Читать книгу Арифметика жизни (сборник) - Алла Кузнецова - Страница 24

Ирисы (в народе – петушки)

В рост идут, как только снег растает,

Сабельками листья прорастают,

Облачком лиловым – гребешки,

Дружно зацветают петушки!..

…Городской окраиною нашей

Танки шли гнетущим душу маршем

В поле, за пшеничный горизонт,

Не по дням, а по часам коротким

Изменялись линии и сводки,

На восток, к Москве, катился фронт,

Босоногая ребячья стая

Обгоняла танки, пыль глотая,

Молча вслед глядели старики:

«Наш ли воин отступает битым?» —

Женщины кривились от обиды,

Поправляя чёрные платки.

Трудный час, который страшно вспомнить!

Нет, не час – недели, месяца

Те, что были (помни, память, помни!)

Пыткою для каждого бойца,

Старика ли, женщины, подростка —

Всех, кто был способен понимать

Тяжесть слов, безжалостных и жёстких:

«Отходить», «сдавать» и «оставлять».

Сняли парня с танка экипажем,

В крайний дом внесли: «Спаси, мамаша!

Где теперь разыщешь лазарет?!.

Так уж вышло, вновь открылась рана,

Нету сил глядеть на капитана —

Постоянный жар да тяжкий бред.»

Женщина сорвала покрывало:

«Горе наше общее, – сказала, —

Здесь вот и кладите на кровать!

Разве может быть сейчас иначе?..

Боже мой, да он совсем ведь мальчик,

Нашим старшеклассникам под стать!»

Лоб горячий тронула губами,

Нежно убрала вихор упрямый.

«Настрадался, мой ты золотой!..

Четверо своих, он будет пятым!

Что же вы нахохлились, галчата?

Ну-ка, живо к речке за водой!»

…Он очнулся, взглядом изумлённым

Поглядел на потолок белёный,

Ходики увидел на стене,

Низкое окно с открытой рамой,

Ветку вишни с красными плодами,

В непривычной доброй тишине

Шлёпанье какое-то услышал,

В уголке заметил чубчик рыжий

Занятого делом малыша:

В пол ботинком вбить стараясь гвоздик,

Он пыхтел и хмурился от злости,

Ножки под себя смешно поджав,

Повернулся в сторону кровати,

Подошёл несмело: «Здравствуй, дядя!» —

По мужски ладошку протянул,

Молвил так серьёзно: «Меткий Митя!

А тебя – я знаю! – дядя Витя!»

Живо подтянул к кровати стул,

Чинно сел, ладошки – на коленки,

Луч заката заскользил по стенке —

Засмотрелся. Вдруг к дверям стрелой:

«Мама! – закричал, слова глотая, —

Он уже совсем не умирает!

Слышишь, мама? Он уже живой!»

Как тянулась трудная неделя!..

День, что год, то стон, то жаркий бред!

Женщина встречала у постели

Мало обещающий рассвет

С выжиданьем – что сегодня будет?

С мыслями – придётся хоронить…

И с досадой, что живые люди

Ничего не могут изменить.

Всем на свете поделиться можно,

Подарить и просто дать взаймы,

Только вот здоровьем – невозможно,

Даже между близкими людьми.

И ещё нельзя делиться жизнью,

Словно хлеб, разрезать на двоих

И сказать: «Зачем же долго жить мне,

Коль минуты сочтены твои?!.

И делилась мать, чем было можно:

Лаской, хлебом, козьим молоком,

Сном, надеждой, словом осторожным

О друзьях, что дальше шли с полком,

Тишиной и свежести вечерней,

Добротою из ребячьих глаз,

Митиным вопросом: «Он ничейный?»

И ответом Леночки: «Он наш!»

Чистым взглядом самой старшей, Нины,

Тихой, словно утренний рассвет,

Тёплыми ладошками Алины,

Маленькой, которой года нет.

Всем делилась: травами, плодами

Теми, что пошли здоровью впрок,

Да прокипячёнными бинтами,

Чтоб сумел он выйти за порог,

Чтоб сумел он, крепко встав на ноги,

Продержаться на семи ветрах

Беспощадной фронтовой дороги,

Где лютует ненавистный враг,

Мстить за вероломное коварство,

За людей, что в битвах полегли…

Да спасёт его её лекарство,

Налитое соками земли!

На развилке двух степных дорог,

Пыльных, тёплых, далеко зовущих,

Расставались двое. Ветерок,

Вольный, своенравный, вездесущий

Разнотравье рядом шевелил,

Мчался на загривке у пшеницы,

Копошились толстые шмели

В запоздалом цвете медуницы…

Но влюблённым было не до них:

В грозовом безжалостном рассвете

Мир сошёлся клином на двоих

(Кто себя не помнит в годы эти?!).

Он сорвал пушистый стебелёк:

«Ну-ка, желтоглазая, поведай,

Возвращусь ли к милой на порог,

Чтобы вместе праздновать победу?»

Медленно кружились лепестки,

Вот и вся ромашка облетела!..

И глазами, полными тоски,

На танкиста девушка глядела.

Петушки, мои вы петушки!..

Дружные, живучие на диво,

Нёс вас от излучины реки

Молодой танкист. Неторопливо,

Слабость пересилив, пряча боль,

Во дворе, где жизнь ему вернули,

Посадил, чтоб помнили его,

Улыбнулись или же всплакнули,

Разминал руками чернозём

Тёмный, жирный, щедрый урожаем —

Нежным корневищам новый дом

Подарил, любя и обожая

Этот двор и женщину, что в нём

Поднимала ребятню без мужа.

Пусть растут, а он придёт потом,

Завершив дела, которым служит.

Петушки, мои вы петушки!..

Сколько лет прошло, а вы всё те же!

Торопились наперегонки

Расцвести и девушку утешить,

Как она любимого ждала,

Веря в то, что вместе загадали!..

Не вернулся – и обида жгла,

И надежда таяла с годами

Время лечит, жизнь берёт своё,

Заглушая боль и неудачи,

Порастает прошлое быльём —

Хорошо, что так, а не иначе!

Петушки, мои вы петушки!

Нежная история живая!..

Вспоминая домик у реки,

Вас я непременно вспоминаю,

Вижу потемневшее крыльцо,

Старой мамы согнутую спину,

Женщину, похожую лицом

На мою сестру родную, Нину.

Маленький, уютный отчий дом,

Нет тебя и никогда не будет —

Вырос новый дом на месте том,

Поселились в нём чужие люди,

Много лет как мама умерла

(Нет её единственной и милой!),

В августе, оставив все дела,

Ездили мы к маме на могилу.

Облачком лиловым петушки

Нас встречали дружно у ограды,

Правнуки цветов, что у реки

Много лет назад росли когда-то.

Прошлое упрямо теребя,

Поминали парня добрым словом,

Первый день былого сентября

Всё о нём поведал в свете новом.

Первый день, когда цветы горят

И на клумбах, и в руках, и в классах,

Звонкий день, когда учителя

Объявляют старт на школьных трассах,

Первоклашек за руку ведут —

И во всём торжественность, парадность,

День, когда, наткнувшись на беду,

Вдребезги разбилась наша радость.

И сестра, которой нет добрей,

Цепенея в горе, мимовольно

Сжала руку дочери своей

(Так, что та взмолилась: «Мне же больно!»),

Замерла, не отводя лица,

Глаз не отрывая от портрета —

Переснятой карточки бойца,

Видно, с комсомольского билета.

«Он, конечно он! Сквозь годы мчась,

Продолжает жить на школьном стенде!..»

И бледнея, и боясь упасть,

Сжав виски, плечом прижалась к стенке.

И с улыбкой юноша смотрел,

Словно смерти не было и горя,

Но кричала надпись, что сгорел

Капитан-танкист в бою за город…

Петушки, мои вы петушки!..

Вновь и вновь иду к вам на свиданье,

Чтоб коснуться ласково строки

Нашего семейного преданья.