Читать книгу Лето - Алла Горбунова - Страница 4

Чем дальше, тем больше я воспринимаю себя как тело. Я – тело. Тело движется само по себе. «Двинулось тело // Кругами по комнате // Без всяких усилий // Само по себе // Само по себе // САМО ПО СЕБЕ!!!» Реальность «глуха», как стена. Это лес и смерть. Быть телом – быть гостем с болота, из леса, вестником реальности, смерти. Тело – не человек и живёт в не-человеческой реальности. Человек живёт в грёзе, превращающей не-человеческое в человеческое. Он создаёт себе внутренний образ тела и думает, что таким образом он тело себе присвоил, но человек обладает телом лишь в воображении. Тело живёт само по себе, от рождения до смерти. Человек приписывает себе действия тела, приписывает себе его мысли, приписывает себе его сны. Мысли и сны тоже принадлежат телу, а не человеку. Человек – это тело вместе со странным иллюзорным образованием, которое считает жизнь тела своей собственностью. Между этим странным образованием и телом на самом деле нет контакта, человек только воображает себе тело. На самом деле человек живёт во сне, который снится телу, в сокровенной внутренней реальности, царстве смыслов без денотатов. Там он свободен и в какой-то степени счастлив, но ему не хватает той полноты реальности, которая есть только у тела. Там, в царстве смыслов, человек чувствует себя бессмертным, а тело живёт один раз. Для человека тело живёт во Внешнем, в лесу, на болоте, там, где мёртвые. Человек боится тел и Внешнего. И этот страх обоснован, потому что, если человек проснётся, – он обнаружит себя телом посреди Внешнего и больше не будет человеком.

В жизни меня ведут первобытные инстинкты. И даже в творчестве. Я выслеживаю добычу по запаху. Для меня соприкосновение со смысловым полем, окружающим какие-то вещи, охота на смысл и его явление в поэзии – больше всего похожи на распознавание запаха. Действительно, не только слово или образ может быть носителем смысла, но и запах – более первобытным способом. Стихотворение обычно рождается так: вдруг появляется (чаще сама, а иногда я её ловлю, как охотник) мишень, точечная и точная нота, сжатое в точку целое, чистая творческая возможность, некая свёрнутая интенсивность, обращённый ко мне зов. И встреча с этой мишенью больше всего похожа на улавливание запаха. Идёшь себе по улице и вдруг чувствуешь: «Похоже, запахло стихами».

Важный момент: когда я мыслю как поэт, это не субъективно, не психологично. У этого есть некая общезначимость, универсальность. Общезначимость и универсальность поэзии иная, чем универсальность идеальных объектов математики, но благодаря этой универсальности смысла поэзия гораздо ближе к математике, чем, например, к журналистике. Многие говорят: это всего лишь твои мысли, – как бы имея в виду, что все мысли, которые могут прийти в голову человеку, – это субъективное и психологическое. Это не так. У меня есть разные мысли, и некоторые из них универсальны и общезначимы. Многие вообще не могут этого понять, они всё психологизируют, сейчас так принято; между тем мышление философа, поэта и математика восходит, пусть и по-разному, к универсальности смысла. Я знаю это в непосредственном опыте, в том, как я проживаю творческий акт.

Поэзия постоянно проницает границу между грёзой сознания или феноменального я, в которой все мы живём, и нечеловеческой реальностью. Феноменального я нет в физической реальности, там только объекты и процессы, это «глухая» реальность, «глухая», как глухая стена. Поэт, с одной стороны, живёт в мире феноменального я, в царстве языка и сознания, в ослепительной грёзе, но при этом он может слышать голос реальности – голос природы, голос с той стороны. Он – одновременно феноменальное я, прокладывающее ходы в «глухой» реальности и их по-человечески обживающее, – и гость с болота, из леса, вестник реальности, пришелец из детства и смерти. Он видит ваши сны. Он слышит голоса Зрения, Рассудка, Слуха, Внимания, Памяти, Страха, Осязания, Воли, Соображения, Догадки, Радости, Разума, Сознания, Ужаса, Воспоминания… Поэтическая речь раздувает тот неведомый костёр, где исчезает на миг граница между мёртвыми и живыми, ставшими собеседниками, между травой и человеком, а поэзия становится просто речью, единственно возможной, помнящей о своей невозможности. Это продолжение диалога, ответ на первое слово, родившееся когда-то в камне, на дне болота в мировой ночи.

Поэт – не только гость с болота. Он же – гость из Страны чудес. В каждом человеке живут двое: первый и второй. Первый рождается и живёт в Стране чудес. Но постепенно в нём рождается второй – новое образование, живущее в обществе и языке, с которым человек себя отождествляет. Он забывает Страну чудес. Он начинает жить во сне, который снится первому, но при этом забытая Страна чудес кажется ему сном, который он не может вспомнить. Второй никогда не жил в Стране чудес, он пытается вспомнить то, чего с ним никогда не было. Это он – сон Страны чудес, а не она – его сон, как он ошибочно думает. Первый, живущий в Стране чудес, никогда не научится говорить на языке второго. И я убеждена, что поэзия на самом глубинном её уровне – это дело первого.