Читать книгу Шапка Мономаха - Алла Дымовская - Страница 2

Ухала сова. Особенно сквозь туманную дымку предрассветного пробуждения звуки эти рождали таинственную жуть и, пожалуй, могли напугать мальчишку, не имеющего пока ни единой «чаши врага» в доме и «золотой чаши» у пояса. А вот Арпоксай был воин и имя носил гордое, в честь одного из сыновей Таргитая-Геркулеса, и он никак не позволил бы себе убояться какой-то там совы.

Но и Арпоксаю было страшно. Нет, не ночной птицы, с возмущением встречавшей ненужное ей утро, а самой глухоманьей чащи, сквозь которую едва пробирался даже его увертливый, чуткий к опасностям конь Лик, ведомый за поводья. Больше всего Арпоксай опасался заблудиться и не исполнить возложенного на него приказа, спешного и отданного в тревоге, а значит, ему, царскому посланцу, и в самом деле выходила причина для страха. И в лесах, и в открытых для полета стрелы степях он, бывалый воин, всегда знал, куда ему идти, нестись верхом или вести караван из крытых, домашних повозок. Он и сейчас знал, несмотря на мглу, что направляется точно к востоку от разлога Каменного Брода. Но как найти волхва, если тот сам не захочет, чтобы его нашли? Как обнаружить скрытый шатер из лапчатых веток, вросших в этот лес, словно поваленный ненастьем бурелом? И Арпоксай не выдержал, закричал во мглу, будто соперничая с ухающей совой и наперекор ей:

– Э-э-э-г-а-й-й! И-э-э-х-э-т!

Сова немедленно заткнулась, словно подавилась свежепойманной мышью, но это и был весь толк. Арпоксай остановил легким шлепком коня и тоже замер на месте. На том самом месте, где полагалось и быть обиталищу жреца. Некогда полагалось. Но когда это было? И что сто́ит знание места перед могущественнейшим ведовством, и кто знает, не остыло ли оно, это место, давным-давно от благоухающего травами жара очага знаменитого колдуна? Арпоксай глубоко втянул воздух тонкими ноздрями, и ни малейшего намека на домашний, уютный дым ему не случилось уловить. Он с шумом выдохнул, конь Лик заржал в ответ. Видимо, беспокоили лесные духи. Арпоксай на всякий случай поспешил успокоить духов, зазвенел золотой чашей у пояса, словно давал понять: я свой, из рода царевича Скифа, рожденного во чреве Девы-Змеи. Духи отстали.

Арпоксай привязал коня, сел на землю, в задумчивости пожевал кусочек коры. Ехать так, наобум, сквозь давно не хоженную чащу, было глупо. Оставаться на месте – бессмысленно. А промедление сей день зрелось ему подобным смерти. Лучше уж пусть поберут его мрачные лесные духи темного космоса, чем возвратится он обесчещенным и увидит своими глазами, как окончилось страшное дело в долине невров. Ведь и Гелон уже сожжен, святилище Арея разрушено, и выдернут железный меч. А царь понадеялся на него, некогда любимого ученика и будущего преемника великого мага, чью ношу он, Арпоксай, многие луны назад оттолкнул от себя, пожелав взять на плечи плащ воина. Может, поэтому старый волхв и не хочет теперь показаться ему, да и жив ли он вообще? Арпоксай совсем озяб в неподвижности и от хлада земли запахнул потуже тот самый плащ, который он добыл в боях вместо сокровенных знаний, предложенных так щедро жрецом в обмен на тяжкий труд совсем иного рода. Но и плащ, роскошный его плащ, целиком из человеческой кожи без малейшего чужеродного клочка, гордость и достоинство его ранга, совсем не грел, да и не для того был сделан его же собственными, Арпоксая, руками.

Он не заметил, когда явилась тень. Ни шороха, ни движения, ни даже дыхания из воздуха – ничто не заставило его оглянуться. Только конь заржал опять, но не тревожно и жалобно, а с некоторой радостью удивления, как будто почуял кобылицу.

Тень, очень тонкая, прямая, такая неподвижная, без прозрачности и лица, стояла позади него у кривой, узловатой старой березы. Арпоксай тотчас догадался, что нашел, и немедленно бросился перед тенью ниц, раскинув руки крестообразно в стороны. Так и лежал, пока великий волхв не приблизился к нему и край его шубы из птичьих перьев не коснулся щеки воина. Не вставая, глухо в землю проговорил Арпоксай для тени подобающие ее званию слова:

– Приветствую тебя, Велесарг, Открывающий Врата и Управитель Душ. Если тебе нужна моя кровь – испей ее до капли, если нужна моя плоть – накорми своего зверя, – сказал он и не ошибся, тайком глянув в сторону. Исподволь, мимо тени. Так и есть, из дымки светились два желтых, веселых демонических глаза. Значит, Тох-ой, огромный ручной камышовый кот, как всегда следовал за своим хозяином.

Рядом упала ветка. Арпоксай сразу же понял данный ему знак, встал с земли. В лицо жрецу он не посмотрел, это вышло бы невежливо после долгих лет разлуки, и Арпоксай сделал вид, что считает волоски в редкой, длинной седой бороде волхва. А вот Тох, умный зверь, кинулся ему в ноги, урча и топорща пышные усищи. Конечно, это был совсем не тот Тох-ой, обитавший приживалом у волхва в те стародавние времена, когда и сам юный Арпоксай состоял в учениках, но каждого нового своего дикого кота после приручения жрец называл Тохом. А в первый год собственного послушничества Арпоксай застал и древнего, слепого от старости, изначального Тоха, он же и похоронил зверя у орехового куста; он же, Арпоксай, поймал в приречных зарослях его преемника и помогал приручить. Дикие коты любили его, чувствовали издалека, а Тох-ой Второй всегда следовал за ним на охоте. И вот теперь еще один носитель славного кошачьего имени выказывает ему расположение. Арпоксай достал из поясного мешочка кусок вяленого конского мяса, кинул рядом с кошачьей мордой. Тох немедленно принял лакомство, мурлыканьем обещая вечную свою дружбу.

Жрец тем временем направился в лес. Арпоксай заспешил следом, щелкнув языком и этим самым дав команду Лику, чтоб следовал за ним. Знал, что колдун ждать не будет и во второй раз не придет к замешкавшемуся.

Хижина отстояла всего-то на несколько десятков шагов, а значит, Велесарг и подавно расслышал, как горюет у его порога бывший ученик, но не вышел, хотел помучить и наказать. Что же, за дело. Арпоксай примотал поводья Лика к молодому буку, росшему подле полуземляного домика, крытого ветками накрест, сам же сел у проема сплетенной из тростника двери. Входить без приглашения не годилось, тем более официально не прощенному ослушнику. Но время, гроза людей и богов, заставляло его торопить церемониал. И Арпоксай нарочно звякнул золотой чашей у пояса. Он знал прозорливость старого своего учителя, надеялся на то, что мудрый жрец поймет: не грешное неуважение, а лишь жестокость обстоятельств заставляют царского воина быть поспешным до неприличия в его звании.

Велесарг вышел из хижины вон, дважды распахнул и закрыл дверь. Это и означало приглашение. Правда, весьма прохладное. Вот если бы жрец проделал то же самое три раза, то можно было надеяться на теплый прием. Арпоксай отстегнул с боевого пояса меч, снял с плеча «горит» со стрелами, то и другое прислонил к молодому буковому деревцу, подмигнул на всякий случай Тоху, мол, охраняй! При себе оставил только короткий кинжал – не для защиты вовсе, а вдруг старик смилостивится и накормит у своего очага. Уж кто-кто, а Велесарг – любитель вяленого медвежьего мяса. Сам не охотится, да и не по силам это жрецу, но в виде подношений принимает всегда, хотя и не от всякого. От медвежьего мяса Арпоксай точно не отказался бы, в степи оно почиталось за настоящее лакомство. Хотя уж какое там мясо, если дверь перед ним распахнули только дважды. Впрочем, седой старец-волхв совсем незлобив, пусть и обидчив без меры, но если отойдет душой, то и мяса даст вволю, и свой замечательный напиток из меда диких пчел тоже выставит на земляной пол хижины.

Войдя внутрь, Арпоксай, потупившись, скромно сел у двери на кучу плотно связанного хвороста. Уж первым заговорить с волхвом он не мог никак, тут ему пришлось ждать. Впрочем, совсем недолго.

– Что привело тебя в мой лес, ничтожный потомок великих отцов? – спросил жрец, всем тоном своего голоса демонстрируя воину нерасположение. Но и любопытство одинокого затворника, почти забытого в уединении, явно слышалось в вопросе.

Арпоксай тут же осмелел, да и негоже царскому скифу носить печать робости на устах и на челе. Он поднял глаза на старца. И его каленное в боях и крови сердце немедленно зашлось от полузабытого чувства. От жалости. Древний волхв, некогда могучий телом Велесарг, был теперь совершеннейшие кожа да кости. Прозрачная вислая кожа и хрупкие немощные кости. Словно старая птица на насесте, что вот-вот свалится от дряхлости вниз, чтобы уже никогда не взлететь. Сходство довершали и заостренный, чуть ли не в предсмертной маске, нос, и шуба из шкурок лисиц с нашитыми при помощи жил разноцветными перьями. А вот глаза остались все те же, прозрачные, завораживающие, бездонные, как вода в горном озере. Как искры в отблесках хрусталя с Рипейских гор. Как светлая мощь богов, глядящая на тебя с того света. Волхв держался все так же прямо и твердо, на одних этих глазах и держался, и больше неоткуда ему было взять сил, Арпоксай видел это слишком хорошо. Тем более медлить было нельзя. Бог смерти и северного ветра Вайю уже коснулся чела его бывшего учителя.

– Меня послал к тебе один из трех басилеев. – И тут уж Арпоксай, набрав воздуху во всю тугую, в цепях мускулов, грудь, сказал все начистоту: – Меня прислал хакан Иданфирс.

Сказал и замер в опасливом ожидании, не попросят ли его немедленно вон, и спасибо еще, если жрец не нашлет на него какую-либо напасть. Из всех трех братьев басилеев именно Иданфирс насмешками своими, учиненными прилюдно обидами заставил некогда могущественнейшего из волхвов удалиться на северо-восток в леса к Итилю. Царевич Иданфирс водился тогда с греками и даже ездил во Фракию, далеко за Борисфен, чуть не до самой Халкидики ездил, говорят. Но то все сплетни, нечего степняку делать среди меловых скал и масличных рощ. Однако греческих послов привечал, особенно ионийцев, и тех, кто бежал от мидийского войска, тоже пригревал у себя. Они-то и вбили в голову молодому басилею неуважение к древнему ведовству волхвов, искусству смиренному, но иногда необычайно грозному в умелых руках.

А вот Арпоксай – совсем другое дело. Он тоже слушал сказания о Дардане, сыне Зевса-Папая и прекрасной Электры, и о победе над Тифоном, и о битве царя богов со сторукими гигантами. Но и помнил, кем был прежде. И в голове его горели золотые нити, еще в детстве искусно вставленные умелой рукой жреца прямо в мозг. Он помнил себя еще мальчиком – как устрашился деревянного с железной кромкой зубила, что должно было взрезать его череп, а еще тогда он боялся боли, в первый и в последний раз в своей жизни. Тогда же волхв дал выпить ему напитка из меда и стал смотреть на Арпоксая своими небывалыми глазами. И страх ушел, а боли не случилось вовсе. Зато когда все нити легли на свои места, мальчик Арпоксай стал слышать и видеть то, чего никогда не слышал и не видел прежде. Еще он страшно гордился тем, что из всех многих детей, отобранных по велению жреца, Велесарг избрал именно его, сына Гнура, внука Орика, себе в ученики. Избрал, как оказалось, напрасно. Буйная кровь все-таки взяла свое. И хотя Арпоксай по-прежнему имел непревзойденный нюх на опасности и предвидел мысли врагов, но вот мысли природы и духов оставили его в тот день, когда он поверг к царским стопам первую, добытую в бою, голову и сделал свою первую чашу из черепа побежденного им воина. А теперь он явился в дом своего учителя с именем его оскорбителя на устах.

– Видимо, плохи дела у нашего грека, если дело дошло до моих немощных костей, – глухо сказал ему жрец, но странно, не было в голосе его насмешливой вражды и колючей мести. Грустно звучали слова, и печален сидел волхв.

– Иданфирс молит тебя забыть и молит тебя помочь, – сказал Арпоксай, не считая нужным добавить еще что-то. Когда молит царь, надо ли прибавлять к сказанному?

– Я знаю. Я знаю многое. И больше, чем ты думаешь. А ты говоришь мне о том, о чем известно даже моему Тоху, – ответил волхв. Тут же движением его руки был явлен и кувшин с медовым напитком. – А остальное найди и возьми сам, если ты еще не позабыл моих домашних привычек.

Неужели так скоро им получено прощение? Арпоксай подивился про себя, но достал и деревянные чаши, поискал и нашел мясо. Заботливо порезал его на куски, лучшие положил перед старым жрецом. Значит, дело еще хуже, чем думал он, и даже хуже, чем, может быть, думал сам хакан Иданфирс.

– Гистасп Дарий достиг Меотиды и перешел Танаис, Гелон сожжен дотла, – начал свою печальную повесть царский посланец, но тут же понял: волхву это известно и без него. – Теперь два лагеря стоят один против другого. Хакан загнан в угол, а Дарий желает непременной битвы. Но мы драться не можем. Не оттого, что воинам недостанет храбрости!

– А оттого, что невры предали вас. Что же, хакан принес на их земли войну, хотя они об этом и не просили. Велико ли войско у Дария?

– Четверо на одного нашего всадника и семеро на каждого пешего воина, – честно ответил Арпоксай, и смысл его слов был ужасающ. – Но лучше уж мы поляжем в битве все до последнего лядащего конюха, лучше перережем наших жен и детей, чем…

Волхв не дал ему договорить:

– С этим вы справитесь и без меня. Только чем же лучше такой конец? Может, Иданфирсу покориться для виду и тем временем призвать на помощь брата? А жены и дети пусть останутся целы. Не слишком ли велика плата за вашу гордыню?

– Басилей Скопасис далеко, и ему никак не успеть в срок. А гелоны вот-вот готовы взбунтоваться, они считают, что предводительствовать войском должен третий брат, хакан Таксакис. Нам только надо выиграть время.

– Время вас не спасет. Дарий придет опять и опять, пока войско его сильно. Он не оставит народ скифов в покое, пока не отомстит за ваши набеги на его земли, – сказал старый волхв, и сказал чистую правду.

– Что же тогда нас спасет? Когда выхода нет, спрашивают не сильного, но мудрого. Затем хакан и послал меня в твой лес, – взмолился Арпоксай, видя, что жрец готов помочь. – Забудь давнюю обиду, ради крови твоего народа! Ради наших сыновей, что еще на руках матерей, если не ради царя, который только по молодости лет ошибся в выборе истинных друзей!

– Я уже забыл. И я научу хакана, что ему делать, – тихо ответил жрец, взял с ножа кусочек медвежьего мяса и стал задумчиво и с усилием жевать его почти беззубым ртом.

– Значит, ты готов отправиться со мной в путь? Тогда нам надо торопиться. До лагеря три дня езды. И то, если Лик идет под моим седлом. Но с нами обоими это будет ему не по силам, а значит – четыре дня, – прикинул вслух Арпоксай, уже готовый немедленно тронуться в путь. Ветер удачи переполнял каждый его вздох, и он готов был лобызать колени старца за то, что тот так быстро согласился мчаться на помощь его несчастному царю.

– Я не поеду с тобой, мальчик Арпоксай, тебе все придется донести и исполнить самому, – все так же тихо, судорожно глотая слюну, произнес Велесарг.

– Но почему? Ведь ты сказал, что поможешь моему царю? Почему же ты не желаешь ехать со мной? – Арпоксай так неожиданно был огорчен и удивлен и даже не стал возражать против того, что старый жрец называет его не как царского воина, а как в далеком детстве «мальчик Арпоксай». От этого обращения стало еще тревожней, но и только.

– Оттого, что моя помощь будет стоить моей жизни. Впрочем, если ты желаешь терять драгоценные крохи времени и дальше, что ж – после свези своему царю вдобавок и мой труп. Только не позволяй хоронить меня в кургане.

Арпоксай тут же и замолчал, не смея возразить волхву. Никогда Велесарг не говорил слов зря, в отличие о тех, кто зря его не слушал. Значит, жрец затевает нечто столь важное и таинственное, что непременно должно принести пользу хакану Иданфирсу. Иначе не стал бы он платить своей жизнью. Но и спрашивать далее Арпоксай не захотел, и без того все увидит и услышит, так зачем напрасно нагонять ветер? Он потянулся за чашей, чтобы налить медового напитка учителю и себе. В хижине Велесарга, ни в этой, ни в других, где он некогда жил, не было ни одной «чаши врага», сделанной из черепа недруга и обтянутой кожей его же скальпа. Хотя мужество и достоинство настоящего царского скифа определялись количеством вызолоченной внутри посуды из черепов и числом хорошо выделанных полотнищ из человечьей кожи, прикрепленных к верхушкам копий или растянутых на «досках славы». А подобные Арпоксаю, наихрабрейшие из храбрых, еще и носили длинные, до пят, плащи, и каждый свидетельствовал о необозримой череде скошенных, как трава, противников в лютом от крови бою. Ничего подобного не водилось в убогой землянке волхва с дымным от сырого хвороста очагом. И никогда жрец не поднял руки ни на одно человеческое существо, разве что иногда нещадно трепал нерадивого мальчишку-ученика, то ухватив за длинные волосы, то за ухо – всегда отчего-то за левое. Но Арпоксай знал: как раз отсутствие чаш из черепов и происходило именно от наивысшей храбрости, великого мужества подвига одиночества и ясного, доброго видения мира самым мудрым из волхвов на всем квадрате вселенной, от бесконечных гор на одном ее краю и до безбрежного океана на другом. И никакие свидетельства чаш здесь не имелись в нужде. Велесарг потому и стоил всех царских воинов вместе взятых с их конями, что находился где-то недосягаемо высоко над их суетной славой и доблестью, вот теперь оказавшимися почти бесполезными перед лицом страшной опасности.

Старый жрец допил свой мед и встал. Молча, одним жестом сухонькой руки, чуть видной из-под пышных перьев его шубы, пригласил Арпоксая за собой. И Арпоксай вдруг почему-то понял, что волхв Велесарг вовсе не пожалел для него слов, а просто берег силы, нужные ему… для чего? На этот вопрос у Арпоксая не было ответа, но внутреннее чувство его, как бывшего ученика колдуна, предсказывало нечто ужасное и вместе с тем захватывающее. Арпоксай не знал даже, что сильнее толкало его вперед за учителем – студеный, как дыхание зимнего моря, страх или щекочущее любопытство.

Они недалеко ушли. На ближней поляне лежал обычный, грубо стесанный камень, честь и пупок богини Апи, супруги Зевса-Папая, подле которого жрец и творил главные свои обряды. Посейдону-Тагимасаду он не приносил жертв и вообще мало почитал этого конского царя, бога – сотрясателя земли. Велесарг, лекарь и проводник душ, не привечал разрушителей, и лишь боги, хранители порядка, равно светлые и темные, получали от него приношения и делились с ним высшей мудростью мироустройства.

– Отодвинь его прочь, – повелел жрец, когда вместе они подошли к камню Апи.

Арпоксай даже и не нашелся что ответить на подобное предложение святотатства – как он, не до конца посвященный, может даже прикоснуться к божественному пупку?

– Отодвинь его прочь. Богиня не будет в обиде. Она лишь хранит. И отблагодарит того, кто избавит ее от тайного клада, – успокоил его волхв.

Арпоксай хоть и усомнился, но сделал, что было велено, про себя все же испросив у Апи прощения. Под камнем оказалась крохотная ямка, а в ней бронзовый ящичек с кулак величиной, весь позеленевший от сырости и долгого лежания в земле. Волхв кивнул, и Арпоксай послушно вытащил измазанный глиной тайник, передал учителю и тут же поспешно водрузил камень на место. Быть может, богиня сделает вид, что она ничего не заметила?

– Открой и посмотри! – скорее попросил, чем приказал, Велесарг и протянул своему бывшему ученику бронзовый сундучок, целиком умещавшийся на ладони.

На тайничке не было никакого вовсе замка, и Арпоксай с легкостью откинул чуть замшелую крышку. И ахнул. Прямо из бронзовой тьмы и высушенного мха на него смотрел ужасный глаз Девы-Змеи. Ровный овал, гладкий, как серебряное зеркало, и такой же блестящий, а в зелени его плыли черные небесные бури и изумрудные волны. И только немного спустя, вздохнув еще раз, словно вынырнув на поверхность из глубины вод, Арпоксай увидел, что это не глаз живого существа, пусть и чудесного, а лишь драгоценный камень, подобный тем, что некогда привозили киммерийцы со стороны Рипейских гор еще во времена царя Лигдамида. Но все же перед ним лежал в гнездышке из сухих коричневых мхов не совсем обычный камень. Арпоксай тоже ведь некогда был наполовину волхв, и золотые нити в его голове не утратили своей силы, а только как бы покоились сном. И вот теперь им пришлось пробудиться. Изумрудный глаз, чем дольше Арпоксай смотрел в его глубины, тем более наводил на него совершенно настоящий ужас. Еще немного, и произойдет непоправимое нечто, и он увидит то, от чего не станет возврата и с чем Арпоксай должен будет сразиться, без надежды на победу. Ибо гнетущая сила в камне не имела ничего общего с чем-либо виденным или прочувствованным когда-либо раньше.

– Довольно! – крикнул резким, вороньим голосом жрец, и Арпоксай пришел в себя. – Дай его мне!

– Зевс и Арей! Да что же это такое? – все еще не избавившись от ужасного наваждения камня, вскричал Арпоксай, и лес птичьим карканьем наказал его за непристойный шум.

– Это – ИМЯ БОГА! – произнес жрец так, словно он был в царском шатре и вещал в трансе, накурившись трав и предсказывая судьбу.

– Имя бога? Но какого бога имя может нести этот зеленый глаз, в котором так и светится несчастье? – не понял Арпоксай, хотя и чуял присутствие истины.

– Любого, которого ты призовешь, если тебе достанет могущества. Я сам добыл его из скалы, когда странствовал на восток, добыл, рискуя телом и душой, и только потом, выйдя из недр пещеры на свет, я увидел, что принес в подлунный мир. И ужас объял меня. И я спрятал камень и доверил его превышней Апи, чтобы она сторожила скрытый в нем дух. Ибо ИМЯ БОГА – это имя того, кто в камне. Я дрался с НИМ, и ОН сбежал от меня в изумрудную даль, но я взял ЕГО в плен и, глупец, принес в мир людей. Но и великое зло может иногда сослужить великую службу.

– Но отчего ЕГО так зовут, Имя Бога? – спросил Арпоксай, стараясь даже не глядеть в сторону камня. Одно его присутствие в лучах восходящего над деревьями солнца навевало на отважного воина смертную тень.

– Оттого, что ОН хотя и служебный дух и привязанный к месту, но принимает имя того божества, которым его заклинают. И в заклятии непременно должны быть начало и конец. То, что ОН должен исполнить, тот, чьим именем это должно быть исполнено, и то, что может разрушить исполнение. Такова ЕГО жизнь до конца времен Папая-Зевса и отца его Крона.

– Но у меня не хватит сил ЕГО заклясть. Я знаю это, – предупредил Арпоксай.

– И я знаю это. Сил хватит у меня. Теперь ты понимаешь, почему я не смогу отправиться с тобой к хакану Иданфирсу. Но ты передашь ему условие победы и мудрость, которую я вложу в твои уста. Ибо прежде чем исполнится срок, Дарий Гистасп должен утратить разум. А теперь слушай внимательно и запоминай.

Старый жрец говорил долго, а Арпоксай едва слышно повторял за ним и знал, что это последний его урок у великого и мудрого учителя. А потом волхв попросил его отойти прочь и сесть на землю поближе к самому древнему на поляне дереву. Арпоксай послушно устроился под кряжистым буком, стал смотреть. И никакой страх не заставил бы его пропустить хоть что-нибудь из происходящего у камня Апи.

Сначала была только полная тишина, и даже птицы над головой перестали петь и словно бы превратились в каменные изваяния на ветках, ни один лист не шевелился, ни одна пылинка не играла в солнечном луче. Только Тох прижимался мордочкой к теплому боку Арпоксая, пытался спрятаться в складки плаща и иногда с тоской шипел и впивался когтями.

Жрец неподвижно стоял, держа на протянутой вперед ладони зеленый глаз, вторую руку отведя в сторону для равновесия. Будто меч Арея на вершине святилища. И скоро воздух вокруг исполнился звоном. Тох зашипел еще сильнее и впился Арпоксаю в руку, продрав и кожаный нарукавник верхнего кафтана. А звон все нарастал, до визга, до свиста мириадов стрел, выпущенных из мириад скифских луков. И тут вспыхнуло, и жреца и каменный глаз объял текучий изумрудный пламень. Арпоксай видел сквозь зеленые пляшущие языки только, как старый волхв что-то кричит, но море изумрудного огня не пропустило наружу ни звука. А в золотых нитях воина-волхва билась одна-единственная мысль – о том, что ничего ужасней он никогда не видел и не увидит, пока жив на этой земле.

Вой пламени перешел в запредельный звук, и Арпоксай задрожал всеми жилками тела и, почти утратив сознание, углядел лишь на грани бытия, как изумрудный столб словно степным смерчем закружил жреца и как Велесарг вертится на месте волчком, все так же раскинув руки. Потом из кокона зеленых искр вылетела белая, чудесная молния – вверх, от земли к небу, и изумрудный пламень опал, рассыпался с непередаваемым на человеческом языке стоном, словно разверзлось царство мертвых. Волхв мгновение еще стоял на ногах, но Арпоксай не успел подбежать к нему и подхватить старца на руки. Велесарг рухнул на траву у камня Апи. Жрец был мертв и выпит до дна, зеленый глаз выпал из его ладони и откатился прочь, и черные бури с морскими волнами уже не играли в нем. Теперь среди росы лежала просто драгоценная вещица, которую так любят носить на своих диадемах придворные скифские женщины. Но сила присутствовала в нем, только теперь никто, кроме Арпоксая или другого мага или волхва, не смог бы разгадать и обнаружить ее.

Арпоксай подобрал зеленый глаз, снова уложил его в бронзовый ящичек. Но не захотел повесить на пояс, а бережно отнес и опустил в одну из торб, притороченных у Лика поперек седла. После вернулся и совершил то, что было последней просьбой его учителя. Он выкопал могилу под камнем Апи, теперь уже не боясь гнева богини, и похоронил в ней последнего из великих волхвов Скифии, Управителя Душ, который открыл свои последние Врата в последнее из всех Царств.

Тох-ой, жалкий и по-кошачьи несчастный, сел рядом с могилой и просительным, неотвязным взглядом преследовал заканчивавшего ритуальное песнопение воина.

– Ну, уж так и быть, – вздохнул Арпоксай. И подхватив Тоха на руки, запихнул кота в походный мешок. Жена будет рада, такой подарок сбережет его дом-повозку от дурного глаза, и к тому же камышовые коты лучшие сторожа для младенцев. – А теперь в обратный путь. И уж придется бедному Лику обогнать все попутные ветры.