Читать книгу Дорога перемен. Книга 2 - Алия Латыйпова - Страница 3

ЧЕТЫРЕ НОТЫ ДО МЕЧТЫ

Нота ДО. Двенадцать лет

Лиза плелась по ненавистному тусклому коридору, оставляя позади себя одну за другой тонкие двери. Настроения не было. Она силой воли заставляла ноги передвигаться. Все пять лет, которые Лиза проходила этот коридор, он не освещался. Хотя несколько обесцвеченных временем абажуров-фонарей, обрамлённых старой паутиной, висели по всей его длине. Источником света служили лишь два окна в начале и конце коридора. Музыка доносилась из дверей и сливалась в надоедливую, тошнотворную какофонию. Сделав несколько шагов, Лиза остановилась, тяжело вздохнула, собралась с духом и постучала.

Тишина. Лиза открыла дверь. Внутри никого. Она неуверенно вошла.

– Не бойся! Смелее! – донёсся еле уловимый писк со стороны письменного стола

Лиза отпрянула. В ужасе огляделась по сторонам. Попятилась назад к двери. Тихо. «Мерещится, что ли?»

– Ну чего ты, трусиха. Здесь я, на столе. Не робей.

На полусогнутых ногах Лиза подошла к почти пустому столу. Несколько разбросанных шариковых ручек, деревянная линейка, открытый журнал. Всё как прежде. «А это что?» Лиза склонилась над столом. На краю столешницы подмигивал настоящий скрипичный ключ. Был он не больше дюйма. Нарисованный наспех простым карандашом ключ будто сбежал с листа бумаги. Сверху над ним сверкала надпись «Мечта». «Он, что ли, говорил?» – про себя подумала Лиза.

Только она хотела дотронуться до ожившего ключа, как внутрь кабинета ворвался до боли знакомый резкий запах лаванды. Перед Лизой стояла Елена Альбертовна.

– Садись, что время терять! – не глядя на Лизу, сухо произнесла женщина и направилась к окну.

Забыв о скрипичном ключе, Лиза села на стул, поправила складки на юбке, одновременно вытирая пот с ладоней.

– Не тяни! Начинай! Сразу двумя руками! – Елена Альбертовна, облокотившись на подоконник, смотрела в окно.

Пока глаза вслед за пальцами пробегáли: «Белая, чёрная, белая, чёрная, белая… и по нисходящей обратно. Белая, белая, чёрная…», мысли проговаривали: «До, до диез, ре, ре диез, ми, фа, фа диез, соль…»

– Пальцы! За пальцами следи! Куда мизинец оттопырила! Сгруппируй! Почему левая рука постоянно опаздывает? – Елена Альбертовна закипала.

Всё внимание Лизы было сосредоточенно на руках. «Соль, фа диез, фа, ми…»

– Ты ритм вообще слышишь? Боже! Ещё раз! Пальцы: первый, третий, первый, третий, первый, второй, третий… – Елена Альбертовна чеканила каждое слово. – Обратно… Третий, второй, первый…

Пальцы старательно бегали по клавиатуре. Невыносимые гаммы. Бесконечные ненавистные нудные повторения! До, до диез, ре… Звуки разлетались по кабинету музыки, дотрагивались до стен и потолка и быстро отскакивали, возвращаясь на бело-чёрное полотно из слоновой кости.

И вдруг удар по рукам линейкой. Резкая боль пробежала электрическим током. Через секунду появилась алая тонкая полоска на тыльной стороне ладони. Из глаз брызнули слёзы. Нос захлюпал. Пухлые губы сжались в тонкую линию. Елена Альбертовна встала рядом.

Лиза не поднимала головы от клавиатуры. «Ненавижу! Хоть бы уже крышкой пальцы передавило! Провались всё. Сегодня последний раз! Больше не приду! Дура! – кричал внутренний голос. – Чего радовалась в семь лет, когда поступила в музыкалку? Чего трепетала, открывая крышку новенького пианино?»

В голове возникли картинки из прошлого. Двое мужчин в рабочей одежде с трудом втащили инструмент в небольшую комнату. Лакированное дерево, блестящие клавиши, тугие педали. Тогда, пять лет назад, маленькая девочка с двумя белыми бантами тоненьким указательным пальцем старательно давила на каждую клавишу, слушала звук, а потом медленно отрывала палец, наблюдая, как та натужно возвращается на место.

– Мамочка! Я буду пианисткой? – лицо улыбалось. Глаза искрили счастьем.

– Конечно! Если будешь трудиться, – мама погладила дочь по голове. Если б Лиза тогда знала, что эта её мечта о ненавистном пианино вгонит маму в несусветные долги, которые она оплачивает до сих пор. Зашивает стрелки на колготках, не позволяя себе купить лишней пары, и не знает, что происходит здесь.

– Где ты витаешь? Ещё раз! Весь урок будем пилить одно и то же, раз дома на это ума не хватает!

До, до диез, ре, ре диез ми… Елена Альбертовна держала в правой руке карандаш, который нервно отстукивал ритм по полированному корпусу старого инструмента. Лизины пальцы механически нажимали на клавиши в такт.

И вдруг снова удар. Но другой. Открытая ладонь прилетела чуть ниже затылка. Голова отпружинила, а тугой пучок Лизиных волос от удара развалился, разбросав волосы по спине.

– Хватит! – завизжала девочка. – Мне больно.

Лиза вскочила. Стул, на котором она только что сидела, отшатнулся и упал набок. Елена Альбертовна растерялась лишь на секунду, а потом спокойно выпалила:

– Иди! Сюсюкать не буду. Ты не маленькая. Просто слабачка, которая ничего не добьётся в жизни! Пианистка недоделанная!

Слова толкнули в спину. А потом ещё и ярким светом обожгло.

Лиза, которая только что хотела сбежать с урока фортепиано, развернулась, подняла стул и села за инструмент. Бросила взгляд на пюпитр крышки пианино: «Вот оно откуда, ощущение ожога от яркого света». Лизе подмигивал скрипичный ключ не больше дюйма, нарисованный простым карандашом, со светящей надписью «Мечта». А в голове маленькая семилетняя девочка задавала маме вопрос: «Я стану пианисткой?»

Нота МИ. Двадцать два года

Ночной звонок разбудил Лизу.

– Собирайся, через пятнадцать минут за тобой заеду.

– Арман, ну, пожалуйста, не сегодня. Ты же обещал, – протяжно протянула сквозь сон Лиза.

– Малыш, надо. Поторопись! У тебя уже четырнадцать минут.

Приятный тембр Армана будоражил каждую клеточку. Даже не видя его, она ощущала древесно-табачный аромат любимого мужского парфюма, а перед глазами возникал такой родной армянский профиль с трёхдневной щетиной. Лиза спешно вскочила. Прохлада ночи пробежала по ещё теплой после сна коже. Лиза на бегу побросала в косметичку тушь, пудру, блеск для губ – накрасится по пути, в машине. Натянула чёрное трикотажное платье-футляр. Уже в прихожей схватила папку с нотами.

– Меня забыла! – запищал скрипичный ключ из комнаты.

– Прыгай, – скомандовала Лиза, открыв сумку. Это непонятное существо, ожившее когда-то десять лет назад в кабинете музыки, стало для Лизы своеобразным музыкальным ангелом-хранителем. Она даже имя сказочному покровителю со временем придумала: Клюк – производное от «скрипичного ключа» и фамилии немецкого композитора Кристофа Глюка. Клюк помогал Лизе противостоять трудностям и напастям. А было их с тех пор не мало. В семнадцать сразу после поступления в музыкальное училище умерла мама. В двадцать выгнали из студенческого общежития. А в двадцать два, поступив на платное отделение в консерваторию, она стала выживать за счёт случайных заработков и репетиторства.

Клюк не тревожил по пустякам: поэтому не оживал внезапно, но всегда составлял компанию, когда Лиза выступала или, как сейчас, ехала с Арманом на важное мероприятие.

Когда Лиза вышла из подъезда, серый минивэн уже встречал её открытыми дверями.

– Опаздываешь, малыш, – недовольно произнёс Арман с водительского сидения. – Переодевайся живо!

– Что это? – двумя пальцами Лиза приподняла лежащий рядом ажурный, полупрозрачный пеньюар чёрного цвета.

– Будешь играть в этом. Клиент просил. Отказать невозможно.

– Арман, нет. Я пошла тебе навстречу, когда ты нашёл дядьку, которого клинит на живую музыку по ночам. Но я не проститутка. Выступать в полуголом виде я не собираюсь.

– Малыш, пойми. Клиент запал на твоё исполнение. Он платит баснословные деньги. За красивую музыку и антураж. Неужели нельзя поступиться никому не нужными правилами? Тебя он пальцем не тронет. Чего ты недотрогу включаешь?

– В смысле? Ты меня уже ему продал? Какой процент он тебе платит? – Лиза негодовала. – Останови машину. Я не буду в этом участвовать.

Лиза метнулась к выходу, дёрнула ручку автомобиля. Дверь была заблокирована.

– Открой немедленно! – визжала Лиза.

Минивэн бесшумно остановился. Через мгновение внутри салона оказался Арман. Он притянул Лизу к себе и впился влажными губами в приоткрытый рот. Дыхание стало прерывистым. Девушка обмякла, обвила руками мужскую шею, но Арман тут же её отстранил.

– Лиз, я ж ради тебя стараюсь. Тебе ведь нужны деньги, – мужчина говорил заискивающе.

Лиза отпрянула. Закусила губу.

– Ненавижу!

Безысходность, злость вперемешку с безответной любовью пронзали сердце. Хотелось кричать от обиды, отчаяния и неугасимой муки.

Через полчаса Лиза, зажав в ладони Клюка, дрожа всем телом, входила в полутёмное помещение с небольшой сценой. Посредине стоял рояль, освещаемый вокруг несколькими свечами-таблетками. Где-то в глубине комнаты должен был сидеть тот самый Клиент. Полуобнажённая, она постаралась незаметно проскользнуть перед невидимым зрителем, занять место перед инструментом, чтобы начать музицировать.

В помещении Лиза отчётливо видела только клавиатуру перед глазами. Всё остальное скрыла тьма. От страха сердце бешено колотилось. По телу пробегал неуютный холод. Лиза склонилась над чёрно-белыми клавишами.

– Шопена, пожалуйста, – услышала она сдавленный голос, похожий на скрип. Лиза повернула голову на звук. Даже прищурилась, пытаясь различить силуэт. Тщетно. Темнота висела перед Лизой плотным театральным занавесом.

Лиза прикрыла глаза, пытаясь успокоиться. Она улыбнулась Клюку – он озорно ей подмигивал и махал невидимой дирижёрской палочкой. Затем несколько раз выдохнула и заиграла. Рояль послушно издал печальные звуки. Тонкие пальцы, словно птицы, запорхали по клавишам. Ажурные переливы аккордов слились в тонкую гармонию. Звуки арпеджио заполнили темноту нежностью и романтизмом. Форте сменяло пиано. Крещендо растворялось в диминуэндо. Лиза так погрузилась в обволакивающую музыку, что не заметила, как сзади вплотную к ней подошла фигура и остановила руки пианистки. В нос ударил резкий запах лаванды. От неожиданности Лиза вздрогнула. Подняла глаза.

– Елена Альбертовна? Откуда Вы здесь? Вы… Клиент? – Лиза вскочила, стала прикрывать руками то, что едва прятал ажурный пеньюар.

Елена Альбертовна, глядя на бывшую ученицу, с укоризной покачала головой.

– Не совсем. Я за него сегодня. Я как узнала, что это ты… В общем, пришла спасать тебя из этого вертепа. Дурочка, что же ты с собой делаешь?

Она потащила Лизу вон из зала.

– А Арман? – на ходу спросила Лиза, оглядываясь по сторонам.

– А с этим идиотом я тебе вообще запрещаю иметь дело.

Нота СОЛЬ. Тридцать два года

День за днём, месяц за месяцем жизнь Лизы постепенно покатилась по привычным женским рельсам. Она вышла замуж за дирижёра филармонии. Сама играла в оркестре. Периодически участвовала в конкурсах пианистов, становилась в них лауреатом. Днём была музыкантом, вечером – любящей и любимой женой.

А ещё Лиза родила долгожданного Антошку. Вынашивала его легко. Только в последние три недели перед родами появились страшные головные боли, на которые гинеколог не обращала внимания, отмахиваясь: мол, что хочешь, тебе уже за тридцать. Раньше таких возрастных, как ты, старородящими называли. Лиза тоже отмахнулась. А во время потуг у неё случилось кровоизлияние в мозг. Врачи боролись и за неё, и за ребёнка, спасли, но инсульт обездвижил самое ценное для пианистки – левую руку.

Целый месяц после выписки из роддома в квартире Лизы орали два человека: молодая женщина тридцати двух лет от жалости к себе и безысходности и младенец, просто потому что так грудничку природой было написано.

В тот самый момент, когда отчаяние и собственное бессилие накрыли Лизу с головой, появилась Елена Альбертовна с партитурой концерта Равеля для левой руки.

– Садись и играй! – безапелляционно скомандовала бывшая учительница.

– У меня левая не рабочая! – парировала Лиза.

– Играй! – настаивала Елена Альбертовна.

– Не могу!

– Играй, я сказала.

Сверху с крышки инструмента на упёртую Лизу и не менее упёртую Елену Альбертовну смотрел Клюк. Его скрипичное тельце потеряло блеск, да и вообще с тех пор, как Лиза заболела, он в первый раз за двадцать лет ослаб. В нём исчезли задор, авантюризм, радушие, музыкальный азарт. Лиза его не замечала. Ей было не до него. И от этого Клюк страдал.

А в комнате словесная баталия выходила на кульминационное глиссандо.

– Тогда вставай и иди! Вари борщи! Стирай пелёнки! И с одной рукой приноровишься! Антошка тебя и такую будет любить. А муж… Прости, девочка, он, в конце концов, сбежит. Калекой ты ему точно будешь не нужна. Ах да, ещё! Ты всё-таки слабачка! А ещё пианисткой называешься!

Лиза слушала каждой напряжённой мышцей. Всё её тело в один миг превратилось в натянутую струну, по которой пробегают быстрые арпеджио воспоминаний. Вот она, двенадцатилетняя девочка, которая принимая удары за ударом от гневной учительницы, осталась в классе музыки. Тогда она сжала всю волю в кулак, не убежала от грубых унижений и оскорблений и пошла вперёд навстречу мечте, потому что честолюбие взяло верх. Ввергнуть себя в бездну отчаяния или вознестись на вершину победы и радости? Тогда ответ для Лизы оказался очевидным. А сейчас? Что изменилось в ней сейчас?

Лиза с остервенением сжала правой рукой левую так, что ногти оставили глубокие следы, и поставила руку на клавиатуру. Она стиснула зубы, сжала губы. Слёзы катились градом. Лиза с ненавистью смотрела на обездвиженную руку. Силой мысли пыталась на неё повлиять.

– Давай! Играй! Лизка, ты сильная! – за спиной стояла Елена Альбертовна.

– Она не слушается меня! – глотая слёзы, кричала в голос Лиза.

– Заставь её! – перекрикивала Елена Альбертовна.

– Может, по ней линейкой вдарить? – жалостливые глаза Лизы с надеждой посмотрели на постаревшую учительницу.

– Девочка моя, линейки уже не те. Я в своё время лупасила тебя деревяшкой, а тут пластик. Он ещё на подлёте к рукам ломается. Да и мне уже почти семьдесят. Сила удара, извини, не та, – с иронией произнесла Елена Альбертовна.

Лиза сверлила руку глазами.

– Играй! – заорала Лиза, обращаясь к ней. Та не шелохнулась. – Играй!

Ни малейшего движения. Правой рукой Лиза силой стала передвигать каждый палец на левой. Потом хлёстко ударила по руке. Затем ещё раз, и ещё. С ненавистью отшвырнула руку. Та, неподвижная, упала на колено. Лиза открыла ноты и правой рукой сыграла то, что было предназначено для левой. В целом, концерт Равеля оказался музыкальным палиндромом. Кроме одного места, до которого противоположной рукой было не дотянуться, Лиза сыграла всю партию, фактически не меняя ни одной ноты.

– Поняла, как надо? – Лиза обращалась к левой руке, как к человеку, и ждала ответа. Рука едва дёрнулась. Но не от слов. Лиза не поняла, в какой момент, но на тыльную сторону ладони упали две слезинки. Плакал Клюк. Подняв на него глаза, Лиза ужаснулась. Только сейчас она обратила внимание на своего сказочного друга. Сердце сжалось – никогда прежде она не видела его таким убогим и помятым.

– Клюк, милый, улыбнись. Мы справимся, – еле слышно прошептала Лиза, и скрипичный ключ слегка засветился от произнесённых слов.

Лиза погладила онемевшие пальцы. Рука дёрнулась именно от слёз Клюка, но Лиза поймала это ощущение и теперь верила, что у неё всё получится.

Нота ДО. Сорок два года

Лиза держала худую, морщинистую руку Елены Альбертовны и целовала каждый её палец. Неделю она не отходила от прикованной к постели старой учительницы. Та, то приходила в сознание, то вновь погружалась в небытие.

– Помочь ей я уже не в силах. Просто ждите – она скоро отойдёт. А станет хуже, звоните в скорую, – сухо отчеканила молоденькая врач-терапевт, которую Лиза вызвала три дня назад.

«Она скоро уйдёт», – Лиза пыталась привыкнуть к страшной мысли, тихо плакала и ждала.

А пока ждала, вот уже неделю кадр за кадром вспоминала жизнь, в которой Елена Альбертовна оказывалась то настоящей кровопийцей, изнуряющей бесконечными этюдами, то мудрой советчицей, но чаще ангелом-хранителем, который всегда был рядом.

Лизе семь.

– Зачем ты пришла учиться в музыкальную школу? – спросила Елена Альбертовна робкую, маленькую девочку с огромными распахнутыми глазами.

– Собираюсь стать пианисткой, – Лиза с неописуемым восторгом и восхищением, как на небожителя, смотрела на преподавателя музыки.

Елена Альбертовна одобрительно кивнула:

– Цель есть. А дальше посмотрим. Начнём с постановки пальцев, Лиза.

Лизе семнадцать.

– Елена Альбертовна! Мама… Её больше нет! Как жить… дальше? – голос Лизы срывался и тонул в слезах и всхлипываниях.

– Сейчас приеду, девочка. Дождись.

Лизе двадцать два.

– Но как? Как Вы узнали, что я здесь играю по ночам? – Лиза на высоких шпильках едва поспевала за Еленой Альбертовной. Та тянула девушку за руку, выводя из полуподвального помещения, которое служило концертным залом, снятым в аренду.

– Клиент – мой муж, бывший музыкант и конферансье, – вздыхала Елена Альбертовна. – Сколько девиц я вытаскивала из его постели в своё время. А сейчас он просто старый развратник, скучающий по молодому телу.

– Ваш муж? – Лиза не могла поверить.

– Да, девочка, – с обречённостью в голосе произнесла Елена Альбертовна. – Сам-то из себя уже ничего не представляет, но продолжает тосковать по юным пианисткам, «виртуозно затрагивающим струны его стареющей души». – Елена Альбертовна, будто цитируя мужа, артистично, но пренебрежительно произнесла последнюю фразу. – Тебе ещё повезло, что он ни разу не захотел с тобой сыграть в четыре руки. Пальцы, скованные артрозом и не поспевающие за быстрым стаккато, да похотливые взгляды дряхлеющего старика, – то ещё удовольствием, скажу я тебе. Пусть и за деньги.

– Но как Вы узнали?

– Я долго закрывала глаза на его ночные музыкальные вылазки. Пока в его записях случайно не увидела среди «пассий» тебя. Тут-то у меня что-то ёкнуло. Я взбунтовалась и решила во что бы то ни стало спасать твою душу.

Лизе тридцать пять.

– Они не дали мне шанса и уволили, – причитала Лиза в трубку. – Как теперь жить без сцены?

– Найти себя можно везде. Попробуй писать партитуры, – предлагала Елена Альбертовна. – А вообще, ты нужна мужу и сыну. Вспомни, что ты жена и мать.

– Да какая мать! Я играть хочу! Я умру без сцены. Я всё-таки слабачка, да?

– Нет, Лиз. Таких сильных, как ты, ещё поискать, – гордо произнесла Елена Альбертовна.

Лизе сорок.

– Я не хочу, чтобы Антон тоже занимался музыкой. Как его переубедить?

– Никак. Не обрубай сыну крылья. Вспомни, как ты бежала за мечтой, – Елена Альбертовна гладила по голове взрослую ученицу. – И начни уже писать музыку.

Лизе сорок два.

Ещё две недели назад она пила с Еленой Альбертовной кагор и размышляла о будущем.

– Не бойся ты этой должности, Лизка. Не сидеть же всё время дома. Ты сильная и сможешь руководить, – скрипучим старческим голосом говорила учительница. – Сохрани в себе музыку, Лиза. Ты музыкант от Бога.

– Но ведь рука… Какой я без неё музыкант?

– Да что ты всё заладила: «Рука, рука…». Да, за десять лет после инсульта ты не смогла полностью восстановиться. Не можешь исполнять сложные пассажи и выступать на сцене. Но музыка-то в тебе осталась. Почему ты это забываешь? Вот и неси её людям. А директору музыкальной школы достаточно и той руки, которая подписывает приказы и грамоты.

Лиза завернула в тусклый коридор. Сделав шаг, она остановилась. Нащупала рукой тумблеры на стене и включила их один за другим. В коридоре зажёгся свет. Впервые за долгие годы Лиза увидела всё те же абажуры-фонари, обрамлённые старой паутиной, которые теперь освещали коридор по всей его длине. Лиза медленно проходила дверь за дверью. Сейчас было тихо. Но закончится лето, и из них снова будет доноситься музыка. Приятная, сладостная, любимая. Пройдя ещё несколько шагов, Лиза остановилась, тяжело вздохнула, собралась с духом и распахнула дверь. Тишина. Глаза ослепил яркий свет, а в нос ударил до боли знакомый резкий запах лаванды, который, похоже, въелся в каждую трещинку на стене.

Пустой кабинет музыки. Тот самый, который сделал её стойкой и научил мечтать.

Лиза открыла сумочку и тихо произнесла:

– Вылезай.

На голос выглянул скрипичный ключ и растерянно огляделся по сторонам.

– Ну чего ты, Клюк? Не робей. Теперь это будет твой дом. Скоро сюда придут дети. Научи их, как меня, идти к мечте. Без страха и сомнения. Клюк осмелел. Пробежался по письменному столу, на котором лежали деревянная линейка и несколько шариковых ручек, и остановился на краю столешницы, там, где тридцать лет назад Лиза впервые его увидела. Подмигнув ей, Клюк сказал:

– Договорились! Только линейку забери. Не нужна она на пути к мечте.