Читать книгу Поезд приходит в город N. Сборник рассказов - Алиса-Наталия Логинова - Страница 3

Здравствуй, Монтана! Пишу тебе, дружище, из самого купейного из купейных вагонов – и тем более купейного, что я в нём совершенно один, был дедок, сидел, потел, грыз курицу из фольги, и сошёл, представляешь, сошёл прямо через четыре с половиной часа в какой-то Пежме, ну то есть я, конечно, шучу, какая Пежма, в ней целых пять сотен человек населения, но это я просто чтобы ты имел представление, хоть, наверное, и так имеешь. Ну не дурак ли! Эти глупые поездки на пару часов оскорбительны для поезда: его создавали, чтобы неспешно ехать сутки, таращиться в окно до остервенения, а для всего остального есть электрички, автобусы, такси, и машины.

– Чего бы ему не поехать на машине?

Ты скажешь, что у него нет своей, однако же деньги ехать четыре часа в купе у него есть, и попробуй только со мной спорить, что это не глупо – нет, приятель, это не просто глупо, это страшный идиотизм, даже если ему и упёрлась эта Пежма, мог бы уж пересидеть в плацкарте, верно? Да ты знаешь, что я прав; помнишь, мы двое героических суток тащились в общем вагоне и ничего, выжили, а тут – купе на четыре часа, чтобы в моей компании поесть курицу, нет, ну вы посмотрите! Ладно, перехожу к делу – еду, еду, и даже скоро приеду, а куда – не слишком понятно, а в любом случае хорошо, что подальше от Мэри. Мэри тебе не звонила? Писала? В любом случае не верь ей, врёт она напропалую. Сочинила мне любовницу, тайную квартиру, только внебрачных детей ещё нет, видимо, дальше по списку, ну или почувствовала, что перебор, но в это я слабо верю. К черту Мэри! За окнами шикарные ёлки, ты бы видел, и сугробы, а на переездах мёрзнут женщины в оранжевом – почему-то всё женщины – знак в поднятой руке, взгляд разом на поезд и на шлагбаум, за которым смирно торчат машины, а чаще никого не торчит. Еду в новую жизнь! Старую выбросил бы целиком, но жаль лет пьянства – по чести сказать, самых весёлых лет, а потом пошло ОФИС-ОФИС-ОФИС-КОРПОРАТИВ – болото, болото, болото, и стыдно, что ввязался, и вывязаться не хватает характера, ну ничего, это мы сейчас исправим. Еду со своим старым верным другом на сто литров, утрамбовал туда всю жизнь – прекрасно поместилась, и блокноты, и фотоаппарат, и плёнки, и кадр из «Обители разврата» – Сюзанна Сунь с прикушенной губой и голой грудью – на которую мы тогда… Ностальгия! Ещё, конечно, необходимое – компас, спирт, томик нечитаемой философии с предложениями на три страницы, китайская поэзия, японская поэзия, паспорт, спички, банка растворимого кофе, рыбные консервы, венгерский разговорник, нэцкэ, семечки, адресная книга, очки от солнца, браслет из ракушек, нечётное количество носков. А когда их было чётное? Помнишь такое? Думаю, никогда.

Напишу, как устроюсь, а может быть и нет. Жги рукописи!

***

Монтана! Жив ли ты ещё, мерзавец? Я вот – да, и пишу тебе, сидя на чемодане: остановился у страстной женщины Лолы, с которой когда-то крутили незабываемые амуры, а сейчас всё вокруг в детях, и муж зыркает недобро, подозревает; но это всё ерунда, потому что нашёлся целый дом на берегу озера, правда, нуждающийся в ремонте, но – труд облагораживает! В конце концов, можно будет и сбежать, но мне так живописали тут местные красоты, природа, погода, колодезный воздух, свежесть дров – дружище, только тебя не хватает для полной картины Репина, однако – не приглашаю, сначала оценю сам. Погода холодная, небо низкое, состояние депрессивное, но я полон энергии, к тому же у меня есть бутылка медовухи, которую мне успели всучить торгаши. Это меня потащили окультуриваться по центру, сувениры, сувениры, матрёшки, лапти… Тебе нужны лапти? Могу выслать!

Ладно, заканчиваю. Напишу из дома (если таковым окажется).

***

Не пишу! Да, виноват, подлец: ничерта не пишу, ношусь как проклятый, заделываю дыры, налаживаю связи, пью на брудершафт с местной Белоснежкой, словом – жизнь кипит! Белоснежка брутальна как бурый медведь, даром что блондинка, командует своими гномами, пока те таскают мне на двор стройматериалы. Ей за полтинник, короткая стрижка, меховая шуба, правит себе лесом железной рукой, водит джип, курит «Беломор» – могли ли мы, дружище, предположить, что его до сих пор выпускают? Выпили с ней медовухи вечерком, но баба такая, что я на всякий случай убираю гвозди, молотки, ножи, пилы, вилы и вилки куда подальше, держусь в меру трепетно, почём зря не бешу. Гномы все на одно лицо, невысокие, коренастые, шапки надвинуты на лицо, работают, даже песни иногда поют, благо нет мороза. Да, погода оттаяла! Чёрт его знает, что с ней, но я и рад – всем легче работать, главное, чтобы весна не началась, а то мы тут утопнем в грязи – вернее, лично я. Для жилья тут пока пригодна одна комната, там всё и разложил. Спальник – вернейшая вещь, спасает от дубака, а к теплу, как ты видишь, я пока только иду. Бывай!

***

Дружище Монтана! Ты спрашиваешь про принца; так вот, специально для тебя выяснил и отписываюсь во всех подробностях: принц в наличии. Заметь и оцени мою тактичность – не спрашиваю, на кой оно тебе сдалось! Итак, не далее как вчера имел удовольствие лицезреть Принца, который притащился вместо Белоснежки. Гномы его не уважают, Ворчун – особенно (они все ворчуны, но этого всё равно не спутать). Работать они, к счастью, всё равно работали и даже не напились, но я выслушал биографию Принца в подробностях и пообщался лично, – и сообщаю, что постаревшие принцы – довольно убогое зрелище. Все мы превращаемся в чёрти что с возрастом, что уж тут скрывать, и печальнее всего это записным красавцам и красоткам, страшнее и для них, и для окружающих; красота вообще, брат мой Монтана, обманчивая тварь: выдаёт себя за новогодний подарок, а потом оказывается, что тебе лишь дали попользоваться и нужно отдавать обратно. Ещё вчера все любили тебя, потому что тебя нельзя было не любить, а сегодня всё, концерт окончен, и нужно брать чем-то другим. У Белоснежки, как ты верно заметил, врождённые организаторские способности, а Принц… он, ну, Принц. Видно, что был в молодости хорош, даже стареет, собака, красиво, не лысеет, как некоторые, а лишь в седине, но бестолковый до жути. А начиналось романтично! Приехал, очаровал, спас из унылого деревенского существования, забрал в город (был ли замок – не знаю), а позже Белоснежка триумфально вернулась на тракторе (тракторист одолжил) по бездорожью, собрала обратно вокруг себя покачивающихся гномов и наладила тут новую жизнь под «Беломорканал». Потом и Принц к ней припёрся, пришибленный и тоскливый; гномы уж рассчитывали, что вышвырнет, ан нет, приняла. Ну и вот сидит седовласый Принц в телогрейке, потирает пальцами щёку, смотрит в окно, делает вид, что не знает, как гномы его презирают. Драма, приятель! Шекспир отдыхает. Пиши!

***

Друже Монтанелло! Дом официально починен настолько, что до весны достоит, во всяком случае, так мне все тут божатся; а потом, если я с этим не соглашусь, то Белоснежка проткнёт мне что-нибудь сигаретой, поэтому гномы, наконец, убрались, я затопил печь и разделся аж до свитера. Красота! Хочется что-нибудь писать, а что – непонятно, вот полдня шарахался вдоль озера, перезнакомился с местными, с кем ещё не был, а в голове так ничего и не сложилось, одни обрывки, и те сплошь чужие! Думаешь – вот, мол, зима, природа, лёд, ветки, снег – поэзия! А ничего, решительно ничего не идёт в голову, уже все, кто мог, всё это описали, и так талантливо, скоты, что добавить нечего! «Ночь, улица, фонарь, аптека», а, брат? Ну вот куда теперь соваться? Всё, всё уже занято; скука смертная! Развлекаюсь тем, что навожу порядок в доме – соорудил книжную полку из подручных досок – и, как написал выше, разговорами. Ко мне пока ещё приглядываются, прицениваются, но после визитов Белоснежки дело пошло на лад – на днях заходил Серый Волк, предложил ему медовухи, но он отказался и достал бутылку шикарного виски. Как тебе такое? Конечно, тут же проникся к нему симпатией, нарезал закуски, возжаждал повторения. Наутро – сам представляешь, поэтому и письма долгого не будет.

P.S. И что, Мэри не звонит? Не клеишь ли ты сам к ней часом ласты?

***

Да не издеваюсь я! Зачем! За кого ты меня принимаешь, бесценный Монтана? Без Мэри тут совершенно чудесно. Рад, что ей тоже есть чем (и с кем) заняться. Ей хорошо, мне хорошо, всем замечательно! Волку не слишком; он повадился ко мне ходить с бутылкой (что плюс) и жалуется на Красную Шапку (что минус). В итоге я пью, хмелею, потом с утра пытаюсь протрезветь, по мере сил добиваюсь в этом успеха, сажусь писать, ничего не могу из себя родить и обречённо иду гулять, сегодня вот снова описывал круг мимо озера, а мне навстречу шла Матушка Гусыня в капоре с выводком маленьких галдящих гусят мал мала меньше. Вернулся, снова засел – не пишется, ладно, протёр стол, сделал чаю. Сварил кофе. Выпил кофе. Думаю завязать с писаниной и начать снимать – хоть что-то можно выразить без слов. Тут стук в дверь – пришла Красная Шапочка, совсем малышка, лицо сердечком, сурово посмотрела прямо с порога: Волку не надо столько пить, у него печень. А знаю ли я, как алкоголизм влияет на сердечно-сосудистые заболевания и вероятность раннего инсультоинфаркта? Честное слово, не успел я хоть что-нибудь сообразить, как уже сидел за своим не слишком творческим столом и слушал лекцию о последствиях неумеренных возлияний, и, скажу тебе, перебить Шапочку практически невозможно. Впрочем, и не слишком хотелось – чудо как хороша, даже когда сердита! Ай да Волк, ай да старый хрен, и как ухитрился! Не футболкой же с Dark Side of the Moon!

Эх, зависть, зависть, дурное чувство! Пойду дальше знакомиться, может, принцессу какую найду… Хотя нет, от них, небось, тоже одни проблемы.

А ты там пишешь? После работы? Титан!

***

Товарищ Монтана! Роняя тапки, спешу доложить: в одиннадцать утра сего дня имел непередаваемое счастье познакомиться с Колобком. И даже не сомневайся – форма у него восхитительно круглая настолько, что всю нашу беседу я задавался вопросом, как его маленькие ножки вообще выдерживают на себе такое шарообразное туловище.

Колобок лыс, румян, и крайне предсказуемо женат на Лисе Патрикеевне, женщине хитрой и сообразительной, благодаря чему хозяйство, включающее и гусей, и кур, и кроликов, существует с размахом и приносит доход. Я, собственно, всего лишь в очередной раз прогуливался мимо озера, выискивая удачный ракурс, как меня выцепила дама в муфте и с рыжей гривой из-под шапки, и вот уже я обеспечен яйцами и молоком на ближайшую неделю, и клятвенно обещаю закупаться только у них с пятипроцентной скидкой. Хозяйственный Колобок потирает маленькие ручки и улыбается: он простодушен, доброжелателен и чистосердечно любит поесть. Меня там накормили оладьями так, что и я сам по дороге домой больше перекатывался, и никак не чувствовал желания творить, а всё больше желание улечься и деградировать, у дома меж тем уже поджидал Волк, но я, чувствуя некоторую вину перед Шапкой, сослался на несоответствующее возлияниям самочувствие, и уговорил выпить чаю, тем более что нашёлся старый проигрыватель и даже пластинка Led Zeppelin. От пластинки Волк расчувствовался, но об этом в следующий раз.

P.S. Может, начать рисовать?

***

Мэри что? С кем? Чертова баба, не могла найти кого получше! Я вообще думал, что он гей… Монтана, ничего не скажешь, умеешь ты удивить.

Я решил дать ещё шанс фотографии, с утра зарядил плёнку в фотоаппарат и пошёл гулять по ближайшему лесу в поисках видов. Снимают же люди художественно кору дерева или мох, чем я хуже, верно? Но вот хочешь верь, хочешь не верь, но зимой в лесу можно снимать только чёрные стволы, белый снег и ёлки. После пятой они мне надоели, а что ещё-то? Тишину? Так её и не снимешь, это надо там стоять, наслаждаться. Это надо на видео, чтобы и звук был, и снежинки падали в slow motion.

Пока шарахался, наткнулся на дом бабы Яги. Оказалось, баба Яга сдала пост, теперь там три бабки Ёжки – всем лет по тридцать, хохотушки, в бусах, амулетах, оберегах, с потолка травы свешиваются, в печи отвары подходят. Сказали, что для доброго молодца я староват, но если увижу кого симпатичного и помоложе, то чтоб направлял, они с ним разберутся. Выпил чего-то антипростудного, ушёл, завидуя доброму молодцу. Эх, Монтана, вот так и списывают нас со счетов человечества! Уж не Кощей ли я здесь?

Невольно выступаю в роли посредника в отдельно взятой ячейке общества: объясняю Волку, на что сердится Шапочка, объясняю Шапке, отчего тот пьёт. Люблю этих придурков – сил нет.

Рад, что ты закончил рукопись, но, надеюсь, ты понимаешь, под какой плинтус от таких новостей забивается моя самооценка. Как ты вообще дружишь с такой разом завистливой и ленивой скотиной?

***

Внеочередное сообщение: видел царевну Лебедь. Рост под два метра, телосложение внушительное, на лицо – русская красавица, коса до пояса, взгляд – царский, когда танцует – плывёт. Это меня Колобок зазвал на праздник: столы ломились, икра чёрная, икра красная, икра заморская, баклажанная, Лебедь танцевала с платочком в руке, поводила плечами, Серый стоически пил малоградусное винцо, Шапочка радовалась, хлопала и уминала гуся, Белоснежка ушла за Ворчуном на крыльцо дымить «Беломором», Ёжки обхаживали Емелю, который пригнал на белоснежных жигулях навестить прабабку, последняя, кстати, живёт у колодца. Принц скучал и поглядывал на несовершеннолетнюю блондинку – та сидела сбоку от меня и уже успела сообщить, что мачеха хочет, чтобы та вышла замуж, но она после школы уедет в университет и станет астрофизиком. В роли феи-крёстной выступает сельская библиотека. Не похоже, что Золушке нужен принц б/у.

Подумываю писать мюзикл, и даже набросал уже пару куплетов. Холодает.

***

Прощай, Монтана! Прощай, а в скором времени здравствуй: как видишь, твоё последнее письмо так вправило мне мозги, что я уже устроился в поезде, плацкарт, боковушка у туалета, всё, как в старые дни, и не от большой ностальгии, а от того, что какие-то люди несутся в наш с тобой город с чемоданами наперевес, покупают билеты за сорок пять дней по паспорту, приходят загодя и только в вагоне, наконец, выдыхают и начинают верить, что скоро, уже скоро всё будет. Удивительные люди! Впрочем, чем я лучше, хуже, или хотя бы отличаюсь? Только отсутствием предусмотрительности. Однако кое-что я всё же сообразил, но признаюсь в этом лишь сейчас – надеюсь, мой терпеливый Монтана, ты мне и это простишь, а может, и так знаешь, и сейчас веселишься, читая мои запоздалые признания: я, конечно, писал Мэри. Слаб человек, признаюсь, слаб и жалок, а в любви и вовсе беззащитная овца, сколько бы этому человеку не было лет, морщин и знаний; адресат, к счастью, сжалился, приехал, обнял, нашёл скрытый смысл в фотографиях и уговаривает меня теперь сделать выставку, но у меня, дружище, уже другие планы, помнишь мюзикл? Я понял, что слова лишь мешают передать суть, достаточно музыки, но музыка должна быть такой, чтобы на душе от неё становилось легко, чтобы она пробуждала в человеке желание фантазировать, творить, играть, делать глупости, теряться и находиться, путешествовать и влюбляться – в человека, в небо над головой, в целый мир, и ещё, друг мой Монтана, я пока не знаю, как это выразить, но она должна быть ироничной и – может быть – даже самоироничной, и отгонять от человека весь этот невыносимо серьёзный мир.