Читать книгу О’кей, Игрек! Ценности и психологические особенности поколения Y (1981–1995 г. р.) - Алла Иванова - Страница 14

«Бытие определяет сознание» – не просто избитый штамп. Советский Союз, 18 лет управляемый Л. И. Брежневым и несменяемой верхушкой, проиграл, в первую очередь, битву за быт обычных людей, а уж потом – за умы. Проиграл в архаичных агитационных и в пропагандистских штампах, построенных по лекалам 1940-50-х годов. Стареющие члены ЦК КПСС, привычно транслирующие ценности поколения Победителей (1901–1920), никак не могли понять, что шаблоны, которые еще кое-как продолжали работать на поколении Молчаливых (1921–1943), уже начали пробуксовывать на Беби-бумерах (1944–1962) и окончательно застопорились на поколении Х (1963–1980). Былые методы воспитания и ветхие клише уже не просто не действовали – они вызывали недоверие, недоумение, насмешки и издевки. В них не верили даже те, кто отвечал за идеологию на местах.

История финала брежневской эпохи демонстрирует, что для эффективной работы государства и больших организаций нужны регулярное обновление и ротация кадров, обязательный допуск к принятию решений представителей всех дееспособных поколений. Чтобы не допустить застой, стагнацию, забронзовение правящей элиты и поколенческий разрыв, необходимо выстраивать полноценную преемственность и прописывать сценарии «прижизненной» смены руководства. Опыт показывает, что во власти одинаково опасны как и «отлитые в граните» властолюбивые вечные чиновники-управленцы (гонка на лафетах тому пример), так и быстрые да рьяные политические младенцы. Выпадение какого-то поколения из реального контура руководства приводит к непредсказуемым, но обязательно негативным последствиям. Увы, к сожалению, мало кто умеет учиться на чужом опыте.

Еще один важнейший аргумент за жесткие ограничения пребывания у кормила власти и против всех вариантов «обнуления» и рокировок – при плановом и ненасильственном обновлении властных структур есть надежда, что «новые» чиновники и управленцы еще хоть немного помнят, как выглядит жизнь обыкновенного человека. А предвыборная борьба, если она настоящая, заставляет быть в курсе событий, участвовать в реальных публичных дебатах с неподдельными соперниками, вести, как правило, неприятные диалоги со всеми представителями социума и встречаться не только со специально отобранным и лояльными «амбасаддорами народа».

Но советские партийные документы этого не предусматривали… В итоге у молодых (и не очень) людей Союз начал ассоциироваться со стареющей властью и постепенно терял привлекательность: он казался настолько неповоротливым и кондовым, что им стало сложно и неинтересно гордиться. Не помогали многочисленные лозунги «Партия – наш рулевой!» и плакаты «Коммунизм – это молодость мира», не вдохновляли как-бы-зажигательные речи, прочитанные по бумажке на съездах и пленумах КПСС и ВЛКСМ, угнетал телевизор с еле двигающимися «партайгеноссе», раздающими друг другу ордена и крепкие мужские поцелуи. Народ разуверился в руководстве – и страна затрещала.

К хорошему быстро привыкаешь. Вот и к 1980-м годам достижения и достоинства СССР для его жителей стали настолько обыденными, привычными и незыблемыми, что основная масса населения их в упор не замечала – но зато даже мелкие недостатки советского строя все критиковали громко и дружно. Одновременно с этим на разных уровнях (от домашних посиделок и до государственного кинематографа) шло восхваление и идеализация забугорного образа жизни. На этом фоне Запад, который давно уже был для определенной прослойки образцом для подражания, к средине 1990-х стал практически непогрешимым идеалом.

С приходом Горбачева пресса наполняется валом разоблачительных статей об ошибках советской власти, откровениями диссидентов, воспоминаниями узников совести и ГУЛАГа. Массово издаются ранее запрещенные произведения и мемуары. Эфир наполняется хрустом французской булки. Писать и говорить что-то позитивное об истории и жизни в СССР в журналистской, артистической, окололитературной и прочей считающей себя VIP тусовке становится моветоном, а позиционировать себя патриотом (или хотя бы реалистом, объективно оценивающим прошлое и настоящее) – немодно и даже небезопасно. Ощущение свободы, возникшее в перестроечные годы, когда все запретное в одночасье становилось дозволенным, приводило народ, а особенно молодежь-Иксов (будущих родителей Игреков и Зет), в состояние непреходящей эйфории и ожидания свободы. О’кей, Икс!

В союзных и автономных республиках, национально-территориальных округах начинают активизироваться националистические настроения и создаются радикальные, экстремистские и религиозные организации. Начинается постепенное вытеснение русских из среднеазиатских регионов, ущемление в правах и объявление «не гражданами» в прибалтийских республиках.

В конце 1980-х к власти практически на всех уровнях приходят «активные посредственности». Начинается идеологическое и культурное одичание [228].

Детство Y прошло под громкий антисоветизм, яростные обличения – «В совке все плохо!» и сладкие обещания – «Еще чуть-чуть, и мы заживем, как у них!» Это 24/7 неслось из каждого утюга и не прошло бесследно: для многих стало априори непререкаемой истиной и жизненной ценностью. А пикантные подробности публично-личной жизни богемы, заполонившие медийное пространство, – жизненным примером и ориентиром.

1987 г. Первые конкурсы красоты – от «Московской красавицы» до «Мисс СМУ № 27». Восход «фанерных звезд нашей эстрады» [226].

1989 г. Весь Союз жалел рабыню Изауру, крутил головами вместе с Кашпировским и заряжал Чумаком воду и крЭмы перед телевизором, прикладывая к больным местам газеты с фотографией целительницы Ефросиньи [313]. Удивительно, но это коснулось очень многих – даже кандидатов каких-то наук! Эти примеры постоянно звучат в спорах о качестве/ужасах советского образования. Но напомню, что во все эпохи, и особенно в периоды нестабильности, у людей неистребима иррациональная тяга к чему-то мистическому, необъяснимому и таинственному в обход науки и рационального мышления. Это не связано с недостатком или избытком образования – это свойство человеческой натуры, которое особенно ярко проявляется в тревожные времена. Вспомните, сколько слухов, пугалок, конспирологических теорий и мнений породили пандемия и вакцинация.

Потеря жизненного ориентира, крах СССР и единой государственной идеологии привели к всплеску суеверий и мракобесия. Невесть откуда появились орды ведуний, потомственных ведьм и белых колдунов. Телевидение наводнили «документальные» передачи про НЛО, домовых и полтергейст. Расцвели языческие культы и всевозможные братства и секты, а словосочетание «бог Кузя» [18] не вызывало ни улыбки, ни когнитивного диссонанса. Может, в этом кроется причина «наследственной» любви Игреков к неофициальным мнениям, эксклюзивно-альтернативным точкам зрения и всякого рода блогерам-экспертам?

Мы росли с историями про гуманоида Алешеньку, а звуки титров Х-Files заменяли колыбельные.

Символ эпохи – сексуальная революция и появление практически легальной проституции. Фильмы «Интердевочка» и «Маленькая Вера» – как разрыв шаблонов и указание новых ориентиров. Параллельно на ТВ и в обществе резко снижаются морально-этические барьеры. Даже на центральных каналах уже после 22:00 вовсю показывали фильмы для взрослых, а на платных и местных каналах передачи «про это» крутили практически в любое время.

Идет планомерное разложение остатков советского менталитета, насаждение монетаристской идеологии и культа потребления, вестернизация культуры и коммерциализация духовной сферы. Культурные маркеры – душные видеосалоны и гнусавая озвучка фильмов.

В седьмом классе (2003 г.) родители меня фактически заставили посмотреть великолепную (это я потом признал) советскую комедию «Формула любви». И я наконец-то стал понимать многие шутки Гоблина! Например, связь чистой любви и сеновала.

С конца 1980-х началась эпоха, когда умами людей стали заправлять «люди искусства», а экономика и управление страной были отданы на откуп «завлабам» – правительство намертво оккупировали идеалисты-экономисты [329]. Вершителями судьбы народа стали кабинетные теоретики, методологи и игропрактики без опыта управленческой работы. Первый президент Башкортостана, бывший директор крупного нефтехимического завода, прекрасно выразился про подобных руководителей – они тремя курицами не командовали, а уже рулят страной и партийными структурами [235].

Кстати, в руководстве СССР приветствовалось финансово-экономическое образование – но как второе, дополнительное. И секрет тут прост: после классического технического, медицинского и т. п. образования, во время реальной работы среди людей на производстве освоить премудрости экономики не так уж и сложно. А вот обратного процесса в нашей жизни практически не наблюдается – то ли уверовавшим в силу экономики другой специальности уже не надо, то ли потому, что традиционно второе образование выбирают попроще и полегче первого… Как косвенное подтверждение этого тезиса, с 1970-х годов в руководство партийными и советскими органами все чаще стали набирать выпускников истфаков и людей с комсомольско – «оральным» прошлым (без опыта практической работы на предприятиях). Те же самые кабинетные теоретики, только ручка сбоку [99].

1993 г. Принятие «ельцинской» Конституции РФ. Наверное, одна из важнейших в ней – статья 13 пункт 2: «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной».

Если бы в 2020-м по поправкам в Конституцию голосовали не списком, то я бы с удовольствием поставила «за» многим пунктам.

Современная капиталистическая индустрия производства направлена на то, чтобы человек постоянно что-то потреблял, не зависимо от того, продукт это или информация. Отсюда и поток дешевых, но постоянно выходящих из моды или устаревающих товаров, огромное количество ТВ-шоу и сериалов развлекательного характера. И вся эта лавина обрушилась на нас фактически с рождения.

Идеологический, нравственный и духовный вакуум быстро заполняли западные/восточные религиозные общины, течения и вероучения, хлынувшие на постсоветское пространство, – пятидесятники, буддисты, мормоны, кришнаиты. Уже не удивляла ни экспрессивная воскресная проповедь американского протестанта на государственном телеканале, ни «бесплатная» помощь иностранных религиозных обществ российским школам.

Многие миллениалы, с детства насмотревшись на эти метания старших поколений, к религии относятся достаточно прохладно-прагматично и причисляют себя к агностикам. Но есть и вторая немалочисленная категория поколения Y, которых в детстве родители привели к вере.

Кстати, я уже не раз слышала от своих студентов, что, будучи крещеными, они своих детей не планируют крестить в православной церкви: «Нас родители не спрашивали, хотим ли мы креститься – мы не повторим эту ошибку», «А вдруг дочь захочет стать католичкой?», «Ребенок вырастет и сам выберет себе веру». Но отмечу, что среди молодых мусульман такие настроения встречаются гораздо реже.

Я из православной семьи. Мне кажется, что у постсоветских мусульман в религию вшито больше культурных кодов, чем у постсоветских христиан. У них это основополагающая вещь, а у нас – необязательное дополнение.

Когда я была маленькая, то думала, что у родителей нет денег, чтобы купить мне серебряный крестик, и не просила, а крестилась и молилась, чтобы Боженька простил этот грех. В 9 лет я узнала, что мы, оказывается, вообще мусульмане. Просто родители не были религиозными и сами толком ничего не соблюдали, были заняты работой.

Одноклассник ушел в философию Кришны. Ему уже 26. Занимается только достижением Нирваны, но уверен, что отец ему должен купить квартиру. Ждет.

Религиозность сейчас отходит на второй план. Многие люди, изучая науки, начинают сомневаться в божественном сотворении мира, а иных не устраивает идея покаяния, не соответствующая темпу современной жизни, будто кричащей: «Не жди милости, работай над собой и все получится».

1995 год. Первым Игрекам уже 15. Год 50-летия Великой Победы. Но нашу власть тревожил главный вопрос: прилетит ли 9 мая Клинтон в Москву? Приехал! А с ним – 52 главы государств. Ради дорогих гостей слово ЛЕНИН на Мавзолее аккуратно прикрыли хвойными венками. Последний раз в нашей истории ветераны войны шли, чеканя шаг, маршем в парадном строю. Это было предельно пронзительное зрелище: их Страна, которую они защищали, уже погибла, погружаясь в пучину, как Атлантида, а ее защитники – тогда еще крепкие деды 68-80-ти лет – ровно держали строй, многие из последних сил [233].

Антисоветский маховик, запущенный еще в 1985-м, в 1990-х работал на полных оборотах: статьи, книги и фильмы о войне живописали преимущественно о дебилах-политруках, самодурах-маршалах и упырях-смершевцах [227]. Надо признать, что мы сами унавозили почву для упреков нас же в «победобесии» и призывов к покаянию перед «неправильно» освобожденной Европой. Y росли в этой нездоровой атмосфере нелюбви к своей Родине, нагнетаемой СМИ и транслируемой новыми учебниками. Но как же приятно после всего этого увидеть сотни тысяч людей, по зову сердца, а не разнарядке участвующих в акции «Бессмертный полк».

«Бессмертный полк», безусловно, нужен. Он призван не забывать подвиг в войне. Но то, что раз в год все прошли по главным улицам, мало помогает в формировании осознания значимости Победы для молодежи как народа. Дети моих ровесников (30+) несут портреты прапрадедов и прапрабабушек, не всегда понимая, что они делают и зачем. Для них это праздник с родителями и плакатом. Проблема в том, что мы, их родители, по инерции помним, что 9 Мая – это очень важно. Во многих семьях были ветераны, и нам знакомы их чувства, когда они отмечали этот день: слово «празднование» тут не уместно. Но сами мы не способны это объяснить и передать детям. А «Бессмертный полк» по сути всем выгоден: детям – праздник, родителям – возможность внутренне выдохнуть, что не на них эта память исчезнет, чиновникам – KPI, так как все патриотично и по линии партии. В целом, как в песне Растеряева: «Войны подлеченная боль приходит лишь весенним обострением…»

«Бессмертный полк» ежегодно пытаются очернить. В качестве вброса выступают фотографии портретов на помойке – будто люди шли сюда не добровольно, а принудительно. Так в сознании людей пытаются поселить сомнение и недоверие к самому полку и Дню Победы в целом.

Стратегическое воздействие – это переписывание истории. Когда говорят о начале Второй мировой войны, большинство людей на Западе вспоминают пакт Молотова – Риббентропа, но никто не задумывается о его предыстории: Мюнхенский сговор, оккупация чешских Судет с согласия Франции и Великобритании. Про попытку СССР создать антигитлеровскую коалицию упоминают редко.

С развалом страны мировоззрение граждан ломали об колено, рассказывая об ужасных ужасах тоталитарного режима, что власть долгие годы эксплуатировала народ, ставила над ним эксперименты. Яркий тому пример – документальные фильмы С. Говорухина «Так жить нельзя» и «Россия, которую мы потеряли», переворачивающие мировоззрение простого обывателя с ног на голову.

Если в 1990-х в России началось планомерное и целенаправленное насаждение либеральных ценностей, то в 2000-е слова политкорректность, мультикультурализм и толерантность уже постепенно превратились в сакральные мантры общества потребления. Западной молодежи, выросшей в весело-радужной атмосфере, уже не только странно, но и даже боязно показаться «неправильными» и неполиткорректными – это породило определенный этикет стадности и конформизма. В российской среде такое поведение более свойственно поколению Z и «пограничникам» между Y и Z.

1990-2000-е. Страна загипнотизирована голубым экраном. Реклама «МММ», банка «Империал», шоколадных батончиков и водки «Белый орел». «Взгляд», «Тема», «Час пик», «Звездный час». Латиноамериканские и американские сериалы. Войны компроматов. Программа «Куклы». «Поле чудес», где можно просто так выиграть машину. Но квинтэссенцией нового времени стала ТВ-игра «Слабое звено»: выигрывает тот, кто без колебаний «топит» и сдает партнеров. Очень быстро человек перестал быть человеку другом. Все чаще на экране шутят и разговаривают матом. Первые безцензурные российские фильмы и сериалы – бандиты, проститутки, новые русские, менты-оборотни… Про СССР чернушные фильмы уже снимают, но пока осторожно – слишком много живых свидетелей.

Мы помним «МММ» и Леню Голубкова: «Я не халявщик, я – партнер».

Флешбэк из детства:

– Мама, купи «Марс».

– Денег нет.

Вроде ничего необычного, но прям детская травма – постоянное безденежье, все хочется, а ничего не купишь.

Хлеб с «Рамой» был вкусняшка, жевки пошли заграничные, «Баунти» дорогой – только раз купили, но это точно было райское наслаждение!

Было в детстве любимое лакомство, пирожное-деликатес – черный хлеб мочишь водой и посыпаешь сахаром.