо вот так драконить – исключительно для того, чтоб не чувствовали себя единственными и незаменимыми, чтоб всегда помнили о здоровой конкуренции и не выделывались. В противном случае обнаглеют – запрыгнут тебе на шею, да ещё и удила в рот вставят.

– Прекрати! – сердится Настя. – Не говори так!

Не верит. В общем-то, на это я и рассчитывал. Правда, с усмешкой высказанная в лицо, всегда воспринимается как злая шутка.

– Ну, тогда и ты не выдумывай всякую чушь. – Решаю, что пошлю её, пожалуй, чуть позже – она, конечно, дура дурой, но секс с ней восхитителен. – Родная, я люблю одну тебя. Мы вместе. А другие… Пойми – они меня не интересуют. И точка!

Минет, правда, она делает просто никакущий! Да и вообще – все эти пафосные московские куры почему-то совершенно не умеют брать в рот: они либо изначально строят из себя целок, артачатся и морду воротят, либо выдают непродолжительное слюнявое действие, от которого тянет зевать.

Хоть проституток заказывай, ей-богу!

– Всё ясно?

– Угу.

Тут буквально из ниоткуда появляется шикарная блондинка. И что только она забыла в этой глухомани? Призывно стреляя глазками и оставляя за собой густой шлейф духов, блондинка чарующей каравеллой проплывает мимо. Оборачиваюсь, даже присвистываю – нужно бы подойти, познакомиться. Если удастся развести на кофе, то – увидав мою тачку, кредитки, прочее – она быстро смекнёт, что к чему. А дальше, считай, дело в шляпе. Важно лишь убедить её, что к этому занюханному району я не имею никакого отношения. Если бы не та грёбаная раздача в покере, то, наверно, я бы даже не знал, что в Москве ещё сохранились подобные захолустья…

– Честно-честно не врёшь? – вкрадчивым голосом спрашивает Настя.

– Что?.. Ах да! Конечно, зая. – Скосившись на часы, понимаю, что этот бессмысленный трёп пора заканчивать. – Слушай, давай мы чуть позже созвонимся, а? У меня тут работы невпроворот.

– Ну вот, опять ты про свою работу! – ни с того ни с сего дуется Настя. – Работа чё – важней меня?

– При чём здесь это?

– Да при том! У тебя никогда нету времени на разговор по душам! Вечно одна работа!

– Она, если что, денег приносит. Тех самых, на которые ты по клубам шляешься.

– Как-как? Шляешься? Знаешь что – ты подобное иди Джулии говори. И прочим дешёвкам, с которыми трёшься. А мне не смей! Понял, да?

Всё, предел терпения пройден.

– Лады, родная, ступай-ка уже на хуй.

Гробовая тишина, после чего Настя – показательная пай-девочка для родителей, та ещё стерва для всех остальных – разражается отборным матом.

– Чё сказал? Бля, да ты в край охуел, что ли? Ты, бля, уебок!.. Сука, ты кого на хуй послал, а? Да знаешь что…

Сбрасываю вызов. Ничего, кобыла эта никуда не денется – поорет денёк-другой и успокоится. Власть денег сильнее женщины – это я давно уже понял.

Перебежав дорогу, ныряю в метро, стою в самой гуще вонючего человеческого мяса, терпеливо жду поезда. На метро не ездил уже давно, и, если бы не проигрыш, ни за что бы ни поехал теперь – кругом грязно, смердит немытыми телами, да ещё есть риск нарваться на очередного, обвешенного взрывчаткой шахида. Лишь недавно теракт случился – две дюжины человек, как ветром сдуло, остальным руки-ноги поотрывало, в реанимации сейчас. Уж лучше в пробке музончик слушать да с водилами переругиваться. А взрывы, давка и вонь – это удел простых смертных, черни, неспособной наскрести шекелей на самую захудалую машину.

Сумку прижимаю рукой – где-то слышал, что карманники нынче натурально творят чудеса: буквально раздевают тебя до трусов, а ты и не в курсе. Да и понатыканные там сям патрули смущают. Какой от них толк? Теракт они предотвратить не сумеют, на малолеток, оптом закупающих наркоту, принципиально не обращают внимания. Дай бог, если пьяную драку пресекут – и на том спасибо.

В общем, нужно как можно скорее заканчивать это гнилое дело и возвращаться к привычной жизни – к роскоши и успеху, для которых и был рождён. Уже через пару часов смогу расслабиться, пропустить стаканчик-другой… А то и запудрю мозги какой-нибудь глупенькой овечке – из тех, кто сюсюкаться с крысоподобными собачками, питаются исключительно коктейлями да суши и неравнодушны к густой чёлке, накаченному прессу и купюрам с портретами американских президентов…

О чём-то подобном я и мечтаю, выходя из метро и поднимаясь на эскалаторе; мечтаю, шагая по залитой грязью улице где-то на задворках Москвы; мечтаю до тех пор, пока дорогу мне не преграждает здоровенный мужик с корочками лейтенанта ФСКН. Вот тут-то паника и накрывает меня – интуитивно хватаюсь за сумку, оглядываюсь по сторонам, выискивая, куда бы удрать. Вместе с тем подсчитываю свои шансы на успех, выдумываю уже, что сказать папаше, если и правда загребут. Сомнений нет, папаша отмажет – у него полно друзей в верхах. А власть и деньги, как известно, решают любые проблемы. Но… твою-то мать! Надо ж было так вляпаться! Ведь в самом неожиданном месте подловили!..

– Лейтенант Воробьёв, – представляется мужик. – Здравствуйте.

Сглатываю ком в горле.

– Здравствуйте…

– Если не сильно заняты, то уделите нам минут десять.

Лишь теперь замечаю второго мужика, который в этот самый момент настойчиво уговаривает какую-то тётку.

И тут до меня доходит, что дело обстоит совсем не так, как я себе вообразил. Этим типам от меня что-то нужно, но определённо не то, чего я боюсь. Облегчённо вздыхаю:

– Только если недолго.

Пытаюсь изобразить улыбку. Лейтенант Воробьёв устало смотрит на меня, поворачивается к напарнику и говорит:

– Васёк, я тут ещё одного выцепил. Давай-ка лови последнего, и сваливаем уже с этого блядского холода. – Вновь глядит на меня: – Идёмте.

Замызганное и с виду неприметное здание районного отдела ФСКН находится тут же через дорогу. О том, что сие безобразие является госконторой, сообщает лишь красная табличка у двери да выцветший флаг. Никогда бы не подумал, что в такой вонючей глуши может находиться нечто подобное. С другой стороны, вероятно, они просто перебрались поближе к тому контингенту, с которым работают…

Так мы проходим в небольшой холл, где слева за дверью находится камера временно задержанных, а справа, судя по всему, кабинет для опознания. Прямо же холл уводит к широкой лестнице, перегороженной турникетом и бронированной будкой с сонным охранником внутри.

– Одну минутку, – просит Воробьёв, указывая на ряд стульев у самого входа. На одном из них уже расселся какой-то дедок с кейсом в руках.

Когда Воробьёв уходит, запускаю руку в карман и нащупываю мобильник. Сначала пролистываю с десяток гневных сообщений от Насти, которая отборным матом с кучей орфографических ошибок сообщает, что я мудак, за слова свои отвечу, и что между нами всё кончено. После набираю послание Костылю – пусть знает, что я задержусь. Думаю, ничего страшного с этим ублюдком не случится – подождёт. Мне же, напротив, даже забавно от той ситуации, в которой я оказался. Расскажи кому – ни за что не поверят!

Тут с улицы возвращается так называемый Васёк. Видать, ему таки удалось уломать тётку.

– Всё? – спрашивает появившийся из кабинета Воробьёв. – Тогда зову Гаврилова. Пускай сюда топает, а то людей задерживать неохота.

Гаврилов – высокий, худощавый мужик средних лет с явной примесью армянской крови. На нём серые мятые брюки, рубашка далеко не первой свежести и дешёвенький, весь в жирных пятнах пиджак с кожаными налокотниками. Гаврилов устало спускается по центральной лестнице, пересекает турникет и подходит к Воробьёву с Васьком. Не обращая на нас внимания, минуту-другую эта троица о чём-то заговорщически шепчется, после чего они ретируются в кабинет слева. Ещё пару минут спустя оттуда выводят тощего парня в изодранных джинсах и обесцвеченном временем и бесконечными стирками свитере – лучше не придумаешь, прям классический торчок! Его отводят в кабинет справа. И уже после зовут нас.

Мы оказываемся в г-образном помещении. Слева от входной двери в ряд идут три камеры с небольшими оконцами, пластиковые стёкла которых грязно-жёлтого цвета, словно пятна никотина на пальцах заядлого курильщика. А у противоположной стены одиноко стоит громоздкий стол, за который и усаживается Гаврилов. Разложив перед собой кипу бумаг, он сразу же принимается что-то записывать.

– Граждане понятые, – говорит он, не поднимая головы, – для начала мне необходимы кой-какие сведения о вас.

Первым делом требуют документы. «Если, конечно, они у вас с собой», – уточняет Гаврилов. Дедок на пару с тёткой тут же принимаются рыться в карманах, выуживают паспорта. У меня паспорта, естественно, нет, и я лишь развожу руками. Гаврилов рассеянно кивает, неторопливо переписывает данные. После следует череда вопросов – кто где работает, номера телефонов, прочее…

Покончив с формальностями, Гаврилов велит привести задержанного. Пока за ним ходят, в камеры загоняют ещё двух не пойми откуда взявшихся мужиков. Тем временем на подследственного – долговязого сутулого доходягу лет сорока, что трясётся от страха, напяливают видавшую виды балаклаву. После он шаркает от одной камеры к другой, нехотя заглядывая в окна. Затем, остановившись у одной из камер, бормочет:

– Вот этот.

– Точно? – прикрикивает Гаврилов. – А ну, ещё раз посмотри, не вздумай чего напутать!

– Да-да, – спешит заверить Долговязый, – точно он.

Гаврилов глядит на нас, и мы поочерёдно подходим к камере. За исцарапанным стеклом смутно угадывается помещение два на два метра с вделанной в дальнюю стену лавочкой, на которой сутулится тот самый парень в изодранных джинсах и выцветшем свитере. Вот и допрыгался, дружочек. Интересно, как его повязали?

Через какое-то время этого дурачка уводят, а с Долговязого сдёргивают балаклаву. Он испуганно топчется на месте, тяжко вздыхает. Стоит у стола Гаврилова, точно провинившийся школьник перед директором.

– Да не трясись ты, – фыркает Гаврилов. – Раздражаешь, сука.

Услышав это, тётка вздрагивает – не иначе как мат оскорбляет её чувствительную натуру, вступает в конфликт с высоконравственным воспитанием. Забавно, учитывая, в каком убогом районе она живёт. Должна бы уже привыкнуть.

– Ну-с, рассказывай, – велит Гаврилов. – Всё по порядку – кто, что и как.

Долговязый мнётся, жуёт губу, а покрасневшие глаза его мечутся от одного равнодушного лица к другому. Складывается впечатление, будто всё его тело отчаянно силится выдавить из себя хоть какой-нибудь звук. Вместо этого получается лишь сопение и кряхтение, кульминацией которых является невнятное бормотание.

– Чего? Не слышу, бля! – рявкает Гаврилов. – Громче, сука! Мне тут на тебя время тратить не хочется.

– Покупал я у него, – мычит Долговязый.

– Что покупал? Когда покупал? Конкретнее, бля!

– Хмурого… Героин, то бишь.

Гаврилов что-то записывает.

– Как давно?

– Неделю назад… может, больше. Не помню.

– Не помнит он, – ворчит Гаврилов. – Мозги себе вконец уже сжёг, да? Наркот ебаный, перестрелять бы вас всех к чёртовой матери, да в общую могилу зарыть. Заодно туда и тех пидарасов сунуть, кто вам эту дрянь толкает.

На эту его реплику тётка в очередной раз вздрагивает, а дедок грустно качает головой. Долговязый же молчит, смотрит в пол.

– Сегодня что было, рассказывай.

– Позвонил… Ну, договорились встретиться… Он пришёл. А дальше… тама уже вы прибежали…

– Кто дилер знаешь?

– Не знаю, – шепчет Долговязый. – Они его просто Барыгой кличут. Самого его я ни разу не видел.

– Барыга? Это что, погоняло такое?

– Ну да…

– Опять этот злоебучий Барыга! – ругается Гаврилов. – Как же он меня заебал!

Явно не выдержав, тётка осуждающе косится на Гаврилова, но тот полностью игнорирует её взгляд. Мне же, напротив, всё это безумно интересно. Последние несколько минут и вовсе превращают без того забавную ситуацию в натуральную хохму. С трудом сдерживаю улыбку.

Гаврилов продолжает что-то записывать. Поставив точку, взглядом подзывает Воробьёва. Так начинается обыск. Из карманов Долговязого извлекают всевозможный хлам: тут тебе дешёвенькая зажигалка, ключи на проволоке, пара уже пожёванных зубочисток, кусок кожаного ремешка, и – то, чего все так ждали – небольшой свёрток фольги. Развернув последний, обнаруживают гранулированный порошок грязно-серого цвета.

Глядя на эту подозрительную субстанцию, мне остаётся лишь нахмуриться и покачать головой – вот как можно подобное дерьмо себе в вены прыскать?

– Как видите, в карманах задержанного обнаружено следующее… – Гаврилов методично перечисляет найденные предметы, поочерёдно занося их в протокол. При этом особое внимание, конечно же, уделяется гадости в фольге. Дрянь эту рассматривают со всех сторон, осторожно, словно она кусачая, ворошат шариковой ручкой, вздыхают над ней и ворчат, морщатся, после чего убирают в конверт для улик и опечатывают.

Перепуганному Долговязому заламывают руки, уводят прочь. Гаврилов же хранит гробовое молчание, пока мы читаем розданные листовки. Записано всё бугристым и малопонятным почерком, и на ум лезут мысли о том, что Гаврилов явно ошибся с профессией – ему бы врачом идти, ведь у этих, как известно, самые непонятные почерка. Поставив в указанных местах подпись, я, таки не сдержавшись, спрашиваю:

– Значит, тот парень, ну-у… – киваю на дверь камеры, – неглавный дилер?

Гаврилов пристально глядит на меня – так, что я даже начинаю слегка нервничать, – после качает головой:

– Какой, к чёрту, из него дилер?! Обычный бегунок, шестёрка. Таких по району, как грязи.

– А дилер – это тот, кого зовут Барыгой?

Гаврилов вновь глядит на меня.

– Вроде как. Мы этого уёбка который год сцапать пытаемся. И всё мимо. Уж больно он, сука, изворотливый. А вместе с тем, насколько знаю, ни одно здешнее преступление без него не обходится. Так или иначе, но хмырь этот всюду замешан… – На этом он резко замолкает – видимо, понял, что сболтнул лишнего, – и на его лице ни с того ни с сего проступают глубокие морщины, в серых глазах густятся тени многолетней усталости. – Ладно, граждане понятые, благодарю за содействие. Можете идти.

«Какая, всё ж, неблагодарная работа, – размышляю я, покидая здание районного отдела ФСКН. – И как только люди соглашаются на подобное? Условия никакие, денег наверняка платят копейки. И при этом каждый день смотри на отбросы общества. Ну уж нет! Это какой-то мазохизм уже! Можно ведь и получше работёнку подыскать, благо Москва город больших денег и хороших возможностей… Именно – больших денег и хороших возможностей…». Так невольно я возвращаюсь к собственным проблемам – к тому грёбаному проигрышу, что перевернул всё вверх дном. Сраные две пары, флеш-дро и мерзостная ухмылка на лице Гаджи, когда он выставлял мне олл-ин. Ставки были высоки – и это понятно, иначе бы попросту не пустили в тот закрытый покерный клуб. Но я личность азартная, да и хорошая комбинация в игре один на один – тот ещё успех. Предвидеть, что у него сет восьмёрок было несложно – куда сложней сбросить две топ-пары и вероятный флеш. Аутов там жопой жуй! Вот и доигрался. На ривере флеш не закрылся, и я вдруг оказался должен крупную сумму человеку, которому лучше не быть ничего должным.

Поначалу я, конечно, попробовал вывести деньги из фирмы, где работаю. Но директор быстро смекнул, что к чему. С трудом удалось избежать скандала. Потом несколько раз звонил папаше, выдумывал всевозможную слезливую чушь, намекая, что неплохо бы мне съездить на отдых, подлечить расшатанные нервишки. Но этот мудак и слышать ничего не желает! Как вариант было продать машину – идея, которую я с ходу отмёл. Не для того я приобрёл такую модель, чтобы просрать её в картишки. В общем, так и оказался там, где оказался.

«Сделаешь для меня кое-что», – сказал Гаджи, – «прощу часть долга». Поручение совсем плёвое – просто-напросто доставить в целости и сохранности один свёрток в не самый благополучный район, передать на руки конкретному человеку, и – всё, свободен!

Именно поэтому в одном из загаженных дворов я ныряю в стылую подъездную темноту, поднимаюсь на пятый этаж и стучусь в дверь, из-за которой раскатистыми басами грохочет музыка. Со скрежетом щёлкает замок, и в пыльном сумраке возникает прыщавая серого цвета физиономия; воспалённые полубезумные глазки буквально впиваются в меня.

– Чё надо?

– Как понимаю, ты Костыль. Я от Гаджи.

Физиономия расплывается в глумливой беззубой улыбке.

– А-а, тебя-то мы и ждали. Заскакивай.

Шагнув в затхлую прихожую, морщусь от невероятной вони, по сравнению с которой подъездная вонь кажется сущей ерундой.

– Стой здесь, – бросает Костыль и уходит в комнату.

Через минуту оттуда появляется жирный лоснящийся мужик в замусоленном трико. Включив свет, он окидывает меня оценивающим взглядом, кивает собственным мыслям. Обернувшись, велит Костылю убавить музыку, вновь смотрит на меня.

– От Гаджи, верно?

– Ага.

– Доставай, что принёс.

Я расстёгиваю молнию на сумке и с самого дна выуживаю запрятанный там увесистый свёрток.

– Отлично, – произносит мужик, после чего кричит в комнату: – Э, Костян! Пиздуй сюда, товар проверить надо.

Пока Костыль возится со свёртком, мужик изучает меня пристальным взглядом.

– Знаешь, что в свёртке?

– Догадываюсь.

– Понятно. А что насчёт следующего?

Я пожимаю плечами.

– Про следующий мне ничего не известно.

Тот лишь усмехается.

– Значит, скоро сообщат.

– В смысле?

– А в том, друг мой, что мы теперь с тобой частенько видеться будем. Так что адрес, надеюсь, запомнил?

Его слова мне совсем не нравятся.

– Постой, – говорю я, – изначально речь шла лишь об одной… ну… услуге. На большее я не подписывался.

– Это пока, – сообщает мужик. – Ты ведь Гаджи денег торчишь, верно? А Гаджи – мой хороший приятель, у нас с ним общие дела. Так что теперь и с тобой у нас тоже общие дела.

– Не, ребят, меня такое не устраивает.

Мужик осуждающе качает головой, косится на подошедшего Костыля.

– А тебя, дружочек, никто и не спрашивает. Ты уже встрял по полной, так что лучше не ерепенься.

– Погодите…

Костыль делает шаг в мою сторону, рявкает:

– Ебальник прикрыл, да! Ща старший говорит, а ты, хуепутало, слушаешь.

Он несильно хлопает меня по щеке, я же старательно пытаюсь сообразить, как мне удрать из этого проклятого места.

– О-па! – вскрикивает Костыль, хватая меня за руку. – Глянь-ка, какие зачётные котлы! Небось бабок стоят, да?

– Нет… обычные…

– Да ну на хуй! – фыркает Костыль. – Мажоры вроде тебя обычных не носят.

Я пытаюсь высвободиться из его хватки, на что Костыль сильнее дёргает меня за руку, щупает грязными пальцами часы.

– Это моё, – говорю я, слыша предательскую дрожь в голосе.

– Было ваше, стало наше, – хохочет Костыль, забирая часы.

В панике я пытаюсь сообразить, как поступить дальше. Костыль с меня ростом, тощий, сутулый, к тому же ещё и пьяный. Больше чем уверен, что в тренажёре он ни разу не был. Я же, напротив, трижды в неделю занимаюсь с личным тренером. Плюс бассейн. Если ввязаться в драку, то у меня хорошие шансы уложить Костыля, но… Что-то меня останавливает. Я гляжу на этого отморозка и понимаю, что он далеко не так прост, как кажется. А вдруг нож выхватит? Или ещё что-нибудь в том же духе? В голове же и вовсе витают крайне неприятные ассоциации: если я – эталонная выставочная порода, то Костыль – классическая бойцовская дворняга с нехилым опытом. Мне стыдно от таких сравнений, и страшно. И всё, на что я в итоге способен, так это лишь жалобно попросить:

– Отдай. Мне их… покойный отец подарил… Это память о нём!

– Память у тебя в башке, чушкан, – отмахивается Костыль. – Так что хорош скулить.

Я перевожу взгляд на жирного – мысленно умоляю его вмешаться. Но он лишь равнодушно зевает, после говорит:

– Короче, тебе ещё позвонят. Поэтому мобильник не отключай, всегда будь на связи.

– И щухер разводить не советую, – вставляет Костыль, любуясь моими часами. – Мы таких богатеньких сучат, в два счёта на чистую воду выводим. Даже не рыпайся!

Сердце бешено колотится, а спина вся сырая от пота – вот так встрял! И как теперь быть? Чёрт с ними, с часами, куда важнее – как соскочить с крючка? Первая мысль – свалить из города. Но может, зря я так трясусь? Чего мне сделают эти бомжующие наркоманы? Оскорбили, ограбили. Неприятно, конечно, но… Гораздо большие опасения вызывает Гаджи. Эта его просьба – в жизни не поверю, что у него не сыщется человека, способного доставить «товар» по нужному адресу! А значит, тут что-то другое… Но что? В любом случае связываться с Гаджи себе дороже.

А где-то на задворках сознания и вовсе теплится мысль, что, быть может, эти двое меня с кем-то спутали? Может, всё это просто недоразумение?

В это время жирный забирает у Костыля часы, вертит их в руке.

– Обычные, говоришь?

Внимательно смотрю на него.

– Ну, да.

– Значит, не особо дорогие?

Киваю.

– Ой пиздишь, дружочек, – усмехается он, подходя ко мне. – Я хоть и из простых, но марку Rado знаю. Такие часики не бывают дешёвыми.

Молчу. Он же, швырнув часы обратно Костылю, продолжает:

– Мы, если что, не какие-то там кидалы, но ты сейчас пропизделся. За свой косяк часов и лишился. – Слегка подавшись вперёд, обдаёт меня жуткой вонью гнилых зубов. – Никогда больше не смей мне пиздеть. Всё понял?

– Д-да…

– А теперь давай топай уже, – велит он. – Насчёт следующей партии тебе сообщат. Пока что свободен.

Последний раз глянув на Костыля, разворачиваюсь и тянусь к дверной ручке. Внезапно меня вновь окликают.

– Что?

– Ты это… В курсе, кто я такой?

– Нет, – признаюсь я.

– В общем, звать меня просто – Барыга. Если на районе к тебе вдруг кто подвалит, или проблемы какие возникнут – так и говори, что работаешь на меня.

– Понятно, – киваю я и, словно оглушённый, выхожу в подъезд.

Так, в состоянии прострации, я спускаюсь по обшарпанным ступеням…

В прострации выхожу на улицу, где уже вовсю льёт дождь…

В прострации шагаю по дороге, не обращая внимания на проносящиеся мимо машины, и на липкую грязь, в которой вязнут мои итальянские ботинки…

В прострации добираюсь до станции метро и бессмысленно смотрю на какого-то провонявшего кошачьей ссаниной дедка, который убеждённо мне о чём-то вещает…

Костяшками пальцев по двери – тук-тук-тук – замирает, прислушивается. Бытовая тишина вязнет в ушах… Но, если постараться, можно различить, как где-то за стенкой бормочет телевизор, пожирая чьё-то сознание. Этакая ловушка – попытка скрестить обывателя с диваном, растоптав разум несчастного калейдоскопом глупых картинок и потоком бессмысленных слов. Не иначе как занятный социальный эксперимент над тщедушным населением… Таинственное копошение… Жернова челюстей перемалывают пищу, протяжно урчит в животах… И в голове невнятные мысли, мысли, мысли… А за дверью неспешное шарканье тапок по дорогому паркету, секундой позже равнодушное:

– Кто?

– Я, – отвечает Алёна.

Щелчок замка, едва уловимый скрип дверных петель. Толстая гладковыбритая физиономия с обвислыми розовыми щеками и беспощадными свиными глазками возникает в образовавшемся проёме.

– Ну, проходи. – Игорь расплывается в глумливой улыбке, обнажая кривые жёлтые зубы; пропускает Алёну внутрь. – Быстро же ты. Признаться, чуть позже тебя ждал.

– А что такое? – встревоженно моргает Алёна. – Тут ещё кто-то есть?

– Если бы здесь кто-то был, я б тебя, шалаву тупорылую, пинком из подъезда вышиб. Думаешь, стану друзьям всяких прошмандовок показывать? Не-е, Дырень, эта квартирка у меня исключительно для удовольствий.

– А жена? – Алёна слишком поздно понимает, какую глупость совершила: ни в коем случае нельзя расспрашивать клиента о семье – это табу!

Игорь мрачно глядит на Алёну, пожимает плечами:

– А что жена? И вообще, какое тебе дело до моей жены, а? Тебя это ебать не должно, ясно?

– Да, – быстро говорит Алёна. – Извини.

– У нас с женой, если что, приличная, блять, семья! – рявкает Игорь. Затем уже спокойнее: – Короче, съебалась она.

– Понятно…

Игорь громко рыгает, чешет безразмерное брюхо.

– Да и похуй как-то, – фыркает, уставившись на себя в зеркало. – Машину взяла, кредитку выскулила. Шоппинг-шмоппинг-прошмандоппинг. А может, и к любовничку отправилась, пипиську его пососёт, сиськами потрясёт, высохшую дырку свою разомнёт хотя бы… Впрочем, нет. Она ж, бля, не такая! Правильная, сука, предсказуемая донельзя, скучная, как ёбаный в рот! Вдобавок ко всему ещё и жиром заросла. В любом случае вернётся нескоро. Так что можно не дёргаться.

– Сегодня как обычно?

– Ну да… – Он зевает.

А тем временем зависть Алёны пялится в направлении просторной гостиной, голодно облизывается и, крадучись, пробирается туда. Шикарная квартира, даже несмотря на общую безвкусицу интерьера. Трёхкомнатная, с настоящим евроремонтом, битком набитая дорогущей техникой и мебелью под заказ. А на стенах японские мечи ручной работы, пороховые ружья, луки и стрелы. Зависть касается их, сглатывает слюну негодования. В углу – живая пальма в глиняном горшке; итальянская люстра под потолком томно разбрызгивает свет, будто шампанское. Пузырьки состоятельности золотистыми бликами скользят вдоль стен. И от спазма ненависти трудно дышать… А ведь это даже не единственная квартира Игоря. Есть и другие! Вот он – шик. Так выглядит успех человеческой жизни, измеряющийся отнюдь не накопленной мудростью или совершёнными подвигами, но месячным заработком. Классовость во плоти.

Алёна поджимает губы: сколь велика разница между этими апартаментами и той занюханной каморкой, куда ей предстоит вернуться.

– Пожалуй, на пару часиков… – бормочет Игорь, закуривая сигарету. – Да, точно! На два часа тебя Дырень покупаю. А отработаешь, как положено, так ещё и подарок получишь.

От нетерпения он даже причмокивает, уходит на кухню.

– Подарок? – удивляется Алёна. Она окидывает придирчивым взглядом своё отражение в зеркале – действие сугубо рефлекторное, – идёт следом за Игорем.

– Всему своё время, – отмахивается тот, наливая себе виски. Ей никогда не предлагает, и Алёна с этим уже смирилась. В принципе, у неё и выбора-то нет. Она же здесь никто – раб, мясо, игрушка-попрыгушка…

Пока Игорь жадно пьёт, она мнётся посреди кухни, не зная, куда себя деть. Пятый раз уже у него дома, но так и не освоилась, не приспособилась, не поняла, какая линия поведения наиболее верная. Никогда не угадаешь, чего от Игоря ждать. С виду так вполне безобидный – толстый, румяный, улыбчивый… Напыщенный и самодовольный Бизнесмен – слово исключительно с большой буквы. Но в тихом омуте те ещё черти водятся – как дело до секса доходит, так у человека крышу рвёт напрочь.

Напрочь!

– Ела сегодня?

– Ага.

– Хорошо, – кивает Игорь. – В принципе, план работы ты знаешь, не впервой. Так что… приступим?

– Я… я пока не хочу, – робко признаётся Алёна.

Сощурившись, Игорь шмякает стаканом о стол, быстро подходит к ней и цепкими пальцами хватает за подбородок.

– А я, блять, не спрашиваю, хочешь ты или нет, – шипит он, и Алёна чувствует его приторно-горьковатое дыхание. – Важно лишь то, чего хочу я! А хочу я – увидеть, как ты будешь делать это! Прямо здесь, посреди кухни. Поняла меня, а? Бля, пизда с ушами, отвечай, когда к тебе клиент обращается! Всё просто: я плачу зелёными купюрами – ты срёшь! Срёшь на меня, на пол… размазываешь всё это. А позже я буду пробовать на вкус. Ясно?

– Да, – тихо произносит Алёна.

– Хорошо.

Он не сильно бьёт кулаком ей в живот. Алёна жадно глотает воздух, испуганно косится на Игоря.

– Стимуляция кишечника, – хохочет тот. – Так уж и быть, сотню сверху накину.

И она подчиняется, потому что не каждая студентка с факультета социологии может заработать стодолларовую купюру за небольшой тычок под дых. В этом плане Игорь само совершенство: жадность ему несвойственна.

– Ну, давай уже, действуй, – приказывает он, вольготно развалившись на стуле. – Мы ж, бля, не на тусовке девственников, верно? Так что показное ломанье и праздные разговоры отложим на другой раз. Давай же! Гоп-гоп, Дырень! Папочка жаждет увидеть немножко жидкого кала.

«Чёртов копрофаг!» – сердится Алёна, быстро снимая платье, затем колготки и нижнее бельё.

Игорь наблюдает, нетерпеливо почёсываясь в паху. На лоснящемся лице алчущая улыбка, глаза блестят, а позабытая сигарета тлеет в пепельнице.

– Где? – спрашивает Алёна.

– Да прямо тут давай, на пол.

Игорь в предвкушении облизывает губы, запускает руку в штаны и начинает мастурбировать.

Алёна тужится, но ничего не происходит, лишь немного воздуха вырывается у неё из ануса.

– О-о-о! – сглатывает слюну Игорь. – Чувствую аромат!

Алёна закрывает глаза. Деньги ей очень нужны, и лишь таким способом можно развести этого извращенца на щедрую оплату. Изначально в той жеманной, отчаянно цеплявшейся за нравственность молодости всё было как-то иначе. Алёна краснела, смущалась, не могла даже вообразить, что в итоге всё обернётся именно так. Девчонка-недотрога, пережившая групповое изнасилование и превратившаяся в шмару экстра-класса, в «дырень» с огромным списком предоставляемых услуг. Вот так студенточка! Нехилый скачок от ужимок и невинных прогулок под ручку с так называемым возлюбленным до всевозможных занюханных притонов и хат, где потная солдатня ёрзала на ней, изливая свой жизненный сок ей на живот и на лицо, за что позже оставляла мятые тысячерублёвые бумажки. Теперь вот и до нынешнего её положения и заработка. Норма, о которой принято говорить шёпотом. Сторона, куда стараются не смотреть, убеждая себя, что сие есть удел падших. Правда, почему-то называемая мрачной действительностью.

И тем не менее самый распространённый «социальный лифт» практически идентичен тому, чем Алёна занимается в данный момент.

Кажется, получается…

– Да-да! Умница! – радостно хихикает Игорь. – Вижу, вижу! Бля, как же оно восхитительно!.. Вот она – истинная антикультура… проявление столь обхаиваемой человеческой природы… не грубый животный инстинкт, но натуральное воплощение разумности!.. Жажда запретных удовольствий, доведённая до пика аморальности, обращённая в искусство!.. Лишь преступив эту черту – совершив, казалось бы, немыслимое! – можно ощутить вкус к жизни, вырваться из цепей догм и условностей, стать по-настоящему свободным!.. Именно здесь, а не в той унылой бессмысленности, о которой так любит распинаться моя ебанутая дура-жена. Семейные ценности, верность, любовь… – ну его на хуй! И ведь мерзкая жирная свинья эта даже не поймёт меня, вздумай я ей что-то подобное рассказать. Она ничего не поймёт, потому что мозги её вконец засраны Богом, фэншуем и дутой моралью; потому что тупая, как пробка! Да и куда ей с её Аюрведой понять, что лишь в подобном акте – в примирении со своими тайными желаниями, причащении собственному «я»! – можно обнаружить уверенную отмашку клишированному прекрасному, смелое противопоставление всему тому, о чём веками бухтит никчёмная толпа! Только так постигается красота подлинная, так обретается независимость! Воистину учение для избранных!..

Тем времени кухня наполняется характерным запахом. Говно с хлюпаньем падает на паркет…

«Просто деньги, просто деньги…», – пытается отвлечься Алёна, чувствуя, как начинают затекать ноги. И хоть бы он не заставил её валяться в этом. Пусть сам всё сожрёт, как сделал в прошлый раз, и отстанет уже…

– Прелесть, – мурлычет Игорь, поднимаясь со стула и усиленно мастурбируя. – Такой бесценный опыт!

Полностью опорожнив кишечник, Алёна выжидающе смотрит на Игоря.

– Ложись! – срывается тот на крик. – Отсосёшь, пока я… я… буду вкушать всё это…

Алёна подчиняется. Лёжа на холодном полу, она методично обрабатывает губами и языком головку его неестественно короткого и невероятно толстого члена, отрешённо прислушиваясь к тому, как омерзительно чавкает Игорь…

– На, держи, – говорит он чуть позже, вернувшись после душа. Весь такой чистенький, румяненький, шампунем благоухает. И не скажешь, что двадцатью минутами ранее давился чужим дерьмом, вылизывал Алёне зад (отчего она даже слегка завелась), а после ещё и сидел на балконе с перепачканным лицом, курил, манерно поднося сигарету к губам, и пафосно рассуждал о сути вещей. Тютчева цитировал:

«Там, где с землёю обгорелой

Слился, как дым, небесный свод, —

Там в беззаботности весёлой

Безумье жалкое живёт.

Под раскалёнными лучами,

Зарывшись в пламенных песках,

Оно стеклянными очами

Чего-то ищет в облаках…»

Философ, мать его!

– Ну, чё зависла? Бери!

Алёна непонимающе разглядывает толстую книгу в красном кожаном переплёте.

– Что это?

– Обещанный подарок.

Она осторожно касается страниц, жадно выхватывает глазами строчки – то, что она так долго искала, манифест великого человека. Ещё и издание какое красивое.

– Спасибо, – бормочет Алёна. – А как ты нашёл?

– Да хуйня! – отмахивается Игорь. – Было б чего искать. Тоже мне библиографическая, блять, редкость. – Сделав паузу, кивает на книгу: – Вот ответь, на кой тебе этот ёбнутый фашик?

«Сам ты ёбнутый», – зло думает Алёна. Вслух же произносит:

– Да так, интересно…

– Ага, пиздец, как интересно! – усмехается Игорь. – Не, Дырень, чушь ты какую-то порешь. Читай лучше нормальные книги.

Алёна с вызовом глядит на Игоря.

– И что, по-твоему, это за книги такие?

– Те, что в жизни помогут, – пожимает плечами Игорь. – Уоррена Баффетта, например, или Роберта Киосаки. Джорджа Сороса. А ещё Наполеона Хилла посмотри – тоже умные вещи писал.

– Впервые слышу.

– Оно и видно. Вот поэтому ты – безмозглая Дырень, а я – Игорь Павлович, богатый и уважаемый человек с прекрасной репутацией; человек, который провёл своё детство на улицах, поднялся с самых низов и у которого теперь всё хорошо.

Алёна понимает, что спорить бессмысленно, молча отводит взгляд. Игорь же роется в карманах, вынимает кошелёк и методично отсчитывает купюры.

– Молодец, не подвела сегодня. Это… на неделе, думаю, ещё разок звякну. Там по обстоятельствам. И подготовься: хочу попробовать одну штуку… Короче, я кончу тебе в жопу, а ты потом высрешь мне это в рот…

Тут начинает вибрировать мобильник, Игорь смотрит на дисплей, кривится:

– Сынуля, бля, заебал уже. Звонит и звонит, денег клянчит. Девушка ему, видите ли, сердце разбила. В Америку ему, видите ли, сгонять надо. – Предварительно сбросив вызов, кричит в телефон: – А на хуй прогуляться не желаешь, а, выблядок?!

Алёна же тем временем быстро прячет заработок, через пару минут уже спускается на лифте в промозглый октябрьский вечер…

Получасом позже, выходя из автобуса, она смотрит в алюминиевого цвета небо – дождь, благо, закончился – и роется в сумке, выискивая пачку сигарет. У остановки местная гопота с бутылками пива в руках и гнусавыми улыбками на опухших физиономиях принимается вслух обсуждать её внешность.

– А ничё такая соска!

– Ва-аще нормуль!

– Я б такую пожамкал… Э-э, девушка! А вы это… познакомиться с нормальными пацанами не желаете?

Громко ржут, глядя то на неё, то друг на друга.

«Тоже мне нормальные пацаны выискались, – злобно думает Алёна. – С гексогеном бы вас познакомить. Да и вообще пора восстановить концлагеря, чтоб истреблять таких вот унтерменшей. Ведь только для опытов и годитесь!».

Наконец-то обнаружив заветную пачку, она пытается закурить, но резкий порыв ветра задувает огонёк.

– Да не ломайтесь, девушка!

– Круче нас всё равно не сыщете!

– И это… наш Славик, если чё, тот ещё ёбарь! Тёлки под ним аж визжат! Ну а если вдруг мало будет, то мы это… все сразу можем… Э-э! Подруга, ты куда?!

Алёна быстро шагает прочь. Самая окраина города, район – огромная помойка, истинное кладбище человеческой культуры. Безнадёга, всем своим существом жаждущая скорейшей тотальной аннигиляции! Если у города есть отстойник, то это именно здесь…

Холодно и мерзко.

Мобильник пока что молчит, возможно, вызовов сегодня уже не будет. А вот нежданный подарок греет душу. Прийти домой, принять ванну, тщательно отмывшись от Игоря, а уже после заварить себе чаю – лучше белого, со вкусом малины – и если никто больше не позвонит, усесться в кресло и читать, читать, читать… Постигать учение величайшего человека XX-го века, истинного гения, совершившего невозможное.

Отойдя на приличное расстояние от остановки, снова пытается закурить. В этот раз успешно. Дым жжёт лёгкие, режет глаза. Но… вместе с тем это приятный дым. Нужный! Кислород её пока ещё бесполезной жизни. Зато когда-нибудь…

Когда-нибудь…

Вот и дом: изгрызенная временем пятиэтажка. Но квартиры поднаём здесь гораздо дешевле, чем возле университета. Приходится мириться, ведь даже с учётом таких щедрых клиентов, как Игорь, денег всё равно не хватает.

Как назло, на лавочке у подъезда вольготно развалился психованный сосед Колян. На нём резиновые армейские тапки, драные спортивные штаны фирмы Adibas и неидентифицируемая замусоленная футболка – и плевать он хотел на дождь и холод. Сидит, мудак, лыбится по сторонам, жвачку жуёт…