Читать книгу И здесь солнце неправильно светит - Алиса Селезнёва - Страница 2

– А, – махнула рукой Алиса Селезнева беспечно, – она потащила меня к психиатру, как дура, когда я случайно проговорилась, что слышу все время какой-то звон.

Не дрынь, а скорее гулкое лалала. И в этих потоках звона мне не расслышать собственных мыслей. А как же ты тогда пишешь роман? Вопреки звону, несмотря на звон, а мой роман и есть – звон.

– Звон, – сказала Карин, наверное, с интересом, фиг ее поймешь, а глаза черные.

– Ну. Звон, – Алиса засмеялась своим идиотским истеричным смехом, – Понимаешь, мне… Я в общем думала, это самое, что его все… слышат. Знаешь, когда, это чувство, да? Ну, когда ты не уверена, только ли это у тебя такое? У меня его не было. Я думала, что рил все слышат звон. Да не знают, где он? – закончила она все еще с надеждой, ах, какая шутка, какой стиль!

Карин покачала головой.

– Звон? – недоуменно проговорила тогда Машенька и даже чашку на стол обратно поставила, осторожно поставила, ровно, – Какой звон?

У Алисы все покачнулось перед глазами и поплыло. Вот это подстава среди всех подстав – подставнее нет, проговорилась, как идиотка!

– Oh, forget it, – сказала она и бросилась к дверям, чуть не опрокинув свой стул, к дверям, пока не поздно, ведь убежать значит решить проблему, да, хаха. Но Машенька уже стояла там, в дверях, глаза серее обычного.

– Какой звон? – спросила Машенька-серые-глаза, скрестив руки на груди, – Объясни. Может, я знаю.

Ах, врёт же, скотина. Знает, как же. Но никогда не лишайся надежды. Может, ты не одна такая, может, бродят, бредут, бредят по миру, другие, не такие как ты, оригинальная, но похожие, прохожие, рожи их бесятся, и тоже они, тоже слышат шепот времен, идей, богов, что бы этот звон ни значил, слышат, слушают. Взгляни на меня Карин я держу тебя за руку чтобы эксперимент провести понимаешь ли и переливаю звон из пустого в – нет нет не порожнее а наоборот даже – ты вслушайся – шелест шорох шаги? Нет, одна я.

Машенька знает? Ну, разве можно так тупить? Посмотри ей в серые камни, которые глаза. Разве может там быть звон – в этой-то голове, в этой-то… как ее. Ну, когда все правильно.

Алиса вздохнула, смиряясь.

– Честное слово, ничего особенного, Маашенька, – имечко тянется, как кот, правда, – Это у всех. Этого нет только у тебя, потому что ты рождена, чтобы лидировать, тебе нельзя, ты должна слышать все. А главное себя. Я не слышу себя. Я слышу звон. И тебя. Звон не в ушах, хотя тоже иногда, а знаешь, такое? Ну такое? Хочется сказать, в душе, но звучит глуповато. А ты знаешь, что звон в ушах – признак аномалии Киммерли?

– Как же ты много говоришь, – сказала (да знает она) лаконичная Машенька, наследница Спарты, – Ты можешь четко и по делу? Один раз хотя бы.

Алиса перевела дыхание (mode: on!) и набрала еще побольше воздуха в легкие. Потому что пока пуля пуля пуля не долетела, и я прыгаю вокруг нее, тупо увертываясь и замедляя время, применяя, прямо скажем, прием ретардации, нужно успеть выговорить все, что в меня заложено. Нужно перевести звон.

– Действительно много говорю, – пулемет-Алиса, – Это объясняет тоже многое. Например, почему я задыхаюсь после разговоров, хотя и не бегаю вроде никуда. Да? И почему мне так лень говорить – тоже объясняет. Это же просто working out какой-то! А ты знала, что в Спарте не было стен? – это многоканальность ассоциативных разговоров Алисы Селезневой, кладези бесполезной информации. Последняя попытка перевести разговор.

– К делу, – напомнила Машенька, один разговор, один канал, и Машенька тоже одна на все времена, аминь. К тому же, конечно, она знала. О чем? Ну, про Спарту. И все остальное, она все всегда знала, тысяча грамот на стене. Я вошла в ее квартиру, тогда, сто тысяч лет назад, впервые, и офигела просто, тысяча грамот на стене, везде первые места. Машенька, сказала я восхищенно и обернулась к ней, сияя, Машенька, да ты же гений! Мой отец, ответила она ровно, ничего другого от меня никогда и не ждал, так что все вполне закономерно. Я подскочила к ней, опрокинув какую-то мебель, ой, сорян, Машенька, и я ее даже взяла за руку и заглянула ей в глаза ее каменные, ты гений, понимаешь? Это потрясающе, ты потрясная. У нее таяли глаза, ею впервые искренне восхищались и ничего не требовали взамен, и это ее удивляло.

Они уже сидели обратно за столом.

– Воу, – искренне изумилась Алиса, там ждала Машеньку осторожно поставленная чашка, чашка-чашка, кинь в неё чашкой, и Алиса схватилась за чашку эту пресловутую как за якорь, не кидай, ты с ума сошла, – how did we get here?

О, автопилот, три четверти жизни поглощающий. Кто пропоет тебе хвалу? А без тебя погрязли бы мы в рутине по голову, а так еще видим звезды. Итак, автопилотом – до стола, и врезались. На автопилоте.

Машенька смотрела на Алису (и с опаской на чашку в нервно пляшущих ее руках). Кажется она готова была сидеть и ждать вечно. Но только кажется, а на самом деле это все уроки от Джулии Ламберт.

– Да не знаю я! – взорвалась Алиса, побежденная и подавленная паузой, – Я без понятия, слышь! Он идет от солнца! Он мешает мне понять, что делать! Я не понимаю, я не… Не знаю. Просто слышу! – и треснула-таки чашкой об стол. Че ты прицепилась к этой тупой чашке? Может, будет дом-музей, может, будет там эта чашка, последнее, что от нас останется.

– И тогда? – спросила Карин, вглядываясь изучающе в мою душу.

– И тогда она сказала…

– Надо пойти к психотерапевту и поговорить с ним про звон, – сказала Машенька, поднимаясь, слова вяжутся с делом.

Очень красиво, когда и слова про дела, и дела по словам находятся в гармонии. Разговариваю вслух я, конечно, так себе, но роман свой пишу, как мне кажется, изящно-симпатично.

– Она обманула меня, – улыбнулась Алиса и оглянулась в прошлое со всепрощающей печалью, – мы пошли прям сразу к психиатру, жёсткая Машенька, – Алиса оглянулась, говорю я, а позади чернели кровавые поля, пятна красные, черные, шекспировские.

– Воу, – сказала Карин, а глаза ее: друзья пострашнее врагов бывают.

А может, и нет никогда никаких врагов, и друзей тоже нет, и меня нет.

Короче! Ради личного блага – также страшно, как и ради общего. Особенно, если это делает Машенька.

И закрылись тяжелые двери, и мне не было пути назад, а Машеньку в зал (в палату, ты хочешь сказать?) не пустили, и она, подождав час или два, ушла, а меня! а я! За стенами каменными, под взглядами равнодушно-жестокими, а эти звери пытались понять природу звона, в который не верили. Была ли я другой тогда? Звон остался, а я? Где и какой осталась я?

А когда Джим поднял (если поднимет!) пистолет, там, во Дворце, Порсиана стояла недвижно на траектории пули, Порсиана полуодетая, Порсиана пораженная, побежденная, и пуля понеслась, понесется ей в лицо. И звон взбесился и перекрыл все, белый шум, черный звон, и я между пулей и той, что на пути ее. А потом? Видимо, звон затихнет. Станет затихнутым, future present perfect отлично тут подошло бы. Джим – наша с Порсианой окончательная грамматическая конструкция, а взгляд виноватый. И рухнула, нет, рух-нет, нет, Порсиана, и это будет быть конец романа, который пишу, и жизни, которую пишут. Нет. Не согласна. Назад. Это будет просто пафосное начало романа, а я отмахнусь от этой надоедливой мухи, мухи? Пули. И начну еще раз.

Может здесь? Где Карин смотрела в окно и в него пробивалась уличная тьма.

Я поразительно симпатично выбираю себе людей, с которыми общаюсь. Тсс, тише, не зли ее. Я прокрадусь мимо, пока она смотрит на звезды и взрывает их взглядом, мимо людей и мимо, мимо самих себя, короче просто мимо, и я начну свой роман с абстрактного, философского.

Есть ли на Земле хоть один нормальный человек? Все это царство безумия, и лишь одна Порсиана, поля, поля, Паааа..рсиана Фортескье бродит в нем – the sane one. Нормальная принцесса Порсиана, наследная принцесса Российской Империи.

– Ты думаешь, что Порсиана Фортескье нормальная?

Кто это сказал, кто здесь?? Алиса изумилась и посмотрела вдумчиво прямо перед собой. Перед ней разворачивались картины мысли. Это принцесса Порсиана-то? The sane one?

– Сегодня у тебя какой-то недостаточно восхищенный взгляд, – сказала эта самая sane Порсиана (к черту Джима, не будет пули!), сильно толкнув Алису в плечо. Они шли навстречу друг другу, но после толчка Алиса развернуло на 180 градусов, и она пошла в обратную сторону, увлекаемая голосом принцессы. Шла и сочиняла на ходу и роман, и статью для сегодняшнего выпуска «Вестника Дворца». Давай, что-нибудь такое: Сегодня шарф на принцессе Порсиане играет всеми цветами радуги. Нет, нет, не надо каждый день про шарф.

– Серьезно, – сказала Порсиана, улыбаясь, и в глазах черти, но при этом, знаете, наполовину или даже больше – серьезно, – Я серьезно.

Сколько же серьезности в этом мире? Ищи синонимы. Алиса уставилась на шарф принцессы.

– Ты в конце концов чем берешь, Селезнева? – сказала Порсиана, язвила как всегда Порсиана, и коридор перед ней пластался, стараясь угодить, и несся вдаль угодливо, – Вдохновенными глазами. Побольше огня в них добавь. Своего синего, – и пальцами она щелкала, усиливая тезисы или, скажем, вместо точек?

Она остановилась и всмотрелась в Алисины глаза насмешливо. А Алиса согласилась. Посерьезнела и стала искать ручку по карманам, журналист, писатель хренов, специалист по шарфам:

– Поняла, поняла. Запишу. Огня, значит. Добавим. Сделаем. Не извольте сумлеваться и все такое.

Порсиану легко было рассмешить, она уже заранее смеялась и тут тоже, хаха, смешно, «сумлеваться», блин, и дальше они пошли, посмеиваясь.

The sane one. Как же.

– Нет, – снова смеялась над чем-то Порсиана, а в глазах неуловимое сумасшествие, – Это не так. Я не слушала, признаться, как Вы сказали, но будет не так, как Вы, а так, как я говорю. Unless то, что Вы сказали, совпадает с моими идеями. Тогда я могу пойти навстречу, – и даже поклонилась насмешливо, а Алисе подмигнула. Это она Машеньке говорила, а та слушала с занудной внимательностью.

– В чем же Вы пойдете мне навстречу в таком случае? – услышав этот вопрос, Порсиана просто за голову схватилась в комическом ужасе, зануда, зануда Вы, Машенька!

Она ничего никогда не пропускала, Машенька. Офигеть можно. А возле Машеньки стоял Сид и явно придумывал, на руку ему эта ситуация или нет. Не мог решить. Сид – Машенькин благоверный. Мой бывший друг. Он тоже слушал беседу про звон и не стал возражать, нет, минутку, он вякнул что-то, когда они стали выходить к фэйковому психотерапевту, что же он сказал?

И Сид:

– Машенька, а не перебор ли? – лениво из кресел, не поворачивая головы, потому что сериал смотрел.

А Машенька сказала ему или его затылку: нормально, Сид.

Но было ненормально. Может, если бы ты повернулся, если бы встал. Ну двинься же с места, скотина?

– Это всего-лишь какой-то звон, – пожал плечами Сид, не вставая, не поворачиваясь, ему все казалось неважным, если это не имело отношение к многообещающей карьерной возможности, – Это же не голоса в голове. Которые шепчут ей: Убей! Убей!

Ей – это мне.

Алиса засмеялась нервно. Примерно так:

– Гы-хы! Ха! – и даже ударила себя по коленям эмоционально, типа, ох, смешно, давай не пойдем, Машенька, никуда. Давайте сидеть за столом и вообще никуда никогда не ходить. Тогда не будет слов (рано или поздно закончатся ведь?), боли, тоски, потерь и пуль, пуль, пуль. Алиса отмахнулась от будущего.

Машенька покачала головой, и Сид потерял последние обрывки интереса. Они разлетелись по ветру и рассыпались в пыль. Люди вдыхали их, они забивали лёгкие, а лёгкие выталкивали этот воздух обратно, и в воздухе было: Алиса Селезнёва.

Порсиана смотрела и сквозь него с насмешливым любопытством, как и сквозь всех. Она была (есть и будет) очень смешливая, эта принцесса, и презрительная при этом. А учитывая кто ее вырастил, о май гад, оп-па, ужас, ужас. Не может она быть the sane one. А кто же?

Дело в том, что Элли когда-то говорила, что как только несколько человек формируют группу, aka социум, ну как бы мини-общество, стало быть – community, классный сериал кстати. Что? А, ну да. То, как бы это сказать. Группа эта создается, благодаря тому, что один – лишь один человек в группе – the sane one – остальные – нет, не плоды его воображения, а то сумасшествие, что крутит его мир. И от верчения этих миров создается жизнь. Короче, я забыла, как она это говорила, а спросить теперь не у кого.

Не у кого.

Заумная она была, Элли, нифига непонятная.

– Наши идеи не совпадают, – спокойно ответила Машенька Порсиане, чем вызвала в глубине черных глаз принцессы неудержимый восторг. Порсиана хохотала глазами и слегка полуулыбалась в лице.

– Не совпадают? – неподдельно изумилась она, – покачала головой, – Странно, – и выжидательно стала смотреть. Но на Машеньку-каменный-взгляд такое не действует.

Я бы офигеть растерялась, будь я на получающем конце этого взгляда. Receiving end? Ну.

Не совпадают и не совпадают, с другой стороны. И что? Мне так все равно, потому что у меня, собственно, нет своих великих идей. Мне нравятся чужие идеи, ах, как нравятся, Порсиана! Порсиана – сверхактивная принцесса. Порсиана – месторождения идей, идейная шкатулка, идеистая Порсиана. Ideaist. Откинулась в своем мягком черном кресле – огромном, слышьте! – больше, чем вы себе сейчас представляете. Откинулась, говорю, и ноги на стол, руки под голову, и говорит сначала лениво, а потом все больше вдохновляясь самой собой.

Порсиана:

– Начнем, пожалуй, программу по Первому каналу, что-то вроде «беседы со Дворцом». Я ее буду вести, и Вы, командантэ, – это Машеньке, – Мы будем спорить друг с другом иронично, и людям будет смешно. И ближе к нам они станут – люди-то.