Читать книгу Дом моей мечты - Алла Михайловна Лебедева - Страница 2
Глава 1. Моя семья
Оглавление2015 год. Короткий февральский день не баловал солнцем. Тучи к обеду приобрели серый оттенок, завыл ветер. Я посмотрела в окно на заснеженный садик, качели, занесенные сугробами, летний стол, покрытый слоистым снегом. Потом взглянула на настенные часы в кухне. Скоро два часа дня. Не спеша, собрала на стол и стала ждать сына Антона к обеду. Договорились еще позавчера. Антон обещал приехать, устранить неполадки в отопительной системе нашего дома. Приготовила пельмени в бульоне, достала тарелки и нарезала хлеб.
Резко зазвенел телефон. Я с неудовольствием посмотрела на дисплей. Хотелось, чтобы никто не мешал моему разговору с сыном. Так редко удается «выловить» его из прочных сетей моей милой невестки Риты.
Обычно во время обеда, а он у меня всегда в одно время: с 14 до 15 часов я не беру трубку. Это знают все мои друзья и знакомые. Однако на дисплее, высветился мамин номер. Мамин звонок – исключение. Для мамы я всегда на связи.
Недавно мы с мужем и сыном переехали из родного Сиверска в другой город, ближе к областному центру. Мама осталась в Сиверске, на попечение младших сестры и брата. Она жила одна, не желая съезжаться с кем-либо из нас. Зная мамин независимый характер, мы не особо настаивали. Мамин второй муж, мой отчим Дмитрий Александрович Кропачев, двадцать лет тому назад скончался от тяжелой болезни .
Маме скоро исполняется семьдесят девять лет , сорок два из которых она проработала учительницей начальных классов. Такой огромный педагогический стаж, несомненно, отразился на мамином характере. Мама обладает громким и властным голосом, деспотичным характером, ее интонации содержат повелительные наклонения. Она почти не терпит возражений, а любые попытки неповиновения пресекаются на корню.
В детстве мы с братом регулярно получали от мамы подзатыльники и тумаки, а сейчас мама, ослабев физически, пускала в ход вполне доступное ей оружие – материнские горькие слезы. С возрастом мамин характер изменился не в лучшую сторону. Стоило, кому-либо из нас сказать маме что-то неприятное , с ее точки зрения, тотчас она заливалась слезами, хваталась за сердце и громко обвиняла нас в черной неблагодарности.
Поэтому предвидя мамину реакцию, мы с братом молча слушали , как мама в очередной раз горячо рассказывала нам о каких-то мифических чужих, но «очень хороших» детях, одевающих и обувающих своих матерей. В то время, как она , « промантулив, в школе, сорок два года» не имеет самого необходимого. Мама сама еще не могла определиться, что ей необходимо.
В маминой квартире, довольно неплохо отремонтированной, стояли три холодильника, «под завязку» заполненные едой. Да еще один, в котором хранились овощные домащние заготовки. В ее бездонных шкафах, стояли коробки с современными бытовыми приборами. Электрочайники, соковыжималки, фритюрницы…
Мы покупали и дарили всю эту технику по праздникам, желая порадовать маму. Но мама этого, казалось, не замечала. Невозможно даже представить, чтобы мы пришли навестить маму с пустыми руками.
Обычно по субботам я шла на рынок и заполняла пару пакетов свежемороженой семгой, речной рыбой, мясными деликатесами и фруктами. Водрузив пакеты на мамин стол, я внимательно смотрела, довольна ли мама. Она придирчиво осматривала продукты, сама сортировала и раскладывала по своим холодильникам ( нам самим заглядывать в ее холодильники было непозволительно!) и сдержанно благодарила или бросала : «Колбаска-то , вроде несвежая! Чем-то припахивает! Вчера у Натальи Петровны колбасу ела, вот это, колбаса! ».
И тогда комплекс вины перед мамой вставал передо мной в полный рост, раздавливая, тяжелым грузом. Я начинала оправдываться и ругать продавца за плохую колбасу , а себя за то, что не удосужилась проверить и осмотреть свою покупку. Маме я прощала любые капризы. Она это по праву, заслужила. Пусть капризничает, только бы жила. Здоровье мамы в настоящее время было весьма слабым.
Три года назад она перенесла тяжелый инсульт, и, с тех пор не выходила из дома. Мы с братом делали все возможное для восстановления мамы: дорогие препараты, средства реабилитации, регулярные осмотры у кардиолога, невролога. После инсульта, левая нога у мамы так и не восстановилась. Появилась стойкая хромота и тремор левой руки. Выходить на улицу с тросточкой, мама считала, ниже своего достоинства, предпочитала оставаться дома.
У мамы был довольно независимый нрав. Никаких предложений по поводу переезда к детям мама не желала и слушать. Отчасти, мы тоже понимали, что любое изменение жизненного ритма у почти, восьмидесятилетнего человека может значительно укоротить ему жизнь. Отчасти, каждый из нас троих боялся, что жить с таким непростым в общении человеком, каким являлась наша мама, окажется непосильным бременем для наших семей.
Поэтому решено было все оставить, как есть. Мама продолжала жить одна, в просторной трехкомнатной квартире, где мы все выросли. На меня, как на человека с медицинским образованием, было возложено лекарственное обеспечение мамы, бесперебойное снабжение ее предметами ухода за больными. Также я договаривалась с врачами об очередной госпитализации мамы в стационар.
Обычно, мама лечилась в нашем городском кардиологическом отделении дважды в год. Я за эти годы купила и привезла в стационар пять электрочайников, двенадцать ведер для мусора, три автоматических тонометра и два чайных сервиза для медицинского персонала. Это, не считая многочисленных денежных купюр, опущенных в просторные карманы белых халатов.
Брат Анатолий еженедельно привозил ей домашние овощи. Младшая сестра Раиса взяла на себя уборку дома. Благодаря всему этому распределению наших обязанностей, наша мама была относительно бодра и могла существовать в привычных для себя домашних условиях.
Переехав в другой город, я навещала маму три раза в год. Зато каждый день мы разговаривали по телефону и, если я пропускала ежедневный звонок, то мне сразу, прилетал «подзатыльник» в виде маминого обвинительного звонка и печального рассказа про «других хороших детей, не забывающих про своих матерей». Я боялась этих монологов и старалась звонить каждое утро. Сегодня я звонила точно. Утром мы спокойно поговорили. Что случилось?
Трубку взяла с опаской, сразу услышала мамины рыдания.
– Мама, успокойся! Что случилось? – сразу стали возникать разные ужасные картины: может, что, с сестрой или братом? Наконец мама проговорила: Меня Райка обокрала! Она сняла с моего счета, все деньги! Ну, я ей устрою, гадине !. Звучало угрожающе. Я оцепенела и не могла сразу осмыслить, о чем она говорит.
Раиса, моя сводная младшая сестра, вступив в свое сорокалетие, уже дважды, стала бабушкой. Она жила в пригороде Сиверска, в деревне Жезлово, в неказистом деревянном доме, оставшемся в наследство от свекрова, отца мужа. Ее дочка с гордым именем, Аделаида в шестнадцать лет родила ей первого внука Витеньку, а через год внучку Танечку. Причем, мужа у Адочки ни разу не было.
С ее слов оба ребенка были от одного деревенского паренька Коляна Дремова, которого Ада мечтала взять в мужья, а тот отчаянно, сопротивлялся. Поскольку внешность у детей была совершенно разной, то у всех родных возникали сомнения относительно, количества отцов. Но и этого отца, Коляна, практически никто не видел, поэтому поверили Адочке на слово.
В деревне, упорно ходили слухи, что у Коляна был старший сводный брат Тимоха, который имел непосредственное отношение к первому ребенку Ады. Уж больно, крепенький крупный Витя смахивал на Тимоху узким разрезом глаз и повадками. Но Тимоха неожиданно уехал из деревни и слухи затихли. Вторая дочка Ады – Танечка была маленькой, худощавой и лицом – копия Коляна.
Дремовы считались неблагополучной семьей и не торопились признавать внуков.
– Эдак, вся деревня ко мне попрет за алиментами! Колька-то обрюхатил половину Жезловки! И чего они к нему льнут, сама не знаю! – возмущалась Елена Степановна Дремова, мать Коляна в разговоре с соседями. Сама Елена, к слову сказать, толком не знала от кого родила двух таких непохожих сыновей. Законного мужа у нее никогда не было.
Небольшого роста, черноволосый Колян красотой действительно не отличался. Маленькие черные глазки, худые длинные руки ниже пояса, узкие плечики. На образ «коварного соблазнителя» Колян точно, не тянул. Однако население деревни Жезловки пополнялось чернявыми «Колянчиками», систематически и неуклонно. К моменту рождения второй дочки Танечки, Ада узнала про страстный роман Коляна и Гальки Колюжной с соседней улицы.
Галька ходила, на шестом месяце беременности, а Колян срочно оформлялся в ряды российской армии. Это было единственное место, где парню можно было передохнуть от чрезмерного женского внимания. По крайней мере, военком обещал ему это с гарантией на год. К тому же Аделаида считалась официально матерью – одиночкой и выяснять отцовство было бессмысленно. Тем более, выгоднее было получать пособие на детей, будучи матерью – одиночкой, чем требовать алименты с потенциальных неработающих отцов.
Сестра Раиса как-то покорно приняла на себя роль бабушки и стала с упоением нянчиться с внуками. Материальное положение Раисиной семьи было, мягко выражаясь, очень нестабильным. Ее муж Родион был пьющим человеком. На одной работе, он мог продержаться не более двух недель, обычно до первого аванса или получки. Если сестре не удавалось перехватить мужа у проходной завода или на выходе из подсобки, то Родион уходил в запой на несколько дней и мог сам прийти домой, но уже без шапки и ботинок.
Бывало , его приносили приятели-собутыльники, под двери подъезда, звонили сестре, по домофону и стремительно убегали. Когда Раиса заводила пьяного в стельку супруга в квартиру, то при нем уже ничего не было, включая и мобильный телефон. Наутро Родион просыпался с головной болью, но виноватым себя ни в чем ни считал. Напротив, он ныл, стонал и жаловался на боли в животе. После чего включал телевизор и плотно ложился на диван. Видимо, с детства ему не внушили мужскую программу: обеспечить семью.
Через неделю признаки недомогания Родиона, как правило, проходили и он снова шел куда-нибудь « подкалымить». Поскольку он был неплохим плиточником, то его охотно брали на недельку-другую, абсолютно не возлагая на него длительно текущих обязательств. С первых же денег франтоватый Родион покупал себе новенький телефон и сим-карту, ботинки и шапку. Если и после этих покупок, у него еще, оставались деньги, то он покупал пиво и сигареты.
Купить молочную смесь для своих внуков он не успевал, кончались деньги. Виной всему конечно были жадные работодатели, которых он щедро поливал проклятиями за вечерним пивом. Таким образом, семья в пять человек, существовала на детское пособие и пенсию по инвалидности, которую Раисе начисляли в связи с перенесенным в молодости, онкологическим заболеванием. Моя мама, несмотря на свой сложный характер, помогала своей младшей дочери, отдавая ей часть пенсии ежемесячно. Раиса принимала мамины деньги сначала с большой благодарностью, позже – со спокойной совестью, рассуждая, что она не зря стирает и моет материнскую квартиру. А еще позже стала брать деньги матери ,как должное и свое законное.
Если мать на свою пенсию делала подарки мне или моему брату, то Раиса очень обижалась на мать. Считала, что мать отобрала деньги, принадлежащие Раисиной семье. Чтобы мама не успела потратить свою пенсию, в день получения денег к маме обычно, прибегает внучка Адочка. Чтобы со слезами на глазах рассказать, что вот сейчас она пришла с непокрытой головой , несмотря на пронизывающий ветер ,а все потому, что нет денег на шапку, да что, шапка, когда дети кричат от голода, а смеси молочные давно закончились и семья доедает последние макароны. При этом Адочка называет маму «любимой бабулечкой» и жалостливо смотрит на нее.
На рассказе о голодных правнуках прабабушка ломается психологически и достает пару-тройку тысячных купюр на « молоко». Аделаида обнимает размягченную бабушку, и смывается за двери с деньгами. У подъезда ее обычно поджидают довольные подружки и, весело смеясь, они бегут в ближайшее кафе « Багульник», где тут же прогуливают бабушкины деньги за пару часов.
В это время Раиса, сделав скорбное выражение лица, идет в ближайший продуктовый магазинчик и берет « под запись» лапшу и тушенку, чтобы накормить голодных детей Адочки. Трюки своей дочки Ады Раиса хорошо знает, но молчит. Считает, что матери и без того денег хватает, а любимой девочке в жизни не везет. «Что плохого, если она посидит с подружками в кафе, глядишь, может, кто из парней и увидит Адочкину хорошенькую мордашку ! Ведь такая красавица выросла! » – думает Раиса.
Пареньки и впрямь иногда попадались под обаяние Адочкиных лукавых глаз, но ,узнав про двоих детей, исчезали с ужасом на лицах. А тех, которые зазевались, оттаскивали озабоченные матери, быстро увозя, подальше от раскосых глаз Адочки, или ,«сдавая» в ряды доблестной российской армии, где прапорщики разом вправляли съехавшие мозги пареньков на правильное место.
Жила Раиса с семьей в квартире, некогда принадлежащей свекрови, матери Родиона. Свекровь Раисы, Светлана Александровна, трагически погибла в Санкт-Петербурге, шесть лет тому назад. В квартире , кроме старшего Родиона были прописаны еще его брат Игорь и сестра Лена, которые уехали из нашего города, очень давно и пытались устроиться в северной столице. Поскольку после смерти хозяйки, в квартире появились три собственника-наследника, то междуусобные разборки на тему : кто будет делать ремонт? не утихали, а значит не было никакого ремонта.
Так, и проживали в комнатах, с облупившимися обоями и облезлыми подоконниками. Я старалась не лезть к сестре с советами по поводу того, как правильно обустроить свою жизнь. Прежде всего потому, что в моей жизни не все было радужно, и служить примером для младшей сестры я никак не могла. А еще потому, что младшая сестра совета у меня не спрашивала. Свою жизнь она считала вполне достойной.
Когда я с мужем переехала, то основная нагрузка по уходу за больной мамой легла на Раисины плечи и я понимала, как это тяжело. Мама с каждым месяцем требовала к себе все больше внимания, ее настроение менялось каждый час. Иной раз с утра я набирала ее номер и долго выслушивала мамины претензии, по поводу моего невыносимого характера. Иной раз она начинала жаловаться на брата, который приезжал к ней не так часто, как этого хотелось маме.
Любые мои доводы и оправдания лишь усложняли ситуацию, мама нервничала и говорила, что она теперь никому стала не нужна, ведь она больна. И у нее больше нет денег. Брат Анатолий ,заработав пенсию, продолжал трудиться водителем на городских маршрутах, пытаясь выплатить кредит за квартиру своего младшего сына Романа. Своим старшим, сыну и дочери, Анатолий купил квартиры раньше и теперь считал себя обязанным обеспечить жильем младшенького, который закатывал ему истерики. Тем более, у Романа недавно родился сын.
Своего внука Димочку Анатолий обожал. Ведь это был внук от любимого сына. Младший Роман пользовался особой любовью родителей. Особенно, мать Азалия обожала младшего сына. От своих старших сестры и брата, Роман резко отличался внешностью. Видимо, генетика совершила на примере семьи Кропачевых какой-то странный кульбит. В семье черноволосых родителей, не отличавшихся высоким ростом, родился светловолосый гигант с ранней плешиной на макушке, широкоплечий и грузный.
Однако сосед Кропачевых, наблюдательный и ехидный Петя Птичников , как-то, выпивая в гараже, утверждал, что казусы генетики здесь не причем, а если хорошо присмотреться, то Рома напоминает ему физрука Мишку Фицика, который работал в одной школе с Азалией. Особенно, если взглянуть на квадратный раздвоенный подбородок Романа, то Ромка – фирменный Фицик.
Но не зря Аза накрепко вбила в голову брата мысль, что ему повезло жениться на святой женщине. « Ромка потому такой , что похож на двоюродного дядю Азалии! Просто фотографии его не сохранились, а то бы я вам доказал!» – горячо поясняет Анатолий ухмыляющимся мужикам. Вступив в зрелый возраст, он стал еще больше зависеть от жены. Возраст не щадил моего брата, он очень уставал, исхудал, во рту недоставало несколько зубов .
Азалия прилагала все усилия, чтобы значительная разница в возрасте между ней и мужем, максимально нивелировалась. Это у нее с успехом, получилось. Не ведающий про парикмахеров, выстриженный рукой Азалии «под горшок», мой братец выглядел забавным дряхлым стариком, хотя не достиг еще и шестидесятилетнего рубежа. Но, когда ему было смотреться в зеркало, если его рабочий график был загружен до предела.
Летом, когда Азалия уезжала в свой законный отпуск, Анатолий сторожил дом и ремонтировал хозяйственные постройки. Жена сумела доходчиво объяснить ему, что отдыхать – очень вредно для его здоровья. В свои редкие выходные дни, он старался съездить и навестить маму, привозил ей фрукты и овощи со своего огорода. Но, бывало, что домашние неотложные дела, которыми не уставала его нагружать Аза, не давали ему такой возможности . Тогда он звонил маме, по телефону и расспрашивал о здоровье. Мама всегда была недовольна, если, Анатолий говорил, что, в выходные, он не сможет приехать.
Маме была не интересна причина его отсутствия, она желала, чтобы дети всегда слушались ее и приезжали, не смотря ни на что. Часами по телефону Анатолий слушал лекции о черной человеческой неблагодарности, о том что мать, рискуя здоровьем родила его. Вырастила, отказывая себе в последнем куске хлеба и что сейчас она вынуждена обращаться к чужим людям, чтобы они принесли ей поесть. Анатолий слушал, молчал. Он, с детства привык к поучениям и нотациям.
Его супруга Азалия, будучи старше его на десять лет, помыкала им, как могла. Чтобы, поехать к матери, Анатолию приходилось отпрашиваться у жены , клянчить у нее свои же, заработанные деньги, поскольку «зарплатная» карточка брата находилась, в цепких руках Азалии. Уж, из этих рук ни одна копейка не просочится. А, приехать к маме просто так, без сумок с продуктами никто и помыслить не смел.
Думаю, нашему брату было всех тяжелее. Ведь он был кругом зависим. В детстве он рос плаксивым и обидчивым мальчиком. Мама заставляла меня следить за ним, указывая на мой долг старшей сестры. Но мне сопливый братец, таскающийся следом, как липучка, был не нужен. Проблему я решала кардинальным способом.
Колотила своего братца чем попало, отбивая малейшее желание двигаться в мою сторону. Видимо, я часто попадала по одному участку головного мозга Толика, отвечающего за самостоятельность в принятии решений. Остальное, довершила служба, в армии.
Так или иначе, выросший Анатолий так и остался тем мальчиком, который должен за кого-то держаться. Правда иногда он протестовал, когда его так воспринимали. Внутренний протест свой он выражал по праздникам, когда уходил к соседу и напивался там до свинского состояния. При этом он принимал серьезный вид и выкрикивал угрозы, в сторону своей всемогущей жены. Впрочем, на него мало кто обращал внимание.
Азалия приходила за ним вечером, взваливала на спину, тащила на себе от соседа и бросала тощее малоподвижное тело мужа на коврик в прихожей. Там он и засыпал в позе эмбриона, бормоча, размахивая руками и ругаясь матерно. С Азалией они жили уже тридцать лет. Значит, гармония между ними все же была достигнута.
Начало их законному браку положила, конечно наша мама. Когда Анатолий пришел из армии, с ним из далекого Забайкалья приехала голубоглазая девочка Наташа Лепнева. Ей только исполнилось восемнадцать лет. Девушка искрила энергией и весельем. Анатолий и Наташа были влюблены друг в друга. Они были полны надежд и уверенностью в том, что скоро поженятся, и у них все сложится великолепно.
Однако мой брат жестоко ошибался, надеясь, что любимую Наташку его мама полюбит также, как он. Наташа обладала упрямым и гордым характером. Как-то, после очередного маминого замечания, высказанного в довольно резкой форме, она имела дерзость ответить маме. Возник конфликт между двумя женщинами, одна из которых была юной и не имела опыта в искусстве домашних интриг.
А уж нашей маме этого опыта было не занимать. Ее коллеги отлично знали, что ссориться с Зинаидой Ивановной себе дороже. Не заметишь, как вылетишь с работы, потому, опасливо держались от нее в стороне. А тут сопливая девчонка смеет нагло дерзить, да еще в ее же доме. Наташа еще не знала, что в войне с будущей свекровью у нее не будет союзников.
Моя сестренка Раиса, тогда была еще маленькой, я училась в областном центре. В доме проживал мой отчим, который боялся супруги как огня. У брата не хватило мужества защитить свою девушку. Он молча слушал, как мать, день за днем, выживает Наташу из дома и плакал, жалея ее.
Через два месяца Наташа села в поезд и уехала к родителям. Она была беременна, на четвертом месяце и не сомневалась, что влюбленный Толик последует за ней. Наташа писала Анатолию. В письмах звала Анатолия к себе, надеясь на сохранение семьи. Когда, от нее приходили письма, мой брат читал их и бессильно, плакал. Броситься за ней он так и не посмел.
Привыкший во всем слушать маму, он смирился со своей судьбой. Спустя пять месяцев, Наташа родила дочь, о чем написала Анатолию. Она все еще надеялась, что он приедет. Но мама не простила Наташе ее гордый нрав и решила , что найдет сыну невесту по своему вкусу. Анатолия никто в эти планы не посвящал. Его мнение маму интересовало меньше всего.
У мамы в школе была молодая приятельница – преподаватель химии Азалия Артуровна Песенко, пышнотелая брюнетка родом из Хакассии. Коллеги звали ее – Аза. Аза имела то ли цыганские корни, то ли еврейские корни, была смуглой, кудрявой. Жила она в рабочем общежитии. Крошечная комнатка без удобств. Без перспектив на улучшение. Личная жизнь Азы никак не складывалась.
Холостые парни отчего-то не жаловали жгучую брюнетку, а женатые интересовались ею на пару-тройку ночей. Азалии было почти тридцать, она стала поправляться. Вскоре ее фигура стала походить на тугую дыньку. Горячее молодое тело, кольцами выпирало из складок сарафана и угрожающе распирало застежки на огромной груди Азы. Оно требовало реализации в любви и материнстве, но надежды на брак улетучивались.
Замужние подруги остерегались приглашать Азу в гости. Уж больно томно она смотрела на их мужей. Поэтому Азалия Артуровна стала дружить с женщинами постарше, которые были уверены в своих мужьях или уже безразличны к ним. Моя мама не боялась, что у нее отобьют мужа ее коллеги. Вряд ли нашлись бы такие желающие. Хотя мой отчим был высок и красив, покуситься на него можно было только рискуя, собственной жизнью. Коллеги мамы отличались жизнелюбием и рассудительностью. К тому же, отчим был, отчаянно влюблен в маму. Он любовался ее зелеными глазами, приносил с работы букетики полевых ромашек и подчинялся жене безоговорочно.
Все чаще крутобедрая Аза прибегала к нашей маме после школы. Приносила бутылочку сладкой наливки, и плакалась на свою загубленную девичью судьбу. Недавно, еще один потенциальный кандидат в женихи, Пашка Кузин, заядлый охотник и рыболов отлучил Азу от своего дома.
– А ведь я, Зинаида Ивановна, помогала делать ему его проклятые чучела, прибиралась в доме, щи ему варила! – жаловалась Аза, наливая наливку из рябины, в свою рюмочку. При этом она сладострастно посматривала на худощавого стройного Анатолия и вздыхала: Вот какой славный у вас сын вырос , Зинаида Ивановна. Жаль, что молод ! А так бы, я… Вначале, мама не придавала значения репликам Азы. Уж больно большой казалась ей разница в возрасте между Анатолием и ее приятельницей. К тому же Азалия Артуровна когда-то преподавала Анатолию химию в школе, он видел в ней только, учительницу.
Но однажды Анатолий прочитал письмо от Наташи и решительно сказал : Мама, я возьму отпуск и поеду к Наташке! Попрошу прощения, помиримся. Мама задумалась: Вот уедет единственный сыночек, к своей Наташке. Оставит она его там, в далеком Забайкалье. Не наездишься, в такую даль… Не видеть ей, больше, Толика…
Зинаида Ивановна любила своего сына. Толик обладал тихим покорным характером, беспрекословно выполнял мамины поручения : съездит, сходит, отвезет, привезет… Вся ее надежда на сыночка. Куда же матери, без него? Решила, что пора действовать. Пошептавшись с Азой, мама на следующий вечер отправила сына к ней в общежитие якобы «со срочной запиской». Дело было поздно вечером. Анатолий нехотя собрался и понес записку к Азе. Он не привык перечить матери. Надо, так надо.
Азалия Артуровна встретила Анатолия в коротком домашнем халатике, то и дело расстегивающемся на пухлой груди. В благодарность « за срочное письмо» пригласила оторопевшего Толика к столу, на котором стоял (совершенно случайно!) графинчик с ледяной водочкой и дымилась жареная картошка. Анатолий, худой как жердь, любил хорошо поесть. После третьей рюмки, мысль о сексе с бывшей учительницей уже не стала казаться такой уж безумной. Затащить моего безвольного брата в постель не составило большого труда. Он пришел от Азы утром, ошеломленный темпераментом учительницы, но скоро забыл о ней, как о мимолетном приключении.
В то время, я , еще училась в Иркутске и брат писал мне письма. В одном своем письме он признался, что совсем не ожидал, что у него случится секс с бывшей учительницей. Писал о том, что ни о ком думать не может, мечтает снова соединиться со своей голубоглазой Наташкой. Однако к тому моменту, когда Анатолий готовился к отъезду к любимой Наташе, стали происходить странные события.
Генеральный план по оставлению Толика в родных пенатах, медленно, но неуклонно осуществлялся. Просто сам Толик об этом не подозревал. Тем временем, подошла очередь отчима на квартиру в городе. Мама с мужем и сестрой Раисой въехали в новую отдельную квартиру и брат остался единственным хозяином деревенского родительского дома. Мама все оставила сыну: мебель, посуду, белье. Живи и радуйся, сынок! Анатолий еще не свыкся с самостоятельным существованием, как внезапно на пороге проявилась Азалия.
Сломалась канализация в общежитии ( как ужасно женщине без канализации!). К тому же, пьющий сосед, живущий в комнате прямо над ней на втором этаже, устроил потоп в ее комнате. Азалия Артуровна слезно попросилась к Анатолию на постой. Только на время ремонта ее комнаты.
Вернее будет сказать, что мама велела Анатолию поселить бедную Азалию на пару недель в дом. Это было частью задуманного плана.
– Пусть поживет женщина в детской, мешать тебе она не будет! – приказала мама. А приказ мамы не обсуждается. Через неделю, вслед за Азалией переехал ее холодильник и два баула с вещами. После чего Азалия, заливаясь слезами, призналась Анатолию, что беременна от него и будет рожать. Брат сделал усилие и попытался вырваться из расставленных сетей, как слабая муха пытается вырваться из паутины.
Но тщетно. Мама упросила свою приятельницу, заведующую сельским ЗАГСом, Лидию Давыдовну Нейман, поставить штамп в паспортах Азалии и Анатолия без личной явки молодоженов. В качестве исключения. Когда в очередной раз, Анатолий напился и осмелев, высказал Азе, что намерен уехать, то Азалия Артуровна спокойно подошла к секретеру. Достала оттуда паспорт Анатолия и ткнула его носом в страницу со штампом о регистрации брака.
– Да, да, да, я вас всех, засужу!!!» – заорал вмиг протрезвевший Толик. Но через пару минут уже спал, распятый на мягкой Азиной груди.
К своей Наташе, брат так и не поехал. Энергичная Азалия быстро прибрала его к своим ловким рукам. В жизни самого Толика мало что изменилось. Просто перешел, как переходящий красный вымпел, из маминых рук в руки Азалии. В этих цепких руках, мой брат находится и по сию пору, и даже не шелохнется. Аза быстренько родила ему троих детей, одного за другим. Анатолий совсем успокоился и забыл про свою любовь. Вот только, спрячется от глаз жены в своем гараже, выпьет рюмочку самогонки по праздникам – и плачет горькими крокодильими слезами , вспоминая свою Наташку, которую предал малодушно и безжалостно. Наверное, повезло этой Наташке. Жить с мужчиной, который не имеет своей воли – нелегкая доля. Если, конечно, нужен мужчина. Азалии мужчина не нужен, она сама выполняет мужскую функцию.
Азалия искала существо противоположного пола, способное выполнять необходимую работу и обеспечивающее ей безбедное существование. Ей мой братец – в самый раз. Проживая с мамой, мой брат озвучивал мамину точку зрения на все происходящее вокруг его. Теперь он никогда, не имея своего мнения, озвучивал точку зрения Азы.
Азалия Артуровна была очень завистлива и злопамятна. Стоило Азе заметить, что , кто-то из знакомых имеет то, что она хотела бы иметь, но не может, в ней начинался приступ злой зависти.
– Терпеть не могу эти компьютеры ! Я читала, что это вредно для здоровья! От них идут радиоактивные лучи! Лично я никогда не куплю своим детям компьютер! – восклицала Аза, приехав к нам в гости и увидев, как возле компьютера Антона толпятся ее дети. Слушая ее, я не сомневалась, что завистливая Азалия костьми ляжет, а купит точно такой же компьютер. Так оно и случалось.
Приехав к нам через год, мой брат уже пел другую песню: У нашего Ромочки – самый современный компьютер! Нынче, без компьютера, только бомжи живут!. Увидев наш новый автомобиль, Азалия пронзила его словно лазером, своими черными глазами, в которых сверкал недобрый огонек.
– Не пойму я людей, гоняющихся за иномарками! Вот, мы с Толиком, ездим на своих «Жигулях» и довольны! А другим – лишь бы пыль в глаза пускать! – тут же, изрекла Азалия. Ровно через год, взяв приличный кредит, семья молодых Кропачевых ездила на рынок на подержанной «Хонде». Азалия сидела на переднем сиденье под кондиционером, а Толик говорил мне: Знаешь сестра, я одно тебе скажу: иномарка – вот это машина! А, взять, наши отечественные,– ну ведро и ведро, только, с гвоздями!
Чувствуя неприязнь Азалии, я старалась реже с ней встречаться. Мне еще не приходилось видеть того человека, который бы Азе понравился. Кроме ее самой, разумеется. Я знала, что у Азы пятеро братьев и сестер. Но она никого не любила и не звала в гости. Она вообще не поднимала тему своего происхождения и детства. В ее паспорте, в графе место рождения значилось: «116 километр Минусинской железной дороги». Что это? Полустанок, табор ?
– Ой, как вспомню, что мой Артурка в таборе вытворял! – стала рассказывать как то мать Азалии, приехавшая погостить к дочери.
– Мать! Ну-ка, замолчи! – сверкнула глазами дочурка и Ольга Филипповна замолчала, склонившись над вязанием.
В дом молодых Кропачевых не допускались женщины моложе шестидесяти лет, дабы не направить внимание молодого мужа не в ту сторону. Иногда, забегала коллега Азалии – Лиана Старостина. Худющая, страшненькая Лиана заливисто пела дифирамбы Азалии в присутствии родственников и Анатолия.
– А кто у нас в школе умнее Азалии Артуровны? Все – дуры! Все, как на подбор! Вам бы, Азалия Артуровна директором нашим стать! Куда смотрят в районо?» – распевала Лиана своим тоненьким голоском.
– Да предлагали мне сто раз! Да я отказалась! Лина, зачем мне эта головная боль? – важно ответствовала Аза. « Ага, понятно. Не получается скинуть директриссу…Бодатой корове – бог рога не дает. Командовать Азе , страсть как хочется…» – догадывалась я, слушая диалоги коллег по цеху. Было понятно, что в коллективе Азу не любили. Чувствовали ее внутреннюю зависть и побаивались. Говорили, что « очень черный глаз» у Азы, старались спрятать своих маленьких детей, завидев ее пышную фигуру на дороге.
Все свое детство я провела среди педагогов: мама, тетки, их подруги, приятельницы – все были учителями. Интриги, подковерные перевороты, несправедливое распределение часов, сплетни, подсиживания – вот изнанка строгой и размеренной педагогической жизни. Нет, я специально ничего не подслушивала. Но, как удержаться девочке подросткового возраста и не приоткрыть маленькую щель в двери комнаты, откуда несется потрясающая информация о неуставных взаимоотношениях учителей. Режиссер популярной телепрограммы «Интриги, скандалы, расследования» полжизни отдал бы за эти невероятные истории.
В учительской всегда кипели страсти. Но не всегда они касались предметов обучения. Так, например, я услышала, что писклявая и сухонькая Лиана Старостина, краснеющая от любого неосторожного взгляда, скромница , примерная с виду, зачала своего первенца прямо в пионерской комнате. Рядом (страшно сказать!) с красным знаменем пионерской дружины, а, может, даже и на нем непосредственно. И даже наличие портрета самого Владимира Ильича, смотревшего на них с характерным прищуром, не смогло остановить, это преступление.
Отцом ребенка был Костик Старостин, девятиклассник-двоечник , 15 лет от роду. Лиане в ту пору было 20 лет. Когда по Жезловке пошли слухи, которые дошли до матери Костика – Земфиры Старостиной. Вся деревня онемела в ожидании скандала. Все сельчане радостно потирали руки: будет о чем поговорить! Это ж надо, пионервожатая соблазнила несчастного мальчика ! Шутка ли, сказать !
Но Земфира, вместо того, чтобы бежать в суд и возбудить уголовное дело по статье о растлении несовершеннолетнего, побежала в церковь и поставила свечку за благополучное родоразрешение «соблазнительницы». Когда Лиана благополучно родила Максимку, то Земфира взяла за руку своего непутевого Костика, отвела молодую пару в ЗАГС и зарегистрировала брак сына с Лианой. Назавтра вещи юного мужа, заботливо упакованные матерью в полотняную стираную сумку, стояли в общежитской комнатке Лианы. Трохина Лиана стала Лианой Старостиной, а довольная Земфира перекрестилась, и начала новую жизнь свободной женщины, полную встреч и праздников.
Оказалось, Костик своими подлыми действиями выживал мужчин, которых любвеобильная Земфира приводила к себе в дом.
– Никакого житья от него не было, подлюки ! Пускай теперь Лианка с ним мудохается! Дай бог ей терпения! – рассказывала соседке Земфира, похорошевшая в последнее время.
В то время, как Земфира распрямила плечи, Лиана согнулась под бременем, свалившимся на нее. Максимка орал по ночам, Костик пил и тоже орал песни на все общежитие. Лиана, завернув ребенка в одеяло, прибегала к Азалии поплакаться. При этом, проклинала ту минуту слабости, случившуюся с ней в тесной пионерской комнате.
В любом случае, еще с детства, я стала догадываться, что такие суровые, правильные, строго одетые женщины с серьезными лицами, стоящие у доски с указками – в другой, внешкольной жизни, могут оказаться такими, что любая девушка легкого поведения, покажется ангелочком в сравнении с ними. А уж, если в педагогический коллектив случайно залетит какой-нибудь симпатичный физрук или учитель труда, то : ого – го ! Это будет гремучая смесь , состоящая из тайных романов, случайных связей, громких разоблачений и внебрачных детей.
Когда меня в детстве, спрашивали, не хочу ли я стать учительницей, как мама, то я начинала испуганно заикаться и махать руками. Свят, свят, свят! Упаси и охрани ! Только, не, это ! Однако знание теневой стороны учительской жизни не только сделало меня несколько циничной. Оно закалило меня, и научило слышать между обычными фразами истинный смысл сказанного. Даже по нескольким фразам, я научилась понимать о чем, на самом деле, думают мои родственницы, склоняясь над школьными тетрадками.
Когда моя семья пополнилась Азалией, я решила, что надо готовиться к конфронтации между мамой и ее невесткой. Это произошло, но не сразу. У Азы, находящейся в декретном отпуске, хватило ума и терпения не затевать конфликтов со свекровью, помогающей молодым, деньгами и продуктами. В те годы мама еще работала. Каждую субботу она, нагруженная сумками с баночками, упаковками, кулечками с колбасой, приезжала в деревню к сыну. Выгружала все это богатство на стол и начинала нянчиться с внучкой Катенькой. Девочка была удивительно похожа на Анатолия, такая же скуластенькая, кареглазая и спокойная. Азалия милостиво взирала на то, как свекровь возится с ребенком.
Но через два года, когда Катюша пошла в ясли, Аза вышла на работу, ситуация изменилась. Мама, приехав к сыну, стала вытирать со стола крошки. Обычная , скажем, история. Мама любила чистоту и порядок. Когда она внимательно присмотрелась к тряпке, которой вытирала стол, то обнаружила, что это – старые трусы Азалии, нашедшие вторичное применение. Мама, являясь натурой брезгливой, стала прямо скажем, неосторожно потрясать тряпкой из трусов перед Анатолием, называя его жену, нехорошими словами. Чем вызвала недовольство Азы. Так началась череда мелких конфликтов и разборок.
С годами выяснилось, насколько похожи Азалия и Зинаида Ивановна, потому было, вполне естественным, что женщины невзлюбили друг друга. Мой бесхребетный братишка, оказался зажат между двумя властными женщинами, как мягкое зерно между жерновами. Но стара истина: ночная кукушка дневную перекукует. Непонятно, использовала, ли Азалия, в действительности, свое цыганское умение, но мой брат все реже ездил навещать маму.
– Мама, сейчас придет Аза. Я у нее отпрошусь!» – говорил Анатолий, в ответ на упреки матери. Приводя ее тем самым в страшное негодование. Тот факт, что наш отчим Дмитрий Александрович, чтобы поехать к своим родителям, должен был ждать согласия жены, мамой был забыт. «Что, можно Зевсу, нельзя – простому быку!» – древняя пословица. Теперь, мама со слезами вспоминала « красавицу Наташеньку», утверждала, что всегда любила ее и упрекала непутевого сына за то, что упустил свое настоящее счастье и женился на «проклятой цыганке».
– За что боролась – на то и напоролась! – говорила я маме, цитируя другую русскую поговорку.
***
Взглянув на часы, я выслушала длинную мамину жалобу на младшую сестру. Это был не первый звонок с подобными претензиями. Мама сама, расчувствовавшись, давала деньги Раиске. Но поссорившись с ней, начинала против нее информационную войну. Звонила мне и брату, с просьбами воздействовать на сестру и защитить старую мать. Раньше, мы верили маминым сообщениям и требовали ,чтобы сестра вернула деньги. Раиска тут же заливалась слезами и говорила, что мать сделала ей подарок, а после вдруг передумала. В результате промежуточных, перекрестных выяснений, слез и криков, выходило, что виноватыми были мы с братом, обвинившие «бедную беззащитную» Раиску в недобром деле. Все же перенесенный мамой инсульт давал о себе знать.
Потому я спокойно выслушивала мамину речь, одной рукой доставая помидоры для салата. Уверена, через пару дней мама помирится с Раиской и начнет расхваливать ее, как неликвидный товар. Про свои подозрения мгновенно забудет, а если я напомню о них, то обвинит меня же в черствости к родной матери и низком интриганстве против младшей сестры.
– Мама! Разбирайся сама со своей разлюбезной Раиской. У меня своих проблем по горло! – спокойно ответила я.
– Какие у тебя могут быть проблемы? Все неприятности от бедности и безденежья, а тебе, в сравнении с Раечкой, крупно повезло! Уж не понимаю за что! Живешь в своих хоромах, муж тебя любит, денег хватает! Вот ты и не понимаешь нас, бедных! – начала свою любимую песню мама.
– Мам, ой, извини! Кто-то звонит в дверь! – заорала я и бросила трубку, опасаясь, развития скандала. На самом деле никто не звонил. Антон не приехал и в этот раз. Я подождала еще с полчаса, потом вздохнула, налила себе в тарелку немного горячего бульона и стала есть.
За окном вечерело. Термометр показывал мороз ниже двадцати пяти градусов, ветки берез раскачивались от ветра. В доме стало прохладно. Я надела поверх флисового халата теплую рубашку Павлика, завернувшись в нее. Рубашка пахла родным запахом мужа. За эти долгие годы я разучилась существовать без него. Мы за тридцать лет не разлучались, так надолго. Но, надо было потерпеть.
Моя свекровь Анна Тимофеевна в возрасте 86 лет, сломала шейку бедра , ей потребовался уход после операции. Павел срочно выехал на родину, в Ярославль. Его не было уже два месяца. Я осталась на хозяйстве одна, совершенно неожиданно.
– У тебя сын взрослый, он приедет и поможет! – успокоил меня Павел. Я тоже так думала, но, оказалось …
Оказалось, проживать одной в доме, даже со всеми удобствами, было невыносимо, трудно. Для меня. Я не понимала значение датчиков, приборов, нагревательных элементов, маленьких и больших проводов и кабелей, аккумуляторов и насосов, населявших наш большой дом и делающих нашу жизнь комфортной. Скорее, я боялась этой непонятной мигающей системы.
Сегодня я пошла в сарай за яйцами и обнаружила, что куры от холода забрались на верхнюю перекладину. Яиц не было уже три дня. Позвонила Павлу.
– Я все рассказал Антону. Звони ему, он знает, что делать. – ответил Павел.
– Павлик, сыночек! Ты с кем разговариваешь опять! Иди сюда! Мне плохо! – раздался, вдалеке голос Анны Тимофеевны, свекрови. Она воспринимала мои звонки, как наглую попытку оторвать Павла от постели больной матери. Похожим образом рассуждала невестка Маргарита, когда я о чем-нибудь просила Антона. Лежа на кухонном диване, я думала о том, что надо встать, переодеться и подняться наверх в спальню. Но, почему-то оставалась лежать и , поджав ноги, дремать в прохладе дома.
Утром я обнаруживала себя все на том же диване. С трудом вставала с него, ступая затекшими ногами по холодному полу. Подходила к настенному календарю и срывала листок. Начинался еще один день моего ожидания. Я разогревала чайник, заваривала себе кофе. Только кофе, горячий и сладкий. Есть не хотелось совсем.
Потом шла кормить свое хозяйство: две собаки, десять кур, пятеро гусей. Температура в курятнике снижалась. Снова ни одного яйца. Куры сидят на высоком насесте, поджав лапы, и смотрят на меня с упреком. Паша устроил там теплые полы и курятник всегда, обогревался. Может, что-то с датчиками? Но я ничего не понимаю в этих переплетенных проводках разного цвета, закрепленных у входа в курятник. Скорее бы приехал Антон и устранил неполадки. Мне очень тяжело без Павла.
Тридцать лет я прожила с мужчиной, который освободил меня от тяжелой работы. Я не таскала сумки из магазина. Понятия не имела, как копать пашню, не знала, как открываются ворота в гараже. С удивлением слушала женщин, которые рассуждают на тему: где купить дешевые покрышки, как пройти техосмотр, где поменять масляные фильтры? Паша всегда делает всю мужскую работу, прихватывая часть женской. Он умеет стряпать хлеб, печь пироги, квасить капусту и варить вкуснейшие супы.
Антон приехал только к вечеру. Побежал смотреть отопление в курятнике. Быстро сообразил, что делать, забежал за инструментами. Через полчаса температура в курятнике, стала повышаться. Я с уважением смотрю на сына. Антон – моя гордость. Он деловит, самостоятелен, в его руках все спорится. Какое наслаждение – видеть своего взрослого умного сына и осознавать, что это – твое произведение!
Я усадила Антона за стол. Но тут же зазвонил его сотовый. «Любимая» – высветилось на дисплее. Антон судорожно схватил телефон.
–Ты что там столько, времени делаешь? Не знаешь, что нам надо отвезти тонометр, маме? – раздалось в трубке. Речь, конечно шла не обо мне, о моей сватье, Ритиной маме. Моя невестка Рита терпеть не может, когда Антон выходит из зоны контроля. Она делает «контрольные прозвоны» каждые полчаса. В том числе во время рабочего дня Антона. Сын злится, но он так любит Риту, что прощает ей все. Наскоро попив чаю, Антон уезжает домой. За окном быстро, сгустились сумерки, обозначив конец дня. Я снова остаюсь наедине сама с собой.
Быстро замерзнув на ветру, зашла в дом. Собаки, птицы накормлены. Обметая снег с валенок, услышала телефонный звонок. Паша! Рванулась в комнату, схватила телефон.
– Привет, Полинка! Надо поговорить! – услышала голос Татьяны, жены Степана – брата Паши.
– Ой, Таня! Что случилось? Не слышала тебя сто лет! – ответила я отчего – то, волнуясь. Татьяна, быстро начала говорить. Я, нащупав сиденье стула, тяжело опустилась на него. Что она говорит? Какая любовница? Какая Инна Осипенко?
– Давно хотела тебе позвонить и все рассказать! Удивляюсь, откуда в тебе столько терпения? Тебе, что фотографии прислать? Теперь-то, ты разведешься с Пашкой? Что ты молчишь? – спросила Таня. А я, не могла говорить. Просто, нажала на кнопку «сброс». Дышать стало тяжело, почти, невозможно.
Еле, добрела до диванчика, легла и закрыла глаза. Лежала до вечера, почти без движения. Не включала телевизор. В доме тихо. Кот Федот закричал, заставил подняться, налить ему молока. Неужели все, что сказала Таня – правда? Не может этого быть!
– Все может быть… и ты это знаешь… – тихо ответило подсознание.
***
Нестерпимо болело сердце. Я встала с кухонного диванчика, на котором последнее время сосредоточилось мое существование, накапала сердечных капель в рюмочку и развела их кипяченой водой. Выпив капли, я снова легла на диван. За окном завывал снежный вихрь, дребезжали металлические подоконники и скрипели сайдинговые пластинки, которыми, был отделан внешний фасад дома. Мороз достигал до сорока градусов, да еще сильный ветер усиливал действие мороза. Ощущение какой-то, тревоги, страха не покидало меня. В первый раз я оказалась одна в доме надолго.
Одна в квартире – это одно ощущение. Там, кругом – соседи. Наверху кричат расшалившиеся дети, в квартире слева – соседка отчитывает загулявшего мужа, а где-то, доносится вой дрели. И ты уже , вроде бы, не одна, ты вместе со всеми. А остаться одной, в доме – это совсем иное состояние. Вокруг одни заснеженные дачные домики, пустующие зимой. За забором кромешная тьма, а дом, как живой организм, все время, тихонько дышит, скрипит, ухает и гремит. Я объясняю себе, что это бревна с годами, деформируются, то высыхая, то вбирая в себя окружающую влагу. Их живая древесная сущность меняется в размере и составе каждую минуту и это порождает странные звуки, пугающие меня по ночам.
Обычно я просыпалась ночью от собачьего воя, крепче прижималась к теплому плечу спящего Павлика и засыпала дальше, вслушиваясь в шум дома или в рокот проходящих неподалеку поездов. Рядом с мужем мне не нужно было беспокоиться о внешнем мире, существующем вне дома. Следить за тем, что происходит вне дома входило в обязанности Павла. Наверное, в какой-то момент мне стало казаться это незыблемым правилом. Я не тревожилась об этом, внешнем мире. Мы уже несколько лет жили в этом пустынном месте. Я всегда мечтала о тихой загородной жизни. Наверное с самого детства.
***
Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я жила у бабушки. Моя бабушка никогда не работала. Дед считал, что место женщины – в доме. Дедушка тоже вышел на пенсию и теперь ухаживал за коровой и овцами. Прошло много лет, а я помню все до минут. Это было сладостное время.
Я просыпалась от аромата свежевыпеченного хлеба. Вынутые из печи горбушки и калачи лежали на столе, укрытые льняными чистыми полотенцами. Теплую круглую горбушку, бабушка прижимала к груди и отрезала мне продолговатый пористый ломоть. В кружку наливала теплого парного молока. Это был самый вкусный завтрак на свете. В доме, было тепло, уютно, светло. В печке потрескивали березовые поленца. Кошка Игрунка лежала у печи на вязаном коврике. Бабушка сидела у стола, сложив руки на переднике. Настенные ходики мерно постукивали. Не хотелось покидать этот волшебный мир и выходить в темное студеное утро. Собираясь, в школу, я заявила бабушке: « Я, с удовольствием, пошла бы, на пенсию!». Бабушка рассмеялась, посчитав эти слова шуткой. Но это была правда.
Я родилась отчаянной домоседкой. Все время хотелось оставаться дома. Но жизнь в обществе требовала соблюдения определенных правил. Я должна была получить образование, потом работать, чтобы кормить себя и сына. Приходилось выходить из дома, иногда покидать его надолго. Работа в аптеке мне нравилась. Размеренный неторопливый темп аптечной жизни успокаивал меня.
Но правила жизни менялись. Менялась обстановка в стране. Аптечное дело приравняли к торговле. Государство решило, что специалист, закончивший медицинский институт, пять лет изучавший фармакологию и биохимию, ничем не отличается от специалиста, окончившего торговое училище. Что продавать утюги ничем не проще, чем продавать аспирин и парацетамол. Раньше мы отпускали лекарство, думая о здоровье больных, потом стали делать выручку, стараясь выполнить план.
Я никогда не хотела быть продавцом. Но пришлось. Сумасшедший рабочий ритм выматывал меня, не доставляя радости. Я каждый день шла на работу, чтобы быть такой, как все. Добросовестно выполняла свои обязанности , растила и учила своего сына. Одним словом, ничем не отличалась от миллионов своих ровесниц.
Но внутри меня живет некая сущность, вечно считающая мой рабочий стаж в годах, месяцах и даже, днях. Я называю ее «моей внутренней старушкой». Эта сущность, радостно потирала руки, когда заканчивался один отрывной календарь и торжественно помещался на стену следующий, новенький и пухлый. А когда я, проработав тридцать календарных лет, получила в отделе кадров красное пенсионное удостоверение с грустной пометкой , свидетельствующей о том, что пенсию, я заработала « по старости»,то моя «внутренняя старушка» веселилась от души. Кстати, заглушая, плач моей женской природы.
Настал период, когда я могла реально подумать о возможности окончания рабочего периода. Теперь я сама могла решать : продолжать мне трудиться далее или в один прекрасный день пойти на пенсию. Мои ровесницы делали все возможное и невозможное, чтобы остаться на работе, они проявляли повышенный уровень активности в предпенсионный период, давая всем окружающим понять, что они еще , якобы, «ого-го, какие молодушки!», и «рано нам трубить отбой!» .
Встретив своих бывших одноклассниц на улице, я теперь, слышала одни и те же рассказы про наглых молодых сотрудницах, днем и ночью мечтающих подсидеть их на рабочем месте, а то, и , вовсе (о, ужас!), «сплавить на пенсию». Я , молча слушала, эти вопли, раздающиеся, из-под осветленных челок и окрашенных прядок.
Мне было жаль их. Мои ровесницы отчаянно боролись со старостью, придавая своему облику «моложавость». Я делала сочувственное выражение лица, удивляясь про себя их бесполезным усилиям. Нет более бессмысленной борьбы, чем борьба с природой! У всего в этом мире есть начало и конец. Не надо отрицать конец. Конец может означать начало другой, новой жизни.
Слово «пенсия» я совсем не отождествляла со словом «старость».Напротив, пенсия представлялась мне периодом времени, когда я уже ничего не буду должна родному государству, детям, родственникам , а также прочему окружению. Это слово внутри меня означало что-то вроде желанного душевного покоя и благополучия. А еще слово «пенсия» было в моем понимании, тождественно слову «свобода». И оттого, сладким и желанным. Отчетливо понимая, что это счастье надо заслужить, я стала заранее готовиться к новой жизни.
Посоветовавшись с мужем, взяла кредит и купила маленький участок земли. Земли необработанной, болотистой, зато в тихом месте, где не развернулось интенсивное строительство. При этом, совсем недалеко от областного центра. Вокруг только дачные летние домики, весь небосклон перед тобой, солнышко светит тебе целый день, не заслоненное высокими соседскими стенами.
Через пару лет мы с мужем приехали на это место, и чуть не утонули в глубоких лужах, из которых по существу и состоял весь участок. Бывшие хозяева получили его еще в девяностые годы, по так называемому « бартеру». Колхоз, которому принадлежала земля, обанкротился и рассчитался со своими работниками делянками пахотной земли, закрыв , тем самым задолженность по заработной плате.
Долгое время новые хозяева не уделяли внимания своей недвижимости. Двадцать с лишним лет участок стоял без хозяйской заботливой руки. Соседи за эти годы навозили тонны земли и гравия на свои делянки, а этот заброшенный превратился в сплошную застойную яму, куда весенняя вода, согласно закону тяготения, устремлялась потоками. К тому же, выяснилось, что нужных документов, позволяющих составить договор купли-продажи, еще не было. На оформление ушло почти девять месяцев.
И вот мы прибыли на место нового жительства. Оставив машину на дороге, мы с мужем, долго осматривали свои нового владения. Я стояла в высоких резиновых сапогах в этом озерце болотистой жижи, и размышляла. Вот здесь у нас будет дом, а здесь поставим баньку, а , вон там выстроим курятник…
С тех пор прошло восемь лет, заполненных ежедневным кропотливым трудом. Мы с мужем забыли, про такое понятие, как «отпуск». Равнодушно проезжали мимо красивых супермаркетов, заваленных товарами, игнорировали всякие соблазны, типа « путешествий в разные страны» и «круизов на теплоходе». Одев на ноги калоши, повязав на голову ситцевый платочек, я с утра вставала к садовой тачке. Заходила в нашу, наспех, построенную времянку, только в темноте.
Спали на топчане, сколоченном из горбыля. После дождей, под полом стояла вода. Ее быстрое течение было видно через широкие расщелины между грубых половых досок. Топчан был высоко приподнят над черновым полом на случай наводнения . Утром надо было вставать с большой осторожностью, предварительно проверив, нет ли под нами, лужи.
Зимой обогревались от печки-буржуйки, ступали по полу в валенках и сидели за столом, забравшись на стул с ногами. Сильно дуло из-под, пола. Все удобства были во дворе, в дощатый туалет ходили ночью с фонарем . Матерчатые перчатки покупали пачками, они не выдерживали трудового напора и рвались через день. Руки потрескались от постоянного соприкосновения с землей. Мой маникюрный набор стоял на столике без дела и давно покрылся пылью, поскольку ногти как таковые практически отсутствовали, не успевая отрастать, тут же и ломались.
Летом осот вырастал в человеческий рост, приходилось рубить его топором. Вручную, вырвать не хватало сил. Через три года, освободив от сорняков часть участка, я вбила туда четыре деревянных колышка, слегка отступила и сказала мужу: Вот здесь, будет стоять наш новый дом! Он смотрел и верил , такой несгибаемый напор был в моих словах.
Павел всегда был готов поддержать мои начинания. Приезжали знакомые, приятели, ходили по участку, перешагивая груды стройматериалов, только качали головой. В их глазах читалась ирония. А я, уставшая за день, засыпала и видела во сне, как хожу по светлой комнате с высокими потолками, в легком домашнем халатике и босиком. На широких подоконниках стоят красивые цветы, а на мягком диване в гостиной дремлет наш старенький кот Федот…
***
И, вот, все это – есть. На месте грязной лужицы – добротный дом, отсвечивающий сайдингом цвета «розовый фламинго» и белоснежными обналичниками. Такой, который, виделся в моих давних снах. Розовый дом моей мечты. На окнах стоят керамические горшки с разноцветной геранью, на мягком диване спит кот Федот. Даже есть своя баня. Своя собственная, бревенчатая банька, построенная по проекту Павла. Я люблю, выйдя из бани, немного постоять под открытым небом. Снег поскрипывает под валенками, вечернее небо усыпано мерцающими звездами.
Туманная луна неярко и приятно светит надо мной. Снежные сугробы искрятся и сияют всеми цветами радуги, словно, кто-то рассыпал вокруг несметное число самоцветов. Дышится легко и привольно. Тишина совсем не давящая, вольная, доступная только в таких удаленных уголках, как наша деревенька. В отсутствии соседей и шумных магистральных дорог, мы находили одни только прелести.
Муж следит за нашим маленьким хозяйством, обеспечивает дом водой и теплом, а я исполняю свои женские обязанности по наведению уюта, чистоты , готовлю пищу. Наши дети давно выросли и жили в городе. У них были свои семьи и свои заботы, а мы с мужем научились жить вдвоем, размеренно и неспешно.
Один раз в неделю, в основном, по вторникам, мы выезжаем за продуктами на нашем стареньком автомобиле. Один раз в месяц, заезжаем в сбербанк за пенсией. Там же, делаем необходимые платежи. В остальное время хлопочем на своем небольшом земельном участке, окруженном металлическим забором. Наш дневной распорядок, выверен до минут и тщательно соблюдается. Состояние здоровья обязывает.
У нас с Павлом не менее полусотни диагнозов на двоих. Завтракаем мы ровно в девять часов, обедаем в два часа дня, а ужинаем в восемь вечера. К такому распорядку, я была приучена еще бабушкой в далеком детстве и привнесла это правило в свою семью. К тому моменту, когда мы садимся завтракать, муж успевает накормить сторожевых собак, несколько домашних курочек с петухом, гусей и любимого старого кота Федота. Завтракаем мы, медленно, не торопясь, посматривая на висящий в кухне, телевизор. Обсуждаем утренние новости.
Поскольку нашему браку более тридцати лет, мы давно исчерпали все темы для ссор и разборок отношений. Все это было… А у кого не было ссор за тридцать лет брака? Когда, вижу, как на камеру пожилые молодожены , прожившие тридцать лет, картинно, восклицают что, дескать, «прожили душа, в душу, слова худого, друг другу, не сказавши», это вызывает у меня скептическую улыбку. Каждая женщина, прожившая в браке, тридцать лет, поймет меня.
Недаром, тридцатилетие семейной жизни, называют жемчужной свадьбой. Сколько разных слоев должно намотаться на песчинку, чтобы в результате получилось сверкающее перламутром чудо чудесное? Великое множество разных слоев, разной толщины и качества. Но даже после этого, натуральные жемчужины нуждаются в шлифовке и доработке. То там – скол, то здесь – трещинка. Потому что все натуральное, не может быть идеальным. В том числе, человеческие взаимоотношения.
Мы с Павлом пережили наши бури и ураганы. Нашу семейную лодку носило по волнам, ни один раз мы были на грани крушения. Не все готовы повествовать об этом, потому что, говорить о тяжелых периодах своей жизни – очень непросто. Но пары, пережившие эти штормы, достойно заслужили спокойную старость. Мы заслужили этот штиль. Поэтому, теперь наши разговоры носили довольно безликий и весьма обобщенный характер. Мы так слились друг с другом, что, кажется перестали друг друга замечать. Как не замечает здоровый человек своего дыхания.
Изредка могли возникнуть, слабые разногласия, например, по поводу событий в стране. Муж горячо, переживал любые происшествия и громко комментировал телерепортажи. Я же относилась к происходящему на экране почти равнодушно. Скорее , меня раздражали, эти вопли наших политиков. Паша всему верил сразу и безоговорочно, я, же скептически слушала журналистские жаркие речи, но все подвергала сомнению. Он был холерического склада характера, а я склонна к меланхолии.
Эта разность темпераментов, на мой взгляд, помогала нам сохранять брак так долго. Кроме того, я была достаточно начитана, увлекалась поэзией и эзотерическими направлениями. В то время, как мой муж не признавал никакой литературы, исключая журнал « За рулем». После ужина мы расходились, по разным спальням. Моя сердечно – сосудистая система, слабая с детства, требовала прохлады. Я открывала форточку и убирала теплые одеяла в шкаф. Перед сном мне необходимо почитать книгу в тишине.
Павел, страдая сахарным диабетом, все время ощущал озноб, ему требовалось тепло. Мой муж терпеливо переносил испытание прохладой, кутаясь в одеяла. Он уступал мне. Но это было не справедливо.
Семья – не тюрьма, в ней каждому должно быть комфортно. Чтобы устранить возникшую климатическую несовместимость, мы отремонтировали детскую, самую теплую комнату в доме. Павел спит там, под верблюжьим одеялом, обложившись обогревателями, плотно закрыв окна. Здесь он – полноправный хозяин. Здесь он может, раздеться и кинуть носки на подоконник, стол, намотать их на люстру. Сюда он может принести часть своей автомастерской, засыпав гвоздиками, саморезами и отвертками, поверхность комода. Здесь он может с упоением смотреть любимые фильмы. Он засыпает, только, когда над его головой раздаются выстрелы и грохочут канонады, исходящие, с экрана телевизора. Павел обожает военные фильмы. Тишина его пугает. Разные спальни, убрали значительную часть причин наших перебранок.
Теперь я могла перед сном почитать в тишине или просто засыпать под шум ветра и стук дождевых капель по железной крыше. Это было мое личное время и личное пространство. Это было то, к чему я стремилась всю жизнь. Я лежала в своей спальне, любовалась зелеными трепещущими веточками березы, за моим окном, полной луной, глядящей на меня, перистыми облаками, окружающими лунный диск. В то же время, прислушивалась к звукам из соседней спальне, где Павел смотрел очередной боевик. Ощущение, что он рядом, было очень важным для меня. Я была счастлива в эти минуты. Это был мой маленький рай. Но мое счастье не могло существовать без мужа. Без ощущения его присутствия. Мой рай – когда он рядом.
***
Переехав в деревню, мы редко выезжаем куда-то в гости. На кого оставишь свою гогочущую, лающую и кукарекающую живность? В основном, гости приезжают к нам. Чаще всего, это случается, весной и летом, когда есть возможность устроить длительные, до полуночи, посиделки в деревянной беседке. Посреди беседки стоит большой самодельный стол, столешница которого была отделана разноцветными плитками в стиле деревенского «пэчвока» – мой первый опыт по работе с керамикой. По краям стола стоят две длинные скамьи со спинками.
Для удобства гостей я нашила множество ярких подушек и пуфиков, в которые гости уваливаются, как в мягкую перину и могут даже, подремать при желании. Чем они, с удовольствием, пользуются. Чай пьем из старого самовара, купленного на блошином рынке несколько лет тому назад. Самовар имеет объем в шесть литров и разжигается щепками через специальную трубу , расположенную в центре корпуса. Запах дыма, от березовых углей на зеленом фоне ветвей дикого винограда, сплошь увивающего беседку, создают ту очаровательную уютную атмосферу, которая и притягивает друзей и приятелей, в наш дом.
Вдобавок ко всему, мы с мужем на пенсии и ритм нашей жизни, неспешный и местами медлительный, просто завораживает наших друзей, по прежнему, работающих, и вечно спешащих куда-то. Наверное, человеческой природе, изначально чужда эта городская рабочая суета, стремление все успеть и много заработать. Иначе, откуда берется эта тоска по свободной и созерцательной жизни, протекающей, в таких тихих деревеньках, как наша .Эту тоску я вижу в глазах своих занятых подруг, когда провожаю их за калитку воскресными вечерами. Когда они садятся за руль своих прекрасных иномарок, купленных, как правило, в кредит и, бросив благодарный взгляд на нашу беседку, уезжают. Они едут работать, чтобы иметь возможность оплатить этот свой кредит и взять новый, на следующие неотложные нужды. Неотложные, в их понимании… До тех пор, неотложные, пока они так считают. Пока не вмешается такая сила, которая в один миг может все взять да и отложить…Я понимаю, что они чувствуют, мои подруги, потому , что я тоже пришла из того, суматошного мира тяжелой работы, долгов и кредитов. Раньше, я так же, как все мои знакомые, пыталась выжить в этом мире потребления и вечной конкуренции. Как давно, это было…