Читать книгу Ябеда - Алиса Гордеева - Страница 2

Забавно, как быстро выросли деревья в чужом саду.

Грустно, что я все пропустила.

За полгода до событий, описанных в прологе.

Родители развелись, когда мне было три. Я плохо помню то время в отличие от Ники, моей сестры. Ей тогда исполнилось семь, и все «прелести» развода в полной мере отразились на её психике. Ночные кошмары, истерики, слезы… Отец не справлялся, а мама… маме было немного не до нас. Когда полгода проводишь в Ницце, а остальное время не вылезаешь из спа-салонов, дети только мешают. Наверно…

И всё же в один прекрасный день, когда Ника перестала говорить, а врачи забили тревогу, отец просто взял старшую дочь в охапку и привёз к воротам шикарного особняка, в котором мама к тому времени жила со своим новым мужем и его маститым лабрадором.

Так мы с Никой оказались по разные стороны семьи. Наверно, именно тогда я и потеряла сестру. Навсегда.

Первое время отец регулярно отправлял меня в гости к матери. Поначалу я проводила в доме Вадима Мещерякова, моего отчима, целое лето и обязательно приезжала на Рождество, но с годами всё острее начинала ощущать свою ненужность в новой семье. Меня редко встречали с улыбкой, зато не скрывали её, когда отец забирал меня домой немногим раньше. Чувствовать себя обузой – то ещё удовольствие! Да и сам Мещеряков никогда не скрывал своей неприязни ко мне. Ему хватало Ники, капризной, немного жадной и со временем весьма избалованной, а ещё Геры – Георгия Савицкого, странного парня, жившего на чердаке и практически никогда не спускавшегося. Кем он приходился Мещерякову, я не знала, но в доме отчима парень появлялся, как и я, только на лето. Так было всегда. Наверно, поэтому странное положение вещей меня мало удивляло.

К тому моменту, когда я окончила пятый класс, моё время пребывания рядом с мамой и сестрой сократилось до недели, а потом и вовсе сошло на нет. Телефонные разговоры становились все короче, а поздравления с днём рождения казались вымученными и сухими.

Впрочем, это меня мало беспокоило. В нашем небольшом городке, где все друг друга знают и при встрече обязательно здороваются, жить было гораздо комфортнее, чем в окружении расчётливых и бездушных лиц, воротящих от тебя нос только потому, что твоя одежда недостаточно модная и стильная, а сам ты не разбираешься, чем айфон последней модели отличается от предыдущей. К слову, этого самого айфона у меня никогда и не было. Зато был любящий отец – неунывающий весельчак и лучший в городе сварщик, а ещё друзья: конопатый Женька из соседнего подъезда и Амели, умница-отличница с косой до пояса и несносным характером Халка. Мы познакомились в детском саду, когда Амели надела тарелку с манной кашей на голову Женьке, а тот свалил всё на меня. Надо сказать, с тех пор мало что изменилось. По мере взросления наши шалости становились только круче и непременно приводили в ужас директора школы. Уверена, он считает дни, когда мы выпустимся, точнее, когда последний звонок прозвенит для Женьки и Амели.

Моя привычная жизнь рухнула в один миг. В тот вечер отец выбежал в продуктовый через дорогу: мне приспичило затворить блины, а мука́ закончилась. На пешеходном переходе его, плечистого и высокого, не заметил спешивший по своим каким-то делам водитель серебристой «десятки». Скрежет тормозов был слышен на весь город, но, увы, это не уберегло отца от столкновения с грудой бездушного металла. Дальше – больше: «скорая» … мои молитвы… перелом позвоночника… и снова мольбы к небесам. Бессонные ночи возле реанимации, слёзы, острыми бритвами раздирающие горло, и приговор врачей: нужна сложная операция в краевом центре, а после неё – долгая реабилитация. Все расходы по лечению взял на себя завод, на котором отец верой и правдой отработал два десятка лет, а вот ответственность за меня брать было некому, кроме мамы.

«Если хочешь – приезжай. Адрес знаешь».

Даже от её обычного СМС веяло холодом. Сейчас понимаю, это был знак: мне стоило пересилить себя и несколько месяцев провести в интернате. Да только тогда все мои мысли занимал отец. Переехав к матери, я смогла бы ежедневно его навещать, ну а неприязнь родственников можно и перетерпеть, правда?

– О чём задумалась, милая? – Отец сжимает мою ладонь и ласково улыбается, отчего в уголках его глаз собираются стрелки морщин – глубоких, но бесконечно родных.

Я уже привыкла видеть папу лежащим в больничной палате. Да и здесь, в большом медицинском центре, оборудованном по последнему слову техники, глупая жалость уступает место надежде.

– Здесь лучше, да?

Свежий ремонт. Окно на солнечной стороне. Даже кровать, к которой волею судьбы прикован отец, напичкана кнопками и механизмами, чтобы больной как можно меньше ощущал себя беспомощным инвалидом. Никакого сравнения с нашей травматологией!

– Да, Таюшка. – Грубые пальцы отца всё крепче сплетаются с моими. – Уже не так страшно ложиться под нож хирурга.

Отец врёт, вижу. Он ненавидит больницы, и даже к зубному мне приходилось его тащить под дулом пистолета.

– Когда операция? – спрашиваю, делая вид, что верю. В конце концов, отец просто хочет, чтобы я перестала себя накручивать. Хотя бы из-за него.

– В среду утром.

– Я приеду.

– Обязательно! Не разрешу себя резать, пока не поцелую тебя. – И снова эта его улыбка, самая дорогая из всех. Я так боюсь, что её свет погаснет, что с трудом сдерживаю слёзы.

– Смотри, ты обещал! – Голос мой дрожит, и папа это чувствует.

– Уже была у матери? – спешит он сменить тему.

– Нет, с автобуса – сразу к тебе.

Отца привезли в больницу на «скорой» ещё позавчера, а я, пока забирала документы из школы, задержалась на пару дней. Конечно, я могла сразу отправиться к матери, но мне не терпелось увидеть папу.

– Тая! – возмущается он, а сам едва сдерживает улыбку. – Так нельзя! Пользуешься моей слабостью, да?

Разумеется, он переживает за меня, но ещё больше радуется встрече. Мы оба не знаем, чем закончится вмешательство хирургов, а потому ловим каждое мгновение, чтобы провести его вместе.

– Просто соскучилась по тебе.

Я слабачка. Не могу справиться со слезами. Впрочем, притворяться сильной я буду в доме матери, а пока могу побыть самой собой. Наклоняюсь к отцу и прижимаюсь лицом к его заросшей щеке, а потом даю волю слезам. Я люблю отца – какой смысл скрывать?

– Мы все преодолеем, дочка. Обязательно, – глухо, на грани обещает он, упираясь носом в мои кудряшки. – Опять с косичками заснула?

– Ага, – улыбаюсь сквозь слёзы. На голове сегодня настоящее гнездо, и всё из-за моей невнимательности.

– Возьми такси, ладно?

– Угу, – киваю, а сама вспоминаю номера автобусов до Жемчужного.

Расстояние от города до коттеджного посёлка, где расположен особняк Мещерякова, немалое – даже страшно представить, какую цену заломит таксист. Нет уж, я лучше куплю на эти деньги фруктов: папе сейчас нужны витамины.

Не знаю, сколько ещё времени я просидела бы с отцом, но строгая медсестра, будто случайно заглянувшая в палату, жёстко напоминает, что приёмные часы давно закончились, да и папе нужен отдых. Чмокаю старика на прощание, обещаю завтра приехать снова и спешу к матери.

Не разбирая дороги, шлёпаю по лужам. Ноги утопают в ледяной жиже с остатками рыхлого снега. Грязные брызги разлетаются в стороны, серыми разводами оседая на светлых джинсах. Наплевать! Главное – успеть!

– Подождите! – кричу, запыхавшись, когда дверцы автобуса начинают медленно закрываться.

До остановки всего метров десять, но водитель меня не видит и не слышит. Машу руками, перепрыгивая через шальные ручейки, и даже успеваю треснуть кулаком по забрызганному стеклу, но так и остаюсь в гордом одиночестве ждать следующего автобуса. До него, кстати, минут сорок, а на улице уже смеркается, и с каждой секундой становится всё холоднее и страшнее.

Апрель… Окраина незнакомого города… Полуразрушенная остановка… С неба моросит противный дождь вперемешку со снегом, а мимо на огромной скорости проносятся автомобили. Спортивная сумка с вещами оттягивает плечо. И, вроде, взяла только самое необходимое, но усталость даёт о себе знать. Да ещё рюкзак с учебниками и книгами за спиной такой тяжёлый, что невольно вспоминаю о такси. Правда, тут же беру себя в руки: мне нельзя раскисать!

Чтобы хоть как-то скоротать время, измеряю шагами длину местной лужи. Прячу замёрзшие руки в карманы куртки, но она не по погоде тонкая и ни черта не греет. В очередной раз приближаюсь к проезжей части и всматриваюсь вдаль. И почему в такой крутой коттеджный посёлок ходит только один автобус, да ещё и так редко?

Выуживаю из кармана мобильный и бесцельно листаю новостную ленту социальной сети. Бессмысленные картинки, избитые цитаты, реклама, чужие улыбки – в общем, ничего нового и интересного. Набираю пару строк Амели. Скидываю фото серого неба Жеке: у парня страсть к коллекционированию изображений неба с разных уголков Земли. Как по мне, оно везде одинаковое.

Но, оказывается, умереть со скуки и холода на остановке в чужом городе – это слишком простое наказание за мою неосмотрительность. Уже в следующее мгновение, окатив меня из лужи грязной водой, на обочине тормозит чёрная, как смоль, приземистая тачка, а из опустившегося окна высовывается смазливая морда паренька. Светлые волосы его растрёпаны, а взгляд до невозможности наглый.

– Эй! – небрежно орёт парень, пока я тщетно пытаюсь счистить с куртки грязь. – Мобильный свой дай!

– Всё нормально, – шмыгаю носом, стараясь не расплакаться. Не вечер, а наказание какое-то!

– Ты глухая?! – орёт незнакомец. – Телефон свой дай!

– Ну, облил и облил, переживу! – срываюсь дрожащим голосом. Ишь, какой совестливый нашёлся: другой бы даже не заметил, что проехал по луже, а этот вину искупить хочет! Только я гордая! И подачки мне не нужны!

– Простого «извините» было бы достаточно! – важно задираю нос.

Стараюсь не смотреть на паренька, вновь обратив всё своё внимание к экрану мобильного. Вот Катька Семенова хвастается новой юбкой, а вот милые котята, забавно пошатываясь, делают свои первые шаги. Уверена, стоит мажорчику понять, что я не держу на него зла, он сразу уедет!

– Придурочная! – внезапно раздаётся над ухом, и телефон мгновенно выскальзывает из рук.

Растерянно хлопаю глазами, наблюдая за тем, как напрочь обнаглевший здоровяк роется в моём мобильном, деловито тыча пальцами в экран. Ошарашенно открываю рот, чтобы возмутиться, но мой словарный запас совершенно точно не готов к столкновению с суровой реальностью.

– Ну чего смотришь, как на врага народа?! Один звонок – с тебя не убудет! – Молодой нахал по-свойски прижимает телефон к уху и, расплываясь в улыбке, адресованной явно не мне, отворачивается, а затем громко приветствует невидимого собеседника.

Хам! Мерзавец! Грубиян! А я – наивная идиотка, которая вечно судит людей по себе! Переминаюсь с ноги на ногу, не представляя, как правильно вести себя в подобной ситуации. Нет, мне не жаль мобильного, я всегда рада помочь, но разве этот баран заслужил, чтобы ему помогали?!

Ёжусь от несдержанных порывов ветра и продолжаю сверлить взглядом спину незнакомца. Высокий, накачанный, я бы даже сказала – мощный, он манерно стоит в двух шагах от меня и беспрерывно что-то объясняет некой «зайке», изредка называя ту котёнком. Вот здорово! Я тут продаю дрожжи, вся в грязи и без мобильного, а этот придурок сюсюкает с какой-то кралей!

Набираю в лёгкие побольше кислорода и сжимаю кулаки, намереваясь потребовать обратно телефон. Даже успеваю подойти к незнакомцу, но моя решимость моментально сходит на нет, сто́ит заметить нужный автобус, плавно подъезжающий к остановке. Пропустить ещё и его равносильно воспалению лёгких!

– Прости, не мог бы ты вернуть мобильный? – обращаюсь к парню, несмело тыча замершим пальцем в его спину. – Мой автобус.

– Погоди! – Красавчик отмахивается от меня, как от назойливой мухи, и продолжает трепаться.

– Не могу! Автобус уйдёт! Верни телефон!

– Две минуты! – резко обернувшись в мою сторону, рычит он сквозь зубы и, прикрывая ладонью динамик, буравит меня недобрым взглядом. – Не видишь, я разговариваю?!

– А у меня автобус, – еле слышно шевелю губами, теряясь в изумрудном сиянии глаз придурка, настолько ярком и нереальном, что невольно зависаю и даже не сразу соображаю, что очередной автобус уехал без меня.

Сжимаю губы в узкую полоску и на пятках разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Ещё не хватало, чтобы какой-то смазливый индюк стал свидетелем моих слёз! Равнодушно топаю по лужам, проклиная себя за то, что не послушалась отца, и покорно жду, пока избалованный мажор наговорится.

Проходит минута, вторая, третья…

– Ты чего вся скукожилась? Испугалась, что ли? – подобно грому басит нахал и, ехидно улыбаясь, возвращает мобильный.

– Кого?! Тебя?! Или твоего зверинца?! С кем ты там разговаривал – с кошками и зайцами? Сумасшедший! – ворчу, пряча телефон подальше от алчных глаз незнакомца: мало ли кому ещё решит позвонить этот громила.

– Подслушивать нехорошо, – ухмыляется подонок. – Мама разве не учила?

– Нет! – огрызаюсь в ответ и бреду к обочине: впереди ещё сорок минут холода и сырости.

– Садись, давай, подвезу! – снисходительно рявкает блондин и одной левой стягивает с моего плеча сумку. – Ты кирпичей туда наложила, что ли?

– Не твоё дело! И вообще, верни сумку! Что за привычка брать чужое без спроса?! – тянусь за своей поклажей, да только парень не обращает на меня внимания, запросто закидывая мои вещи к себе в багажник.

– Это был последний автобус. Следующий – только утром. Садись, давай!

Он открывает дверцу пассажирского сиденья и, поджав губы, ждёт. А я бы и рада отказаться, да боюсь, за ночь на остановке точно кони двину.

– Куда тебе? – небрежно интересуется молодой человек, отъезжая от обочины.

– В Жемчужное.

– Ты уверена? – Идиот даже не пытается скрыть насмешку в голосе и на мгновение окидывает меня презрительным взглядом. – Там пропускной режим.

– Знаю. Меня ждут.

– Горничной устроилась, что ли? – Навороченный салон заполняется лающим смехом парня.

– Почему сразу «горничной»?

– Ну, на девочку из эскорта ты, прости, не тянешь. – И снова этот уничижительный взгляд. – А местные – сумки на себе не таскают.

– Ясно… – Отворачиваюсь к окну и смотрю, как моя привычная жизнь на бешеной скорости безвозвратно уносится в прошлое.

– Ладно, расслабься, колючка. Нам по пути!

Расслабиться удаётся с трудом: слух режет электронная музыка, с нездоровым грохотом вылетающая из динамиков, да и манера езды незнакомца вынуждает постоянно хвататься за ручку над дверью, чтобы, того и гляди, не вылететь в лобовое. Руки бы оторвать тому, кто учил этого наглеца водить! Один плюс – скорость!

Уже минут через двадцать мы выруливаем к посту охраны на въезде в Жемчужное. Не успеваю набрать маму, чтобы нас пропустили, как шлагбаум сам начинает медленно подниматься, а парень нахально подмигивает и с важным видом заезжает на территорию.

– Дом номер восемь, – оставляю неуёмное самомнение блондина без внимания. Мне, и правда, не до него.

С долей щемящей грусти смотрю по сторонам, отмечая про себя, как сильно всё вокруг изменилось. Я помню «Жемчужное» обычным нагромождением крутых домов, где каждый житель, так или иначе, пытался переплюнуть соседа. Сейчас же это город в миниатюре, со своими аккуратными переулками, вычищенными до блеска мощёными дорожками, витиеватыми светильниками с мягким золотистым сиянием и яблонями, обрамляющими идеально ровную центральную улицу.

Кусаю губы, едва сдерживая улыбку. Я помню, как назло отчиму сбегала сюда, чтобы помочь рабочим посадить эти самые яблони, а когда возвращалась с перепачканными в земле руками и грязными коленками, пряталась от разгневанной матери по всему дому. Хотя нет, на чердак я всегда боялась заходить. Лучше мамина кислая мина и несколько часов нравоучений, чем мимолётный презрительный взгляд Савицкого, уже тогда напоминавший грозовое небо накануне бури. Интересно, Гера всё так же приезжает на лето?

– Восьмой? Точно? – с насмешкой в голосе переспрашивает незнакомец, а затем резко тормозит у обочины и смотрит на меня так пристально, что у меня мурашки бегут по коже.

– Да, дом у озера. —Стараюсь, чтобы мой голос звучал уверенно, но тушуюсь под взглядом парня. – Отсюда – прямо и до упора.

Особняк Мещерякова стоит у самого берега —пологого, песчаного. В связи с этим у отчима всегда было маленькое преимущество перед соседями: свой личный пляж и пристань летом, и небольшой каток для детей зимой. Правда, последний Вадим перестал заливать, когда мне исполнилось шесть.

– Я знаю, где этот дом, – вырывает меня из воспоминаний голос блондина. – Ты лучше мне скажи: какого черта там забыла?!

Я даже вдохнуть нормально не могу – так сильно давит взглядом этот придурок. И какое ему дело?!

– Ты угадал: я новая горничная.

– Врёшь! – цедит он сквозь зубы. – Твоё имя?

– Сама дойду! – шиплю в ответ и дёргаю ручку двери, но та заблокирована. – Выпусти!

– Просто скажи, как тебя зовут, – по слогам произносит парень и наклоняется ближе. В нос ударяет терпкий аромат мужской туалетной воды, грубый, опасный.

– Тася, – скомканно выдыхаю я.

– Я так и знал! – Парень резко откидывается на спинку сиденья и начинает ржать. – Ты изменилась, Тася!

Немного придя в себя, он снова поворачивается в мою сторону и нагло елозит по мне взглядом, не оставляя ни миллиметра без внимания.

– Я – Ар, – тянет нараспев и ждёт моей реакции. – Помнишь?

– Нет, – признаюсь честно.

– А ты напряги извилины, девочка! – грубо приказывает он, пронзая меня своими ледяными изумрудами, как острыми спицами, а потом подхватывает прядь моих волос и неспешно начинает накручивать её себе на палец. – Впрочем, не важно. Теперь мы будем видеться достаточно часто, Тася.

– Так себе перспектива… – отвечаю, пытаясь высвободить волосы.

– Согласен! – хохочет Ар и заводит мотор. – Мне запрещено приближаться к вашему дому ближе, чем на триста метров. Я высажу тебя возле соседнего коттеджа. Моего коттеджа.

***

С небывалой лёгкостью несусь по брусчатке в сторону дома. Меня не пугают ни мокрый снег, рыхлыми хлопьями бьющий в лицо, ни промокшая обувь, ни тяжеленная сумка: компания сумасшедшего соседа сумела перечеркнуть всё. Неудивительно, что Мещеряков запретил придурку приближаться к своим владениям. Этот Ар – как просроченный шоколад: шикарная обёртка и прогорклое послевкусие. Его смех до сих пор звучит у меня в ушах, а пренебрежительный взгляд никак не выходит из головы. Будто во мне одной – первопричины всех его бед и печалей. Да и имя у блондинчика какое-то дурацкое, неполноценное, что ли. И всё же странно, что я не помню этого парня, от слова «совсем».

Соседи Мещерякова, семья Турчиных, были частыми гостями в доме отчима. Редкий ужин обходился без их компании. Семёна Германовича; главу семейства обычно всегда сопровождали супруга и дочка Камилла, шустрая и озорная девчонка примерно моего возраста с прикольными брекетами и отменным чувством юмора. Такой я её запомнила. Одно время мы даже дружили и вместе бегали к озеру, но ни разу я не слышала от неё ни о каком Аре. Как такое возможно?! Его словно ластиком стёрли из памяти, из семьи. Прямо как меня…

– Всё просто, Таисия. – Мама сдержанно приобнимает меня за плечи и ведёт по извилистой дорожке от раздвижных ворот к парадному входу в особняк. – Аристарх – аллергик, поэтому почти каждое лето он проводит на побережье Адриатики. У Турчиных там родственники. А ты чего подумала?

Дежурный смех, равнодушный взгляд; мама ничуть не изменилась: те же белокурые локоны до пояса, удушающий аромат дорогих духов и высокомерный взгляд. А ещё шпильки как неотъемлемый атрибут её образа. Ну кто в здравом уме щеголяет на высоченных каблуках по дому?!

Мы не виделись целую вечность, а мама даже не удосужилась меня поцеловать – так, скользнула губами по щеке, чтобы не испортить макияж. Ни тебе «я скучала», ни вопросов «как добралась», да и о папе ни слова. Ладно, хоть меня узнала.

И всё же вру: мать постарела, осунулась, под глазами залегли глубокие тени. Для своих сорока восьми мама выглядит, может, и неплохо, просто я её помню лет на пять моложе.

– Ничего не подумала, – мотаю головой, поправляя лямку рюкзака. – Одного не понимаю: как этот парень меня узнал, если мы никогда не пересекались?

– Ещё одно доказательство твоей зацикленности на себе! – фыркает мама, не раздумывая долго над моим вопросом. – Если бы в детстве ты не воротила нос от компании сестры, то сейчас не задавала бы глупых вопросов.

Если бы Ника не стыдилась меня перед своими друзьями… Впрочем, теперь это уже не важно.

– А почему парню запрещено приближаться к вашему дому? —Дурацкая тропинка кажется нескончаемой, а других тем для разговора попросту нет. За три минуты до этого я уже получила исчерпывающий ответ на свой щенячий визг: «Тася, возьми себя в руки. У Ники всё замечательно. У Вадима дела идут хорошо. У меня тоже нет никаких проблем».

Смешно до слёз: наглый соседский парень – единственный, о ком мама, вроде, не прочь поболтать.

– Вздор! – неосознанно повышает она голос. – Вадим никогда не запрещал Арику к нам заходить. Летом – да. Но сейчас Аристарх просто пустил тебе пыль в глаза.

– А что летом? – уточняю между делом.

– Летом? – Мама смотрит на меня из-под густых ресниц. – Что летом?

– Ты сама сказала, что…

– Тася, – обрывает она меня на полуслове и сжимает губы в тонкую полоску. – Тебе с дороги слышится невесть что.

Мама выпускает меня из своих холодных объятий и первой заходит в дом. Не дожидается, когда дотащу сумки, и спешит к зеркалу в прихожей, на ходу поправляя причёску.

– Ну и погода! Ненавижу слякоть!

Робко переступив порог, с необъяснимым волнением смотрю по сторонам. Здесь, как и в самом посёлке, всё стало по-другому. Аляповатые картины на стенах больше не режут глаз. Их заменили пастельные тона штукатурки и нежная, почти невесомая лепнина, гипсовыми кружевами оплетающая стены. Белоснежная лестница полукругом уходит вверх, а в натёртом до блеска глянцевом полу при желании можно рассмотреть своё отражение. В очередной раз понимаю, что в перепачканных джинсах и дешёвой куртке с вещевого рынка я сюда абсолютно не вписываюсь.

– Прости, Тася. – Мать щёлкает наманикюренными пальчиками перед моим носом. – Мы поужинали без тебя. У Ники со дня на день защита диплома, а потому праздное ожидание гостей – непозволительная роскошь для нашей семьи.

Слова матери подобны сломанному лифту с оборванным тросом, который на бешеной скорости падает, сотрясая всё вокруг. А я по привычке в самом что ни на есть эпицентре. Прикрываю глаза, едва сдерживая слёзы: я уже позабыла, как больно быть ненужной.

«Я здесь ради отца!» – напоминаю само́й себе, чтобы твёрдо стоять на ногах.

– Не спи, Тася! – возмущается мама и взмахом руки зовёт за собой. – Вещи можешь оставить здесь, завтра тебе их принесут. Пойдём, я покажу тебе комнату, а потом перекусишь.

– Я не голодна, – отвечаю, изо всех сил сжимая в руках сумку – единственное «родное» из прошлой жизни. – Да и комнату, думаю, найду.

– Если бы ты не была такой эгоисткой, Тася, и хотя бы раз в год вспоминала о своей семье, – сложив на груди руки, хмурится мать (её привычка сваливать всё на других с годами приобрела катастрофические масштабы), – то сейчас не несла бы чушь! Твою старую комнату мы давно переделали под гардеробную для Ники. Я распорядилась постелить тебе в гостевой у бассейна.

– У бассейна? – Нервная улыбка трогает мои губы. Интересно, давно у бассейна появились гостевые? Сколько себя помню, там всегда жила прислуга.

– Всё изменилось, Тася, – выдыхает мать и трёт переносицу. – Поверь, так будет лучше для всех. Твой приезд… – Она замолкает, прикрывая рот ладонью, и отворачивается. Даже не так – она прячется от меня, как таракан от «Дихлофоса». Небрежно отмахивается и, цокая каблучками, спешит к узкому коридору под лестницей.

– Эта дурацкая авария с твоим отцом так некстати! – попутно причитает мама. – Нет, ты не подумай, Тася, мы все очень рады, что ты решила погостить у нас какое-то время. Просто всё это слишком неожиданно, понимаешь?

Нет! Так рады, что даже не встретили! Так ждали, что сели ужинать без меня. Так любят, что прячут под лестницей, как заблудшего во время дождя путника: и, вроде, не выгонишь бедолагу, но рядом с собой оставлять чужака противно.

– Не важно, – хриплю в ответ: горло раздирают непрошеные слёзы. Всё, о чём я мечтала – хоть немного поддержки, капля нежности и понимания. Дура! – У бассейна так у бассейна.

– Вот и умница! – кивает мать и отпирает узкую дверцу моей новой комнаты. Неужели думает, я не помню, что за ней всегда была кладовка три на три метра с маленьким окном, больше напоминающим иллюминатор самолёта.

– Располагайся, дочка! – Мне кажется, или в голосе матери проскальзывают нотки неловкости. Неужели ей бывает стыдно? – Здесь не так много места, зато уютно. И главное, Тася, в этой части дома ты будешь в безопасности!