Читать книгу Что-нибудь такое - Алла Лескова - Страница 6

Меня в коррекционной школе очень любил мальчик Вася с отвисшей влажной губой, он все время говорил, что я красивая.

Через три дня работы в этой школе я поняла, что Вася говорит это всем.

И еще один человек меня любил, наша вахтерша, она же охранник, она же бабушка тоже особенной девочки, которая, наоборот, сама у всех спрашивала: «А я красивая?»

То есть все было правильно. Мальчик Вася говорил всем девочкам, что они красивые (настоящий мужик), а девочка у всех спрашивала, красивая ли она (истинная женщина). Болезнь не изменила в них главного, принадлежность к своей природе.

Да, так вот, вахтерша.

Она меня любила, чаем угощала в своей каморке, конфеты горстями в карманы куртки пихала. От одной не поправишься, говорила.

– А вот ты, Алла, почему в Израиль не уехала? Мама там у тебя, сестра, племянники, дядя…

Эльвира, так звали вахтершу, часто меня об этом спрашивала, но ответ не слушала. А отвечала я ей:

– Там жарко очень, я север люблю.

Эльвира однажды все же услышала ответ и сказала:

– Вот вроде бы евреи не дураки, а зачем страну сделали в такой жаре? Мерзлявые, что ли? Мерзнете все? Вон Россия какая огромная, места всякому еврею хватит… Создали бы здесь свою республику и вот тебе Шалам Шабот.

Шалам Шабот (шаббат шалом) мне очень нравился, и Эльвира не понимала, почему я смеюсь каждый раз.

– Так у нас есть республика еврейская, Эльвира! – говорила я ей.

– Где это? Чего придумываешь? Кто им разрешит, когда самим жрать нечего…

– Есть-есть, – говорю. – Еврейская автономная область, на Дальнем Востоке. Столица есть даже, Биробиджан.

– Да чтоб еврей на Дальний Восток поехал? Вы же мерзлявые, вам где потеплее да посытнее, а там холод и только лагеря, и зэки бродят, любого еврея обидят. Нет, шутишь, конечно, ты, Алла, любишь шутить.

– Не шучу. Правда есть такая республика. Столица даже есть у них…

И тут Эльвира томно закатила глаза, куда-то в воспоминание отправила их, и тихо говорит…

– Ух, Алла, какой у меня в молодости еврей был, какой мальчик, какой горячий, нежный, ласковый, грустный… Я его как прижму, сама улетаю, а он плачет от счастья. Хорошо мне с тобой, Эля, говорит. Вот так бы с ним и пролежала всю жизнь… Потом женился на своей и уехал в Израиль, а я бы с ним даже на Дальний Восток уехала, в автономию вашу, если не врешь… Хоть на Колыму… Хоть куда… Обняла бы и никуда не отпустила. И была бы счастлива всю жизнь… А теперь вот сижу, за больной внучкой слежу, Вася слюнявый мне каждый день говорит, какая я красивая, а я верю, представляешь? А он тебе говорит?

– Он всем говорит, Эльвира…

– А Мишенька мой, еврей тот, ничего не говорил. Только глазами любил. Горячий такой, нежный, грустный… Нет, не только глазами, конечно, любил, все как положено, о-го-го какой, но разговаривал глазами. Как посмотрит – хоть в их автономию, хоть куда бы с ним, в вечную мерзлоту, везде бы поехала. А он взял и в жару свою уехал, в Израиль…

Ну, хоть ты не уезжай, Алла, хорошо, что жару не любишь, я к тебе привыкла, и Анька моя тебя любит, внучка… И глазами мне Мишку напоминаешь. Как посмотришь… Не уезжай, будем чай пить, конфеты у меня всегда есть… Печеньице вот еще возьми, сама пекла. А там жара все время, у тебя ножки полные, будешь мучиться, ножки растирать до крови… И Васьки с губой там нет, кто тебе будет говорить пять раз в день, что ты красивая?

– Он всем говорит, Эльвира…

– Да знаю я, – сказала Эльвира и отвернулась, стала смотреть в окно.

Долго смотрела, и я тихо вышла.