Читать книгу Мамино завещание - Алла Михайловна Лебедева - Страница 2

С момента смерти отца, закончилось и моё счастливое детство. Оборвался светлый отрезок времени, когда я была любимой папиной дочкой. Смерть отца поделила мою жизнь на две части. Та лучезарная часть, освещенная отцовской любовью, теперь превратилась в прошлое. Началась другая: суровая, черно-серого оттенка реальность. Денег в семье не хватало, учительская зарплата матери была маленькой. Нам с братом выплачивали пенсию по утере кормильца: 44 рубля 50 копеек в месяц. Мама вынуждена была работать в две смены.

С работы она приходила уставшая, злая. Если, отца мы любили, то мать всегда боялись. Став взрослой, я с благодарностью, осознаю, что мама зарабатывала деньги, чтобы кормить и одевать нас. Мы с братом никогда не нуждались в еде, носили хорошую одежду. Все это, теперь, благодаря маме. Но, мы не знали, что такое, материнская любовь. Мы были сыты, одеты и несчастны, одновременно.

Я с удивлением слушала, как мои сверстники рассказывают про своих матерей. Оказывается, мать может произносить ласковые слова, гладить ребенка по голове, читать книжки, целовать его перед сном. Мы с братом, ничего этого не знали. Зато, мы знали места во дворе, куда можно убежать и спрятаться, когда мама приходит с работы в плохом настроении. А настроение у нее, редко бывало хорошим. Мама всегда была недовольна. Когда в детском саду, мне дали разучить стишок про ласковую маму, я отказалась озвучить его. Воспитатели удивились моему упрямству. Они не догадывались, что я не могу связать воедино эти два слова: "ласковая" и "мама".

Для меня, эти слова были прямо противоположны по смыслу. Потому, как мы с братом видели маму только в негативных состояниях. Она почти всегда пребывала в нервозном, раздраженном настроении. Срывалась на нас, обрушивая поток ругательств. Когда был жив отец, он нас в обиду не давал. Он сурово одергивал жену. В его присутствии, мама кричала на нас, но не смела трогать. Теперь, когда папы не стало, ее никто не сдерживал. Если, мы не успевали убежать на улицу, то нам доставались от неё пинки и подзатыльники.

Она подходила к нам близко, только с одной целью – чтобы ударить. Неудивительно, что мы старались держаться от нее подальше. А чаще всего, она порола нас ремнем. Мама была физически крепкой женщиной и рука у нее была тяжёлая. Однажды она жестоко избила брата пряжкой ремня, за двойку по русскому языку. Вряд ли, эта двойка была причиной маминой жестокости. Просто начав бить, мама не могла остановиться. Вся спина у брата, была в кровоподтеках. Он лежал на животе, размазывая слезы по грязным щекам. В это время, я пряталась в кладовке,за шкафами.

Опасаясь того, что в школе могут увидеть следы побоев, она неделю не отпускала Сергея в школу. Мама работала учителем начальных классов. За избиение ребенка, могло последовать увольнение из школы. Три дня брат лежал на животе, всхлипывая от боли. Бабушка, приехавшая к нам в гости, расстегнула рубашку на брате и охнула, увидев его израненную спину. Помню, как бабушка побледнела и привалилась к ножке кухонного стола. Дождавшись, когда мать придет с работы, бабушка взяла полено и стала гоняться за дочерью по ограде.

Мы никогда не видели нашу спокойную бабушку такой сердитой. -«Изверг, фашистка! За что, ты их так? Дети-то, чем виноваты?» – приговаривала она, пытаясь ударить мать поленом по голове. Та ловко, уворачивалась от удара. Мы с братом, наблюдали это зрелище с тайным удовольствием. Больше, побоев пряжками не было. После этого, мать била нас, только по голове и ягодицам, не оставляя видимых следов.

Однажды, я спряталась от ее гнева под кровать. Мать, с силой, выдернула меня и вывихнула мою левую ногу. Когда моя нога распухла, мама повезла меня в больницу, сказав врачу, что я упала с крыши. Месяц я провела в гипсе, проживая у бабушки. Радостно скакая на одной ноге, я была довольна, что нахожусь под надежной защитой. Бабушка всегда была моим ангелом-хранителем.

Но, через месяц гипс сняли, а меня вернули домой. Я была очень расстроена, что нога так быстро зажила. Кроме шлепков и подзатыльников, мать не жалела словесных оскорблений. – « Ненавижу ! Выродки, ублюдки, навязались, на мою голову! Что б вы сдохли!» – это мы с братом слышали ежедневно, еще не зная значения этих бранных слов. Мы привыкли слушать ругань матери, держась от нее, на безопасном расстоянии.

Пусть орет! Лишь бы, не била! «Вот воскреснет папа, он ей покажет!» – мечтали мы с братом вечерами, засыпая со слезами на глазах. В чудесное папино воскрешение мы верили очень долго. А я мечтала, чтобы скорее закончить школу и уехать из ненавистного мне дома.

Через год тетя Даша забрала брата Сергея к себе. Я осталась жить с матерью. В отличие, от меня, брат Сергей был тихим и послушным. Думаю, мама сломала моего брата, как куклу. Когда она его била, он даже не сопротивлялся. Тетя Даша любила покорных детей. Я ей не нравилась.

Думаю, во многом, тетя была права. Чем старше я становилась, тем хуже, становился мой характер. Я стала грубо разговаривать с матерью. Поняв, что, она боится осуждения людей, угрожала пожаловаться классной руководительнице, если она попробует ударить меня. Я защищалась от матери, как только могла. Угроза того, что я предам огласке ее жестокое отношение к детям, сильно ее пугала. Замахнувшись, мама встречала мой направленный взгляд, полный ненависти. Ее рука опускалась.

Однажды, мама все же ударила меня ремнем. Моя одноклассница Наташа Груздева, поссорившись со мной, наябедничала маме,что я перебрасывалась записочками с Шамилем Шарыповым,на уроке математики. Мама как раз была в плохом настроении. Я хотела объяснить ей, что записку мне кинул Шамиль, а я вернула ее обратно, не читая. Но мама не стала слушать меня. Она достала ремень, оставшийся от отцовских брюк и приступила к расправе.

Первый удар пришелся мне по плечу. Я хотела увернуться, но мама схватила меня за волосы. От боли я вздрогнула и закричала: «Попробуй еще ударить! Я убегу в детдом!» Мама опешила и переспросила: «Куда?» Я вырвала свои волосы из ее рук, отбежала на расстояние и продолжила: «Я знаю, где находится детдом! Уйду от тебя! Лучше буду жить в детдоме, чем с тобой! Я ненавижу тебя!»

«Ах, ты тварь неблагодарная!» – сказала мать, но ремень отложила. Взяла меня за шиворот и выкинула за дверь. На улице уже смеркалось. Я вышла за ворота и села на скамейку. Ждала, что мама выйдет и позовет меня. Но, она не выходила. Слезы злости и обиды капали из глаз на пыльную дорогу. Поеживаясь от холода, я сидела на скамейке и не знала, что делать. Мне хотелось умереть от холода, чтобы мама терзалась от своих несправедливых действий.

Мимо меня, с работы шел дядя Саша Самарин.– «Аня, а ты чего здесь сидишь? Поздно уже!» – спросил он.– «Меня мама из дома выгнала!» – всхлипнула я, вытирая слезы рукавом. Дядя Саша взял меня за руку и повел к себе домой. Там, тетя Лена накормила меня домашними котлетами и уложила на старом диване, в зале. У них в доме было так хорошо и тихо, что я свернулась калачиком и мгновенно уснула.

На следующее утро, я постучала в дверь нашего дома. Она оказалась открыта. Мамы дома не было. На теплой плите стояла сковорода с жареной картошкой. Я поела картошку и пошла в школу. Вечером, с работы пришла мама вместе со своей подругой Зоей Сергеевной. Я ушла в детскую и легла спать. Но дверь оставила приоткрытой.

«Зоя, не знаю, что делать с Анькой! Она совсем обнаглела! У нее отцовский характер! Вчера хотела проучить ее ремнем, а она сказала, что уйдет из дома! А вдруг, правда, уйдет? Что, тогда делать? Меня сразу уволят с работы! Почему у меня такой ребенок, Зоя? Меня тоже пороли, но я не смела перечить родителям! » – жаловалась мама подруге, думая, что я сплю. – «Лиза, Ане уже двенадцать лет! Не надо бить девочку! Сдержи себя! Иначе, наживешь себе неприятностей! Аня твоя – отчаянная девчонка!» – тихо ответила Зоя Сергеевна. С тех пор, мама обзывала меня разными словами, но больше не била.

Теперь, мы с мамой жили вдвоем. Хотя, вдвоем мы были редко. Всеми силами, я избегала общения с мамой. После школы, убегала на улицу, ходила к подружке, чтобы вместе делать уроки. Старалась прийти попозже, чтобы, мать уже начала проверять школьные тетради своих учеников. В такие часы, ей было не до меня, она была занята. Часов в девять вечера, мать часто уходила к Зое Сергеевне.

Возвращалась она, когда я уже спала. Бывало, что она приходила только, под утро. Я любила дни и вечера, когда была одна в доме. Одной, мне было весело и хорошо. Страх приходил вместе с мамой. Если, она заставала в доме моих подружек, те убегали сразу. Вслед им, неслась мамина отборная ругань. Маме не нравилось, когда я приглашаю посторонних.

Желанными были только мамины гости. Преимущественно, мужчины. Иногда, они засиживались допоздна и оставались на ночь. Когда отец погиб, маме было всего тридцать один год. Она была молодой красивой блондинкой с зелеными глазами. Ее фигура, уже наливавшаяся полнотой, все еще была привлекательной. – « Ох, Лиза! Отбоя от поклонников нет!» – часто ворчала бабушка.

Часто, приходя из школы, я заставала мать в обществе незнакомых мужчин. Компания сидела за накрытым столом. Они пели песни, громко смеялись. Мама весело шутила, пела и играла на мандолине. Когда мама запевала, вокруг все затихали. Особенно она любила песни из репертуара знаменитой Людмилы Зыкиной. Мне нравилась песня: «Вот она, милая роща! Ветер шумит над рекой!» Я слушала, как поет мама и удивлялась. Она пела очень красиво и задушевно. Ее голос был мелодичным и завораживающим. Это была радостная женщина, совершенно, незнакомая мне.

От той холодной, властной женщины, которой она, обычно, представала перед отцом, не было и следа. Ее пушистая светлорусая коса спускалась ниже пояса, когда она склонялась над струнами. Ее зеленые глаза сияли, как изумруды. Когда, был жив отец, мать всегда ходила с туго заколотым узлом на затылке. Тогда, ее взгляд был жесткий и отстраненный. А теперь, она, словно, расцвела и помолодела.

В присутствии своих гостей, мама становилась особенно ласковой. С улыбкой, давала мне двадцать копеек и отправляла погулять. Я была счастлива. Сразу, бежала на рынок за мороженым или покупала кусочек восхитительной лиственичной серы. Серу я не только жевала, из нее можно было выдувать забавные пузыри.

Радуясь, предоставленной свободе, я целыми днями бродила по улицам или просиживала у соседей. С соседями Самариными мы были почти родственниками. Наши дома стояли рядом. С их сыном Витей, мы сидели за одной партой, а после школы вместе, играли на улице. Уроки часто делали, тоже с Витей, сидя за одним кухонным столом. Училась я всегда, на "отлично". Мечта окончить школу и уехать из дома, стимулировала мои старания. Только Витька, мой друг, знал об этом. У Вити отметки были средними.

Часто, он просто списывал мои домашние задания. – «Я не хочу хорошо учиться, чтобы куда-нибудь, уехать из дома. Мне и здесь, хорошо!» – говорил мне Витька. Я вздыхала, молча, подвигала ему свою тетрадку так, чтобы тетя Лена не заметила. Она считала, что я очень благотворно действую на ее ленивого сынишку.

Вечерами, когда матери не было дома, тетя Лена отправляла за мной Витьку. Витька пролезал через дыру в заборе. Отодвинув оторванную доску , он оказывался возле нашего крыльца. Я приходила и садилась ужинать вместе с ними. Воспоминания о моем детстве, были бы слишком грустными, если бы не было семьи Самариных.

Судьба всегда посылает детям таких людей, чтобы их горькая сиротская доля, хоть немного, стала легче. Дядя Саша, хозяин дома, работал начальником городского отдела милиции. Бывало, по вечерам, мы просили его: «Расскажи, про бандитов!». Тогда, он рассказывал нам разные истории про поиск и поимку злостных преступников. Мы с восхищением слушали , и работа милиционера рисовалась нам только в героических красках. Дядя Саша был другом нашего отца, он относился к нам с братом, как к родным. От его жены, тети Лены, полной, краснощекой женщины, на меня изливался, фонтан спокойной доброты.

– «Пусть, мать свою судьбу устроит! Не сердись на нее!», – говорила добрая тетя Лена, наливая мне чай и пододвигая сахарницу. Она жалела меня, видя полное равнодушие мамы. Она полагала, что я нуждаюсь в материнской заботе. Милая тетя Лена! Я же, тогда, считала, что внимание мамы не было нужно. Ничего доброго, оно мне не сулило. Все, чего я хотела – это, чтобы как можно реже видеться с ней.

Когда, наступали каникулы, я жила у бабушки. Ездила к ней сама. Я была самостоятельной девочкой. Когда дети не нужны матери, они быстро, взрослеют и ориентируются в окружающей среде. Так, в животном мире, самка некоторых видов, оставляет своих детенышей в лесу и убегает от них. Тогда, выжившие в суровых условиях, детеныши быстро взрослеют. Орлица ,в определенный момент,выкидывает орлят из гнезда. Тогда, птенцы, в страхе разбиться, быстрее расправляют свои крылья. Так, происходило со мной.

Мать давала мне деньги на автобусный билет. Ее вовсе не смущало, как я одна, пройду три километра до автостанции. В одиннадцать лет, я знала наизусть, расписание всех проходных автобусных маршрутов до заимки Осинцева, где жила бабушка. Несмотря на то, что автостанция находилась, далеко от нашего дома, я через пустырь шла туда пешком.

В просторном зале автостанции, вставала в очередь за билетами. Я была настолько маленького роста, что не доставала до окошечка кассы. Однако, кассир тетя Ася уже знала меня и не спрашивала наименование конечного пункта. Молча, она пробивала картонный коричневый билетик и с улыбкой подавала мне. Муж тети Ани, когда-то, работал с моим отцом. Когда папа был жив…

В ожидании автобуса, я смотрела на кованую решетку, за которой, когда-то, работал отец. Эта чугунная ограда автобазы, напоминала мне об отце. Четвертая автобаза, где трудился отец, находилась сразу за забором автостанции. Мы с братом, знали этот район, как свой собственный. – « Не пойду! Мама не разрешает!» – часто говорил мне мой трусливый брат. Он был послушным, в отличие, от меня. Несмотря на материнские запреты, я часто бегала к отцу на работу. За что, мне доставалось от матери.

Но, я снова и снова прибегала к деревянной проходной, просила пропустить меня к отцу. Пожилая вахтерша открывала мне скрипучую чугунную калитку и я мчалась на территорию автобазы. Отец ,весь в мазуте и в засаленном комбинезоне обычно сидел возле своей машины. Если, он не был в рейсе, то сам чинил свой грузовик. Косточки на его пальцам были сбиты, в кожу рук вьелся мазут. Увидев меня, он радостно улыбался: « Дочка, опять нам от матери влетит!». Но, с ним я уже ничего не боялась.

Домой мы шагали, вместе с папой. Он крепко держал меня за руку, а я с радостью вдыхала неповторимый запах табака и солярки, исходивший от его рабочей одежды. Самый сладостный запах на свете…Теперь, междугородний автобус мчал меня к бабушке, мимо ворот четвертой автобазы, где мне, уже , не к кому, прибегать.

В доме у бабушки, я успокаивалась, напитывалась атмосферой деревенской тишины и покоя. Дни каникул, как всякие счастливые дни, пролетали стремительно. Я успокаивала себя, что до окончания школы, мне надо вытерпеть еще четыре года. Всего четыре года – говорила я себе, чтобы было легче ждать.

Действительно, вскоре слова соседки тети Лены сбылись. У матери, появился постоянный кавалер. Это был светловолосый стройный мужчина с голубыми глазами. Он был полным антиподом нашего отца, невысокого и черноволосого. Его, тоже звали Михаил. Михаил второй, прозвали мы его, за глаза, с братом. Вскоре, мы узнали, что он недавно развелся со своей бывшей женой и собирается сделать матери предложение. У нас появился отчим.

Выйдя замуж за Михаила второго, мать решилась на переезд. Думаю, мама опасалась, что у нового мужа могут возобновиться отношения с бывшей женой. Продав дом, мы уехали на север, где жила тётя Даша. Мне жаль было, расставаться с нашими милыми сердцу, Самариными, с родным домом, привычным обществом друзей и приятелей. За неделю до нашего отъезда, умер наш старый сторожевой пес Дозор. Еще вечером, он положил на мои плечи свои широкие лапы и лизнул в лицо, словно прощаясь. Я подумала, что Дозор чувствует, что мы уезжаем.

Утром, я увидела, что Дозор лежит возле своей конуры, дремлет на солнце. Я окликнула его, но он не отозвался. Подошла к нему, потрогала за шею. Дозор был холодным. Я села, возле него, рыдая. – «Дозор прожил 16 лет. Пойми, он прожил всю свою собачью жизнь!» – успокаивал меня сосед Витька. Но, я была уверена : Дозор знал, что мы его оставляем. Без нас, он жить не захотел. Оттого, слезы лились потоком из моих глаз.

Зато, мама радостно суетилась, складывая вещи в коробки. Обычно, скупая на подарки, она щедро одаривала соседей и знакомых посудой, стульями, тумбочками и разной кухонной утварью. Наблюдая за ней, я думала, что она готовится к какой-то другой счастливой жизни. И радуется, что прежняя закончилась.

Нас с мамой, усадили в большую кабину « Камаза». В кузов были погружены вещи. Мы очень долго ехали по таежной трассе. Дорога была в глубоких колеях. Вековые сосны и кедры доставали своими ветками до крыши грузовика. Чем дальше от родного Черемхово мы уезжали, тем печальнее мне становилось.

Остановились в небольшом поселке, выстроенном среди непроходимого леса. Потом, проехали по широкой улице до нового бревенчатого дома на два хозяина. Нам принадлежала левая половина: две комнаты и небольшая кухня. Получить жилье, нам помог муж тети Даши – дядя Гена, который занимал должность директора местного леспромхоза.

У нашей мамы началась другая счастливая жизнь. Она любила своего нового мужа, их чувства были взаимными. С приходом Михаила второго, мама стала мягче и добрее. Перестала срываться по пустякам, реже раздражалась, чаще улыбалась. Она становилась ласковой, в присутствии Михаила. Вечерами, она готовила вкусный ужин для мужа, напевая веселые песенки. Стала покупать нам с братом красивые вещи.

Я удивлялась этим переменам. Иногда, она подходила ко мне. Я привычно сжималась, ожидая удара. Но, мама совсем перестала нас бить. Бывали минуты, она называла меня доченькой, и моего детского сердца касалась теплая волна непривычного ощущения. В такие минуты, я замирала, не зная, как реагировать на эти непривычные слова. Мы с Сергеем понимали, что обязаны этим переменам, Михаилу второму. Мать ласково звала его: Миня, Минечка.

Первое время, мы с братом демонстративно не общались с отчимом. Делали вид,что не замечаем его. Жива была память об отце. Нам казалось, что мать слишком поторопилась с замужеством. Ведь, со дня смерти отца прошло всего два года. Мы скептически, слушали материнское воркование с дядей Мишей. Когда отчим приходил с работы, в руках его всегда был букетик полевых цветов или лесные ягоды. Все это, он дарил матери, которая целовала его у дверей.

Мы с братом злились на отчима, всячески игнорируя его внимание к нам. Было так обидно за отца. Мы хорошо помнили, что папа не видел от жены, такого доброго отношения. Ему доставались одни упреки и оскорбления. Думаю, за двенадцать лет брака, мать так и не полюбила нашего отца. Скорее, наоборот.

Сейчас ей хотелось, чтобы мы разделяли ее чувства к новому избраннику. Наше равнодушие к отчиму сводило её с ума. – « Почему, вы его не любите?» – пытала она нас с братом, пока Михаил второй был на работе. Мы хранили молчание, чем еще сильнее раздражали мать. А что, мы могли ответить? Как понять, почему одних мы любим, а других, нет? Необходимо было время, чтобы наше детское горе улеглось, и мы смирились с потерей отца. Но, маме хотелось, чтобы мы автоматически переключились, как телевизионные каналы, на другую любовь.

Надо признать, Михаил второй был неплохим человеком. Благодаря ему, наша семья стала благополучнее, в материальном смысле. Отчим трудился на тяжелой работе по погрузке лесоматериалов, где хорошо платили. Он, довольно спокойно относился к нашим проявлениям протеста. Пытался наладить с нами добрые отношения и смягчал суровость материнского характера. Со временем, мы привыкли к нему, он перестал нас тяготить. Наши взаимоотношения можно было назвать дипломатическими.

С годами, мы стали еще больше ценить нашего отчима, испытывая к нему теплое чувство благодарности. Но, кто может заменить ребенку родного отца? Никто. Как, самый современный протез, не может заменить, полностью, руку или ногу, так самый лучший отчим на свете не заменит родного, единственного отца.

День окончания десятого класса, был днем моего триумфа. Когда мы с одноклассниками, нарядные и взволнованные стояли на линейке, вдруг, пошел мокрый снег. Даже, в наших северных краях, июньский снег был большой редкостью. Снежинки падали на теплую землю, на зеленую траву, превращаясь в прозрачную сверкающую влагу. Девочки плакали от грусти, прощаясь со школой. На моих щеках, таявшие снежинки смешивались со слезами радости от мысли, что я скоро покину родительский дом. Мой аттестат был лучшим, в выпуске. Я воплотила свою первую мечту…

Через две недели, я уже была в Иркутске. Мне было полных шестнадцать лет. В кармане лежало сто пятьдесят рублей, выданных матерью и выстраданная свобода самой вершить свою судьбу. Я не знала, какие трудности подстерегают юную девушку, в незнакомом городе. Зато, знала наверняка: никогда я не вернусь домой, не добившись своей цели. Моя цель была простой – получить высшее образование и стать самостоятельным человеком.

На следующий год, в нашей семье произошло событие, которое лишило меня и тех редких минут материнского внимания. Когда, мне исполнилось семнадцать лет, мама забеременела. Об этом, я прочитала из ее радостного письма. « Хоть бы родился мальчик! Тогда есть надежда, что мама, все же, полюбит меня!» – подумала я.

Приехав на каникулы, я узнала, что мама родила девочку. Отчетливо, помню тот апрельский день, когда счастливый отчим торжественно внес в дом и положил на диван розовый сверток.

Я подошла и взяла новорожденную девочку на руки. Из кухни вышла мать. Увидев меня с ребенком на руках, она побледнела и воскликнула: «Ой! Не трогай ее!» На ее лице было странное выражение страха, словно ребенка взял чужой человек.

Этот материнский возглас, словно проложил непреодолимую черту между мной и этим новорожденным ребенком. Мне стало так неприятно, что я сразу положила ребенка на диван и выбежала из комнаты. С тех пор, ни разу, не взяла на руки свою сводную сестру.

В нашей двухкомнатной квартире стало тесно. Маленькая Люся нуждалась в отдельной комнате. Нас с братом выселили из детской. Туда поставили кровать родителей и Люсину кроватку. Мне и Сергею, поставили кровати в общей комнате. Все внимание матери и отчима было приковано к неожиданному чуду, случившемуся в их жизни. Маме было 39 лет, а отчиму, исполнилось 41 год. Люся была их поздним ребенком.

У нас с братом, было полное ощущение, что мы мешаем этой счастливой молодой семье. Впрочем, окончив школу, дома мы бывали редко. Я училась в областном центре, а брат ушел по призыву, в армию. Полагаю, мама даже не заметила нашего отсутствия, поскольку, новорожденная дочка всецело завладела её вниманием. Первые шаги Люсеньки, первые слова Люсеньки, её необыкновенный ум – только про это, я слышала в редкие дни приезда домой.

Мои отличные отметки в зачетке, успехи брата на работе – все меркло и бледнело, в материнском сознании, в сравнении, с гениальным лепетанием Люсечки. – « Ну, ты только послушай, что она сказала! Какой способный ребенок!» – бесцеремонно обрывала мама меня, на полуслове. Я приезжала на пару дней, не больше. После чего, хотелось, тут же, уехать назад. Целыми днями слышала сюсюканье: « Мой котик, мое золотце, моя любимая девочка!»

Я не узнавала собственную мать. От старших родственников я знала, что, маму выдали за нашего отца без ее согласия. Это была воля моего деспотичного деда. Таким образом, мы – дети от нелюбимого мужа. Отчима мама любила, насколько она была способна к проявлению чувств. Во всяком случае, Михаил второй, был ее выбором. Его спокойный покладистый нрав подходил для властной матери. Без ее разрешения, отчим шагу не делал. – «Лизок, как скажешь!» – повторял он, подчиняясь ее распоряжениям, легко и бесприкословно. Словом, они вполне подходили друг другу.

Натура мамы, была сдержанной и холодной. Проявлять свои чувства она не любила. Такой, мы с братом знали свою маму. Но теперь, я наблюдала необыкновенную метаморфозу, произошедшею с ней. Она не спускала Люсю с рук, целуя и лаская. У нас с братом, была совсем иная мать, чем у нашей сводной сестры. Брат, приезжая, возился с Люсей, менял подгузники, играл с ребенком. Чего, однако, не скажешь обо мне.

Мать возмущало, что я не разделяла всеобщего восхищения сводной сестрой. К слову сказать, я была совершенно равнодушна к Люсе. Она не вызывала у меня никаких эмоций. Не потому, что она была моей сестрой. Маленькие дети, никогда не вызывали во мне приятных чувств.

С детства, я только и слышала: « Ты старшая, тебе нельзя! Они маленькие – им можно!» Сейчас, я думаю, что равнодушие к Люсе, было проявлением моего подросткового эгоизма. Но, сердцу не прикажешь. А может, так выливалась одна из форм моего психологического протеста против матери. Люся, не ведая того, лишила нас с братом той жалкой надежды на материнскую любвь, которую мы имели до ее рождения.

Я, вполне понимала, что этот ребенок совсем не виноват, что она родилась любимой дочкой, а, мы с братом – нет. Уж больно врезались в память тяжёлые воспоминания, когда мы с братом ходили с ярлыками «дураков, дебилов, выродков». Просто, разница в отношениях была слишком огромна и неприятна. Разница была колоссальной.