Читать книгу Девушка на остановке. Рассказы - Алиса Бизяева - Страница 2

Звездный дождь

Сегодня ночью мы договорились не спать, а идти собирать звезды. Чтобы не уснуть, сели у камина и смотрели, как искры летят вверх, под крышу. Вышли на улицу убедиться, что все они через дымоход попадают на небо и потом проливаются на землю метеоритным дождем.

Звезды падали одна за другой. Мы устроились в саду и искали огоньки в траве. Я собирала их на прозрачную нитку, чтобы сплести искрящийся поясок. Нитка получилась такой длины, что я обернула ее вокруг своей талии двенадцать раз.

Море было неспокойное. Волны скручивались и несли к нам новые звезды – осколки зеркала. Хорошо купаться ночью, когда никого нет на пляже, когда вода прохладная, как молочный коктейль, который колкими льдинками пощипывает язык. Я взяла только самое необходимое: книги, коврик для медитации, коллекцию камешков и растений из разных мест, карманный словарик, сухие краски и универсальную доску для игр.

Рука об руку мы шли по морю, ты – немного впереди, оставляя за собой на воде блестящий след, который смывала оперенная волна, я позади – и след, оставляемый мной, видели только одинокие медузы. Мы шли навстречу луне по огненной дороге, чтобы не заблудиться. Окажется ли луна у нас за спиной, когда мы зайдем за линию горизонта на ту сторону Земли. Мы минули короткую косу, еще несколько шагов, и можно нырять. Вода, густая, как кисель, светилась, и каждое движение разлеталось во все стороны звонкими сверкающими жемчужинами. Руки – будто в брильянтовых перчатках по самый локоть, на шее – ожерелье из драгоценных камней, каждую минуту меняющее узор.

Я улыбалась, а ты в ответ смотрел печально и внимательно, будто хотел разгадать меня. Казалось, так можно плыть целую вечность, не обращая внимания на то, что ноги постепенно замерзали. Я знала: когда начну уставать, смогу ухватиться за твою теплую шею и плыть дальше. Скоро мы увидели противоположный берег.

Это был безлюдный пляж. Вечер гнал сюда прохладное дыхание, перекатывая лепестки уснувшего тумана. Мы вышли из воды. Твои следы на мокром песке напоминали китайские иероглифы. Чтобы скорей обсохнуть, мы развели огонь из щепочек, сухих листьев и покинутых птичьих гнезд.

Кто-то заметил дым от нашего костра, голоса приближались. Не хотелось оставлять наш уютный очаг, но это был самый простой выход избежать неприятностей – это могли быть пограничники, которые станут интересоваться нашими документами. Пришлось переждать под водой. Когда на пляже появились люди, мы опустились на дно и стали смотреть оттуда сквозь воду на небо. Над нами проплыли юная камбала с глазами по разные стороны тела, маленькая рыбка-игла, несколько разноцветных медуз. Наконец стало темнеть и на небе показались первые звезды. Когда Млечный Путь стал хорошо заметен, мы осторожно поднялись на поверхность и увидели за собой яркую луну. Наш костер догорал, несколько светящихся угольков остались напоминанием о том, что в последнюю летнюю ночь мы ходим собирать звезды в наш яблоневый сад.

Город К

Мы шли старинной улицей города К, облюбованной туристами, и все глазели на нас. Наверное, мы были симпатичной парой. С трудом прокладывали себе путь среди этой путаницы людей и авто. Торговец цветами нес в свою лавочку на другой стороне дороги охапку цветов и так спешил, что наступил мне на ногу. Мы решили отойти подальше от центра и наткнулись на зоопарк. Прикинув, как будем преодолевать высоченный забор из металлической сетки, мы решили сначала отдохнуть и немного перекусить. Сели на траву, прислонившись к большой катушке стога. Мы могли перелететь через этот забор, но не хотели привлекать к себе внимание, и решили перелезть. Ты помог мне спуститься вниз на той стороне забора, но я все равно зацепилась за острую сетку и слегка поранила ладонь. Ты лизнул царапину на моей руке и принес откуда-то лист подорожника.

Мы разговаривали с животными и кормили их свежей капустой, которую прихватили с собой, чтобы съесть на ужин. Протиснувшись сквозь нехитрые ограждения, мы подошли поближе – шепнули какую-то ерунду обезьяне, погладили по сумке маму-кенгуру. Мы гонялись за поржавевшими к зиме лисами, состязались в беге со страусами, катались на спинах зебр, цепляясь за белые полоски. Мы наблюдали за напыщенными павлинами, приманивали и гладили хищников, заметили семейство зубров, но не стали приближаться, потому что совсем недавно они родили зубренка и были враждебны ко всем подряд.

Нам было трудно смотреть на птиц – многие из них не могли летать. Мне пришлось раздать им часть своей коллекции камней, которую я собирала по всему миру. Птицы, которым посчастливилось найти камень со своей родины, проглотили этот ценный подарок и сохранили навсегда в своем зобу. Мы видели крокодилов, бегемотов, всевозможных грызунов. Только лошадей нигде не было. Ты нахмурился, твои глаза, всегда отражавшие яркий свет, потемнели, как будто кто-то задул их, как свечку. Шутливая драка маленьких медвежат ненадолго развеселила тебя. Их родители весело болтали с нами и рассказали, что это их первое потомство. Заимев деток, они почувствовали себя в этом чужом городе как дома.

Что-то необычное витало в воздухе. Видимо, не случайно луна привела нас в этот город. Ты сидел передо мной и смотрел, как приближается закат. Я хотела сделать все как можно быстрей, пока было достаточно света. Импрессионисты всегда охотились на пограничные состояния, и только теперь я почувствовала, как это трудно – поймать твою едва заметную улыбку и глубокий взгляд, в котором отражается желтое солнце, постепенно уходящее на другую сторону Земли, оставляя свой теплый след на крышах исчезающего города.

Маленькая кисть была сделана из моих волос, а большая – из твоих. Краски для рисунков я собирала в самых удивительных местах: фарфоровая голубизна Черного моря, серо-розовая галька – Азовского, томатно-апельсиновый сок Мексики, темные пузырьки пива Гиннес, прозрачное чешское стекло, черный дождь Лондона, безупречно белый мрамор Барселоны. Краски сохраняли дыхание и дух тех мест, откуда их привезли, а потому и в рисунках сливались горячие испанские ритмы, ирландское народное веселье, шум моря, праздничность Рио, английская суровость, чешская скромность – яркие радужные переливы всех частей света.

Для портрета я выбрала теплые оттенки: оливковые холмы Хорватии, охристую сухую листву Карпат, нежно-салатовое первое цветение крымских плато, светло-серую дымку Свитязи для твоих глаз. В соленой воде залива эти краски делались еще более выразительными и легко ложились на ткань повествования. И вот, посреди вдоха и выдоха, между открытыми и закрытыми глазами, на самой границе дружбы и любви появилось твое лицо, похожее на символ бесконечных превращений инь в ян.

Полеты и сны

Мы поставили палатку на песке у моря. Наутро она была наполовину заполнена водой. Мы не сразу это заметили – так устали, что не могли проснуться. Смотрели один сон на двоих, с разных сторон: кто-то сначала, а кто-то – с конца. Встретились на середине и только тогда проснулись.

Мы лежали, качаясь на поверхности соленой воды, и припоминали этот странный сон. Хозяева особняка, под которым мы заночевали, заметили палатку, спустились на пляж и пригласили нас к себе. Завтрак на открытой террасе с видом на море получился очень вдохновенным. Уже была осень, но этот день напоминал о лете. Морская вода цвета мятного чая накатывала на берег, запах соленой свежести пронизывал хрустальный воздух, залитые солнцем облака медленно тянулись одно за другим.

Люди, которые живут у моря – очень счастливые. Киран и Лорна рассказали нам свои сны. И он, и она летали этой ночью. Лорна летела, словно плыла по воде, ощущая напряжение в мышцах. Она отталкивалась от песка и поднималась выше и выше, с трудом преодолевая земное притяжение. Киран летел, как будто падал в бездонный колодец. Во время этого полета он ощущал легкость, словно покидал свое тело. Оба припоминали, что ощущение полета было очень сильным и реалистичным: во сне они были уверены, что могут повторить это наяву. «Так и случится когда-нибудь, – подумала я про себя. – Нужно только очень бережно хранить воспоминания о полетах». А ты лишь улыбался – мечта научиться летать была тебе незнакома.

У Кирана была небольшая книжная лавочка в старом городе, где он торговал подержанными и редкими изданиями. Он читал все книги, которые продавал сам, и знал о них много интересного. Я выбрала себе энциклопедию лошадей. А ты купил альбом с репродукциями художников, рисующих небо. Мы оставили Кирану список книг из библиотеки нашего сознания – роман Милана Кундеры о стремлении остаться в памяти после смерти, деликатное жизнеописание эротичности искусства Джона Барта, книгу постижения самого себя Кена Кизи, даосскую притчу Джека Керуака, сказку об игре в шахматы Владимира Короткевича, историю о многоликости человеческого «я» Германа Гессе, исследование Тома Вулфа об экспериментах с сознанием, влетевшую сквозняком через форточку повесть Генриха Белля, сатиру на грязный Париж Генри Миллера, автобиографическую мистику измученного временем Питера Хёга.

Знамения

Мы сидели на берегу, на узкой полоске пляжа и говорили о том, что казалось нам странным. Ты играл с волнами, набегающими белым кружевом. Море стремилось достать твои следы, а ты оставлял их все дальше и дальше, заманивая морскую прохладу на горячий предвечерний песок.

Киран и Лорна рассказали, что несколько месяцев назад видели стаю каких-то существ – издалека в тумане не было видно, кто это. Они будто шли по воде, но на том месте, Киран и Лорна точно это знали, не было такой мелкой косы. Они очень удивились, а когда спустились вниз, чтобы рассмотреть ближе, в море никого уже не было. Они говорили, что и следов на песке не нашли.

Мы восприняли это символичное явление как знак: как бы хорошо нам ни было в этом гостеприимном доме на побережье, нужно отправляться дальше и продолжать наши поиски. Следующим утром мы разрушили наш самодельный дом и, чтобы не обижать хозяев, начертили на песке письмо, рассказав, как дышать под водой, читать будущее по следам, разговаривать с собой из прошлого и понимать язык животных.

Постепенно мы обошли все окрестности. Однако, как правильно заметили Лорна и Киран, то, что мы ищем, часто не оставляет никаких следов – только ощущение своей близости. Больше всего нам понравилось курортное местечко, которое несмотря на популярность среди туристов, сохраняло диковатые уголки. Стоило отойти всего на несколько километров от популярных мест отдыха и песчаных пляжей, как вокруг нас остались только пастбища и острый скалистый берег океанского залива. Мы нашли маленький, живописный, спрятанный от любопытных глаз водопад с пресной водой и небольшую полоску уютного пляжа с крупной шлифованной галькой. Неподалеку от этого райского местечка обнаружился еще и укромный грот, куда можно было попасть только по воде… или по воздуху.

Однажды, возвращаясь домой знакомой тропинкой, заросшей по обеим сторонам ежевичными кустами, мы встретили человека-овцу. Мы попробовали заговорить с ним. Он промурлыкал в ответ на дивном и, видимо, очень древнем наречии, похожем на гэльский, и зашагал дальше, сопровождаемый своим седым, мудрым псом. Запах овечьей шерсти зацепился за меня. Он тянулся за человеком-овцой, как нитка за пауком. Я намотала его на ладонь – когда найдется время, сделаю новую краску.

Я устроилась работать в китайском доме: два раза в неделю рассказывала туристам о разных сортах чая на тех языках, которые знала. Вела чайные церемонии. Ты ждал меня в гроте, куда я приезжала на старом фургончике, одолженном на работе. Денег хватало на книги, еду, свечки и дрова для очага. Иногда ты ездил в город вместе со мной, внимательно глядя по сторонам по дороге, чтобы не пропустить что-нибудь важное. Ты вглядывался в лица людей, искал в них отражение чудесных необъяснимых явлений, свидетелями которых они стали. Но большинство лиц были озабоченными и серыми – они принадлежали людям, с которыми давно не случалось ничего необычного, и которые не сомневались в правильности своего мировоззрения. И ты грустил.

Китайский домик посещали разные люди. Были и случайные, и постоянные посетители. Некоторые, узнав об этом месте, заходили посмотреть и больше не возвращались, а другие становились завсегдатаями. Были люди, которые хорошо разбирались в ценности чая, но большинство следили и слушали с неподдельным вниманием и увлеченностью на протяжении всей церемонии. Когда глаза привыкали к полумраку, в помещении можно было разглядеть множество предметов, претендующих на изысканность: флейты ветра разных размеров, бумажные фонарики, несчетное количество подушек с яркими рисунками, декоративные чайнички, расставленные под потолком, репродукции Хокусая и других японских художников. Стены были заклеены китайскими газетами вместо обоев, чайные мастера были одеты в шелковые, традиционно пестрые костюмы. Но стоило сделать несколько глотков чая, как все то, что сначала бросалось в глаза, постепенно сливалось в один гармоничный рисунок и превращалось из синкретичной путаницы в декорацию восточного театра, первым солистом которого был чай.

Сегодня чаепитие происходило как-то по-особенному. Посетители были неискушенные, но очень открытые. Они позволили мне самой выбрать сорт чая для них, понимая, что все зависит не столько от утонченности материала, сколько от аранжировки вкуса, которую могли предложить им это место и мастер церемонии. В благодарность за доверие я подобрала для них самую ценную посуду – средних размеров глиняные чашечки с чудодейственными надписями и чайничек, который хранил ароматы драгоценных чаев.

Первая вода – быстрая, утоление жажды; вторая вода – крепкая, наслаждение; третья вода – острая, ощущение вкуса; четвертая вода – легкая, медитация; пятая вода – прозрачная, расслабление…

Первый снег

Когда первый снег оставил свои следы на деревьях, ты замкнулся в себе. Я знала, что пока на нашей земле хозяйничал снежный демон, ничего не сможет тебя утешить. Ты весь ушел в ожидание – мучительное ожидание весны, которая, казалось, становилась от этого еще дальше.

Я училась играть на флейте – получалось плохо. Каждый год я теряла по одному навыку из тех, которыми не пользовалась. Самое обидное – я теперь сразу забывала те мелодии, которые появлялись в моей голове. Мне слышалось птичье многоголосье, пение летней ночи, колыбельная маленького зубренка, чудная симфония осеннего листопада, пиццикато серебряного дождя по молодым лепесткам – а через минуту все это стиралось из моей памяти, оставляя лишь словесное либретто.

Ты спал до обеда. Жил ночью – не мог слышать мои упражнения и не хотел видеть черно-белый свет. Думая о тебе перед сном, я мучилась бессонницей. Сегодня нашла тебя на берегу. Ты жег черновики чувств и наши старые разговоры – бросал в огонь все, что могло отдать тепло, пытаясь согреться. Я села рядом и обняла тебя, ты дрожал от грусти и холода. Я посмотрела в твое лицо, освещенное огнем, таким горячим, что я едва могла терпеть. Твои глаза звенели слезами, как хрустальные колокольчики. Не зная, что еще сделать для тебя, я положила твою голову к себе на колени и начала рассказывать сказку.

«Жил на свете Человек-кот. Он умел лазать по деревьям и видеть в темноте, но не любил высоту. Была у него еще одна особенность – он боялся собак: едва заслышит лай вдалеке – сразу бежит в лес что есть мочи, прячется на самом высоком дереве. Шел однажды Человек-кот по улице. Гулял сам по себе, мурчал песенку под нос. Вдруг видит на дороге воробья. Хвать его – и к себе за воротник. Воробьишка трепещет за пазухой, щекочет. А Человек-кот идет себе дальше и в ус не дует, ни о чем не думает. Воробей же в неволе оставаться не хочет, взмолился:

– Отпусти меня, Человек-кот, я тебе секрет один открою!

– Какой секрет? – заинтересовался Человек-кот и вынул воробья на свет божий.

– Отпустишь меня, научу тебя летать.

«Что-то здесь не так», – засомневался Человек-кот, а вслух сказал:

– Ну, научи, а там посмотрим…

Смекнул воробей, что Человек-кот не думает его отпускать, но все же гнет свою историю:

– Есть одна хитрость. Чтобы взлететь, нужно развести руки в стороны и сосчитать до десяти, а потом закрыть глаза и ждать, когда с плеч свалится гора…

– Э, нет! – усомнился Человек-кот, – обмануть меня задумал.

Говорит так, и еще сильней воробьишку в руке стискивает.

Вдруг где-то в деревне залаяли собаки. Человек-кот бросился в лес, наутек. Бежал, бежал, а лай все не стихал, приближался. Целая свора собак гнала бедного Человека-кота. Человек-кот стал карабкаться на дерево, но самый ловкий пес все-таки изловчился и цапнул его за ногу. Человек-кот не мог больше лезть. Оставалось только одно – взлететь! Человек-кот зажмурился, раскинул руки в стороны и начал считать. Но, чтобы спастись, пришлось ему отпустить воробья – ведь считать он умел только на пальцах.

«Раз, два, три, четыре, пять, шесть…» – стал он загибать пальцы. И, о чудо! Прошептав «десять» из последних сил, Человек-кот почувствовал удивительную легкость, будто гора упала с плеч. Он открыл глаза и понял, что поднялся над землей и взлетел до самого неба. Собаки лаяли далеко внизу, но он их больше не боялся – теперь он был на свободе и в безопасности. Так Человек-кот превратился в Человека-птицу и больше никогда не обижал воробья, который открыл ему мудрость полета…»

В камине догорали искры воспоминаний. Ты спал, теплый и спокойный, положив голову мне на колени. На следующий день я начала вязать тебе зимнюю шапку и шарф из сухих трав, которые мы собирали вместе все лето.

Возвращение

Не знаю, сколько было таких вечеров, трогательных в своей дивной простоте, но, наконец, пришла весна. Это была последняя весна наших сказочных путешествий. Мы пока не думали об этом и спокойно нежились на первом теплом солнце, купались в освежающей воде утреннего прибоя. Играли в свет и тень, то заслоняя низкое солнце друг от друга, то открывая лицо его лучам. Бегали за волнами, лежали на прохладном песке и разглядывали облака, узнавая в них силуэты разных животных, райских цветов, экзотических рыб. Пили воду из горного источника, лакомились едва порозовевшими черешнями, которые ты собирал для меня каждое утро в листок лопуха. Ты никогда не говорил мне о любви, но я знала, что мы с тобой – самые дорогие друг для друга существа.

Однажды, заметив их издалека, ты помчался навстречу, быстрее ветра. Едва опомнившись, я следила за твоей грациозной, великолепной фигурой. Твой прекрасный хвост развивался по ветру, рисуя благодарность за то время, что мы провели вместе, и поселяя в моей душе меланхолию. Я все смотрела и смотрела на тебя и на этих лошадей вдалеке, и мне невыносима была мысль о том, что мы с тобой – создания разных измерений, и нам с самого начала суждено было расстаться. Я знала, что тебе необходимо найти семью, построить дом, научить своих детей летать, и отправиться на юг, чтобы жизнь твоего племени продолжалась. Теперь ты был счастлив и, верно, уже забыл о своей маленькой принцессе. Мне придется продолжить свой путь одной. А где «пасется» мое счастье, и как оно выглядит – я не знала.

* * *

Мы готовили ужин: жарили каштаны, заваривали кленовые листья. Ты не любил осень, потому что за ней была зима, а зимой ты все время мечтал о теплых краях – как больная птица, которой пришлось зимовать на родине. Быстро темнело, под вечер разыгрался шторм, и мы перебрались ужинать в дом: пили кленовый чай, ели каштаны с соусом из седого света луны, и до полуночи играли в игры. Сперва в рэндзю… Расставляя ряды черных и красных фишек, мы одновременно занимались каллиграфией и писали стихи. Сначала одностишия, а когда получалось выставить три фишки в ряд – складывались хайку. Победителем становился тот, кто сумел выстроить танку из пяти.

Играя в шахматы, ты всегда давал мне фору в коня. Но я все равно проигрывала, потому что за тебя конем ходила ночь. Иногда, увлекаясь, мы сами не замечали, как превращались в других людей или даже вещи. Например, в рисунки Сальвадора Дали: ты нависал над столом резиновой яичницей, а я перевоплощалась в гипсовый портрет Вольтера, в котором мифические гусеницы проели силуэты монахинь. Иногда мне представлялось, что люди вокруг меня, веселые и улыбчивые, танцуют, отмечая мое трехлетие, а на твоем месте появлялся зеленый проросток бамбука. Несмотря на то, что наши сознания получали совсем разные и неожиданные воплощения, мы всегда оставались тесно связанными между собой, будто сюжетом одной книги. Часто и сама игра в шахматы целиком путалась в своих правилах и становилась игрой ассоциаций. Тогда наши превращения получали отдельную жизнь. Мы теряли над ними власть, словно батлейщик, который оставляет своих кукол на чердаке в наивной уверенности, что они так и будут все время неподвижно лежать на том же месте.

– Я только что был конем, который умел летать, – сказал ты, очнувшись.

Странно, но твоими глазами я видела совсем другую историю…

Март-апрель 2005