Читать книгу Под властью отчаяния - Алиса Лиделл - Страница 2

Не радует ни утро, ни трамвая Звенящий бег.

Живу, не видя дня, позабывая Число и век.

Как я могу называть своей семьей тех, кто никогда даже не пытался вслушиваться в мои слова? Нет, в доме, где я родилась, даже не пахнет пониманием и любовью. Пускай я лучше буду считать сошедшего с правильной дорожки человека ведущей меня вперёд яркой звёздочкой, чем мою мать, которая готова плюнуть мне в лицо, если ей за это заплатят.

(с) Цинния Бейли

Coldplay – Crest of Waves

Йоханесса с детства приучали к серьёзной экономии, тем самым заранее подготавливая его к нелегкой жизни рабочего класса. Особенно сильно касалось это лекарств, цены на которых всегда были заоблачными. Родители часто отпускали шутки, наподобие: «Йенни дышит золотым воздухом», что заставляло ощущать себя «лишним» членом семьи, обузой. Ольсена целиком и полностью заглатывало непреодолимое чувство вины, пускай он и понимал, что не виноват в присутствии этого порока в своей жизни. И в этом плане сейчас не изменилось, ровным счётом, ничего. Йоханесс всё так же ненавидел себя, когда жидкости в небольшом флакончике становилось всё меньше и меньше с каждым использованием лекарства. Иногда мужчина ловил себя на мысли, что считает возможный бюджет с отсутствием траты денег на болезнь.

И сейчас всё по новой. В руках находилась маленькая трубочка, благодаря которой осуществлялся «прыск», с прикрученной сверху маленькой стеклянной баночкой, в которой и находилась заветная жидкость. Но на данный момент времени её было до неприличия мало, что и вызывало крайне неприятные чувства. На пожелтевшей бумажке, налепленной на стекло, было выведено красными буквами название – «Medihaler». По сути, Йоханесс сейчас ходил по лезвию бритвы, оттягивая на потом покупку новой партии лекарства, потому что приступ мог начаться нежданно-негаданно.

Сегодня с самого утра самочувствие мужчины не предвещало ничего хорошего.

Очень хотелось верить в обычную простуду, потому что насморк, першение в горле, кашель и слезоточивость вполне являлись её признаками. Только вот Йенс уже давно жил по принципу: «Надейся на лучшее и готовься к худшему».

Однако Ольсен не имел права выглядеть хмурым и грустным при своем сыне, потому что не стоит втягивать других людей в свои проблемы, особенно если это чувствительный долговязый юноша.

– Доброе утро, пап, – улыбнулся Оливер, сонно зевая.

Йоханесс кивнул головой, нехотя сползая с подоконника, на котором успел удобно расположиться. Однако некогда считать ворон, совсем скоро сыну придётся отправиться в школу, а его отцу, соответственно, на работу. Олли терпеть не мог вставать в такую рань, предпочитая на выходных и каникулах спать до обеда. Парень выглядел крайне забавно с самым настоящим вороньим гнездом на голове, наполовину закрытыми глазами и в помятой школьной рубашке, которую ещё и застегнул неправильно. В такие моменты в голове невольно вспыхивали воспоминания об одном неприятном человеке, на которого внешне был жутко похож сын.

– Олли, сколько тебе лет, блять? Шесть или шестнадцать? Ты вообще в зеркало свою морду видел? – проворчал Йоханесс, переводя взгляд на стену, где висели часы. – А на часы ты смотрел вообще? Мы опаздываем, пошевеливайся!

И тогда в небольшом домике в не самом благополучном районе Детройта воцарился полный беспорядок вместе со своей верной подругой суматохой. Перепуганный Оливер носился из стороны в сторону, пытаясь собрать свои вещи и не запутаться в длинных ногах, пока сам Йенс громко ругался и выуживал из кошелька последнюю мелочь на троллейбус.

Но к счастью, все невзгоды обошли неполноценную семейку стороной, поэтому они не только собрались в школу и на работу, но и успели на троллейбус. Йоханесс приходил на работу ни свет, ни заря, потому как занятия сына начинались гораздо раньше, чем первый сеанс в кинотеатре. Возможно, это было не совсем удобно, но вы только посмотрите на Оливера! Прямо сейчас этот паренёк далеко не низкого роста, но тощего телосложения с испугом разглядывал остальных людей, находившихся в троллейбусе, неловко заламывая руки и кусая бледную губу. Ольсен просто-напросто не понимал, откуда в сыне столько робости и страха перед окружающим миром. Иногда его тревожность доходила до какого-то ненормального состояния. И, право слово, Йенс пытался бороться с этим, но Олли как родился запуганным мальчиком, так, видимо, и останется им до конца жизни. Что уж говорить о ночных перестрелках, из-за которых на утро юный мистер Расмуссен однажды отказался выходить на улицу? Йоханесс старался быть хорошим отцом, пытался заботиться о своем сыне, помогал ему справляться с мешающими дышать полной грудью страхами, но, кажется, одной поддержки родственника было недостаточно. Но Ольсен никогда не удивлялся тому, что Оливер вырос немного… странным.

– Сын, твоя остановка, – произнёс Йоханесс, легонько ударив Расмуссена по плечу. – Пользуйся своей головой. Она дана тебе для того, чтобы думать. Не забывай.

Оливер лишь робко кивнул головой и вылез из транспорта, напоследок помахав отцу рукой. Возможно, Ольсен – не самый лучший папаша, наоборот, в рейтинге родителей он был бы где-нибудь на последних местах, но он старался быть чутьчуть лучше, чем его собственная семья. Детские воспоминания для Йоханесса всегда были самыми тяжёлыми и неприятными, потому что никакого понимания в отношениях с родителями не было, так как женщина и мужчина, решившие взять опеку над ребенком, совершенно наплевательски относились к тому, что даже у маленького мальчика могут быть свои чувства.

А Оливер был похож на самого настоящего гадкого утёнка, который в дальнейшем мог бы стать прекрасным лебедем, если бы его отец хоть чтонибудь понимал в воспитании детей, если бы семья обладала достаточным количеством денежных средств, которые можно было бы потратить на образование и нормальную жизнь в спокойном районе. Йоханесс сам, если честно, боялся выпускать сына на улицу без своего надзора. Возможно, это неправильно, но, кажется, это совершенно нормальное желание для человека, который по ночам не может уснуть от выстрелов, раздающихся за окном.

Наконец, троллейбус подъехал к небольшому зданию, на стенах которого висели яркие нарисованные плакаты фильмов, которые показывали в кинотеатре. Ольсен вылез из транспорта и нахмурился, уже заранее ощущая неприятный запах пыли старых пленок с записанными картинами на них. Не то чтобы Ольсен не любил свою работу, просто трудиться длительное количество часов, чтобы богатые счастливые люди могли наслаждаться фильмами и целоваться на задних рядах, причём всё это практически за копейки, было как-то неперспективно. Да и улыбочки на лицах подружек толстых кошельков всегда до жути выводили Йенса из себя. Возможно, человеку достаточно обладать деньгами, чтобы стать врагом для Йоханесса.

Этот день был максимально тревожным и неприятным. Мало того, что один новый фильм (к слову, весьма скудного содержания) набрал несколько полных залов, так ещё и постоянные навязчивые мысли упорно отказывались покидать голову Ольсена. Под конец рабочего дня мужчина чувствовал себя очень вымотанным и уставшим.

Arctic Monkeys – Dangerous Animals

– Мистер Ольсен, мне показалось, или Вы действительно какой-то таинственнопечальный сегодня? – раздался звонкий знакомый голосок.

Йоханесс поднял глаза и невольно расплылся в тёплой улыбке, заметив перед собой девушку в ярком нарядном платье, которая, слегка нахмурившись и уперев руки в боки, наигранно сердитым взглядом смотрела прямо на мужчину.

– Фрида, почему ты не сказала, что зайдёшь?

– Потому что твоя развалюха-телефон опять полетела, кажется, – недовольно фыркнула Эльфрида.

Йоханесс закатил глаза, потому что в этом чёртовом доме ничто не работало должным образом, постоянно ломаясь, словно становясь жертвой какой-то неопознанной сверхъестественной силы. В любом случае, это не важно, потому что свою подругу Йенс был рад видеть всегда, даже когда она приходила без предупреждения.

Ольсен быстро покончил с последними делами на сегодняшний день и вывел Эльфриду из кинотеатра, от нахождения в котором уже начинало подташнивать. Разумеется, работа не помогла Йоханессу справиться со своим утренним недомоганием, наоборот усилив все симптомы. Но, серьёзно, разве в такую нестабильную погоду на человека не может напасть небольшая простуда?

На улице уже давно потемнело, отчего Детройт стал настоящим раем для любого романтика. Вечером на главных улицах загорались огни, освещавшие путь, но сам город оставался окутанным в приятные потёмки. Хотелось плыть сквозь сумерки, наслаждаясь ледяным воздухом, вдыхать такой нужный после испарений разогретой пленки кислород и радоваться жизни, окунаясь в атмосферу тайны. Но странное наваждение быстро проходило, когда в голове возникали сплетни, обсуждаемые в магазинах, о новых убийствах, о которых редко когда сообщалось в газетах и по радио.

Эльфрида переминалась с ноги на ногу, словно очень нервничала перед какимто очень важным разговором, но держала язык за зубами, размышляя о том, стоит ли вообще поднимать опасную тему. Наконец, девушка решилась. Она глубоко вдохнула и быстро выпалила: – Мне звонил Гловер.

Йоханесс поправил чуть свалившиеся с носа очки, выпучив два своих разноцветных глаза на Пауэлл, которая опустила голову вниз и с интересом разглядывала свои туфельки с острым кончиком.

– Блять! – чересчур эмоционально и громко произнёс Ольсен, разворачиваясь в противоположную от Фриды сторону, чтобы сделать несколько небольших шагов, которые должны были потушить разгорающийся гнев. – И что? – требовательно произнёс мужчина, вновь оказавшись возле девушки, когда убедился, что готов выслушать подругу дальше.

– Я знаю, что вы в ссоре, Йенс, но он не говорил ничего плохого. Гловер хороший человек, он переживает о тебе, ему не всё равно на меня. Я бы… я бы хотела встретиться с ним.

– Что он тебе напиздел? – презрительным тоном спросил Ольсен, быстро приблизившись к подруге и больно схватив её за руку. Эльфрида ойкнула, но ничего не сказала по этому поводу.

– Он спрашивал о тебе. И позвал в ресторан.

Девушка жалостливым взглядом посмотрела на Йоханесса, который, в свою очередь, с ужасом разглядывал милое личико подруги, которым, разумеется, не мог не заинтересоваться предприниматель. Только вот разве есть в этом чтонибудь хорошее? Но Пауэлл, кажется, всё ещё не могла оставить в прошлом свои глупые детские мечты, а Ольсен, в свой черёд, не мог запереть девушку в клетке.

– Будь осторожной, наступая на те же самые грабли, – вздохнул Йенс, отпуская руку подруги, и сделал несколько шагов назад.

Пауэлл неловко кивнула головой, прекрасно понимая, что теперь Ольсен очень долгое время будет держать тайную обиду на подругу. Но разве Эльфрида пришла для того, чтобы уйти ни с чем, расстаться на печальной ноте? Нужно было срочно перевести тему, проявить свою любовь к Йоханессу, чтобы тот, не дай бог, не начал ревновать или злиться.

– Ты опять обжёгся? – обеспокоенно спросила девушка, схватив мужчину за руку и подняв кисть, чтобы получше разглядеть кожу.

Да, на большом пальце действительно красовался свежий ожог. Определённо ушибы и травмы – это не самая любимая составляющая работы киномеханика для Йоханесса.

– Отъебись, это всего лишь ожог. Я не подохну, – резко отдёрнул руку Ольсен. – От ожога, может быть, и не умрешь, но смерть твоя точно уж настанет именно от этой дурацкой работы, – прошипела Эльфрида. – Ты не киномеханик. И мы оба это знаем.

– Да ладно! Может быть, у тебя есть вариант получше? Может быть, тебе известны места, куда могут без каких-либо проблем принять меня? Ты прекрасно знаешь, как долго мне пришлось бороться ради этого места, – озлобленным тоном отозвался мужчина.

Они затрагивали эту тему вновь и вновь, без конца продолжая отстаивать свои точки зрения, постоянно ругаясь друг с другом. Конечно, Йоханесс знал, что девушка банально беспокоилась, потому что мужчина и его сын давно стали для неё чем-то наподобие семьи, но, в конце концов, Ольсен – не маленький мальчишка, за каждым шагом которого нужно внимательно следить. Он вполне себе сам мог разобраться с трудностями.

– Я понимаю, однако, признайся себе сам, ты не любишь эту должность! Ночные сеансы и испорченное здоровье не стоят того, что ты получаешь взамен. Я уже молчу про плёнки, за восстановление которых ты расплачиваешься из собственного кошелька. Ты не киномеханик. Ты – художник!

Йоханесс прикусил нижнюю губу и отвернулся. Спорить совершенно не хотелось, потому что обычно такие небольшие ссоры заканчивались довольно-таки длительными обидами друг на друга.

– Это всё, что ты можешь? – прошептала Эльфрида. – Отвернуться? Уйти от темы? Почему, Йенс? Почему ты ведёшь себя так, словно тебе плевать? Ты ведь не такой, правильно? Ты пытаешься что-то сделать, что-то предпринять, ты заботишься о будущем своего сына, ты не хочешь, чтобы я волновалась о тебе.

Йоханесс?

– Лучше считай меня ёбаным эгоистом, – резко ответил мужчина, больше не имея при себе никакого желания продолжать этот разговор. – Ты знаешь, что от твоих слов не будет ровным счетом нихуя, но всё равно раз за разом поднимаешь эту тему.

– Ну прости, что мне не всё равно. Я пойду, не буду заставлять тебя слушать мои неинтересные тебе речи, – обиженно фыркнула девушка, разворачиваясь на маленьких каблучках, желая поскорее уйти от друга и успокоиться. Ей действительно нужно научиться не волноваться о других людях.

Ольсен, нахмурив брови, сосредоточенно рассматривал удаляющуюся фигуру. На самом деле ему было известно, что Эльфрида – относительно спокойный человек, которого непросто вывести из себя, но с каждым разговором с Йенсом девушка, кажется, начинала злиться ещё больше. Иногда она напоминала жену, питающуюся мозгами своего мужа, но мужчина всё ещё помнил, что Фрида просто волнуется, просто переживает. Это совершенно нормально, но Йоханесс терпеть не мог контроль и, следовательно, всегда с корнем уничтожал попытку любого человека брать верх над собой.

Эльфрида подошла к пешеходному переходу, желая перейти дорогу, но резко остановилась, по инерции шагнув назад, когда увидела стремительно приближающуюся дорогую машину. В последнее время транспорт был крайне распространен среди богатых людей, которых в Детройте с каждым днём, казалось, становилось всё больше и больше. Некоторые марки становились доступными и для среднего класса, что также влияло на увеличение числа автомобилей на дорогах. Однако не бывает хорошего без плохого. Аварий также было немало, так как иногда за руль садились не совсем адекватные люди. Мимо как раз промчалась машина, петляя по дороге из стороны в сторону, откуда доносилось громкое пение нетрезвых людей. Автомобиль почти задел пешеходную дорожку, выпустив из выхлопной трубы чёрный неприятный дым прямо на находящихся там людей, и умчался куда-то вперёд, заставляя других водителей съезжать в сторону, чтобы не нажить проблем на свою голову.

Йенс отшатнулся назад и несколько раз чихнул, в это же время пытаясь отмахнуться от выхлопных газов автомобиля. В горле предательски запершило, словно по небу и гортани водили мягким пёрышком, а в глаза будто бы влили целое ведро воды, потому что слёзы беспричинно продолжали течь по щекам.

Мужчина разразился громким кашлем, периодически отвлекаясь на чиханье. Хотелось расцарапать кожу шеи и достать пальцами до зудящих участков тела, не дававших покоя. Когда воздуха стало катастрофически не хватать, чьи-то тонкие пальцы расстегнули верхние пуговицы рубашки, ослабили галстук и вырвали из рук сумку. У Йоханесса уже давно не случалось настоящих приступов, поэтому он уже и забыл ощущения полной беспомощности, потерянности, словно ожидания смерти перед казней на виселице. Как бы ты не готовил себя к этим мучительным минутам, приступ всё равно начнётся неожиданно, а костлявая лапа резко схватит за горло, не давая возможности освободиться от тягостных оков и принять лекарство.

Легче стало только тогда, когда в рот попала целебная жидкость. Ольсен сидел на земле с сильно дрожащими руками и вырывающимся из груди сердцем, пытаясь сквозь слёзы в глазах увидеть хоть что-нибудь. Наконец, мужчина разглядел силуэт Эльфриды, машущей руками и что-то отчаянно вопящей.

– Йоханесс! Господи, Йоханесс! – надрывалась девушка, что почему-то очень сильно развеселило Ольсена, который начал тихонько посмеиваться. – Я так тебя ненавижу, Ольсен, ты и представить себе не можешь! – отмахнулась Фрида, поворачиваясь лицом к прохожим, столпившимся возле астматика и его спасительницы. – Всё в порядке, правда. Можете идти дальше, – робко произнесла девушка, после чего толпа действительно начала расходиться.

Asking Alexandria – Gone

Йоханесс поднялся на ноги, не без помощи подруги, конечно, улыбаясь во весь рот, как полный дурак.

– Я очень испугалась и впрыснула в тебя всё лекарство, – промямлила

Эльфрида, пихая в руки мужчине пустую баночку. – Я надеюсь, у тебя ещё есть?

– Конечно, не волнуйся, – соврал Йоханесс, засунув лекарство обратно в сумку. – Спасибо.

Пауэлл лишь кивнула головой, не сводя взгляда с мужчины.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, просто в горле немножко першит и голова болит. Это пройдёт. Всё будет заебись, – ухмыльнулся Йенс, на что девушка тоже расцвела. Вряд ли Фрида знала хотя бы немногое из того, что было известно самому Ольсену про свой порок, это существенно упрощало дело.

– Я думаю, мне нужно домой, – больше вопросительно, чем утвердительно произнёс мужчина.

– Да-да, конечно. Мне проводить тебя? Вдруг там что… – неуверенно прошептала подруга.

– Всё нормально, я дойду. Приступ не может случиться два раза подряд – Ладно. Я зайду завтра, ты не против? Ну, чтобы убедиться, что с тобой всё хорошо, – прикусила губу девушка.

– Конечно, Фрида, – кивнул головой Йенс. – Пока.

– До завтра, – тихо ответила Пауэлл, которая ещё долго наблюдала за уходящим другом, словно пытаясь убедить себя саму в том, что с ним больше не случится подобных приступов, пока он идёт домой.

***

К большому несчастью, дискомфорт в горле не проходил, что, безусловно, не могло не предвещать ничего хорошего. К огромному сожалению, зайти по дороге домой в аптеку Йоханесс также не мог, потому что до зарплаты, с которой можно купить лекарство, нужно было ещё дожить. Существовали в жизни куда более важные вещи, на которые можно было бы потратить оставшиеся деньги.

Весь вечер Ольсен пытался бороться с разрывающим лёгкие кашлем, но тот почему-то не собирался сдаваться, нацелился на победу. Мужчина набрал побольше воздуха в лёгкие и направился в магазин, где купил продукты, а так же несколько тетрадей для сына, которые у него стремительно заканчивались в связи с огромным числом письменных заданий. Но это всё по мелочам, это всё на главные нужды. «Medihaler» стоит дороже.

– Пап, телефон не работает, – проскулил Оливер, как только отец вошёл в дом. – Да, я уже знаю, – фыркнул мужчина, тем самым заставив Расмуссена очень удивиться. – Фрида пыталась дозвониться до нас с тобой. Иди делай уроки, я со всем разберусь.

Парень кивнул головой и тут же убежал в свою комнату, оставив Йоханесса в полном одиночестве, чего, в принципе, второй и добивался. Он не хотел, чтобы сын заподозрил что-то неладное, потому что Йенс не нуждался в жалости и поддержке, он вполне мог справиться со всем сам.

Итак, телефон. Разбираться с тем, отчего устройство не работает в этот раз, пришлось весьма долго. За это время мужчина успел оббегать весь дом, прослеживая провода и их целостность, в то же время пытаясь справиться и с жутким кашлем, который только усилился (возможно, по той причине, что коекто надышался пылью). Наконец, когда причина была найдена, Йенсу пришлось приступить к починке, что оказалось чуточку (ну вот совсем чуть-чуть) труднее, чем первое его занятие. Оливер несколько раз предлагал свою помощь, но, кажется, Ольсен уже не раз заявлял, что не нуждается ни в чём от других.

На самом деле, это не совсем понятное желание делать всё в одиночку можно было очень просто объяснить: с детства родители твердили о том, что помощи от людей ждать нечего, нужно уметь делать всё самому, потому что полагаться на остальных бессмысленно и даже глупо в каком-то роде. Да и Йоханесс безрукий разве? Сам справится, тем более что благодаря занятости родителей в сфере физики мужчина немало знал о строении разных устройств. Отец и мать слишком сильно хотели, чтобы сын пошел по их стопам, навязывая свое мнение на счет профессии Йоханесса. И разве нельзя сказать, что они добились своего?

Вскоре головная боль начала разъедать мозг, а кашель – лёгкие. Но мужчина продолжал верить в чудо. Он достал лекарство из сумки и, посмотрев на стекающие по стенкам полупрозрачного стёклышка капельки, прыснул, почувствовав едва заметный вкус «Medihaler» на языке. Разумеется, эти ничтожные остатки нисколько не поспособствовали улучшению самочувствия.

Йоханесс запустил пальцы в отросшие грязные волосы, закрывая уставшие глаза. Возможно, он давно уже не бывал в таких безвыходных ситуациях. А с другой стороны, мужчина сам во всём виноват. Нужно было подумать о будущем и начать откладывать зарплату, но Ольсен же потратил всё на подарок своему сыну. Мужчина был настолько увлечён попытками казаться хорошим отцом, что забыл о том, что главная задача по-настоящему хорошего родителя – быть со своим ребёнком всегда.

Йенс – плохой человек и отвратительный папаша, он прекрасно это понимал. Все его попытки стать лучше заканчивались крупным провалом, притом Ольсен в упор не понимал, какого же качества ему не хватало, чтобы добиться поставленного перед собой результата.

Больше всего сейчас, наверное, мужчину раздражало расслоение населения и открытая медицина для богатых людей, но закрытая на семь замков для бедных. Это было нечестно.

Йоханесс помнил, как в детстве его пару раз сводили к мозгоправу, дабы тот вылечил эту дурацкую бронхиальную астму, которую тогда было можно называть психическим расстройством. Врач, разумеется, ничего не вылечил, а Ольсену повезло, что тогда болезнь только развивалась и находилась ещё на совсем ранних этапах. Недавно мужчина познакомился с лекарством, благодаря которому появилась возможность на выздоровление. Только вот этот модный флакончик стоил очень и очень дорого.

Вечер прошёл спокойно, если не принимать во внимание жжение в горле. Самая весёлая часть этой прекрасной оперетты началась ночью, часа в два. Приступ обрушился громом средь ясного неба, а Йоханесс внезапно вспомнил вероучение святого Лютера и начал молиться Иисусу Христу.

Наверное, той ночью Ольсен решил, что умер и отправился прямиком в ад.

***

Three Days Grace – Over and Over

Йоханесс проснулся из-за громкого шороха, который, честно говоря, жутко напрягал. Вставать совсем не хотелось, но мужчина уже проснулся, так что делать было нечего. Ольсен приоткрыл глаза и тут же захлопнул их, столкнувшись с ярким солнечным светом. Сколько сейчас времени? Почему так ярко? Подождите… Йоханесс проспал?!

Мужчина резко сел в кровати, потирая сонные глаза, пытаясь спихнуть с себя руки Морфея, сладко обнимающие его. Сколько он отвоёвывал место киномеханика, сколько боролся за эту работу? Слишком долго, разумеется, чтобы так просто и глупо потерять всё, к чему он так стремился после переезда в Детройт.

– Мистер Ольсен, лягте обратно, – произнес нежный женский голосок.

Йоханесс резко полностью открыл глаза и повернул голову на источник чудесных звуков. Возле мужчины стояла медсестра в белом халатике, которая осторожно поправляла провода, протянутые к ингаляционной маске, надетой на Ольсена, которую он только сейчас, к слову, заметил.

Так, хорошо. Йенс в больнице. Только вот почему здесь такие комфортные условия, почему здесь так светло? А где остальные пациенты? Хотя, кажется, эта палата вообще одноместная. Таким образом, возникал следующий вопрос: какого чёрта в этом месте делает Ольсен?! Мужчина смутно помнил, как ночью на него обрушился приступ, а дальше всё было, словно в тумане. Это пугало, на самом деле.

– Куколка, скажи, какого хуя я тут забыл? – охрипшим от сна голосом произнёс Йоханесс, тем самым жутко оскорбив девушку, которая явно не была рада слышать такого рода словечки.

– Мистер Ольсен, попрошу вас не ругаться в больнице, – недовольно пропищала маленькая медсестра. – Ваш брат привёз Вас сюда в довольно-таки тяжёлом состоянии. Вы пытаетесь хоть как-нибудь бороться с астмой? Это заболевание может привести к летальному исходу, если Вы ничего не предпримите!

– Не еби мне мозги хотя бы ты, – отрезал Ольсен, проводя руками по лицу. – Где этот еблан?

– Мистер, я Вас попросила! – яростно вскрикнула.

– Где он?

– Я не понимаю, о ком Вы, – строго отозвалась девушка, явно не желая отвечать на такие грубые вопросы.

Йоханесс прошипел что-то невнятное себе под нос, еле сдерживаясь, чтобы не сорвать с себя маску и не выпрыгнуть в окно, чтобы хотя бы на секундочку почувствовать себя свободной от постоянного преследования братом птицей.

– Хорошо, детка, как скажешь, – фыркнул мужчина. – Где мистер Томсон? Так лучше?

– Вот видите, не так уж это и сложно, – победно улыбнулась медсестра. – Сейчас я позову мистера Томсона к Вам.

Сказав эти слова, девчоночка улетела из палаты, совершенно не учитывая то, что сам Йоханесс совсем не хотел видеть своего кузена (только если ради того, чтобы разбить его череп топором).

– Пиздец, – прошептал мужчина.

Но, к большому сожалению, через всего лишь несколько минут, за которые Йенс даже не смог снять с себя ингаляционную маску, вошёл бледный, словно сама смерть, хотя лучше бы это была она, Гловер. Кузен робко улыбнулся и кивнул медсестре, которая тут же удалилась из палаты и закрыла за собой дверцу. Сам же предприниматель присел на краешек кровати, на которой лежал Ольсен.

– Йенс, ты же знаешь, что астма – это не шутки, – начал Томсон, на что Йоханесс демонстративно закатил глаза. – Я всегда готов помочь тебе, чтобы обеспечить тебя лекарством, несмотря на нашу глупую ссору.

– Забавно слышать это от человека, который из-за какой-то «глупой ссоры» выставил меня и моего сына на улицу, – хмыкнул Ольсен, наконец стащив с себя маску.

Гловер тяжело вздохнул и покачал головой.

– Послушай меня, Йенс. Я был зол, я вспылил, но ты же прекрасно понимаешь, что твоя вина в произошедшем тоже присутствует. – Нет, иди нахуй.

И это уже начинало раздражать Томсона, потому что, в конце концов, он к брату со всей душой, он спас его от лап смерти, он предложил помощь, но в ответ, впрочем, как и обычно, получил это изрядно надоевшее просторечное словосочетание, которое почему-то так нравилось кузену.

– Ты мой брат, понимаешь? Хочешь ты того или нет. И поэтому мне не всё равно на твою жизнь, которую ты тратишь впустую. Я хочу тебе помочь, понимаешь? Астма стремительно развивается, лекарство изобрели недавно, оно не обладает чудодейственными свойствами и не поможет тебе, даже если ты будешь его использовать длительный период времени.

– А что мне ещё остается, Гловер? – вздохнул Йоханесс, впервые за всё это время став серьёзным взрослым человеком. – Ты знаешь, что это мой порок, мое блядское проклятие.

– Не говори так. Не говори так хотя бы потому, что у меня появилась одна идея.

Томсон оглянулся вокруг, поднялся на ноги, проверил, закрыта ли дверь, прикрыл занавески от раздражающего солнечного света и вновь вернулся на свое место. Всем своим поведением мужчина выдавал беспокойство и даже какого-то рода панику. Он словно бы скрывал какой-то секрет, которым прямо сейчас собирался поделиться, что могло разрушить и спасти далеко не одну жизнь.

– Ты словно собрался посвятить меня в какую-то свою страшную тайну, – рассмеялся Йоханесс, попытавшись скрыть тревогу в своем голосе. – Йенс, отнесись к этому серьёзно, – тихо отозвался Гловер. – Помнишь, я водил тебя в бар, где ты флиртовал с певичкой в красном платье? А еще я познакомил тебя с Анджелль Ричардсон.

Ольсен тут же напрягся, услышав знакомую фамилию. Перед глазами невольно появился образ прихрамывающего мужчины в дорогом костюме, которому в тот вечер нагрубил обычный киномеханик.

– Да, я помню, как ты перед ней на задних лапках танцевал, – ухмыльнулся Йоханесс, не желая показаться брату слишком сосредоточенным из-за упоминания той странной вечеринки.

– Прекрати, – вздохнул Томсон. – Её муж, Эрик Ричардсон, может достать более мощное лекарство. Оно, конечно, обойдётся дороже, но говорят, что всё, что покупается у «Нации розы» очень действенно и спасает жизнь человека если не моментально, то через несколько дней.

– Погоди, что? «Нация розы»? Это название секты, что ли? Что за хуйня, – фыркнул Ольсен, искренне не понимая, что сейчас несёт кузен.

– Нет. Йенс. Это не секта. Хуже, – на полном серьёзе произнёс Томсон.

– Что может быть хуже?

– Это название преступной группировки.

Йоханесс широко открыл глаза, с непониманием разглядывая брата. Ольсен прекрасно помнил, как искренне удивился тому, что среди предпринимателей затерялся такой красивый человек, который мог заставить уважать и бояться себя одним лишь кинутым взглядом, который, в отличие от всех нормальных типичных богачей, умел драться. И теперь все становилось ясным: Эрик вовсе и не был предпринимателем. Он – представитель мафии. Гангстер. От таких познаний по спине пробежал холодок, да и в целом стало как-то прохладно. Сколько невинно убитых душ за спиной Ричардсона? Получается, он не шутил, когда говорил о том, что в следующий раз сотрёт с лица Земли и самого Йоханесса? Простой киномеханик чуть было не стал жертвой гангстера, причём по своей же вине.

– Я понимаю, что это слишком большой поток информации для тебя, что тебе трудно это всё осознать и принять, но, Йенс, он может помочь. А деньги я достану. Пожалуйста, ради Оливера, ради Фриды, ради… меня?

Это решение было достаточно тяжёлым для Ольсена. Почему Гловер вообще собирался подписать какой-то там контракт с чёртовой преступной группировкой? Разве это не пугало его? Йоханесс понимал, что Гловер действительно переживал за своего кузена, но неужели не было каких-то более безопасных вариантов? Эрик Ричардсон не выглядел как человек, с которым можно было бы выпить чай за дружеской беседой.

– А какие у нас риски? – неуверенно спросил Йенс, с опаской поглядывая на Гловера.

– Ричардсон не особо любит своих должников, но у меня есть деньги и хорошая репутация. Никаких рисков, – попытался успокоить брата Томсон. – Не думай, что, раз он мафия, он совершенно бесчеловечен. Да, он выглядит жестоким, но его «Нация розы» продаёт лекарства жителям Детройта уже много десятков лет. Я знаю многих людей, которые смогли побороть тяжёлую болезнь только после помощи Ричардсона. Мафия – это не всегда грабежи и убийства, а Америка всегда и у всех будет ассоциироваться с развитым преступным миром.

Перспектива быть чем-то обязанным Эрику Ричардсону пугала, потому что вряд ли этот человек способен прощать другим людям долги. К тому же, Йоханесс всё ещё иногда вспоминал их последнюю встречу, которая закончилась, мягко говоря, не очень хорошо. Но жить пиздец как хотелось, чтобы увидеть, как взрослеет сын, чтобы лично поприсутствовать на его выпуске из школы, чтобы поздравить с поступлением в высшее учебное заведение (а вдруг повезёт?), чтобы познакомиться с его возлюбленной, чтобы отметить их свадьбу, а потом и рождение первого внука. Ольсен тяжело вздохнул: разве был у него вообще другой выход? К тому же, раз Гловер говорит, что страшного в этой связи с мафией ничего нет. Томсон живёт тут с самого рождения, кому, как ни ему, знать?

– Я согласен, – резко отозвался Йоханесс, сам от себя того не ожидая.

– Спасибо, Йоханесс. Боже, спасибо тебе за то, что мой брат образумил!

***