Читать книгу Бездна. Девушка. Мост из паутины. Книга вторая - Алиса Гаал - Страница 2

Самолет идет на посадку, резко снижаясь. Давление в салоне стремительно возрастает, Вера опускает голову на колени, прижав ладони к ушам, издает слабый стон: барабанные перепонки вот-вот разорвутся, от острой боли на глазах появляются слезы. «Я сейчас умру», – мелькает непрошенная мысль… Колеса самолета врезаются в землю, и пассажиров подбрасывает на местах. «Еле взлетели, еле приземлились, черт знает что!» – ворчит Москито за ее спиной. Вера откидывается на спинку сиденья, устремляет взгляд в окно: струйки дождя размывают пейзаж. «Надо же, – внезапно отмечает она, – какое совпадение: размытый пейзаж и размытое мое будущее». А еще она думает о том, что впервые пропустила «воздушное» знакомство с городом, так и оставшимся для нее незнакомым и загадочным, как и то, что ждет ее в нем. В этом ей видится знак, неуловимый, но весьма очевидный.

Трап подан. Паласиос напряженно наблюдает за «гостями». Ему не терпится покончить поскорее с заданием. Не терпится и Элене. «Можешь идти?» – осведомляется она, Вера кивает, замечая, что сама Элена неестественно бледна, а движения ее замедлены и лишены привычной резкости. Пабло вновь помогает Вере одолеть лестницу, на этот раз не дожидаясь приказа Элены. Их поджидают три машины: Паласиос, поспешно прощаясь, влетает в одну из них и отъезжает. Во вторую садится Пабло: «Удачи, Вера. Надеюсь, мы еще встретимся», – говорит он на прощание. А третья уносит Элену, Веру и Москито по направлению к небольшому самолету. Вера бросает на Элену вопросительный взгляд: «Да, – устало кивает она, – опять взлет-посадка, на этот раз последние». «Как долго нам лететь?» – осторожно интересуется Вера. «Больше часа».

В дверях показывается молодой светловолосый мужчина. «Сеньора Элена, добро пожаловать!» – с радостью восклицает он и, спустившись на несколько ступенек, подает руку поднимающейся женщине. Она опирается на нее и благодарит – весьма искренне. Похоже, подмечает Вера, ее возвращению действительно рады… «Постарайся взлететь помягче, – просит Элена, – ну и приземлись, само собой». «Сделаю все, что в моих силах. Погода не очень, – озадаченно отвечает он, – давайте поспешим». Они садятся, пристегиваются. Самолет быстро разгоняется и взлетает – легко, как перышко. А потом начинается пляска железной птицы. «Гроза, – вздыхает Вера, – а высота еще не набрана». Она напрягается. «Видите, донья Элена, – шипит Москито, – все не так! Говорю вам: эта девица приносит несчастья. Не к добру мы ее тащим, не к добру». «Мы?» – Элена насмешливо вскидывает брови.

На таком маленьком самолете Вера летит впервые. Ей неспокойно, она считает минуты, мечтая оказаться на земле, что бы та ей не готовила. Тряска не прекращается ни на секунду. «Как мы приземляться будем в такую погоду? Он найдет посадочную полосу?» – бормочет Москито. «С закрытыми глазами, – отрезает Элена и смеется. – Сеньор Москито, Пато знает посадочные полосы лучше, чем ты собственную жену». Вера напрягает зрение: земля едва различима. «Который час?» – спрашивает она. «18.15 по местному времени, – отзывается Элена и, помолчав, сообщает: – Я завяжу тебе глаза. Скоро идем на посадку. Чем меньше увидишь, тем лучше для тебя». Вера не возражает, сознавая, что ее в очередной раз ставят перед фактом. Минуты тянутся бесконечно, а затем Вера переживает самую экстремальную посадку в своей жизни: самолет бросает из стороны в сторону, гремит гром, и, к счастью, она не видит, что огни аэропорта сменили едва заметные сигналы нелегальной взлетно-посадочной полосы – колеса миниатюрной железной птицы встречаются с ней как нельзя кстати: несколько минут спустя начинается сильная гроза, по небу проносятся, зловещим эхом отзываясь вдали, оглушительные раскаты грома. Земля, казалось, содрогается от величественного, зловещего грохота. «Донья Элена, – потрясенно восклицает Москито, – это не может быть совпадением! Она ведьма!» «Клоун!» – смеется Элена. В ее голосе звенит радость. «Еще бы, – думает Вера, – она уже дома». Та берет ее за руку и медленно ведет за собой. «Не снимай повязку!» – приказывает она. Они проходят к выходу, Вера с интересом вслушивается в поспешные шаги, радостные приветствия, незнакомые голоса, и вот кто-то подхватывает Веру на руки, спускается вниз и заносит в машину. Дверцы захлопываются, они срываются с места, летя на бешеной скорости вперед. «Долго ехать?» – темнота делается невыносимой. «Минут двадцать», – следует ответ. Вера принимается считать. По стеклам барабанит дождь.

Машина тормозит. Вера обращается в слух. Элена спешит выйти наружу. Ее приветствуют мужские голоса, приближается некто, и они замолкают, уступив место негромкому мягкому голосу:

– Добро пожаловать, дорогая моя, – произносит он, – как я рад тебя видеть!

– Спасибо, Карлос, – в ответном тоне Вере мерещится некая приторность. – Возвращаться всегда хорошо!

– Как ты? – ответ Вера не расслышала. – Кайман прилетает завтра утром, – снова доносится мужской голос, – ему не терпится тебя увидеть, а Эридеро задержала гроза в…

Он осекается на полуслове – жесты Москито весьма красноречиво дают понять: за затемненными стеклами его ждет сюрприз.

– Я привезла сувенир из Вьетнама! – улыбается Элена, проследив за его взглядом.

Веру выводят.

– Ты с ума сошла! – сквозь зубы процеживает мужчина.

– Обсудим это позже, – не то просит, не то ставит перед фактом она. – Мне необходимо передохнуть: больше суток в пути, да еще эта рана… Отложим разговор на несколько часов: это будет твоим подарком.

– Конечно, – нехотя соглашается он. И подчеркивает: – На несколько часов.

Сердце Веры пропускает глухой удар.

Элена подходит и, взяв ее за руку, увлекает за собой. Вера идет медленно, дрожа от холода и страха, рассеянно вслушиваясь в указания: прямо, прямо, три ступеньки, прямо, пять ступенек… Рядом шагает человек, несущий над ними зонт. Распахиваются двери, они проходят внутрь. Тогда Элена наконец снимает повязку с ее глаз, и Вера, зажмурившись от яркого электрического света, спешит рассмотреть холл огромного дома и извилистую шахматно черно-белую лестницу, ведущую наверх. «Она и правда такая огромная или опять оптический обман?» – гадает она. Они поднимаются – не оптический обман, ступенек много, и правда, высоко, – убеждается Вера, обернувшись. Элена распахивает перед ней двери просторной комнаты. «Я прикажу принести тебе поесть, – говорит она и, наблюдая за тем, как Вера опускается в кресло, наставляет: – Не смей покидать комнату, поняла? – та послушно кивает. – И не вздумай выйти за порог дома! Территория большая, везде камеры, вооруженная охрана. – Вера сжимает руки в кулаки и прячет глаза. – И потом, это не город. Даже если чудом выберешься за ворота, далеко не уйдешь. Я сделаю все, что смогу!» – обещает она и поспешно удаляется.

***

…Взгляд задерживается на большом окне, но приблизиться Вера не решается – она не питает иллюзий: стоит снова увидеть то, что видеть нельзя, и ее ничто и никто не спасет. Замирает, понимая: каждая деталь этого места отдаляет ее от дома на лишний шаг. «Предпочтительнее было бы оставаться с завязанными глазами, – думает она, – чем больше увижу и узнаю, тем меньше шансов вырваться». Напряжение нарастает, а вместе с ним усиливаются головная боль и тошнота – недомогания так долго сопровождают Веру, что ей начинает казаться, будто они приросли к ней навсегда. Вдобавок ее колотит от холода. Необходимо согреться и хоть немного прийти в себя, понимает она. Поднявшись, направляется к двери, за которой обнаруживает просторную комнату: душевая кабинка, ванная, отделанная мрамором, умывальник с зеркалом в необычной оправе. Вера морщится – после встречи со своим отражением в больнице, она предпочитает избегать зеркал. Полотенца и халаты аккуратно разложены на полках невысокого шкафчика, на верхней расставлены небольшие гостевые наборы. Она поспешно изучает содержимое: шампуни, гели для душа, пена для ванны, скраб для тела и крем. То, о чем так мечталось последние месяцы… Запах тюрьмы, кажется ей, клеймом впечатавшись в кожу и волосы, напоминает о себе ежеминутно. Вера переводит взгляд на ванну: горячая ванна неизменно помогала восстановиться после перелетов. Возможно, поможет и на этот раз по крайней мере согреться. В ближайшие часы Элене обещана передышка, напоминает себе она, а значит, и ей ничего не угрожает и можно попытаться расслабиться. Проходит в душ. Непривычно горячая вода и парфюмерные отдушки возвращают кусочек прежней жизни. Раз за разом намыливает она тело, промывает волосы в надежде изгнать, окончательно стереть память о зловонном воздухе, нечистых телах, тюремном мыле. Спохватившись, выглядывает: ванна наполнена. С наслаждением погружается в благоухающую пену и несколько минут спустя проваливается в забытье… Очнувшись в прохладной воде, обнаруживает, что на смену дрожи пришел жар – тело и голова пылают. Перед глазами все плывет, предметы скачут, пол и потолок то меняются местами, то сливаются в единое целое. Вера, не мигая, смотрит на намеченную точку в стене, силясь сконцентрироваться. Наконец отваживается встать, протягивает руку к приготовленному халату, укутывается в него, стягивает с волос мокрое полотенце и, опираясь о стену, медленно направляется к двери. Каждый последующий шаг дается тяжелее предыдущего: пол покачивается, то и дело угрожая ускользнуть из-под ног. Уткнувшись в дверь, нащупывает ручку… очутившись в комнате, теряется окончательно: пространство кажется огромным и, придя в движение, начинает кружиться вокруг нее, ускоряя темп – кровать, столик, диван и даже окно перелетают с места на место, делаясь то ближе, то дальше. Оторвавшись от стены, она неожиданно наталкивается на какой-то предмет – раздается грохот ударяющегося о пол железа и бьющегося стекла. Вера испуганно отступает…

А в эти минуты по лестнице поднимается мужчина. Донесшийся из гостевой комнаты шум – гости, как правило, размещаются в более просторных комнатах, а этот весьма скромный уголок большую часть времени пустует – привлекает его внимание. Он приближается и стучит: по ту сторону – тишина. Не дождавшись ответа, спешит распахнуть дверь и с удивлением обнаруживает стоящую у столика незнакомку. Она в свою очередь не обращает ни малейшего внимания на нежданное вторжение… Даже если бы вокруг свистели пули – не отреагировала бы, отмечает он, наблюдая за ее замедленными, отрешенными движениями. Ситуация более чем удивительная: без всякого предупреждения в его доме невесть откуда появляется еле стоящая на ногах девушка. И судя по реакции на происходящее – заторможенной, отстраненной и безучастной, переборщившая не то со «снежком», не то со всем вместе взятым. «Невероятно: откуда взялась эта ненормальная?» – гадает хозяин дома, понимая, что задавать вопрос бессмысленно – не ответит. Не двигаясь с места, он продолжает молча наблюдать за ней, а Вера, тем временем опустив голову, думает об одном: необходимо добраться до стены. Она чувствует на себе чей-то пристальный взгляд и, всмотревшись, замечает длинную тень на полу. На секунду приподнимает голову… Мужчина догадывается – незнакомка заметила его присутствие. Прижав ладонь к вороту халата, она, словно в поиске опоры, вытягивает свободную руку – сделав шаг влево, с облегчением вздыхает, нащупав стену, и медленно сползает на пол. Пристальный взгляд следит за каждым ее движением: жесты ее, вопреки внешней обманчивости, абсолютно осознанны – понимает мужчина. И вот что привлекает его внимание: обнаружив чужое присутствие, она не протянула руку в надежде на помощь, а продолжила искать опору самостоятельно. Подобная подсознательная реакция – а он не сомневается: когда физически плохо настолько, что сознание затуманивается, реакции следуют автоматические, подсознательные – свойственны, как правило, тем, кто успел понять: падая, необходимо думать о том, как правильно сгруппироваться, а не искать чужую руку, тем, кто, столкнувшись с человеческим малодушием, жестокостью и одиночеством, перестал рассчитывать на помощь извне.

Мужчина пересекает комнату и, опустившись, всматривается в ее лицо: бледное, восковое, с выступившими скулами, впавшими щеками и огромными кругами под глазами. Взгляд падает на тонкие, как у ребенка, запястья… Вера чуть приподнимает голову, понимая: рядом кто-то есть. Вот уже несколько минут она улавливает принесенный этим кем-то парфюмерный аромат – запах трав, дымные ноты разбавлены свежестью и прозрачностью горного морозного воздуха. Внезапно она распахивает глаза – огромные, они кажутся почти инопланетными, беззащитные, наполненные болью и грустью. Вера смотрит перед собой, но все продолжает расплываться, кружиться, и она поспешно опускает веки.

– Вижу, вы успели познакомиться! – в тишину врывается тихий голос Элены.

Она закрывает за собой дверь и задумчиво смотрит на Веру. «Надо же, она сидит в точно такой же позе, как в тот день, когда я впервые увидела ее лицо: прислонившись к стене, спина прямая, голова приподнята, руки скрещены на талии, – думает Элена. – Только тогда она была красивой, цветущей и живой. А сейчас… и все же, ей удается выглядеть не жалкой, а на удивление трогательной… – отмечает она и улыбается. – Своего рода талант».

Мужчина поднимает голову, вопросительно глядя на нее.

– Это мой вьетнамский сувенир, – лукаво поясняет Элена.

– Шутишь? – восклицает он и с улыбкой качает головой. – Ты не перестаешь удивлять меня, Эленита.

– На этот раз я сама немало удивлена, – со смешком заверяет она.

– Твой сувенир вот-вот рассыплется, – озадаченно отмечает мужчина.

– Мой сувенир на удивление живучий! – смеется Элена. – Отправиться на встречу со Всевышним отнюдь не горит желанием. – Наступает молчание. – Однако! – с наигранным возмущением продолжает она. – Я рассчитывала на более теплый прием!

– Прости, – последнее замечание мгновенно отрезвляет его. Он встает, подходит к Элене, бережно обнимает ее. – Ты заставила меня поволноваться, ненормальная! – И добавляет, понизив голос: – Мне тебя не хватало.

– Я тоже скучала по тебе, сорви голова! – тихо отзывается она.

Вера погружается в этот нежданный диалог, испытывая легкий дискомфорт от подслушивания. «Мой патрон дружит с сеньорой Эленой», – вспоминает она слова Пабло и догадывается: скорее всего, это и есть тот самый патрон. «Все нормально? – опустившись на корточки, осведомляется Элена. Вера чуть заметно кивает. – Не смей вставать – вокруг море стекла. Сейчас придет женщина, приведет все в порядок и поможет тебе. А пока не двигайся!» Вера снова кивает. «С ней все в порядке!» – констатирует Элена.

Раздаются шаги, и дверь закрывается.

***

На часах 22:35. Вот уже больше часа Вера сидит в кресле в самом темном углу комнаты, переводя взгляд с часов на входную дверь, вслушивается, умирая от страха: с момента прибытия прошло более трех часов. Отпущенное время, вероятнее всего, подошло к концу, а это значит, что дверь в любую минуту может распахнуться… сердце, сжимаясь, замирает на несколько секунд, и ужас, знакомый, режущий душу, грозится разорвать измученное сознание на мелкие кусочки. «Что они со мной сделают? – гадает она, вжимаясь в спинку кресла. – Застрелят? Или как-то по-другому… Здесь или уведут?» Нервы оголяются, кровь бурлит, ей казалось, она ощущает этот бег по венам – каждый толчок, ею овладевает странное возбуждение, а удушливая слабость удивительным образом отступает. «Элена просила довериться ей, я пообещала», – напоминает себе Вера, понимая: еще немного и она перестанет владеть собой – только этого не хватало… Закрывает глаза, делает глубокий вдох, пытается собраться с мыслями и приходит к выводу: более сидеть и ждать она не в состоянии. Помочь сконцентрироваться и не сойти с ума могут только действия. Доверить собственную жизнь в чужие руки оказалось мучительно сложно, да и кто знает, верное ли это решение. И тогда она осмеливается подойти к окну: обширная, местами освещенная территория ограждена высокой бетонной стеной, у которой прохаживаются люди с оружием в руках, недалеко расположен еще один дом – поменьше, за ним деревья, и еще какое-то сооружение чуть поодаль. Людей много, и по тому, с какой готовностью держат они оружие, становится очевидным – к обязанностям своим относятся весьма серьезно. Вера напрягает зрение: там, за воротами, взметнулись ввысь верхушки деревьев, а значит, оказавшись по ту сторону, можно попытаться какое-то время поиграть в прятки, пока… «Бессмысленно!» – нашептывает ей голос. «Уж лучше так, чем покорно шагнуть под пули», – возражает она ему и задумывается, взвешивая все «за» и «против»: цена ошибки – жизнь. Что предпочтительнее: сидеть сложа руки, опомниться лишь тогда, когда открывающаяся дверь не оставит ни малейшего шанса на спасение, или рискнуть, попытаться разведать обстановку, и если выяснится, что терять нечего, совершить пусть провальную, но все же попытку побега? Наступает момент… принять решение необходимо незамедлительно, каждая секунда отнимает шанс на жизнь. Если еще не поздно… Она подходит к двери, тихонько отворяет ее – убедившись, что поблизости никого, покидает комнату и минуту спустя оказывается у широкой мраморной лестницы – к ней ведет причудливая кованая решетка. Вера опускается на корточки и сквозь отверстия, образовавшиеся между фигурами, разглядывает ярко освещенный безлюдный холл дома. Прижимаясь к стене, спускается вниз, силясь прогнать безумное желание развернуться и побежать обратно в комнату. И вдруг до нее доносятся шаги и голоса – узнав голос Элены, Вера замирает и напрягает слух: расстояние слишком велико, смысл сказанного разобрать не удается, но по нескольким долетевшим словам догадывается – обсуждают сложившуюся ситуацию. Стоит приблизиться, решается она, выходит из тени, бесшумно пересекает огромную гостиную, сворачивает в просторный холл, где обнаруживает полукруглую стену, образующую уголок, из которого и раздаются голоса. Подойдя достаточно близко, Вера спешит укрыться в углу за декоративной колонной. Затаив дыхание, вслушивается:

– Ты был в курсе этого безумия? – интересуется мужской голос: мягкий, тихий, он заставляет Веру мгновенно напрячься: его обладателю не терпелось решить возникшую «проблему» поскорее, не дожидаясь утра. – Почему в таком случае не соизволил ввести меня в курс дела? – нескрываемое раздражение привносит в голос нервные нотки.

– Я узнал об этом слишком поздно, – отвечает спокойный низкий голос. И его обладателя Вера узнает: это он с нежностью назвал Элену «ненормальной». – Не хотел вас лишний раз беспокоить.

Элена спешит подавить улыбку – врет он весьма правдоподобно. Там, в больнице, она попросила связного передать Локо особую просьбу: доставить два трупа, умолчав в разговоре с колумбийским организатором о несущественных изменениях в плане. Она опасалась, что с Локо согласовывает детали предстоящего побега именно Карлос и тогда, понимала она, спасти Веру ей не удастся. Намериваясь отпустить ее в Хартуме, Элена понимала неизбежность предстоящего разногласия с Коати, откровенно злорадствовала, предвкушая его реакцию, и радовалась подвернувшейся возможности пощекотать ему нервы. Но все усложнилось, обернувшись против нее. Она бросила взгляд на стоящего у стеклянной стены мужчину и с удовлетворением отметила: он безоговорочно встал на ее сторону. Иметь рядом человека, готового поддержать тебя, даже когда ты – и оба вы знаете об этом – совершаешь глупости – огромная удача.

– Ты можешь внятно объяснить, что на тебя нашло? – недоумение красноречиво читается в тихом нервном голосе. Коати меряет комнату быстрыми шагами. – Что на тебя нашло???

– Она оказалась в больнице по чистой случайности, – вздыхает Элена и продолжает, тщательно подбирая слова: – Признаюсь, за столько месяцев я прониклась к ней симпатией… – с губ Коати срывается ругательство. – Карлос, – меланхолично произносит она, – у всех бывают слабости. Она безобидная девочка… я не хотела нести ее труп на своей совести.

– Поэтому решила притащить ее сюда, – фыркает он. – И переложить ее труп на мою совесть… Ладно, – усмехается, – я уж как-нибудь справлюсь! – Задумавшись, с недоверием проговаривает: – Ты ведь не перевезла ее через полмира ради того, чтобы продлить ей жизнь на сутки? Что ты планировала?

– Отпустить ее в Хартуме, – нехотя признается Элена, понимая, что отпираться не имеет смысла.

– Что??? – голос становится визгливым, мерзким, царапающим нервы, словно гвоздь стекло.

– Это бы ничего не изменило, – со вздохом объясняет она. – Я бы успела долететь…

– Она бы успела долететь! – издевательски повторяет он и хлопает несколько раз в ладоши. – Дорогая моя, боюсь заточение нанесло тебе непоправимый вред. Ты перестала мыслить адекватно.

«Кто бы говорил!» – мысленно отвечает она, из последних сил подавляя желание сбросить маску. В эти минуты усталой раненой женщине маска кажется тяжелой ношей. Подняв голову, Элена перехватывает взгляд: уверенный, спокойный, холодный, он скользит по отвернувшемуся Коати с нескрываемой насмешкой. Она делает глубокий вдох, лицо вновь становится непроницаемым.

– Ты знала, что до нее доберутся гринго и намеривалась ее отпустить?

Вере кажется, что с минуты на минуту он впадет в истерику. «Господи, – изумленно думает она, – неужели этот неврастеник здесь главный?»

– Ноль информации. Она ничего не видела. Говорю тебе: мы ничем не рисковали.

– И дабы снабдить информацией, ты тащила ее дальше: самолеты, пилоты и наш новый «партнер». Отличную экскурсию ты ей устроила, Эленита.

– Разве я могла знать о том, что в Хартуме нет ее чертова консульства? – бесстрастно отзывается она. – Оставь я ее там, она бы направилась прямиком к гринго. Непредвиденные обстоятельства… Накладки, Карлос, что поделаешь, накладки.

– Она свихнулась! – озадаченно бормочет мужчина. – Ты себя слышишь??? Стоило тебе отпустить ее, гринго узнали бы о твоем «отдыхе» во Вьетнаме и о побеге…

– Они и так узнают… как только будут готовы результаты экспертизы.

– Ты уверена? – раздается нервный смешок. – Похоже, неволя не щадит никого.

– Погоди… – она замолкает и произносит насмешливо-удивленным тоном: – Они не поведутся!

– Обижаешь, – усмехается низкий голос. – Мы с Локо не дилетанты.

Вера морщится: «А вот и Эридеро… – догадывается она. – Господи, куда я попала: один неврастеник, другой любитель „спецэффектов“, а Локо, судя по прозвищу, и вовсе псих заслуженный, общепризнанный…»

– Почему до сих пор нет звонка? – опять этот царапающий голос.

– Он должен позвонить с минуты на минуту. – Мужчина смотрит в глаза притихшей Элене и объясняет: – В трех метрах от уборной, прямо под окнами твоей палаты, стояли баллоны с газом. Утечка, взрыв… Если все пройдет гладко, Элена-Луиса Гонсалес в скором времени будет похоронена рядом с матушкой.

– А экспертиза? – продолжает недоумевать Элена.

– Не уверен, что она потребуется, но, перестраховываясь, мы предусмотрели и этот момент. А вот теперь могут возникнуть проблемы, – констатирует он. – Стоит родственникам девушки настоять на повторной экспертизе, на этот раз в… откуда она?

– Из Израиля…

Вера, пошатнувшись, утыкается лбом в прохладный мрамор колонны. «Возможно, родителям уже сообщили…» – от этой новости ее начинает мутить. Пытаясь осмыслить услышанное, она на несколько минут лишается способности концентрироваться на доносящихся голосах. Из оцепенения ее вырывает зажигательная мелодия – она с недоумением озирается по сторонам и мгновение спустя понимает: это звонок мобильного. Прислушивается. Мучительно долго длится тишина. И вновь раздается низкий голос – он благодарит звонившего и не без тени удовлетворения объявляет:

– По результатам предварительного расследования, взрыв последовал в результате сильной утечки газа. Тела опознать не удалось, а точнее там и опознавать нечего, но один из работников, – ударение на последнем слове, – свидетельствовал, что за несколько секунд до взрыва заключенные попросили разрешения спуститься в уборную и жаловались на странный запах в палате. Сеньора Гонсалес, – иронично обращается он к Элене, – вы официально объявлены погибшей. Если бы не девушка, погибшей вас можно было бы считать окончательно. Израильское консульство настаивает на проведении генетической экспертизы… Это играет нам на руку, – продолжает хладнокровный голос после короткой паузы. – Результаты они получат положительные. Поводов для сомнений у них не будет, все выглядит чересчур убедительно.

– Остается надеяться, что ее родители не станут мучить бесконечными проверками фрагменты тела и поспешат похоронить бедняжку, – задумчиво говорит Карлос. У Веры подкашиваются ноги, цепляясь за колонну, она сползает на пол. – Что ж, придется исправлять твою ошибку, дорогая моя! – с внезапной жесткостью бросает он. – Девушку убиваем, труп сжигаем, фрагменты переправляем во Вьетнам. Родители получают настоящие останки и конец истории. Это будет наш ей подарок: могила на родине, семья рядом…

– Нет, – металлический, неживой голос Элены отрезвляет готовую броситься от ужаса бежать куда глаза глядят Веру. – Мы можем не уложиться в срок, может возникнуть путаница. Труп – это след, нечего тащить его на другой конец света через две границы, обозначая исходное место. Это не меньший риск, чем возможное решение ее родителей о провидении повторной экспертизы.

– Элена права, – соглашается любитель «спецэффектов». – В крайнем случае, мы все равно выиграем время, и восстановить картину не по горячим следам будет не так просто. Риск есть всегда. Будем щелкать проблемы по мере поступления.

– Ее нужно убрать как можно скорее, – в нервном голосе скользит усталость. – Ночью… она не успеет ничего почувствовать. Это предпочтительнее, чем расстрел во Вьетнаме или гниение в тюрьме. Так что, Элена, можешь быть довольна: в какой-то степени ты помогла ей.

– В этом нет необходимости… – ее голос лишен прежней уверенности.

– Нет необходимости? – вновь взметаются визгливые нотки. – Отпустить твою протеже невозможно! Она немало видела, она официально мертва! Что прикажешь с ней делать? Ты точно рехнулась!

«Он прав, – невольно признает Элена, – позволить Бэмби уйти никак нельзя. Неужели я дала ей почувствовать свободу ради того, чтобы сутки спустя передать в руки убийц…»

– Что с тобой? – Коати впивается взглядом в ее побледневшее лицо. – Ты начинаешь сдавать, Элена, – сухо бросает он. – Эмоции одерживают верх над здравым смыслом… ты забыла об осторожности и совершаешь глупость за глупостью! Если и дальше так пойдет…

– Я потеряла немного крови, – холодно отвечает она, медленно сканируя его изумрудными глазами, – ты наблюдаешь последствия. Несколько дней и я приду в норму, не сомневайся.

– Рад слышать, – довольно кивает он. – Ты понимаешь, что я прав? Она живая бомба замедленного действия.

– Не преувеличивай… – В этом женском неживом голосе Вера слышит приближение смерти. И вновь, подавив инстинктивное желание сорваться с места, она заставляет себя сидеть неподвижно. «Стоит им обнаружить меня, я умру. Никто не станет ждать ночи», – подсказывают остатки здравомыслия. – Ты прав: вернуться она не может…

– Решено, – резко обрывает Коати и объявляет: – Тема закрыта.

«Вот я и подставила тебя под пули. Что делать? Нужно попытаться выиграть время…» – Элена отворачивается к стеклянной стене, принимаясь отстраненно изучать освещенные растения.

– Стоит отдать тебе должное, – отмечает Карлос на удивление спокойным голосом, глядя на стоящего напротив мужчину, – ты отлично поработал. Блестящая задумка, блестящая реализация. Благодаря тебе Эленита снова с нами…

«Как быстро меняется его тон», – презрительно отмечает «Эленита», наблюдая за тем, как за считанные секунды Коати превращается из неврастеника в персону, преисполненную чувства собственной значимости:

– Я хотел бы отблагодарить тебя, только затрудняюсь определиться с подарком… Не поможешь? – немного покровительственно, самодовольно обращается он к собеседнику.

На несколько минут они погружаются в тишину.

– Отдайте мне ее, – задумчиво произносит низкий голос.

– Кого? – непонимающе переспрашивает Коати.

Потрясенно вскинув голову, Элена молниеносно оборачивается.

– Вьетнамский сувенир на память о вьетнамском приключении, – усмехнувшись, говорит Эридеро.

– Сейчас не время для шуток…

– Я не шучу. В иных вариантах я не заинтересован.

В этом голосе, твердом и одновременно ироничном, Вера угадывает свой единственный шанс – шанс выжить. Пауза чересчур затягивается, и Вера прижимает руки к вискам: ей кажется, она вот-вот лишится сознания. Наконец с холодной вежливостью мужчина добавляет:

– Дон Карлос, вы не обязаны меня благодарить…

– После того, что он для меня, для нас, – подчеркивает Элена, ошеломленно глядя на Карлоса, – сделал… – в обращенном на него изумрудном взгляде читаются упрек и разочарование.

Коати мешкает и отворачивается, понимая: он угодил в расставленную собственными руками ловушку. Столь безумное пожелание и в голову не могло прийти. Отказать с его стороны крайне неосмотрительно – не по понятиям нарушать слово, да и чревато это для репутации человека его уровня.

– Зачем она тебе? – недоуменно спрашивает он после длительной паузы.

– Мне так захотелось… – усмехается мужчина. – Прихоть, дон Карлос. Не ищите логики в этой просьбе.

– Прихоть??? – гневно восклицает Коати. – Ты отдаешь себе отчет в том, что твоя прихоть может обернуться…

– Не обернется, – обрывает его бесстрастный голос. – Вы отлично знаете: промахов у меня не бывает. Если вы решите оставить «сувенир» мне, не сомневайтесь: это не менее надежно, чем пустить ей пулю в лоб. – Вера вздрагивает. Эти слова произнесены абсолютно неоспоримым тоном. – Она никогда не доставит вам, нам, – уточняет он, – проблем. Я беру на себя полную ответственность. Полную.

– Что ж… – Карлос озадаченно пожимает плечами, сознавая: отказ после таких слов будет воспринят как неприкрытая демонстрация недоверия. Это не просьба, а своего рода требование партнера. – Учти, за любое осложнение отвечать придется тебе.

– Разумеется.

– Чем дольше она пробудет здесь, тем больше узнает… – не унимается он, – это немыслимо…

– Она ничего не узнает. Я позабочусь об этом.

– Не понимаю, зачем тебе это нужно, – бормочет он. Происходящее кажется ему полным безумием. – Обещай: один неверный шаг, и ты ее убираешь.

– Будьте спокойны.

– Я не могу быть до конца спокоен… Интуиция подсказывает мне, что мы совершаем серьезную ошибку. Ладно, – с раздражением вздыхает он и процеживает: – Будь по-твоему.

– Спасибо.

– Что ж, – голос Элены звенит, подобно колокольчику, – проблема решена! А теперь можно наконец расслабиться и отметить мое возвращение.

***

Вера опускает голову и только тогда замечает, как дрожат руки. «Похоже я спасена, – неуверенно говорит себе она, – я буду жить, пока этому типу не придет в голову избавиться от собственной прихоти». Какое-то время она сидит не в силах пошевелиться, словно окаменев. А затем до нее доносится продолжение беседы: Элену коротко посвящают в произошедшее за время ее отсутствия… услышав вес последних грузов, Вера наконец выныривает из оцепенения, понимая: необходимо поскорее вернуться в комнату. Она поднимается и, оторвавшись наконец от колонны, пошатываясь, направляется в гостиную, но, не успев пересечь холл, сталкивается с Москито. Тот прытко подскакивает, больно хватает ее за руку и тащит за собой к комнате, от которой она успела отдалиться всего на несколько метров.

– Дон Карлос, – громко объявляет у входа Москито, – смотрите, кого я встретил! – и триумфально пересекает порог, грубо волоча за собой Веру.

«Что со мной будет???» – она непроизвольно утыкается взглядом в пол, боясь посмотреть в лица этих людей, и, спохватившись, судорожно сжимая в кулак свободную руку, приказывает себе: «Не смей дрожать». Москито продолжает жужжать у нее над ухом:

– Она подслушивала. Не знаю, правда, как долго… – и с силой сжимает ее запястье.

– Не понимая ни слова, она очень продуктивно подслушивала, – вздыхает Элена.

– Отпустите меня! – чуть слышно просит Вера.

– Что ты сказала? – с издевкой выпаливает он, сжимая запястье еще сильнее.

– Я сказала, отпусти меня, – с неожиданной твердостью повторяет она, поднимая глаза. Боль и гнев отрезвляют ее. – Убери руки, москитито!

Элена смеется. Лицо Москито искажается.

– Отпусти ее! – невозмутимо приказывает низкий голос.

Москито озирается на Карлоса в поиске защиты. Тот отворачивается.

– Мне повторить? – насмешливо осведомляется мужчина и делает шаг вперед.

Москито спешит убрать руку.

Потирая запястье, Вера чувствует, как скользит по ней изучающий взгляд и осмеливается наконец поднять голову: в нескольких метрах от нее стоит молодой мужчина, лет тридцати – тридцати пяти, высокий, темноволосый, с четкими, немного резкими, почти скульптурными чертами лица. Он смотрит на нее с любопытством и едва различимым удивлением. На секунду их взгляды пересекаются – глаза у него темные, взгляд пронзительный, глубокий. Вера смущается и, поспешно отведя глаза, продолжает изучать новое действующее лицо не то трагедии, не то фарса, коими обернулась ее жизнь: на нем светло-серый костюм – белая рубашка без галстука и пиджак с одной пуговицей – элегантный и в то же время не слишком официальный. Замешательство одолело бы ее окончательно, узнай она, что мужчина без труда читает ее мысли – больно красноречиво на бледном лице проступило удивление. «Знакомство» и правда ошеломило Веру – наркоторговцев она представляла несколько иначе: этот человек походил на молодого, очень стильного бизнесмена, но никак не на бандита. Более того, его внешний вид не имел ничего общего с образом, нарисованным услужливым воображением, едва она впервые услышала его прозвище и узнала о его «подвиге». А затем, словно очнувшись, Вера наконец перевела глаза на пристально разглядывающего ее невысокого мужчину, меряющего комнату быстрыми шагами: взгляд у него недоверчивый, с легким прищуром, в руках он вертит сигару, движения его отличает поспешность и одновременно осторожность. «Встреть я этого типа на улице, ни за что бы не догадалась, что он преступник, тем более лидер наркокартеля», – изумленно констатирует Вера: он производит впечатление человека скромного, мягкого, безобидного. Хотя, она присматривается, – внешнее добродушие вступает в контраст с цепким, хитрым взглядом. На запястье красуются массивные золотые часы, чересчур массивные, отмечает Вера.

– Москито, – резко отворачивается Коати. – Следуй за мной.

Она осмелилась осадить Москито, а теперь принялась изучать их: «Любопытство одержало верх над страхом», – с раздражением подмечает он. И более прежнего охватывает его беспокойство: девица измученная, но незабитая, и довольно неплохо держится, учитывая обстоятельства. «Эту ситуацию необходимо держать под контролем!» – мысленно подчеркивает Коати и, поравнявшись с выходом, бросает:

– Я вернусь через четверть часа, чтобы ее здесь не было!

Шаги удаляются. Медленно пересекая комнату, приближается Элена, останавливается напротив Веры и, глядя в ее глаза, ласково шелестит:

– Я приказала тебе не выходить из комнаты, не так ли? И ты обещала слушать меня… – молниеносно заносит руку и принимается хлестать по щекам ошеломленную Веру. – Это, чтобы ты перестала врать, – холодно комментирует она, нанеся первую пощечину. – А это, чтобы раз и навсегда уяснила: мои приказы выполняются беспрекословно, – она ударяет ее в другую щеку. – А это, чтобы избавилась от привычки подслушивать…

Третья пощечина обрушивается с такой силой, что Вера, пошатнувшись, отлетает к стенке. Стеклянные стены комнаты кружатся перед глазами.

– Элена, остынь, – на удивление спокойный голос.

– Заслужила. Я должна была сделать это еще в больнице… – хладнокровно процеживает она и, вспомнив досадную деталь, резко оборачивается. – У нас проблема. – Убедившись, что за дверью никого, сообщает мужчине: – Кое-кто знает о побеге. Эта дура предупредила медсестру за несколько часов до случившегося. Та отпросилась и ушла… Ким Кук, да кажется так ее звали.

Вера вздрагивает и выдает себя, вскинув на Элену полные слез глаза.

– Она понимает испанский? – интересуется мужчина, не упустивший из вида ее реакцию.

– С чего ты взял? – теряется Элена. – Нет, она не говорила… Может, несколько слов.

– Пожалуйста, оставьте Ким в покое, – шепчет Вера, вытирая слезы, – она ничего не расскажет! Особенно после того, как убедилась, на что вы способны.

– Сейчас она тебе поведает, что у медсестры дочь – инвалид, – с сарказмом заверяет Элена и добавляет: – Она, и правда, добрая женщина.

– Не причиняйте ей зла, пожалуйста! Это абсолютно бессмысленно…

– Ты понимаешь все, о чем мы говорим? – спрашивает мужчина, пристально глядя ей в глаза.

– Элена назвала имя… – спохватывается она.

– Да, точно. – Он отходит к стеклянной стене и несколько минут смотрит в сад. Затем вынимает сотовый. – Байрон, подойди, – приказывает он и, бесстрастно разглядывая Веру, лениво бросает Элене: – Хорош твой сувенир: болтушка и врушка. Давай устроим ей экскурсию – искупается в реке, познакомится с крокодилами…

Вера судорожно ловит воздух и прячет лицо в ладонях.

– Все она понимает, – удовлетворенно констатирует мужчина и спешит успокоить ее: – Мне нужна была твоя реакция. Не ври больше, не придется тебя разыгрывать.

– Я ее собственными руками крокодилам швырну! – негодующе выдыхает Элена.

– Вы с ума сошли… – перейдя на испанский, Вера устало качает головой. – Делайте что хотите… – равнодушно бросает она. Силы покидают ее, уступив место апатии.

– Не бойся. – Он приближается, осматривает покрасневшее от ударов лицо и произносит на удивление человечным голосом: – Тебе больше ничего не угрожает. Расслабься.

– Что вы сделаете Ким Кук? – дрожа, она не находит в себе сил поднять глаза.

– Идиотка! – восклицает Элена и невольно смягчается.

– С ней поговорят и только, – отвечает мужчина, задумчиво глядя на нее. – Обещаю, ее пальцем не тронут, пока она будет молчать. А теперь посмотри на меня, – не то просит, не то приказывает он. Вера поднимает глаза. – Возвращайся в комнату и не выходи без спросу. Поняла?

Она кивает.

– Байрон! – поспешно входит молодой, смуглый, накаченный парень. – Проводи сеньориту в ее комнату. Не спускай глаз с двери. Каждый час справляйся о ее самочувствии.

Вера рассеяно слушает: в манере отдавать приказы мужчина напоминает ей Элену: оба делают это с удивительной легкостью и небрежностью, ни на секунду не сомневаясь в том, что сказанное будет незамедлительно исполнено. Подобно Элене, Эридеро привык к слугам и не привык к неповиновению. Он его просто не потерпит, понимает Вера.

– Если тебе что-нибудь понадобится, проси Байрона. Это очень удобно, – с полуулыбкой-полуусмешкой сообщает он, и Вера затрудняется определить, что преобладает в его голосе: искренность или ироничность.

– Спасибо, – уголки губ едва заметно приподнимаются. – Не за тюремщика, а за то, что спасли мне жизнь.

– Об этом мы поговорим в другой раз, – заверяет мужчина.

– Конечно. Спокойной ночи.

Она отворачивается и следует за Байроном.

***

Байрон Гарсия озадаченно поглядывал на запертую дверь ванной комнаты: не успев переступить порог, девушка закрылась внутри и, похоже, не намеривалась выходить. На часах 24:55. Время от времени до него доносились кашель и негромкие всхлипывания. Ему строго-настрого велено следить, чтобы с ней ничего не случилось, но как, спрашивается, не видя ее, удостовериться в том, что все в порядке? «Может, попросить ее выйти?» – растерянно гадал он. Или не в его полномочиях отдавать ей указания? Будучи принятым на «службу» к Эридеро исключительно благодаря рекомендации старшего брата Серхио, телохранителя патрона, всего неделю назад, Байрон, проходя испытательный срок, неимоверно боялся оплошать, зная: один из самых влиятельных кокаиновых дельцов региона не прощает ни малейшего промаха. Первое поручение окончательно вогнало его в состояние паники: нет ничего хуже ответственности за бьющуюся в истерике женщину, в этом Байрон готов был поклясться. А в конкретном случае, не имея представления о значимости особы и границах дозволенного, ситуация осложнялась многократно. Наконец, отважившись, он вежливо произнес:

– Сеньорита, вы не могли бы вернуться в комнату? Уже поздно!

– Прошу вас, не напрягайтесь. Вам велено заходить каждый час, а не каждую минуту, – прозвучал после непродолжительного молчания тихий голос.

Байрон с облегчением вздыхает: мыслит связно, излагает внятно, похоже, все в норме.

– Сеньорита, я буду заходить, как велено, если вы вернетесь в комнату, и я смогу зрительно контролировать вас, – объясняет он. – В противном случае придется сообщить патрону…

– Не стоит, – устало говорит она. – Дайте мне минут десять.

Байрон с удовлетворением соглашается. Кажется, между ними есть нечто общее, заключает он: оба опасаются вызвать гнев одного и того же человека. Значит, с ней вполне можно договориться…

А между тем, вернувшись в комнату, Вера испытала неконтролируемое желание спрятаться не только от своего тюремщика, но и от новой, непонятной пока еще реальности. Истратив остаток сил на напряжение последних дней, ослабленное болезнью и изматывающими перелетами тело и оголенные нервы не выдержали: события этого вечера окончательно выбили подобие почвы из-под ног, силы иссякли… отданная на растерзание страха, слабости и отчаяния Вера взорвалась, выплеснув наружу все, что более не поддавалось контролю. Вновь она ощущала себя безвольной марионеткой, увлекаемой бешеной стихией в чудовищный водоворот. И чем глубже погружалась она в понимание сложившейся ситуации, тем сильнее охватывали ее осознание собственного бессилия, зависимости и ужаса. Никогда прежде будущее не казалось ей столь неопределенным. В тюрьме перед ней с беспощадной ясностью представали три варианта развития событий: смерть, пожизненное заключение или свобода. А теперь? Теперь осталась лишь неизвестность. Еще сутки назад она была твердо убеждена в том, что страшнее «зверинца» быть ничего не может, сейчас же ей казалось, будто в очередной раз провидение доказывает: границы чудовищного весьма размыты, никогда не знаешь, где проходит черта, за которой заканчивается ужас. Сидя на полу просторной комнаты, чувствуя себя полностью опустошенной, Вера пыталась обдумать свое новое положение: там, в тюрьме, она по крайней мере была живым человеком. У нее был адвокат, она могла рассчитывать на помощь консульства, а еще были законы – часто несущие чисто декоративную функцию, они тем не менее служили сдерживающим фактором – это она осознала только сейчас, окунувшись в реалии полного беззакония. «Я объявлена мертвой, – снова и снова повторяла себе Вера, пытаясь вникнуть в смысл этих слов и в последствия, кои они влекут за собой, – а это значит, что меня просто нет. Никто не защищает меня отныне: ни адвокаты, ни законы, никто и ничто. Я исчезла юридически, и в любую минуту могу исчезнуть физически, стоит так решить незнакомому человеку, для которого жить мне или умереть представляется всего лишь прихотью. Ничто не мешает ему убить меня в любой момент, и он это понимает». Ей казалось: еще немного и она сойдет с ума от страха и неопределенности… что будет завтра, через неделю, через месяц? Каково это – жить, гадая, проснешься ли ты на следующее утро, доживешь ли до вечера? Жить, зная, что у тебя нет никаких прав и ты отдана во власть человека, взрывающего больницы? А главное – нет будущего. «Ее нельзя отпускать, она много знает…» – эта фраза раскаленным железом врезалась в сознание. Не отпустят… А ждать помощи неоткуда. Вот такой расклад. Она исчезнет окончательно, и никто никогда не узнает, что с ней стало на самом деле. Может, к лучшему, что родителям сообщили о ее смерти, сказала себе Вера, потому, как вполне вероятно, так оно и есть, а она просто не ведает об этом…

***

На часах почти три ночи. За дверью раздается новый приступ кашля, продолжительный и особо сильный. Выждав немного, Байрон осторожно заглядывает в комнату. Негромко интересуется, не нужно ли ей чего-либо? В ответ – тишина. Яркий свет лампы освещает лежащую с закрытыми глазами девушку. «Не выключайте свет», – попросила она, вернувшись в комнату. Он с готовностью согласился: ему это только на руку. Помешкав с минуту, приближается, всматриваясь в бледное лицо, вновь интересуется ее самочувствием, и вновь ответом служит тишина. Байрон настораживается: она не могла не проснуться от подобного приступа кашля – притворяется, что не слышит, или ей в самом деле плохо? Решившись, дотрагивается до ее руки, безжизненно свисающей с кровати: рука горячая и сухая. Поспешно возвращается в коридор… спустя четверть часа вновь проходит в комнату и в растерянности замирает: девушка неестественно бледна, лоб покрыт капельками пота, изредка с губ срываются слова на незнакомом языке – похоже, бредит, догадывается он. Поразмыслив немного, звонит в дом для обслуживающего персонала, будит Валентину – Эридеро, знает Байрон, весьма ценит женщину, работающую у него не первый год, и просит прийти незамедлительно. На нее и возлагает надежды: она просто обязана помочь ему разрулить ситуацию. Осмотрев «гостью», Валентина поспешно приносит смоченные в холодной воде полотенца: первое кладет на лоб, второе и третье прикладывает к рукам. Та не открывает глаз, никак не реагируя на проделанные манипуляции, а время от времени едва слышно произносит нечто неразборчивое. Проходит почти час, и Валентина подзывает Байрона:

– Ей не становится лучше, – она озадаченно качает головой, – кажется, ей даже хуже. Я бы на твоем месте поставила патрона в известность.

– Четыре утра, – ошеломленно произносит парень. – Он рассердится…

– Смотри сам, – вздыхает Валентина, – объясняться придется тебе.

– В доме должна быть аптечка…

– Ты с ума сошел! – восклицает женщина. – Ни о каком самолечении не может быть и речи.

Байрон в смятении выходит на улицу, закуривает. Если через час ее состояние не улучшится, придется сообщить… Пять часов – почти утро, пытается успокоить себя он. Час спустя возвращается, с надеждой глядя на Валентину. «Не тяни, – говорит она, – я тебя покрывать не стану». Байрон, сознавая, что вляпался по полной и стоит сделать неверный выбор, его ожидают серьезные неприятности, взвесив все «за» и «против», приходит к выводу: лучше перестраховаться и, рискнув, наткнуться на недовольство патрона, чем нести ответственность за возможные осложнения, вызванные его бездействием. Решившись, поднимается на верхний этаж и боязливо стучит в дверь центральной комнаты… с мыслями он собраться не успел, ответ последовал незамедлительно: образ жизни неизбежно накладывает отпечаток – подобно многим своим «коллегам», Эридеро получил в подарок к славе и могуществу весьма чуткий сон.

– Патрон, – извиняющимся тоном проговорил Байрон, испуганно уткнувшись в закрытую дверь, – гостье плохо.

– Что с ней? – абсолютно бесстрастный голос.

– Высокая температура, жар…

– Позови Валентину, пусть посмотрит…

– Я так и поступил, – с облегчением сообщает Байрон. – Она сделала все, что могла, но сеньорите по-прежнему плохо. Кажется, она начинает бредить… Я подумал, что вы должны знать.

– Правильно сделал. Возвращайся.

Не веря своему счастью, парень спешит выполнить указание.

Несколько минут спустя в комнату Веры проходит Эридеро. «Открой окно!» – велит он Валентине, опускается на придвинутый к кровати стул и принимается внимательно оглядывать мертвенно-бледную «гостью». Не преувеличил парень, констатирует он, ей в самом деле плохо. В этот момент она поворачивает к нему лицо и что-то говорит на родном языке – тихо и очень внятно. «Бредит, не соображает, где находится… – отмечает Эридеро, – да и неудивительно после пережитого». Мужчина дотрагивается до ее запястья, нащупывает пульс – учащенный, даже слишком, сжимает горячую, словно обожженную руку, и Вера, внезапно распахнув глаза, судорожно вырывает ее. «Судя по реакции, она меня узнала, – усмехается он. Пристально всматриваясь в бледное лицо, произносит: – Ты помнишь, где находишься?» В ответ Вера поспешно закрывает глаза и отворачивается. «Помнишь… – задумчиво говорит он, набирая номер: – Доктор Монрой, вы мне нужны безотлагательно. Через четверть часа за вами заедут». Затем отходит к окну. Сквозь боль, слабость и окутавший сознание туман Вера физически ощущает скользящий по ней взгляд: мало-помалу он возвращает ее в реальность, подобно другому взгляду, который она почувствовала, лежа на полу в тюремной камере, – холодному, жестокому, хищному. Тогда она заставила себя собраться и ответить, сейчас же боится открыть глаза, прочесть жестокость и насмешку, понимая: ответить она не сможет, силы иссякли, их источник, казалось ей, погас. Зажмуривается, и в этой детской попытке убежать представляется себе на удивление жалкой.

А между тем в обращенном на нее взгляде не скользило и тени насмешки. Мужчина смотрел на нее сосредоточенно, обеспокоенно, с нескрываемым интересом. Вера немало удивилась бы, узнав, что ему так и не удалось сомкнуть глаз этой ночью, и причиной тому была она. То, что он охарактеризовал прихотью, на самом деле было порывом, довольно неблагоразумным, признал он позже в разговоре с Эленой. Но в те минуты нечто заставило его принять решение, последствия которого, понимал он, могут быть непредсказуемы и весьма существенны. А чем объяснялся этот лишенный здравого смысла шаг, объяснить до конца он так и не смог ни Элене, ни самому себе. «Решено!» – сказал Коати, и он, словно наяву, увидел ее измученное лицо и огромные глаза. Представил, как ночью в комнату войдут, и, возможно, в последнюю секунду она распахнет глаза, так же, как несколько часов назад, – с детской доверчивостью и открытостью, встретив дуло пистолета… А еще была Элена: для близко знакомого с ней человека ее поступок был чем-то из рода фантастики – Элене не были свойственны сентиментальные порывы, и у него не возникало сомнений: ни за что на свете не стала бы она вытаскивать из тюрьмы кого-либо, руководствуясь жалостью и желанием восстановить справедливость – подобный поступок необходимо было заслужить. Очевидно, это полуживое создание достойно справлялось с выпавшими на ее долю несчастьями, в противном случае Элена бы и пальцем ради нее не пошевелила. И потом, она не особо ладила с женщинами и не имела подруг. Завоевавшая ее симпатию заключенная должно быть особа довольно необычная, предположил он, и этот факт пробудил в нем любопытство. Обо всем этом он размышлял, слушая диалог Коати и Элены, и мысль о том, что она вырвалась из тюрьмы ради того, чтобы сутки спустя быть убитой киллером в Колумбии, показалась ему неким изощренным трагикомическим фарсом. Если Элена полагает, что «сувенир» заслуживает свободы, не стоит нажимать на курок, не оставив ей ни малейшего шанса, решил он, в конце концов сделать это я всегда успею, – и озвучил свою прихоть, не без удовольствия обставив «дона Карлоса»… Желаемое он получил – нежданная гостья оказалась полностью в его власти. Решать ее судьбу отныне не может никто, даже Элена. «Что мне с тобой делать?» – в очередной раз мысленно обратился он к Вере. Это история только начинается, и лишь время покажет, не придется ли пожалеть о спонтанном порыве – едва ли не единственном принятым Эридеро решении, в правильности которого он сомневался. Сомневался, так как не мог не признать правоту Коати. Двойную правоту Коати, если быть точным, отметил Эридеро: видела и знает она достаточно, чтобы создать проблемы, и это превращает ее в носителя информации, информации, которая не отпускает… и да, вероятнее всего, к этой информации добавится новая, если она задержится среди них надолго. Что остается ему? Создать для нее тюрьму с условиями пятизвездочного отеля в надежде, что она смирится и согласится покорно существовать в предложенных условиях? Если она действительно обладает характером, то рано или поздно желание обрести свободу одержит верх над страхом, и тогда у него не останется выбора… Ее необходимо заставить понять это как можно скорее.

***

В комнату входит немолодой мужчина в очках. До Веры доносятся голоса, она вслушивается, затем открывает глаза и робеет, поймав взгляд Эридеро.

– Доктор Монрой, – говорит он, – займется твоим здоровьем.

– Я осмотрю вас, сеньорита, – вежливо произносит врач.

– Вы бы не могли выйти? – не поднимая глаз, бросает Вера стоящему у окна мужчине.

– Конечно, – приветливо отвечает он и, поравнявшись с дверью, бросает: – Закончите, сообщите.

Далее следует рутинный осмотр. Внимание Веры привлекает тот факт, что доктор Монрой не задает ни единого вопроса и никак не комментирует ее состояние. Закончив, поспешно направляется к двери и просит Байрона позвать сеньора. Когда тот входит, безотлагательно вводит его в курс дела, и Вера с грустью отмечает: состояние ее здоровья обсуждают так, словно это не имеет к ней ни малейшего отношения, не с ней, а с тем, кто отныне решает за нее. Наглядная демонстрация ее бесправия.

– Запущенная ангина, мне не нравится ее кашель. Температура 39.9. Сильная анемия, истощение, нервное перевозбуждение. В таком состоянии организму не просто сопротивляться инфекциям. Это, конечно, дело ваше, но я настоятельно рекомендую минимизировать стресс, в таком случае она значительно быстрее пойдет на поправку. Через несколько часов я вернусь осмотреть донью Элену и привезу все необходимые лекарства и витамины. А сейчас температуру необходимо сбить и взять кровь на анализ.

– Доктор Монрой, – не сдержавшись, тихо произносит Вера, – я была уверена, что о состоянии здоровья информируют непосредственно больного, коли тот является совершеннолетним и психически полноценным. Или в вашей стране врачебная этика отличается от общепринятой?

Эридеро неспешно оглядывается и смотрит на нее так, словно она сказала нечто весьма забавное. «Похоже, я его веселю, как шут гороховый», – вспыхивает Вера.

– Не напрягайся. Тебе необходим покой, – насмешливо произносит он и добавляет: – Ты весьма неплохо говоришь по-испански.

Доктор Монрой достает из сумки два шприца: один с довольно длинной иглой. Вера испуганно садится и вжимается в стенку кровати. «Это произойдет ночью, – говорил Карлос, – она ничего не успеет почувствовать», – по телу пробегает дрожь. «А если он намеренно усыпит меня, чтобы затем… да и откуда мне знать, что он собирается вколоть? Может, они хотят напичкать меня наркотиками, чтобы я не приходила в сознание…» Дыхание учащается, руки предательски дрожат, она спешит опустить глаза, придать лицу привычное отстраненное выражение – не выходит: слишком слаба, слишком обессилена, слишком напугана. Вера застывает, вжавшись в стенку, согнув руки, обхватывает ими плечи, словно пытаясь согреться.

– Что с вами? – недоумевает доктор Монрой. – Я сделаю вам жаропонижающий укол и возьму кровь на анализ. Укол не самый приятный, зато вам станет существенно легче…

– Не нужно уколов, пожалуйста! – едва слышно бормочет Вера.

Доктор со вздохом оборачивается, вопросительно глядя на Эридеро.

– Это необходимо? – осведомляется тот. Монрой кивает. – Что ж, – хладнокровно произносит он, приближаясь к Вере, – ты слышала. Протягивай руку, не упрямься.

– А что если буду упрямиться? – она поднимает полные страха глаза. – Отвезете на экскурсию?

– Нет, – по губам пробегает едва заметная улыбка. – Но болеть будешь долго. Думаю, и тебе не по душе подобные ночные «шоу». Избавь себя и меня от них как можно скорее. – Вера медлит. – Давай руку и закрывай глаза, – спокойно приказывает мужчина. – Ну же, прекращай вести себя, как ребенок!

Вера нехотя подчиняется. Доктор Монрой со шприцом в руке подходит совсем близко, и она непроизвольно отдергивает руку. Эридеро усмехается, и когда Вера вновь протягивает руку, перехватывает ее, сжав запястье, прижимает к кровати, фиксируя и не оставляя возможности пошевелиться.

– Закрывай глаза, – тихо повторяет он.

На этот раз Вера следует совету. Укол на удивление болезненный. Она закусывает губу, подавив стон, и приподнимается, но мужчина поспешно кладет руку ей на плечо, заставляя податься назад. Анализ крови по сравнению с уколом кажется комариным укусом.

– А теперь антибиотик, – одобряюще улыбается доктор. Вера покорно выпивает. Больше всего ей хочется остаться в одиночестве. В конце концов, таблеткой больше, таблеткой меньше – какое это имеет значение, если они решат осуществить задуманное? – Вы сейчас уснете, а когда проснетесь, будем надеяться, температура спадет.

– Я проснусь? – спрашивает Вера, не поднимая глаз.

– Можешь в этом даже не сомневаться, – отвечает голос, в котором скользят на удивление теплые нотки. – Идите, доктор, я к вам присоединюсь, – бросает он. Когда тот выходит, говорит Вере: – Спи спокойно. Обещаю, твоим сном я никогда не воспользуюсь.

– Меня это успокаивает… когда наступит момент, я предпочту знать об этом.

– Это правильно, – одобряюще замечает он. – С жизнью желательно иметь возможность проститься. – Затем смотрит на нее пристально, изучающе и наконец задумчиво произносит: – Это произойдет только в том случае, если ты не оставишь мне выбора. Так что, тебе решать, как долго ты хочешь жить.

– Вы шутите, – ее начинает клонить в сон: мысли обрываются, перед глазами все расплывается.

– Нет. Спи. Поговорим, когда тебе станет легче.

Вера слышит, как удаляются шаги, закрывается дверь, и, оставшись одна, она наконец засыпает.

***

Открыв глаза, Вера замирает: комната утопает в солнечном свете. Яркий, необычайно жизнеутверждающий, он струится из окна, образуя широкие полосы на полу, рисуя квадратики на стоящих у окна диване и кресле. На стене пляшет солнечный зайчик. Вера поднимается: голова тяжелая, ставшая неизменной спутницей слабость сдаваться не намерена, но жар спал; и с удивлением осознав: ее на самом деле решили лечить, а не убивать и не доводить до бессознательного состояния, она испытывает безмерное облегчение и слабо улыбается. Принимается перечислять: «Я проснулась, жар отступил, солнце светит, и его даже можно увидеть – в тюрьме о подобном и не мечталось…» – убеждая себя, что на данном этапе необходимо черпать силы из каждого положительного момента. Подойдя к окну, на несколько минут застывает, рассматривая открывшийся взору пейзаж: вдалеке раскинулись необыкновенные, словно нарисованные для компьютерной игры, высокие зеленые холмы, и прямо на их верхушки спустились огромные, жемчужные, похожие на комки сладкой ваты облака. Фантастическое небо, подобного которому Вера не встречала ни в одном из своих путешествий, поражало воображение – филигранно смешанные гениальным художником темно-синяя и белая краски являли редкую по красоте картину бескрайнего пространства: перламутрово-жемчужное кружево, обволакивая синеву, образовало причудливый густой узор, сквозь который проглядывали полосы интенсивно-синего цвета… высокое над головой небо уходило под наклоном к горизонту затем, чтобы в самой дальней точке слиться с зелеными холмами. А прямо за воротами дома плотной стеной взметнулись деревья: насыщенного изумрудного оттенка, высокие, монументальные, они казались более грозными стражами этого клочка земли, чем вооруженные люди у ворот. Вера с изумлением всматривается в эти кажущиеся инопланетными «декорации», на удивление гармонично дополняющие ту параллельную реальность, в которую ее забросил злой кукловод, и внезапная, словно вспышка молнии, мысль пронзает сознание: «Умирая я буду смотреть в это небо, но не дневное, а утреннее… это случится ранним утром, после рассвета». Опустившись в кресло, она силится унять бешеный стук сердца, повторяя: «Глупости, просто глупости! Откуда берется подобный бред? Нервное перевозбуждение, сказал доктор Монрой, вот и последствия. Необходимо взять себя в руки, так и до галлюцинаций недалеко…» Затем бросает взгляд на часы – 13:15. О событиях последней ночи напоминают неприятная липкость кожи и спутанные волосы: похоже, серьезно лихорадило – морщится Вера и спешит пройти в ванную комнату. Настроение мгновенно улучшается: возможность принять душ со всеми удобствами воспринимается после пережитого небывалой роскошью. «Никогда, – думает она, – я не сумею относиться к горячей воде и ее доступности, к наличию банных и туалетных принадлежностей, как к обыденности». Стоя под теплыми струями, Вера восстанавливает в памяти ночные события и сказанные напоследок слова: «тебе решать, как долго ты хочешь жить». «Неужели? Остается только выяснить, что подразумевается под словами: „если ты не оставишь мне выбора“. Возможно, для этого достаточно одного неверного слова… Тот еще тип: освобождая подругу, готов был смести все на своем пути, включая невинных людей. При этом выглядит на удивление вменяемым… или мне хочется в это верить? – размышляет она и тут же напоминает себе: – Он друг Элены, это обнадеживает. Так или иначе, я жива только благодаря ему…»

Вернувшись в комнату, она застает сидящую в кресле у окна Элену.

– Как твоя рана? – интересуется Вера.

– Нормально. Доктор Монрой назвал ее ювелирной работой. Шрам можно будет удалить лазером. Я даже не знаю, такое воспоминание… – с сарказмом говорит она. – А сама как? Мне поведали, что ночью ты учудила переполох.

– Мне, и правда, было неважно, – признается Вера. – Надеюсь, это уже позади.

– Тебе не мешает обработать следы нашей вечерней «беседы», – бросает она, изучив лицо Веры, и усмехается, – я велю принести мазь. Рука у меня тяжелая, но ты сама напросилась.

– Не надо об этом, – отстраненно произносит Вера.

– Надо, – холодно возражает Элена. – Как долго ты подслушивала?

– Я знаю о том, что мы объявлены погибшими… – признается она.

– Ты соображаешь, что могло случиться, обнаружь тебя Москито десятью минутами ранее?! – Вера молчит. – Бэмби, – вздыхает Элена, – это очень странно: с одной стороны, тебя судьба колотит нещадно, с другой, спасает в самый последний момент.

– Что меня ждет? – спрашивает Вера, понизив голос.

– Никто не знает, что ждет за поворотом, есть лишь иллюзия предсказуемого завтра… – театрально проговаривает Элена и серьезным тоном продолжает: – Пока ты останешься в этом доме. Тебе очень повезло попасть под опеку его владельца.

– Кто он? – за напускным равнодушием угадывается плохо замаскированное любопытство.

– Человек, который пожалел тебя настолько, чтобы спасти, – улыбается Элена. – Так что веди себя примерно и не думай создавать проблемы. Если хочешь остаться в живых. Он очень великодушен, пока его не разочаровывают. В твоих интересах продолжать пробуждать в нем великодушие, а не… – Она на секунду замолкает и с уверенностью заключает: – Думаю, ты достаточно умна, чтобы правильно прочесть ситуацию.

– Я не совсем понимаю… – растерянно произнесенные слова. Произнесенные сдавленно, очень тихо.

– Ты не можешь уйти, – Элена пристально смотрит ей в глаза, – это ты уже знаешь. Любая попытка связаться с кем-либо вне этого дома или покинуть его стены, будет стоит тебе очень дорого.

– Но почему бы вам не отпустить меня? – безрассудно, отчаянно просит Вера. – Вы можете переправить меня в любую точку мира, никто и не узнает, что я была здесь. Я что-нибудь придумаю… ну, например, мне удалось выбраться из здания, убежать… а потом добраться до аэропорта и пробраться в грузовой самолет…

– Бэмби, что за детский лепет… – насмешливо произносит Элена. – Прекращай! Это невозможно!!! – отрезвляет ее металлический голос.

– Я ведь была свободна… – обрывает ее Вера, немигающим взглядом глядя в окно, туда, где облака сливаются с холмами. – Десять часов я была свободна, я почти вернулась домой… лишиться свободы во второй раз не менее жутко, чем в первый, возможно, даже более… – Она оборачивается к Элене и, пристально глядя ей в глаза, произносит медленно, со страхом, тоской, отчаянием: – Ты можешь себе представить, каково это: обрести свободу, чтобы десять часов спустя узнать, что ты опять все потеряла?!

– Я знаю, что такое терять все… терять все и мечтать о смерти… – ее лицо каменеет, подобно маске, и на Веру устремляются горящие изумрудные глаза. – Пока ты цепляешься за жизнь, не потеряно то, чего уже не отыскать.

– Возможно, ты права… – задумчиво произносит Вера, ошеломленно наблюдая за тем, как лицо собеседницы вновь принимает бесстрастное выражение. – Прости, я не хотела…

– Я все понимаю, Бэмби… понимаю, что на тебя обрушился кошмар, из которого ты вырвалась на секунду лишь для того, чтобы обнаружить новый кошмар… – Застыв, Вера смотрит на нее, боясь пошевелиться: подобной нежности в этом голосе она не могла и представить. Кажется, этот голос принадлежит другой женщине или напротив возрождает ту, которая жила в ней или продолжает жить, отдалившись от нее нынешней. – Ты не заслужила подобного, ты не выбирала, но что поделать – судьба точнее пули, и никогда не знаешь, когда и где она тебя подкараулит… Поверь мне: то, что произошло – наилучший вариант из возможных, учитывая обстоятельства, разумеется.

– Ты скоро уедешь? – потерянно уточняет она. Элена кивает. – Мы еще увидимся?

– Конечно, – в голосе искренняя теплота. Похоже она пытается ее утешить. – Меня будут посвящать в твои дела. Обещаю звонить, а иногда приезжать в гости.

– А ты не можешь взять меня с собой? – не то просьба, не то вопрос, ответ на который она ждет с обескураживающей надеждой. Элена отрицательно качает головой. – Я ведь его совсем не знаю… – в голосе беспомощность.

– Не бойся, – улыбается Элена. – Он тебя не обидит. Но ты должна понимать: есть правила, которые не обсуждают, им следуют – стоит тебе перешагнуть черту, ты подпишешь себе приговор. Собственными руками. Ты не оставишь ему выбора, понимаешь? Тогда и я ничем не смогу помочь тебе. Не испытывай судьбу, прошу тебя, не вздумай рисковать. Запомни: подобный риск сродни самоубийству.

– Значит, у меня нет будущего, – глухо произносит Вера. – Ни-ка-ко-го.

– Этого ты знать не можешь, – вздыхает Элена. – Посмотри на ситуацию с другой стороны: твои шансы на свободу во Вьетнаме были практически равны нолю. Ты избежала расстрела, а условия здесь несравнимы с тюремными. В любом случае твое положение улучшилось.

– Но там у меня была хоть какая-то защита…

– Неужели? – она вскидывает брови. – Ты забыла, что сделал зверек с твоей подругой? А сколько раз на тебя поднимали руку? – Вера мрачнеет. – Ты бы загнулась в тех условиях, сама видишь, в каком ты состоянии. Здесь к тебе будут хорошо относиться, ты ни в чем не будешь нуждаться. Бэмби, животные в сафари живут порой не хуже, чем на свободе, это тебе не ненавистный зверинец и не клетки, которые ты мечтала открыть…

– Сафари… – задумчиво произносит Вера, – имитация свободы.

– Ну да, – улыбается Элена. – Будущее есть лишь планы и иллюзии. Живи настоящим. Все не так плохо, могло быть гораздо хуже.

– Ты права, – соглашается Вера. – Я должна выздороветь. На этом и попробую сконцентрироваться.

– Молодец! – хвалит Элена.

– Ты бы не могла принести мне ножницы?

– Это еще зачем? – в голосе недоумение.

– Хочу состричь волосы, – спешит объяснить Вера. – Они мне мешают, слишком длинные, и, кажется, запах тюремного мыла смыть не удается… Говорят, состригая волосы, избавляешься от негатива.

– Чуть позже ко мне приедет мой мастер, я попрошу его заглянуть к тебе, – обещает Элена. – Вечером у меня ужин, необходимо хоть немного привести себя в порядок. Кстати, – спохватывается она, – я принесла тебе все необходимое на первые дни. – Оглянувшись, Вера обнаруживает пакеты с одеждой. – А теперь мне пора. Я прикажу Валентине принести тебе еду и антибиотики.

***

Этот разговор успокоил и ободрил Веру. Более всего нуждалась она в эти минуты в покое, пусть временном, пусть призрачном, покое, благодаря которому сможет собраться с силами и прийти в себя. Напряжение последних дней чуть спало, чудовищная головная боль отступила, страх сделал робкий шаг назад, и, оставшись в одиночестве, Вера попыталась объективно проанализировать случившееся: проще всего этим людям было убить ее, тем самым навсегда избавившись от проблемы. Но Элена не хотела прибегать к подобному решению, а Эридеро поддержал ее. «Быть может, он действительно пожалел меня, – думала Вера, – в таком случае ему не чужда человечность. И потом, с Эленой у них довольно близкие отношения, вряд ли он станет огорчать ее без крайней необходимости… Да и она не стала бы с таким уважением относиться к психопату и ничтожеству». Вера не могла не признать – в последние дни Элена не раз доказывала свое особое к ней отношение: вытащила сначала из тюрьмы, а затем из больницы, не бросила в Ханое, узнав, что она нарушила слово и предупредила Ким, не убила в Хартуме и пыталась спасти ее от логически напрашивающегося приговора. Не верить ее словам оснований не было: «Элена никогда не врала мне, напротив, была чересчур откровенна и порой жестока в своей искренности, – заключила она. – Не было у нее причин врать мне и сейчас, когда я полностью в их власти. Посему если она утверждает, что при соблюдении условий ко мне будут хорошо относиться, вероятно, так оно и есть». Придя к этому выводу, Вера с облегчением вздохнула: беспросветный мрак, нарисованный измученным сознанием накануне, понемногу рассеивался, картина прояснялась, появились первые светлые пятна. Затем она распаковала принесенные пакеты – в них оказалось все необходимое на ближайшие дни: белье, белые майки, джинсы и очень красивые костюмы – бордовый, темно-синий, черный, сиреневый и бледно-розовый – приталенные кофты на молниях с длинными рукавами и брюки по фигуре – идеально удобная одежда как для дома, так и для прогулок по местности, открывшейся за окном. Вера поспешила переодеться в бордовый костюм и с грустью отметила, что ее привычный размер вместо того, чтобы обтягивать тело, довольно свободно на нем болтается. Фигуру до тюремного периода эта одежда подчеркнула бы крайне выигрышно, сейчас же подчеркнутой оказалась лишь ее болезненная худоба… «Я стала совсем другой, и люди смотрят на меня иначе, – с болью осознала она и, глубоко вздохнув, прогнала непрошенные слезы. – Это вопрос времени, я выздоровею и снова узнаю себя в зеркале».

И все же, подарки доставили ей искреннюю радость – у нее появились вещи: новые, красивые, ее собственные. Как раньше. Окинув взглядом комнату, Вера с удовлетворением улыбнулась: несколько дней назад она мерзла на подстилке в крошечной клетке, мылась прохладной водой и не расставалась с полосатой формой, не говоря уже об отсутствии элементарных средств гигиены и личного пространства… да, Элена, как всегда, права, ее положение улучшилось. Даже учитывая неизвестность, сказала себе она, перебирая в памяти тюремный быт, это предпочтительнее. Потому как мне нечего было терять, и за ту жизнь не имело смысла цепляться…

Несколько раз в комнату заглядывает сменивший отдыхающего Байрона охранник по имени Рикардо – молодой, смуглый, молчаливый. В отличие от коллеги, он почти ничего не говорит, заглядывает на минуту и спешит скрыться из виду. Веру это вполне устраивает. А вот женщина по имени Валентина оказалась куда более назойливой: она принесла обед и горку таблеток, при виде которой Вере, активной нелюбительнице химии, стало не по себе. Говорила женщина очень медленно, тщательно проговаривая слова, вероятно полагая, что иностранка понять сказанное в полной мере не в состоянии, и производила впечатление особы довольно жесткой, неприветливой и напористой. Принесенный обед состоял из мясных блюд: супа с фрикадельками и мяса, залитого молочным соусом с зеленью, при виде которого Вере сделалось не по себе. «Это кролик», – пояснила Валентина, заметив озадаченный взгляд. Мясо Вера не ела с семи лет, и едва услышав, что лежит перед ней на тарелке, поспешно встала из-за стола: и без того слабый аппетит отшибло полностью. Она поблагодарила, отметив, что большую часть жизни мясо не ест и менять свои привычки не планирует, на что услышала возмущенные причитания: доктор Монрой прописал ей специальную диету, в которую непременно входят мясные блюда, далее следовало перечисление, от которого Вере сделалось дурно: помимо кролика, ее новый рацион угрожал пополниться мясом цыпленка, косули, оленя и страуса. «В этом доме все это едят?» – изумленно поинтересовалась она. Валентина наградила ее взглядом, в котором читалось неприкрытое сомнение в ее душевном здоровье. Вера попросила побыстрее убрать со стола принесенный поднос и не напоминать ей о еде в ближайшие часы. Женщина же опускать руки не намеривалась: «Сеньор велел мне следить за выполнением указаний доктора. Не создавайте мне проблем!» – грозно заявила она. Вера подняла поднос, вынесла его за дверь и всучила в руки Рикардо. Валентина, обещая рассказать все патрону, временно капитулировала. Вернувшись через час, она принесла салат, бутерброд с сыром, фрукты и горячий грейпфрутовый сок с медом. Вера пообедала, выпила микстуру от кашля, обрадовалась, найдя леденцы для лечения горла, от остальных антибиотиков отказалась.

Весь день провела она у открытого окна, сидя на диване, укутавшись в плед, наслаждаясь солнечными лучами, свежим воздухом и прекрасным видом. «Странно, почему вчера я так замерзла? – гадала она. – День в самом деле был холодным или виной тому была болезнь? Сегодня так тепло, +20, не меньше». А далее на холмы спустились сумерки, и Вера завороженно наблюдала за тем, как темнеет небо, контуры холмов утопают в темной дымке, и деревья, казалось, погружаются в сон. Вечерний пейзаж выглядел таинственно и зловеще, в таких декорациях можно смело снимать сказки, подумала она.

***

В дверь постучали, в комнату заглянул незнакомый мужчина.

– Сеньорита, – сообщил он, – меня прислала к вам донья Элена.

– Проходите, – кивнула Вера, догадавшись, кем является гость.

Он приблизился, и от Веры не укрылось замешательство, проскользнувшее на считанные секунды в его глазах.

– Понимаю, – усмехнулась она, – такая клиентка вам досталась впервые.

– Что вы, сеньорита, ничего подобного, просто… – бедняга пытался нащупать ускользнувшую почву. – Меня зовут Камило, – растерянно проговорил он.

– Очень приятно, – вежливо ответила Вера, но в ответ не представилась. Если она объявлена мертвой, называть свое имя незнакомым людям, не получив на то согласия, с ее стороны весьма неосмотрительно. – Вы могли бы подождать немного, я помою голову? – он с готовностью кивает.

Вера спешит в ванную, десять минут спустя возвращается и просит Камило сделать ей короткую стрижку. Тот усаживает ее на стул в центре комнаты и принимается внимательно изучать длинные волосы. «Доктор Монрой не осматривал меня настолько сосредоточенно», – улыбнулась она.

– Сеньорита, – наконец постановил Камило, – ваши волосы, в отличие от вас, здоровы. Вы уверены, что хотите состричь их? Я бы мог придать форму. С такой длинной получится очень красиво.

– Стригите, – тихо, но очень твердо просит Вера, – и чем короче, тем лучше.

Камило вздыхает и принимается за работу. Вера с любопытством ожидает результата: в последний раз короткая стрижка была у нее в детстве.

– Давайте остановимся на линии плеч, – предлагает он, и Вера не успевает возразить. – Если через неделю вы не передумаете, обещаю вернуться и сделать все, как скажете. Думаю, для первого раза достаточно. Я сделаю ступенчатую стрижку, и вы сможете присмотреться и решить, комфортно ли будем вам с короткими волосами. Подозреваю, что не комфортно.

– Почему? – с интересом спрашивает Вера.

– Вам идут длинные… когда выздоровеете, станете похожи на фею.

– Делайте, как считаете нужным, – она сдается.

Затем с интересом изучает результат, стараясь абстрагироваться от похудевшего лица с впавшими щеками, выступившими скулами и черными синяками под глазами. Волосы непривычно короткие: передние пряди не доходят до подбородка, а самые длинные едва касаются плеч. Голова стала на удивление легкой, словно срезанные пряди и впрямь унесли море негатива и нерадостных воспоминаний.

– Спасибо, Камило, – искренне благодарит она, – вы очень талантливы.

– Без ложной скромности: донья Элена выбирает лучших… – Прощаясь, он снабжает ее заколками, необходимыми средствами ухода и расческами. – Надеюсь, – говорит он, – в следующую нашу встречу вы будете здоровы и красивы, как прежде.

Вера возвращается на свой диван. Кажется, температура к вечеру повышается, расстроенно отмечает она. За окном темно. «Я начинаю возвращаться в нормальное человеческое состояние», – с удовлетворением осознает она, проводя рукой по гладким уложенным волосам, затем собирает их в хвост и слабо улыбается: короткие хвостики напоминают ей детство. Из воспоминаний ее вырывает с шумом распахнутая дверь – по-боевому настроенная Валентина принесла ужин и новую порцию таблеток. Взглянув на поднос, Вера непроизвольно морщится: полная тарелка риса, опять мясо, апельсиновый сок, вареные морковь и свекла.

– Валентина, – с подчеркнутой вежливостью обращается к женщине Вера, – я вам объяснила ранее: я не ем мясо. Пожалуйста, унесите это побыстрее.

– Доктор Монрой велел приготовить вам грудку индейки на пару. Это очень полезно. Ешьте, – упрямо настаивает женщина.

– Не тратьте времени зря, – просит Вера. – Вы унесете или мне самой это сделать? – она встает.

– Ну, знаете… – Валентина убирает поднос, недовольно поджав губы. – Выпейте таблетки!

– Оставьте, позже выпью. Спасибо за ужин!

– Имейте ввиду, я все расскажу сеньору!

– Вы мне угрожаете? – Вера вскидывает на нее удивленные глаза. – Я, по-вашему, ребенок, которого пугают наказанием взрослых?

Валентина не отвечает и молниеносно скрывается за дверью. «Она невыносима!» – бросает не успевшему сменить Рикардо Байрону. С верхнего этажа спускается хозяин дома. Поравнявшись с женщиной, бегло бросает взгляд на полный поднос и на ходу приказывает:

– Занеси, болтать будешь, пока она ужинает.

– Сеньор, – тараторит Валентина ему в спину, – я возвращаюсь с подносом на кухню.

Мужчина тормозит и поворачивается, вопросительно глядя на нее.

– Она отказалась обедать, а теперь и ужинать, и принимать лекарства тоже отказывается. Я строго следую предписаниям доктора Монроя, он назначил ей специальную диету, но сеньорита даже не притрагивается к приготовленному. Выставляет меня вместе с подносом из комнаты. Пьет те таблетки, которые считает нужными, как будто она врач, – негодует Валентина. – Я предупредила ее о том, что доложу вам, а она в ответ: «Я не ребенок, чтобы меня пугали», – и указала на дверь. Сложно с ней, сеньор.

– Внеси все обратно, – говорит он и отворяет дверь, жестом показывая Валентине войти.

Та с победоносным видом проходит в комнату.

– Валентина, – холодным, безупречно вежливым тоном произносит Вера, – мне объяснить еще раз?

– Непременно, – раздается за дверью низкий голос. – Я тебя слушаю.

Эридеро входит в комнату и закрывает за собой дверь. Вера от неожиданности замирает, почувствовав пристальный взгляд – вспыхивает и, пытаясь скрыть замешательство, тихо отзывается:

– Все очень просто: я много лет не ем мяса. А ваша помощница упорно пытается меня им накормить.

– Доктор Монрой считает, что вам это необходимо… – устало заверяет Валентина. – Он доктор, он знает, что говорит.

– Для отвыкшего от мяса организма потребление оного – стресс, – отстраненно объясняет Вера. – Мне смотреть на него неприятно, не то что есть… Бедный кролик, – едва слышно пробормотала она.

– На ужин я принесла вам не мясо, а птицу, но вы опять отказались есть! – не унимается женщина.

– А разве птица не мясо? – недоумевает Вера. – Тогда внесу ясность: птицу я тоже не ем.

– Поставь поднос на стол, – велит Эридеро и опускается в кресло напротив Веры. Изучает горку таблеток, возникшую на столе. – Что ты да ешь? – интересуется он лишенным каких-либо эмоций голосом.

– Все остальное, – непроизвольно перейдя почти на шепот, отвечает Вера.

– Рыбу, молочное, яйца, морепродукты? – Вера кивает. – Готовь сеньорите то, что она предпочитает, балуй ее… Я хочу, чтобы сеньорита поскорее выздоровела. И не говори с ней тоном полицейского, – усмехается Эридеро, – она моя гостья.

– Конечно, сеньор, – с подчеркнутой вежливостью заверяет Валентина.

– Поешь рис, – обращается он к Вере.

– Нет, спасибо. Последние полгода я ела рис ежедневно. И ничего, кроме риса. Думаю, добровольно я к нему не притронусь в ближайшие лет десять.

– Тогда никакого риса, – бросает он Валентине. – А сок?

– Я не люблю апельсиновый сок. Очень не люблю, – в голосе неловкость. – Простите, я понимаю, как это выглядит со стороны, просто как-то все совпало неудачно…

– Приготовь новый ужин, – приказывает он. – Будь добра, поторопись, – Валентина подхватывает поднос и спешит удалиться. – Лекарства тоже принимаешь выборочно? – Вера молчит. – Вижу, ты решила поиграть в доктора… полагаешь, знаний на курсах стюардесс приобретено достаточно? – опять тишина. – Ты часом язык не проглотила? – холодный, ироничный голос царапает нервы.

– Мой ответ может рассердить вас, – мягко произносит она. – А мне этого совсем не хочется.

– Когда я задаю вопрос, мне отвечают, – холодно уточняет мужчина, пристально глядя на Веру.

– Вы задали три вопроса, – бесстрастно замечает она. – Три риторических вопроса. Вы, правда, ждете ответов?

– Представляю как выглядели твои допросы! – он вновь смотрит на нее так, словно она его забавляет – с этим взглядом она успела познакомиться прошлой ночью. – Ты просто мечта для следователей!

– Рискну предположить, что о встрече с вами представители закона мечтают несравнимо больше, – импульсивно бросает она и осекается.

– Им остается только мечтать, – невозмутимо заверяет он и добавляет: – Это привычное твое состояние, или болезнь помогает?

– Затрудняюсь ответить. Не понимаю, о чем вы, – отстраненно отзывается Вера.

– Не желаешь поговорить с доктором Монроем? – неожиданно предлагает он. – Выскажешь ему свои опасения, задашь вопросы… или нарушение, – как ты это назвала? – «врачебной этики» пошатнуло его авторитет окончательно и бесповоротно? Можешь ему сообщить и об этом, он не обидится.

Вера вспыхнула. Доктор Монрой действительно не вызвал ее доверия.

– Он очень хороший врач, – констатирует Эридеро безапелляционным тоном. – В противном случае я бы не прибегал к его услугам.

В дверь постучали, затем она тихо открылась и вошла Валентина с подносом в руках. «Надо же, – думает Вера, – оказывается умеет и стучать, и дверь отворять без грохота».

– Приятного аппетита, – с приторной вежливостью говорит женщина, опуская поднос.

Вера с удивлением поднимает глаза. «Лицемерка», – мысленно негодует она и вежливо благодарит в ответ. На этот раз обошлось без неприятных сюрпризов: запеченная рыба с картошкой и шпинатом.

– Сеньор, скоро приедут гости, – напоминает Валентина.

– Я помню. Тебе следует измерить температуру, – обращается он к Вере.

Она поднимается, направляется к прикроватной тумбочке, достает электронный градусник, повернувшись к мужчине спиной, садится на кровать и кладет градусник в рот. Не успевает тот запищать, Валентина протягивает руку и выхватывает его у не успевшей посмотреть результат Веры. «39.8», – сообщает она.

– Что ж, – негромко говорит мужчина не терпящим возражений тоном, – игры в доктора подошли к концу. Ты слышала?

Вера упрямо молчит.

– А теперь поешь, – приказывает он.

Не двигаясь, Вера ждет, пока Валентина покинет комнату. Затем тихо, с недоумением, произносит:

– Вам не кажется, что ваши приказы звучат, мягко говоря, странно?

– Не кажется, – отвечает он, и, обернувшись, Вера ловит его улыбку.

– Я не хочу есть. Правда, не хочу. А ваши команды, признаюсь, окончательно отбивают аппетит. Только не начинайте запугивать меня, – просит она, – от страха я не могу проглотить и крошки.

Эридеро поднимается и закрывает окно.

– На улице прохладно, – небрежно бросает он, – да и в комнате тоже. Поешь позже. А таблетки выпьешь сейчас.

Раздается стук каблуков, и в комнату входит Элена.

– Вот ты где, дорогой! – с улыбкой приветствует она мужчину.

Вера замирает: такой она видит ее впервые. Иссиня-черные волосы собраны в классический узел, дымчатый макияж глаз сделал их еще более яркими и хищными. На ней черный смокинг, искусно сшитый специально для женского тела – приталенный, он идеально облегает фигуру, под ним нет рубашки, кажется, под ним ничего нет, что придает этому необычному костюму особо соблазнительный вид. Вера готова поспорить: самое откровенное платье потерпит оглушительное поражение, конкурируя с этим дерзким, безупречно элегантным и одновременно агрессивно сексуальным нарядом. Строгие брюки выгодно подчеркивают длину ног, а высокие каблуки делают их бесконечными. Черный цвет разбавлен зеленым: из нагрудного кармана пиджака выглядывает шелковый, темно-зеленый платок, в руках крокодиловый зеленый клатч, в ушах – изумруды, огромные, они с необычайной интенсивностью подчеркивают цвет глаз хозяйки, и завершает изумрудное великолепие гигантский камень на пальце. Изумруд подобных размеров Вера не могла и представить и, бросив взгляд на кольцо, так и не рискнула предположить, сколько карат в этом «булыжнике». Движения женщины плавные и порывистые одновременно, и вся она являет образ, в котором скользит удивительная, гипнотизирующая завершенность. Ей, парадоксальным образом, тюрьма не нанесла урон, констатирует Вера, даже напротив: лицо заострилось, лишь сильнее подчеркнув идеальный рисунок костяка, тело обрело едва ли не юношескую стройность. Красива, очень красива. Мысли Веры обрывает низкий голос:

– Решила лишить наших друзей дара речи? – восхищенно произносит мужчина. – Триумфальное возвращение, королевское! Эленита, ты – самый красивый колумбийский изумруд!

– У меня нет оснований тебе не верить, – игриво восклицает она и переводит взгляд на Веру. – Надеюсь, я не прервала важную беседу?

– Нет, – заверяет он и обращается к Вере: – Где твоя вечерняя порция лекарств?

Она пожимает плечами.

Эридеро зовет Валентину: «Я принесу еще раз, потому как сеньорита смешала все так, что и не разберешь». «Змееподобная женщина», – не без толики раздражения думает Вера, глядя ей вслед.

– Это еще что такое? – Элена вскидывает брови, рассматривая кучку таблеток.

– Доктор Монрой полагает, что я должна пить горы химии, – скептично отвечает Вера.

– А ты полагаешь иначе? – осведомляется она.

– Я полагаю, что моя печень отвалится от подобного количества антибиотиков.

– У тебя опять подскочила температура, чего можно было избежать, выполняя предписания врача, – ухмыляется Эридеро. – Твоя теория терпит фиаско.

– Ну почему же? – парирует Вера. – Температуру не всегда следует сбивать, это защитная реакция организма на инфекцию…

– Где ты набралась столь исчерпывающих знаний? – с сарказмом интересуется он. – Часто приходилось оказывать экстренную помощь во время полетов?

– К счастью, ни разу, – тихо отзывается Вера.

– Действительно, к счастью. Ваше дело не лечить, это уж точно, – откровенную насмешку мужчина даже не пытается скрыть.

– Сдалось вам «мое дело»… – обескураженно произносит Вера. – Вы, правда, полагаете, что моя работа менее достойна, чем ваше «ремесло»?

– Я полагаю, что каждый должен заниматься своим делом, – абсолютно ровным тоном говорит он, пропустив мимо ушей ее замечание. – Если повар начнет спорить со строителем, ты останешься без стен и без еды.

– Бэмби, это еще что такое?! – с недоумением восклицает Элена. – Это ее медсестра избаловала! Кормила с ложечки, таблетки уговаривала пить чуть ли не со сказками, вот и результат, – объясняет она мужчине. – В тюрьме собралась, а за ее стенами расклеилась и разыгрывает девочку-девочку со всеми вытекающими. Жуть какая!

Валентина приносит лекарства и моментально исчезает.

– Пей, да побыстрее! – грубо приказывает Элена.

Вера не двигается с места.

– Бэмби, не испытывай моего терпения, – ласково шелестит она. – Ты выпьешь по-хорошему или по-плохому. Выбор за тобой. Считаю до трех. Раз, два… – она делает паузу, – три… – Вера поднимает на нее глаза и отрицательно качает головой. – Ну смотри, сама напросилась…

– Не надо! – останавливает ее невозмутимый голос. – Она выпьет.

Он неспешно приближается, придвигает стул почти вплотную к кровати, садится и протягивает Вере стакан воды.

– Следуй указаниям доктора: если к завтрашнему вечеру твое состояние улучшится, обещаю сделать тебе сюрприз… – звучит как деловое предложение, и все же в этой фразе угадывается не до конца замаскированная теплота.

Вера невольно вскидывает глаза и, попав под власть устремленного на нее взгляда, замирает: вчера она не осмелилась рассмотреть его лицо, но бегло скользнув по нему взглядом, сделала вывод, что глаза у него темные, сейчас же, когда мужчина находится на расстоянии вытянутой руки, Вера с изумлением отмечает – подобный цвет она встречает впервые: темно-синие, они кажутся почти черными, стоит ему сделать шаг назад. Она не шевелится и почти не дышит, застыв словно под гипнозом, и лишь когда уголки его губ едва заметно приподнимаются, спохватывается, смущенно переводит взгляд на принесенные лекарства. Принимает протянутый стакан воды. Отстраняется и выпивает одну за другой четыре таблетки.

– Мне кажется, вы найдете общий язык, – раздается задумчивый голос Элены.

За окном шумно. Ворота открываются, одна за другой въезжают машины. Доносятся голоса.

– И последнее на сегодня… – Эридеро пристально смотрит на нее. – Никто не должен знать ни подробностей твоей жизни, ни твоего настоящего имени. Договорились?

Вера устало наклоняет голову в знак согласия.

– Как бы ты хотела, чтобы тебя звали?

Вопрос застает ее врасплох. Необходимость стереть то немногое, что осталось у нее от прежней жизни, пробуждает дискомфорт, и она равнодушно проговаривает:

– Мне все равно…

Темные глаза медленно, изучающе скользят по ее лицу.

– Лина… – задумчиво произносит он после минутной паузы. – Да, Лина. Тебе идет. Ты не против?

– Лина… – отрешенно повторяет она. – Хорошо, пусть будет Лина.

– Я буду по-прежнему называть тебя Бэмби, – улыбнувшись, сообщает Элена. – Должна же быть в жизни хоть какая-то стабильность. Ну, нам пора, – она протягивает Эридеро руку, тот сжимает ее и поспешно поднимается. – Спокойной ночи, Бэмби!

– Хорошего вечера, – отзывается она.

– Отдыхай, Лина, – не глядя на нее, бросает мужчина и распахивает перед Эленой дверь.

Взгляд Веры провожает их: интересно, гадает она, между ними что-то есть или мне только кажется? Уж больно особые у них отношения.

Вера неспешно ужинает, затем набирает ванну в надежде, что прохладная вода поможет сбить температуру быстрее лекарств, и, устало погрузившись в мягкую пену, обдумывает случившееся: поведение Эридеро, а вернее выбранная им тактика обернулась для нее приятным сюрпризом – будучи единовластным хозяином положения, он с легкостью мог подавить, запугать, но решил действовать иначе, проще говоря – пойти ей навстречу, тем самым бросив испуганной «гостье» соломинку, за которую та с готовностью ухватилась. Правда, манера договариваться у него весьма своеобразная, не преминула отметить Вера, вспоминая формулировку фразы: приказ плавно переходит в своего рода деловое предложение. И все же, столкнувшись за последние месяцы с жестокостью, бесконечными попытками причинить боль, унизить и сломать, она не могла не оценить проглядывающую в этом поступке человечность…

Вернувшись в комнату, долго, не отрывая глаз от освещенной лужайки дома, Вера пьет горячий чай с медом. Ложится в кровать, кутается в одеяло… Какое же это счастье быть в тепле, в чистой новой одежде, не испытывать ни голода, ни жажды. Закрыв глаза, вспоминает свой настенный тюремный календарь и отмечает: 1 февраля подходит к концу. 1 февраля – первый день этой новой, непонятной жизни. Новый дом, новый пейзаж за окном, новые люди, новая стрижка и даже новое имя. Лина, повторяет она, словно примеряя его, привыкать придется долго… И с изумлением отмечает: думая о заставке календарика, она не прибегает более к воспоминаниям прежней жизни, жизни, в которую вернуться так и не удалось, а вспоминает небо, увиденное утром, и понимает: это в умертвившем жизнь аду из серого бетона не оставалось иного, как хвататься за воспоминания, в этих же стенах жизнь возвращается к ней… пугающая, непонятная, неоднозначная, и, возможно, несчастливая, тем не менее она заполняет собой существование, принося новые открытия и новые эмоции… как это небо, эти холмы, деревья… ворчливую Валентину, обстоятельного доктора Монроя, чуткого Камило, исполнительного Байрона… и мужчину, который спас ей жизнь и дал новое имя, но имени которого она до сих пор не знает… а между тем, погружаясь в сон, думает Вера, именно эти роковые буквы следом за именем Элены вписаны в страничку ее судьбы.