Читать книгу Выход из треугольника - Алиса Лисенкова - Страница 7

Потому что, что это – «сон»? В какой-то степени я была пробужденной, а ты спал. По крайней мере, мне тогда так казалось. Теперь я понимаю, что из каких-то аспектов я спала, а ты был пробужденным и наоборот. А этот сон, эта Майа, заслонявшая от нас свет, да что о ней говорить, я даже в ней хорошо тебе улыбалась и ты подходил ко мне сзади, когда я готовила, и обнимал меня как-то так, что я понимала, страха покинутости тебе, Алисочка, больше не видать, потому что он откуда-то знает, что именно нужно делать, когда ты стоишь у плиты или у раковины, что нужно делать, чтобы ты не забывала о том, что в тебе для него есть какая-то поэзия, в тебе и в том, что между вами.

Ты стал ночевать у меня так часто, как это было возможным, и возвращаясь с работы я думала: «Как страшно, что все так неправдоподобно хорошо», внутри меня кто-то скептический и подозрительный говорил: «Если все так хорошо, значит, с ним что-то не так», кто-то живущий во мне это говорил, кто-то, который все еще меня не любит, и считает, что, если уж мужчина полюбил меня такой, какая я есть, значит, что-то с ним не так. У меня внутри робко шевелится надежда – а вдруг это он? Тот самый? И скептик вступает с этой надеждой в диалог. Позднее ты говорил, что стал чувствовать эти диалоги во мне, и мы вместе или ты один говорил об этом как о весах, мол, как бы ты ни поступил, это обязательно ложится камушком на одну из чашечек этих весов.

Постепенно твои приходы стали похожими на возвращение домой, ты стал приносить еду, фильмы, мыл посуду, а однажды, после моего долгого нытья, что невозможно с тобой уснуть раньше пол четвертого, (это правда было невозможно, потому что после секса тебе необходимо было как следует поесть, потом у тебя возникали вопросы по шагу, потом я рассказывала тебе бесконечные истории, и, когда, наконец, мы собирались засыпать, тебе приходила смс-ка от Оптинских старцев, это такая смешная православная рассылка с разными мудрыми изречениями, почему-то приходит ровно в 3.30, как раз когда я отключалась и не реагировала на тебя, а этого ты не любил, единственное мое счастье. Когда я не реагирую, и, поэтому обязательно зачитывал эту оптинскую мудрость вслух, я злюсь, рычу, прячу голову в подушку.

Теперь-то я понимаю, почему Бог давал нам силы, чтобы не спать по ночам, но продолжать жить дневной своей повседневной жизнью: времени у нас было очень мало, тогда эти бессонные ночи меня просто возмущали, мои границы нарушаются! Я не могу позаботиться о своем внутреннем ребенке и вовремя уложить его спать! Безобразие!

Однажды в крайней степени возмущения я позвонила подруге и проорала ей в трубку:

«Скажи, что бы ты делала, если бы твой муж до 3-х ночи ходил по квартире, пил чай, веселил тебя, щипался, рассказывал о своем бурном прошлом, приставал или заводил философские беседы или просто откровенно веселился, не взирая на то, что уже ночь?

Подруга Света ответила очень коротко: «Это моя мечта!»

Ххх

Ты родился в семье военного и товароведа и рос как все нормальные дети. Через некоторое время у тебя появился брат, ты надеялся, что он станет твоим другом, но был разочарован – из роддома вместо друга принесли что-то непонятное. Ты ходил в садик. Потом в школу, как все нормальные дети, и мама готова была наизнанку вывернуться, чтобы с вами все было хорошо. Когда другим детям в начале перестройки говорили: «Пей, заинька, чай с сахаром, скоро сахара может и не быть», тебе мама говорила: «Кушай, Сереженька, черную икру, скоро ее может и не быть». Ты рос во Пскове, у тебя были друзья и девушки, как у всех нормальных подростков. Учителя, руководители кружков и секций и другие взрослые при встрече говорили твоей маме: «Спасибо Вам за Вашего сына». Потому что ты был не просто очень хорошим, ты был идеальным. Проблема была в том, что ты себя таким не чувствовал. Не знаю, кем был тот идеальный мальчик, которым все они так гордились.

А тот настоящий ты, которого я хорошо знаю, в детстве очень любил взрывать. Как-то так получалось, что тот самый чистенький мальчик, мамина надежда, взрывал на уроках какие-то самодельные бомбочки, однажды устроил небольшой взрыв на лоджии какой-то одинокой старушки, правда, хороший мальчик потом компенсировал ущерб, но тот, другой, Сережа не перестал после этого случая делать и взрывать бомбы, они становились мощнее и больше, и тебе приходилось иногда по несколько часов точить напильником металл, чтобы получить материал для очередного взрыва. Потом вы с другом залезли в закрытое кафе и разнесли там все, а посуду твой друг вынес на крышу и сбросил с удовольствием вниз. «Это у него была такая медитация», – объяснял ты. Я не буду здесь анализировать, что почем и как в тебе расщепилось, для меня важно то, что твой отец пил, потом пил сильно, потом разочаровался в армейской карьере, и стал обижать твою маму.

Ты запомнил только разбитое яйцо на стене и ваш переезд после скандала. Родители расстались. Потом снова сошлись, отец продолжил пить и в какой-то момент ты вынужден был выгнать его из дому, чтобы защитить маму. Потом вы жили с родителями мамы и ее отец, твой дед, тоже пил.

А ты рос очень хорошим мальчиком и все они тобою гордились. Однажды ты принес домой кладбищенский крест и спросил: «Мама, мне это нужно для дела, можно он пока постоит в коридоре?» Мама говорит: «Нет, нельзя». И ты убрал, потому что был хорошим сыном и не хотел огорчать маму. Ты старался хорошо, очень хорошо учиться – в семье это было важно. Потом у тебя начались отношения с твоей учительницей. Физические. Я чувствую нехорошую ревнивую иронию, когда представляю, как среди прочих к твоей маме подходит она и говорит, мол, «спасибо Вам за Вашего сына». На радость им обеим ты поступил в финек.

И ты искал Бога, я убеждена, что упорно и заинтересованно искал Бога именно тот Сереженька, который взрывал, поджигал, громил кафе и трахал свою школьную учительницу, потому что это очень трудно, наверное, жить с ощущением, что для того, чтобы не опозорить семью и не огорчить никого, нужно исчезнуть, не быть. Ты искал Бога во всяких сектах и у протестантов, и у кришнаитов и читал Буддистскую литературу и интересовался сатанизмом. Ты искал Бога, а его нигде снаружи не было. С веществами у тебя все развивалось по обычной схеме: алкоголь, курительные, быстрые, тяжелые. Ну, и к тому времени, как ты блестяще закончил финек, ты уже был «на системе», но это пока не было заметно, хорошему мальчику очень шли щеголеватые пиджаки и галстуки, и твоя семья могла тобой гордиться. Твоя семья, но не ты сам.

Ты еще искал Любовь и делал разные удивительные вещи для девушек, в девушках недостатка не было, но чего-то не хватало тебе во всей этой схеме: Отношения, семья, работа в банке, карьерный рост. С карьерным ростом вообще здорово получилось – ты нечаянно взломал систему безопасности. Вызывают тебя на ковер: «Зачем Вы проникли в систему безопасности Центробанка и что Вы там делали?» Ты сказал правду: «Рисовал круг». Чувствовал себя при этом глупо. Тебя заметили, перевели на очень серьезную должность, сильно повысили зарплату, так что не смотря на то, что доза росла, денег пока хватало. Тем более, что все незначительные жизненные затраты вроде квартплаты, еды, бензина и других мелочей, все это готова была взять на себя твоя девушка. Она вообще на многое для тебя была готова, тем более, что ты честно обещал переломаться. А ты и переламывался. Периодически. Однажды, ты даже вообще не поехал к барыге. А приехал домой, а на сэкономленные деньги купил ей плюшевого мишку.

И она могла тобой гордиться до самого следующего вечера. Для меня во всей этой истории важно сходство наших с тобой ценностей и наше сходство в том, как в этих поисках мы похоже обламывали себе зубы. Ты, как и я, искал Любви, ты пробовал несколько раз и каждый раз в результате отношений ты оказывался в треугольнике Картмана, вы просто менялись ролями, продолжая оставаться внутри него. Ты спасатель – она жертва, она спасатель – ты жертва, в жертве ты задерживаться не хотел и переходил в насильника. Ты насильник – она снова жертва, бедная жертва, ужас – ей же там больно! Скорее переходи в спасателя. Даже удивительно, как это та самая девушка, которая манит до такой степени, что ты лезешь на дерево, чтобы взглянуть на нее в окно, вызывает потом не менее сильное желание плюнуть на ее будхиальную ценность – любимое из платьев. Я хорошо тебя понимаю, милый, и я так, благодарна за все те уроки, которые мы прошли с тобой вместе. Для того, чтобы освободиться из треугольника. Но это уже потом будет.

А пока ты оказался на дне и слава Богу, ты его ведь искал? Искал. Любви хотел? Ну вот. Днище, его зачем описывать, оно у всех людей похожее. Там темно. Там одиноко. Там страшно, очень страшно. Ты уволился из банка, девушка перешла в насильника из жертвы и указала тебе на дверь, ты забился в какую-то нору и прозябал там. Пока не нарвался на облаву. Господь был милостив к тебе и сделал с тобой все это довольно быстро – когда ты увидел свое бессилие перед болезнью, тебе еще не было 30 лет. Первая твоя реабилитация – православный приход где-то в глуши – результатов особых не дала, а вот вторая – представляла из себя микс из 12-шаговой программы и православия, и там ты кое-что узнал о себе. Что-то такое, с чем можно было жить трезвым. Сперва, просто жить. Потом – помогать другим. Это ты и делал. А потом спонсор сказал: «Ищи себе девушку».

Ххх

27 ноября твой день рождения. Я купила большую пачку небесных фонариков и перед сном мы ходили с тобой гулять, запускали их по одному, никто не знает как мы были счастливы. Никто, кроме нас с тобой. Осень. Ветер треплет ночную Петроградку, бренчат оборванные провода и шатаются дорожные знаки, фонарный свет противно-желтоватый, мертвый. А мы стоим обнявшись и смотрим в небо, где медленно уменьшается горящая точка. Но это было уже после дня рождения, когда между нами были все точки над «И» расставлены. После того, как ты сказал мне на этом дурацком празднике, что любишь меня. Что ты это знаешь точно, что ты боялся, что полюбить уже не сможешь, а теперь вот смог и рад этому. Я сидела закрыв лицо и была счастлива, твои друзья выпили весь чифир и разошлись, мы, наконец-то, остались вдвоем и ты сказал мне это. И, кажется, что впереди нас ждет одно только счастье. Я сижу на диване с ногами. Мы в каком-то восточном кафе и от твоих слов я ощущаю, что пьянею и проваливаюсь и мне уже не жаль, что я просидела в этом дурацком кафе весь вечер. Хотя еще час назад я звонила твоему спонсору и жаловалась, как тошно мне сидеть в этой чайной тусовке. Что я вообще делаю в этой компании, мне не понятно. Шутки для меня скучноваты и я чувствую себя чужой и не на своем месте. Я даже поулыбалась с твоим другом Профессором, с ним хотя бы можно было поговорить о медицине. Но в тот момент, когда он предложил мне сесть к нему поближе, чтобы можно было не перегибаться через тебя, ты довольно эмоционально говоришь: «Да нет, она к тебе не пересядет!» И профессор тогда спросил: «А что? Почему?» И вдруг, ты говоришь: «А потому, что это моя девушка!»