Читать книгу Печать Кейвана - Алла Мийа - Страница 3

Мне уже не пятнадцать, но я влюблен в тебя, Анжела, как мальчишка…

Мысли переполняются тобой сейчас, как и в тот день, когда я создал проход на площадь Вер-Галан, прочь с улицы Сан-Сульпис и от тебя. Я спешил в заоблачный Париж на встречу с Сайрусом Тилой, пытаясь игнорировать очевидное: воодушевления от предстоящего задания я не испытывал.

Люки я скомандовал ждать за дверью кабинета Тилы. Дракон недолюбливал Сайруса и мог запросто цапнуть без всякого повода.

Мое настроение не осталось незамеченным. Поздоровавшись, Сайрус несколько раз поинтересовался, оправился ли я от травмы колена, все ли у меня в порядке со здоровьем и в состоянии ли вернуться к делам. С нашей самой первой встречи в больнице он ничуть не изменился, те же очки, та же прическа-ёжик над залысинами… Нет, у него, похоже, новые протезы.

В его кабинете в заоблачном 21-м округе окна наглухо закрыты ставнями, и яркое солнце заменяет свет ламп дневного света, чтобы не отвлекаться на созерцание океана уходящих за горизонт облаков. Я опустился в кресло и рассеянно выслушал длинное и нудное, полное непонятных научных терминов, объяснение о той работе, которую прервал. Над чистым и пустым рабочим столом в воздухе висело объемное изображение комнаты, в которой мы находились, только уменьшенное до размеров коробки из-под ботинок.

– Этот ретранслятор – пока еще прототип. Это – синтез науки и магии, – Сайрус держал на титановой ладони металлическую коробку размером со спичечный коробок. – Устройство создаёт невидимый трехмерный экран, на который я, с его же помощью, могу спроецировать все, что захочу: мои мысли, звуки, образы. Причем не только то, что видят мои глаза, но и то, что я могу вообразить. А аппарат автоматически запоминает увиденное. Я редко вижу сны, но если оставить подключение активным, перед тем как заснуть, то есть возможность записывать сновидения… Сейчас я настрою его на тебя…

Сайрус дотронулся до коробочки, до того места, где красовалась черная перевернутая звезда с буквами «SW» внутри. Вдруг, вместо проекции комнаты, над столом возникла физиономия Сайруса – ретранслятор показал то, на что я смотрел в данный момент.

– Управлять устройством сможет даже ребенок, – продолжал он. – После того как тебя синхронизируют с аппаратом, он подчиняется твоим мысленным приказам.

– Зачем кому-то понадобилось тратить деньги и время на создание этой игрушки? Намного проще использовать почтовых ибисов.

Доктор Тила непонимающе посмотрел на меня.

– Создание организма, совмещающего в себе магические качества ибисов и новые технологии, – это следующий этап… А пока… Ты действительно не замечаешь разницы между высокотехнологичным устройством, призванным упростить коммуникацию, и капризной кучей перьев?

Рассылать новости и письма с помощью птиц – обычное дело. Но ибисы – это же не почтовые голуби, ибисы – птицы нематериальные! Существует несколько разновидностей почтовых ибисов. Одни, жемчужные и невесомые, могут перемешаться сквозь время, подобно нам, Воинам. Они проносят через века сообщения между монахами храмов Отсутствующего. Другие, оливково-зеленые, разносят почту между простыми магами. Красные, с горящей двойной спиралью на груди, принадлежат «2-Эйч-Икс». Слышал, что есть еще и черные, родом из Аменты, но сам я никогда их не встречал… Все без исключения ибисы способны перемещаться в пространстве, создавая проходы и моментально находя адресата. И главное. Послание – будь то образ, звук, текст, запах, настроение или вкус – прочитает только тот, кому оно адресовано.

– Нет. Я сын кочевника из Турана. К ибисам я привык с детства.

– Ах да… Я позабыл, что ты все еще уверен, что земля плоская… Это изобретение поможет родившимся с минимальным Даром получить доступ ко всем недоступным благам магической цивилизации! Сверхбыстрый процессор внутри этого устройства…

Кивая и создавая впечатление внимательного слушателя, я отключился от заумных технических подробностей. Я давно не видел Тилу и успел позабыть, что он любит часами рассуждать на темы, одному ему интересные и понятные, ничуть не заботясь о собеседнике.

Все, что делал Сайрус, его непомерные амбиции, его высокие интеллектуальные способности, его бурная энергия, все его стремления были рабски подчинены одной цели – взобраться на вершину горы успеха. Что, с моей точки зрения, являлось пустой погоней за сладкоголосыми иллюзиями. Не хочу заниматься копеечным анализом и утверждать, что это наивная попытка компенсировать физическую слабость. Просто такая жизненная позиция маньяка признания противоречит моей. Я падаю, поднимаюсь, падаю снова и снова, скольжу на потоках времени между вечностями, пришедший из ниоткуда и идущий в никуда. Мое путешествие по жизни наполнено поисками не цели, а смысла.

Отец был одержим идеей власти, мечтал, что его царство будет простираться от одного конца мира до другого, жаждал быть правителем, единым для мира, как солнце едино для всех. Но мир оказался просторнее, чем ему казалось. Он считал себя орудием воли жестоких богов и воплощением мировой справедливости. Так отец придавал смысл бытию. Вся его жизнь прошла на полях битв. Сегодня нас разделяет шестьсот лет… и где теперь его империя? Какая память осталась о нем? Легенды о кровавом тиране? Видишь, отец, история, как неверная гетера, безжалостно бросает фаворитов, и, одаривая бессмертием, не замедляет раскрасить его на свой вкус. Прав был поэт из Шираза в выцветшем халате. Власть – это тщета, отец… Тщета и погоня за ветром…

– Виктор, ты не слушаешь…

Осознав бессмысленность распинаться о науке перед дикарем, Тила выключил аппарат, прикоснувшись к перевернутой пятиконечной звезде. Изображение растворилось в воздухе.

– Зачем ты вызвал меня, Сайрус?

– Не думаю, что ты слышал о таком историческом персонаже, как Григорий Распутин… Великий русский маг, он был убит заговорщиками в тысячу девятьсот шестнадцатом году. Совет Мудрецов, учитывая предсказания Тайновидца, принял решения о трансвременном вмешательстве с целью предотвращения этого убийства. В целях процветания и стабильности нашего общества, разумеется.

Всего-то… «В целях процветания нашего общества…» Мы, Воины Времени, – послушные исполнители. Про истинные цели и изменения в мировой истории, к которым приведет наше вмешательство, нам не сообщают.

– Почему ты выбрал меня? Почему не Люта? Она – русская, у неё будет меньше проблем с интеграцией.

– Согласен. Люта уже работает над этим заданием. Вчера я получил от нее ибиса с просьбой прислать тебя на подмогу. Похоже, ей одной не справится.

Люта – волколак. Аватар Псеглавца. И она единственная из нас восьми, с кем дружит Сайрус. Впрочем, «Сайрус» и «дружить» сложно вообразить связанными в одно предложение. Скажем, они имеют общие темы для разговоров. Перекрёсток магии и науки, возможно. Я же не могу сосчитать и нескольких фраз, которыми обменялся с Лютой. Мне всегда казалось, что она избегает меня. Попросту говоря, она моя коллега, но я с ней незнаком.

– Почему именно я?

Несколько секунд он внимательно рассматривает кисть титановой руки.

– Чем ближе к настоящему находится событие, которое мы изменяем, тем с большей деликатностью нужно к этому подходить. А ты – самый эффективный убийца среди нас. Видимо, ее выбор руководствовался этими критериями… Завтра утром ты отправляешься в Петербург, в декабрь тысяча девятьсот шестнадцатого года. Это – приказ. А приказы командира не обсуждаются. Люта тебя встретит на месте.

Поняв, что наша встреча окончена, я встал и уже подошел к двери, когда услышал:

– Представишь мне отчет сразу по возвращении. И не тяни, как обычно… Полагаю, что это самое простое задание в твоей жизни, – и словно, между прочим, Сайрус добавил, – вернешься и продолжишь кутить со своей художницей… Она ведь русская, не так ли?

М-да… От «2-Эйч-Икс» нет и не может быть секретов… Я захлопнул дверь. В тот момент мне не показалось странным, что Люта, не меньший профессионал, чем я, попросила о помощи…

***

Мы с Люки спустились с крыльца белого здания «2-Эйч-Икс» на площадь Пурпурных Молний. День перевалил за середину, и солнце неумолимо скатывалось к облачному горизонту небесного города. Домой мне не хотелось, перспектива весь вечер выслушивать наставления Атанасиуса и жалобы Умы меня не привлекала (с тех пор, как я оставил Келли, я снова поселился в своей старой комнате, в доме у магистра). Поэтому я решил заглянуть к Йану. Тем более, мы не виделись с тех самых пор, как я встретил тебя.

В винной лавке на углу я купил бутылку лучшего в Девяти Мирах коньяка «Доля Ангелов», божественного напитка, с которым меня познакомил именно Йан. Он не любил алкоголь, но «Долю Ангелов» смаковал с особенным наслаждением. Для него, наследника влиятельного шотландского клана магов, предпочитать французский коньяк скотчу было настоящим актом протеста, бунта и затянувшегося подросткового кризиса. Думаю, в этом-то все и дело… Хотя, честно говоря, коньяк и вправду был неплох. Состоял он исключительно из капель пара, покинувшего стены дубовых бочек сквозь тончайшие поры дерева, и заботливо собранного серокрылыми ангелами-виноделами в хрустальные графины.

Любезная продавщица одолжила мне ибиса, и я отправил Йану записку: «Вспомним о жене Лота?».

Даже в самом шикарном 21-ом округе Парижа есть престижная окраина. Окна домов там повернуты с таким расчетом, чтобы ранним утром маги нежились в постелях в лучах розового восхода, а ужинали под янтарным светом заката. Именно там Йан и построил для себя виллу, в которой было больше стекла, чем стен, заказав проект у знаменитого итальянского дизайнера. Когда архитектор робко попросил разрешения опубликовать фото своего творения в модном издании, мой друг категорически запретил и долгое время не мог отойти от гнева, всё восклицал, что это высшая степень вульгарности – хвастаться домом со страниц глянцевого журнала.

Через пятнадцать минут ладья пеликана-такси плавно принесла меня к распахнутой двери этого шедевра зодчества. Йан ждал на пороге, как всегда, небрежно элегантный. Светлая прядь, будто нечаянно спадала, скрывая бархатно-серые глаза, белая рубашка расстегнута чуть больше положенного, а светло-голубые джинсы чуть более узки. Совершенный денди и искушение для сердец обоих полов.

Люки, перескочив через меня, первым выпрыгнул из ладьи, радостно подскочил к Йану, пытаясь поставить лапы ему на плечи и лизнуть в лицо.

– Добрый день, Виктор! – отбиваясь от поцелуев дракона, Йан одобрительно кивнул, указывая на хрустальный графин в моей руке. – Хороший коньяк – серьезное занятие в отпуске! А я ненавижу безделье!

– С завтрашнего утра я больше не в отпуске, – я пожал протянутую узкую руку. – Сайрус придумал мне работу. Отправляет на помощь Люте. И, кстати… Что ты там наплел в отчете о нашем последнем задании, что он так интересовался моим здоровьем?

Йан пропустил нас и затворил дверь, не запирая, как заведено в заоблачном городе.

– Предпочитаешь, чтобы я написал правду? Что в семнадцатом веке ты напился в компании карибских пиратов, а потом вы чуть не перерезали друг другу глотки? И не угомонился до тех пор, пока не упал с лестницы, поскользнувшись на собственной блевотине? Думаю, твои слова можно перевести как «спасибо тебе друг за то, что ты составил и отправил отчет, пока я, наплевав на тебя и работу, развлекался в горизонтальном Париже!»

Мы с Йаном подружились еще в колледже, куда Ума настояла отправить меня, «чтобы соответствовать уровню эпохи». Гильгамеш и Энкиду, так прозвал нас магистр. Разумеется, дикарем Энкиду был я.

Когда врачи перестали опасаться за мое здоровье, Атанасиус договорился с директором закрытого колледжа для магов имени Э. Ч. Мак Каули о моем поступлении. Он придумал убедительную легенду, что трагический несчастный случай лишил меня семьи и привел к полной потери памяти и всех знаний, полученных за предыдущие годы. Так что не нужно ждать от меня уровня ровесников. Растроганный директор пообещал сделать все возможное для подготовки несчастного сироты к поступлению в университет магии. Что оказалось не так просто, учитывая, что я не знал ничего из тех дисциплин, что нам преподавали.

Мне исполнилось четырнадцать, через мою побритую голову проходил багровый шрам. Я был одинок. У меня уже появился Люки, но он не мог заменить мне моего верного Баху и философа Шана. В кладовке у магистра я нашел старую гитару, и Ума научила меня нескольким аккордам. Страдая бессонницей, ночами напролет я бренчал грустные мелодии. Меня больно ранило предательство Змееногого, и я всерьез задумывался, не уйти ли мне в мир иной, в Аменту. Я ненавидел всю вселенную, «2-Эйч-Икс» и своего богодемона, которые обманули меня, отняв не только прошлое, но и будущее. Вместо жизни бродяги-путешественника, я получил учёбу в скучнейшем заведении, которое считал тюрьмой.

Я не понимал как и во что одеваться, носил вещи, купленные мне Умой в том же магазине, что и гардероб девяностолетнего Атанасиуса. Мои старомодные твидовые костюмы провоцировали насмешки одноклассников и всевозможные обидные слова, сказанные за спиной. Сверстники считали меня чудаком, белой вороной. Я не знал, ни как себя вести, ни о чем с ними разговаривать. Поэтому на уроках садился один, на переменах старался оставаться незамеченным.

Йан Флетчер учился со мной в одном классе. Утонченный аристократ, принадлежащий к знатному шотландскому семейству магов, он обладал редкой красотой, идеальным телосложением и слыл самым большим шалопаем и бездельником в колледже. Его мать, женщина амбициозная и властная, души не чаяла в отпрыске, всячески опекала и баловала. В те годы она уже занимала важный государственный пост и метила продолжить карьеру в Совете Мудрецов. Не забывайте, ткущие судьбу боги развлекаются за наш счет и обожают подшутить над нами! Красавец Йан не интересовался политикой, а его оценки еле-еле дотягивали до «удовлетворительно» по всем предметам. В то же время положение его родительницы в правительстве позволяло ему быть заносчивым с учителями и нетерпимым со сверстниками, большую часть из которых он попросту игнорировал, а другую – презирал.

На мой взгляд, Йан был мерзкий, самоуверенный, нахальный и хвастливый тип. Он вел себя так, словно все ему известно лучше других и все дозволено. Эгоист, который полагает, что Девять Миров вращаются вокруг него. Однако мое мнение разделяли далеко не все: за несравненным Флетчером следовала постоянная свита избранных, таких же, как и он, высокомерных деток элиты.

Случилось так, что он и банда его обожателей решили нарушить мое священное право на одиночество. Они выбрали меня мишенью для ежедневных шуток.

В столовой мне подсовывали в бутерброды сыр вместе с пластиковой упаковкой и веселились до смерти, глядя, как я пытался ее прокусить. Вместо крема в моих пирожных оказывалась зубная паста. Ботинки – приклеенными. Под сиденьем стула – клаксон… Но каплей, переполнившей мое терпенье, оказалась смена табличек на душевой в бассейне, когда я голый вошел в раздевалку, полную визжащих раздетых девчонок…

Я знал, что это дело его рук и решил разобраться немедленно.

Сжав кулаки, я приблизился к кромке бассейна, где Йан позволял заигрывать с собой какой-то малолетке. Хорошо помня, что лучше бить, чем давать сдачи, я без слов ударил. Я испытывал огромное наслаждение от мести, чувствуя, как ломаются кости и хрящи его совершенного носа, и, видя, как растекаются алые кляксы крови на голубой глади бассейна, куда парня отправила сила моего удара!

Конечно, нас вызвали к директору. Конечно, отругали и наказали. На протяжении недели нас заставили очищать выгребную яму от магических отходов, применяя к нечистотам заклинание-ассенизатор. На деле это означало провести целых семь дней в нестерпимой вони от разлагающихся побочных продуктов неудачной магии учеников. Бескрылые мертворожденные вампиры и засохшие мандрагоры, политые стухшей живой водой и перемешанные с обжигающими экскрементами фениксов и смердящими испражнениями драконов, – каждый день после уроков до самого ужина, вот какова оказалась плата. Несмотря на это, я торжествовал. Я был уверен, что Флетчер и его банда оставят меня в покое.

Но я ошибся. На перемене, в столовой, когда я одиноко жевал унылый салат, глядя на серые тучи и ливень за окном, ко мне подошел парень из его свиты.

– Йан приглашает тебя пересесть за наш столик.

Я даже не взглянул на посланца.

Он наклонился к самому моему уху и прошептал: «То есть Йан признает, что ваше наказание – его вина, он первым спровоцировал тебя. Поэтому он не обижается… Ты бы тоже был таким, если бы у тебя была такая мать, как у него. Это, конечно, не оправдание…».

– Я люблю быть один.

Тогда-то у моего стола и возник Йан. Как всегда, в сопровождении поклонников и поклонниц, царственно неся себя легкой походкой юного денди. Лидер и кумир, неотразимый, несмотря на заклеенный широкой белой повязкой нос и синяки под глазами.

– Я тоже, – сказал он, стряхнув непослушную светлую прядь.

Молча я уставился в тарелку с салатом.

– Ты – аватар Змееногого богодемона, Марго рассказала мне. Представь себе, теперь и я один из Девяти!

Это меняло все. Я отвлекся от созерцания руколы и посмотрел на Йана.

– Ты же играешь на гитаре? – невозмутимо продолжил он. – Мы тут организуем группу… И нам необходим гитарист! – он протянул мне изящную руку, которую я пожал в ответ.

С этого мгновенья началась наша дружба. Оказывается, Йан втайне от Марго (так он называл свою авторитарную мать) прошел отборочный конкурс на освободившееся место аватара. И его выбрал Тотем Петухоголового. То, что Йан стал аватаром богодемона, спутало далекоидущие планы Марго, готовящей для сына блестящую карьеру политика.

***

Вслед за Йаном мы прошли в холл. Через застекленную стену открывался вид на клубящийся облачный океан и импровизированную посадочную площадку для монгольфьера на огромной террасе.

Полеты на воздушном шаре занимали все свободное от заданий «2-Эйч-Икс» время Йана. Кроме тех часов, когда на него находил приступ сплина, и он несколько дней напролет, не покидая дома, играл на старом саксе. Йан – единственный кого я знаю, кто научился создавать коридоры проходов в воздухе, монгольфьером он управлял как профессиональный пилот. Может, даже лучше, чем играл на саксофоне. А играл он, поверьте мне, мастерски!

Корзина стояла рядом со сложенным, сдутым ярко-алым шаром. За широкими, доходящими до самого пола окнами, на нагретых за день камнях террасы пригрелись две самки сфинкса. С эбеновой шкурой пантер и лицами африканских красавиц, они дремали в теплых лучах заходящего солнца. Люки приоткрыл лапой дверь, бесцеремонно растолкал сфинксов и устроился между ними.

Сфинксов этих Йан выкупил из рабства у одного черного зулусского мага в Долине Тысячи Холмов. Мой друг долго негодовал о несправедливости мира и уверял, что сфинксы, как и кентавры, ангелы, карлики дэнго и ванары ближе к людям, чем к животным. Я же, перекинувшись парой слов с этими красотками, убедился, что, во-первых, они, как и все сфинксы, помешаны на загадках. А во-вторых, черношерстные дивы даже глупее, чем кошки. Но мнение это оставил при себе.

Долина Тысячи Холмов – это в Южной Африке, а история, которая связывает Йана с Южной Африкой полна загадок и недомолвок. Например, странная любовь-дружба с самым таинственным магом и медиумом в Девяти Мирах, с Великим Тайновидцем. Мало кто может похвастаться встречей с ним. А добиться от него чести и выведать сокрытое – задача из невыполнимых.

Уильям, так зовут медиума, живет отшельником в африканской саванне в компании белого слепого льва. То есть, Тайновидцем является именно лев, Уильям переводит его виденья на человеческий язык. Хотя, возможно, я что-то путаю, и один не существует без другого.

Все, что мне известно про льва и его медиума, уложится в полстраницы убористым почерком.

«…одним жарким вечером, когда солнце падало по ту сторону пустыни туманов Намиб в объятия созвездия Южного Креста, а яркая двойная звезда не стыдилась своего блеска, на одинокой ферме, окруженной саванной, родился мальчик. Его счастливая мать, принесшая с собой из далекой туманной Англии сундуки романтических надежд, окрестила младенца Уильямом. Малыш, несмотря на поэтическое имя, был похож на любое другое человеческое дитя. С одним лишь отличием. Он родился слепым.

Часы бытия затикали над пришедшим в мир…

Под тем же самым небом, утыканным прохладными редкими звездами юга, в тот же час невероятного огненного заката, когда красное солнце закатилось за горы в прохладный океан, рыжая львица принесла шестерых львят. Случилось это под многовековым баобабом, прозванным Хозяином Саванны, в дельте Оранжевой реки, что берет начало на склонах Драконовых гор. В том же месте, где родилась и она сама, и все ее предки. Среди шестерых детенышей выделялся один, ничуть не меньше и не слабее братьев и сестер, нет. Но львенок родился невиданного белого цвета. И он был слеп.

И над белым львенком затикали часы бытия, зашумели листья Мирового Древа.

В первый раз это случилось, когда маленькому Уильяму исполнился месяц. Когда мать вошла в детскую, чтобы поцеловать младенца на ночь, на его месте в колыбели сладко спал белый львенок…

Обезумевшая от горя женщина рыдала и просила саванну вернуть ей ребенка. Долго боги леса оставляли ее мольбы без ответа. До тех пор, пока вновь не взошла на небе красная полная Луна. И на пороге фермы появилась рыжая львица с человеческим детенышем в зубах. Перед онемевшими от страха и изумления фермером и его женой, она положила маленького Уильяма на порог, зашла в дом, отыскала белого львенка, мирно спавшего в детской на подстилке, и аккуратно зажав зубами меховой загривок, унесла в саванну.

Так происходило при каждом полнолунии. Человек и лев жили по очереди то в джунглях, то на ферме. Со временем окружающие привыкли к этому. Человеческий детеныш учился у зверей, а львенок перенимал жизнь людей.

Часы бытия ускоряли бег.

Но кто сказал, что юноша слеп? Верно, глаза его еле-еле различали солнечный свет. Но вместо этого, он осязал мир острым львиным чутьем и чутким слухом. Кто сказал, что слеп белый лев? Саванна наделила его человеческим сердцем и сознанием мага.

Но было еще кое-что. Странные видения беспокоили белого льва. Чудные пророчества и картины будущего являлись ему. Они прилетали внезапно, накрывали его волной знаков и ощущений, будоражили присутствием тайны. Тогда белый лев приходил к рыжему юноше и клал ему на колени тяжелую голову. Потому что единственный человек в Девяти Мирах, способный расшифровать эти виденья – Уильям.

А вода в часах бытия продолжала утекать…

Белый лев звался Великим Тайновидцем. Хотя иногда этим именем называли и Уильяма…»

Это рассказал мне Йан. Умолчав, где и при каких обстоятельствах он познакомился с рыжим Уильямом и его белым львом…

Вообще, все, что связано с Тайновидцем, окутано непроходимыми секретами и из разговорчивого Йана не вытянешь ни слова на эту тему. Знаю только, что их связывает трогательная грустная привязанность, о которой он не любит распространяться. И что не перестает удивлять меня, так это злая ирония Прядущих Судьбы. Полуслепой Уильям – единственный, кто не в состоянии оценить физическую красоту моего друга.

По красной пыли саванны на корзине монгольфьера я догадался, что он вернулся из Южной Африки.

– Йан, я не отвлек тебя?

Второй этаж виллы располагался амфитеатром над первым. Справа и слева на него вели две лестницы из висящих в воздухе ступеней, ни на чем, кроме магии, не закреплённых. Поднимаясь, он ответил не оборачиваясь:

– Сегодня идеальный вечер для полёта – легкий ветер, хорошая видимость и отсутствие дождя. С другой стороны – отличный коньяк в компании старого друга, который пропал без объяснения причин на три месяца… Это всего лишь вопрос приоритетов…

Я поднимался вслед за ним и споткнулся на ровном месте. Три месяца?!

– Прости, время пролетело незаметно…

– Сначала я подумал, что какая-нибудь юная ведьма околдовала тебя. Я уже готовился приготовить для друга противоядие от любовного дурмана… Но вдруг узнал, что твоя новая подружка даже не маг! Вот тут-то я и удивился! Чем же эта особа из горизонтальных смогла так заинтересовать тебя?

Благодаря стеклу, из которого сконструирована целиком одна стена и полкрыши, внутреннее пространство дома днем пронизано голубизной неба, а по ночам залито звездной бездонностью. Сейчас закат раскрашивал дом оранжевым, словно заливал апельсиновым соком. Минимализм обстановки подчеркивал эффектность архитектуры и единственной мебелью второго этажа были два белых дивана и круглый столик. Сквозь прозрачный пол проглядывал отполированный, как зеркало, черный мрамор холла, рождая головокружительную иллюзию, что ноги ступают по пустоте, и ты паришь над пропастью. Этого эффекта и добивался именитый архитектор.

– Все не так просто, – сказал я, усаживаясь на мягкое и теплое брюхо живого дивана, с жемчужной шкурой нежнее стриженой норки. Диван моментально принял форму, удобную моему телу, и принялся легонько массировать мне спину. Что и говорить, живая мебель – одно из самых гениальных изобретений современных магов.

– Это как раз очень просто. Ты либо маг, либо нет.

– У неё есть Дар, это очевидно. Но её родители не хотели обучать её магии.

Йан устроился на диване напротив меня и поставил хрустальный графин на круглый низкий столик, который явно обошелся ему в целое состояние. Это произведение искусства создали даже не из стекла, а из разноцветного света. Столешница висела в воздухе и калейдоскоп световых узоров в ней вращался, никогда не повторяясь.

– Все родители в Девяти Мирах мечтают, чтобы их чадо родилось магом! Эта твоя девчонка, как я выяснил, из бедной семьи. И ты утверждаешь, что её не хотели обучать колдовству? Ты не поинтересовался почему?

– Нет…

– Что вообще ты знаешь про нее?

– Она художница… Точнее, собирается учиться на художника. Выиграла грант на обучение в Академии Изящных Искусств. Подрабатывает в галерее «Вавилон». Там мы познакомились…

Йан покачал головой:

– И это все?

Слова Йана застали меня врасплох. Не разлучаясь, мы провели с тобой три месяца. И я ничего о тебе не знаю! Мы ночи напролёт болтали о всяких несерьезных, но милых вещах, слушали музыку, обсуждали твои рисунки, смотрели мультфильмы, читали забавные комиксы, заколдовывали шмелей и одомашнивали солнечных зайчиков. Мы занимались всеми теми важными мимолетными мелочами, которые обычно и создают счастье… Нет, у меня не было времени расспрашивать о твоей родословной.

– С ней все по-другому, Йан… С ней я чувствую себя живым.

Когда я взрывался в тебе, когда ты сжимала меня в объятиях, под твоими поцелуями я оживал. Не то, чтобы я нашёл ответы или смысл. Нет. Но когда ты была рядом, я перестал задавать вопросы и искать. С тобой я просто жил.

– Ладно, Виктор, не кисни. Когда ты вернёшься с этого нового задания, там, внизу у горизонтальных, все изменится, как всегда… Ты знаешь это не хуже меня. Возможно, она и не вспомнит о тебе. Или ты выбросишь ее из головы.

– Тебе не понять… Твоя самая длинная история вечной любви длилась всего один день, ведь так?

Йан нахмурился, словно я дотронулся до того, к чему прикасаться не стоит.

– Для тебя это один день, но для эфемеров – целая жизнь!

Эфемеры – еще одни существа нечеловеческой природы, жизненный цикл которых не превышает одних суток. Йану выпало несчастье влюбиться в одно из них во время его самого первого одиночного полета, когда новенький, только что приобретенный монгольфьер рухнул где-то в саванне Южной Африки.

– Твоя великая любовь хоть был «он» или «она»?

Йан опустил ресницы и мечтательно улыбнулся, погружаясь на мгновение в воспоминания:

– Оно не было человеком, друг… А мне было всего семнадцать. Может, однажды, ты и поймешь меня. Поймешь, что же такое настоящее чувство любви, не обремененное тяжестью пола и не плененное в тело.

– Эй, друг, что за приступ меланхолии?

– Виктор, мы оба знаем, что семейные радости, вроде отпуска на платных пляжах и отеля «все включено» не для нас! Для Воинов Времени не существует свободы выбора, в том числе и выбора окончания карьеры. Когда мы с тобой станем слишком стары, «2-Эйч-Икс» подыщет для нас последнее задание, с которого никто не вернется. Так закончишь ты, так закончу я… Невозможно представить, что такой убийца, как ты, выходит на пенсию и разводит герань. Или до последнего вздоха работает вахтёром на площади Пурпурных Молний.

Он прав, и от его слов у меня в сердце разворачивает ядовитый хвост скорпион дурных предчувствий.

– Пожалуй, есть альтернатива, друг. Веревка, прикреплённая к вентилятору в грязном притоне и неопознанный труп, гниющий в придорожной канаве…

Над столом повисла пауза. Разноцветные блики сменяющихся узоров калейдоскопа преломлялись в хрустальных гранях графина.

Тишину нарушил звук шаркающих шагов, поднимающихся по лестнице. Через минуту перед нами возник пожилой серокрылый ангел, одетый в бесцветную и бесформенную рубаху-платье в пол, какие носят все его соплеменники. Седые редкие, длинные волосы собраны резинкой в тонкий пучок на затылке, а костлявые пальцы теребят носовой платок.

На мой немой вопрос Йан нехотя пробормотал:

– Нет, Виктор, взять прислугу это была не моя идея! Он – старый слуга Марго! Она настояла, чтобы я приютил его. Якобы в имении слишком много работы и он не справляется. А идти ему некуда, так как он всю жизнь проработал на нашу семью.

– Доброго вам вечера, месье, – произнёс ангел дребезжащим голосом, убрал платок в карман и застыл в ожидании распоряжений, сложив кисти узловатых рук на тощем животе.

Серокрылые ангелы, наверное, самые неприметные из всех нечеловеческих рас, населяющих Девять Миров. Разнорабочие, водопроводчики, садовники, маляры и няньки, они – идеальные трудолюбивые исполнители. У них напрочь отсутствуют творческие способности, что сокращает до минимума импровизацию. Плюс к этому, ангелы – существа бесполые, размножаются пару раз за жизнь, если окружающие условия благоприятствуют, как грибы или черви. Видимо, отпочковываются. Или образовывают споры. Не знаю. Да и честное слово, не хочу знать.

– Принесите нам, пожалуйста, Шезюль, коньячные бокалы. И нарежьте сыра, хлеба и что там ещё есть в холодильнике из съестного.

– Мое имя Шезюдлитаниил, месье. Хорошо, месье. Но в холодильнике ничего нет, месье. В обед я доел последнюю черствую краюху хлеба без масла, месье! Остались сухари, месье…

– Шазиил, пожалуйста, посмотрите, там остался сыр…

– Шезюдлитаниил, месье. Сыр – полон синей плесени, месье, непригоден к употреблению и очень опасен для здоровья, месье.

– Да, а на пакете написано «Рокфор»? Его-то и нарежьте нам, пожалуйста, Шазель.

– Шезюдлитаниил, месье… Если месье хочется отравиться и отравить гостя, то как месье будет угодно.

Старый слуга медленно удалился на кухню, волоча по земле кончики крыльев, пепельно-сизых, точь-в-точь как у городских голубей.

– Этот спектакль рассчитан специально на тебя, чтобы показать, что я морю его голодом. А я же всего три дня как вернулся из Камелота, между прочим! И каждый день прошу его слетать в магазин, – оправдывался Йан. – Кстати, знаешь, кого я встретил в Камелоте? Твою бывшую, мадемуазель Келли собственной персоной!

– Это – одна из тех тем, которую мне меньше всего хочется обсуждать!

Но, не обращая на мои слова внимания, он невозмутимо продолжил:

– Она прогуливалась в компании огромного вонючего монстра. Я так и не понял, это ее домашнее животное или новый любовник.

– И то и другое вместе!

Йан растянул губы в ехиднейшей усмешке:

– А она, похоже, все еще влюблена в тебя… Грозилась перерезать тебе горло при встрече. Просила передать, что её месть за то, что ты даже не удосужился прийти и объявить, что бросаешь её, будет страшна. Это, правда, что ты отправил почтового ибиса?

– Йан, ненавижу я все эти сентиментальные драмы… У меня не было времени, понимаешь…

Возвращение слуги спасло меня от продолжения разговора. Дрожащими руками старик поставил на стол бокалы, тарелку с сыром и галетами, которые он и назвал «сухарями». Йан откупорил притертую хрустальную пробку и разлил по бокалам ароматный коньяк.

– Благодарю, Шадиль, вы свободны на сегодня.

– Шезюдлитаниил, месье! Благодарю, месье… Приятного вам отравления, месье…

Вздыхая и ворча, серокрылый с непроизносимым ангельским именем оставил нас. Охая и причитая о своей жестокой доле, о холодном вечере, о ревматизме и сквозняках старик спустился вниз. Нарочно громко хлопнув дверью на террасу, он впустил в дом сфинксов и Люки и, шаркая, ушел на кухню на первом этаже. Оттуда немедленно раздался грохот открываемых и закрываемых дверец шкафов и стук посуды.

Вслед за Люки, моментально примчавшегося на запах сыра, к нам грациозно подошли два сфинкса – две черные пантеры с человеческими головами негритянских принцесс и кошачьими ушками, тонкостью черт достойные выиграть звание мисс Африка. Они бесцеремонно прыгнули на диван и воистину с королевским достоинством расположились справа и слева от Йана. Вспоминаю их имена: справа – Уаку, слева – Дхлубу.

Уаку снизу вверх окидывает меня гордым взором. Выговаривая слова с характерным африканским акцентом, не спеша, растягивая гласные и раскатывая «р», все еще плавящееся для нее под знойным солнцем экватора, она произносит:

– Отгадай, про кого это: курица, перья торчат вверх, а сама к небу задом повернулась?

– Не знаю, Уаку, – неохотно отвечаю. – Терпеть я не могу ваши загадки! Что за нелепый обычай!

– Это ананас! – с блеском в глазах отвечает сфинкс.

– М-м-м! Сладкий ананас из провинции Мпумаланга, где табуны бегемотов нападают на плантации… – подхватывает Дхлубу. – Отгадай, откуда хозяин вернулся вчера?

Йан ерзает, пытается согнать пантер с дивана, но поздно.

– Так ты был в Камелоте? Или ты вернулся из Южной Африки?

– В Камелоте я пробыл всего один день, – Йан смущается, словно его гнетет какая-то тайна, слишком значительная, чтобы держать в себе.

– Я должен рассказать тебе кое-что. Это очень важно и касается не только меня, но и всех нас. И в первую очередь тебя. Это, правда, я только что вернулся от моего друга… Ты знаешь, у меня очень мало друзей, а настоящих только вы двое: ты и Уильям. Если с одним из вас что-то случится, я не знаю, как смогу пережить это…

– Да что ты, – застигнутый врасплох приступом откровенности, я растерялся, – надеюсь, с твоим Тайновидцем Уильямом все в порядке? Потому что я, представь себе, в прекрасной боевой форме!

– Да, Виктор, с ним все в порядке, – задумчиво ответил Йан. – Я не знаю, с чего начать…

В этот момент снизу раздался звон разбитой посуды и причитания серокрылого. Через секунду звон повторился – он снова уронил только что собранные осколки.

– О чем ты хотел поговорить, Йан?

Все еще оставаясь парализованным какими-то мыслями, слишком тяжелыми, чтобы произнести их вслух, он взял со стола хрустальный бокал с коньяком. Подумав несколько мгновений, стряхнул со лба упавшую прядь:

– А пошло оно все к семиголовому под хвост! Забудь. Потому что сегодня – исключительный вечер… Возможно, последний…

Мы чокаемся:

– Помним о жене Лота24!

Тост этот, в честь безымянной мифической дамы, оглянувшейся на прошлое, да так и застывшей соляным столбом, родился во время нашего с Йаном самого первого задания «2-Эйч-Икс». Нам в ту пор едва исполнилось семнадцать.

Мы только что окончили колледж, завершили стажировку на острове Феникса (том самом, где учат не бояться умереть, но где смерть преследует тебя на каждом шагу) и готовились к вступительным экзаменам в университет. Ни Йан, ни я ничуть не горели желаньем обзавестись университетским дипломом, но на него давила «железная леди» Марго, а за меня всё решил Атанасиус.

В тот самый первый раз Сайрус поручил нам совсем простенькое задание, казавшееся нам, семнадцатилетним, чрезвычайно значительным и сложным.

Дело вот в чем. В затерянном во французском Провансе замке около городка Лурмарен со Средних веков обитало приведение хозяина, философа, алхимика и черного мага. Рассказывали, что его заживо замуровали в башне разъяренные крестьяне и горожане. Как ни странно, легенда эта совсем недавно подтвердилась. При проведении реставрации башни, стена на последнем этаже была разломана, а за ней открылась секретная комната. Там, за столом, в окружении съеденных червями манускриптов, сидел обвитый паутиной полуистлевший скелет старца с растрепанными космами седых волос.

Привидение в средневековом замке – случай сам по себе более чем ординарный, никто и внимания не обратил бы на какой-то скелет черного мага. Если бы не одна деталь. Та же местная легенда утверждала, что замурованный злобный колдун, чтобы отомстить за своё убийство, совершил черномагический акт открытия ворот в мир демонов. И, более того, умирающий в страшных муках от голода и жажды старик, наслаждаясь местью, оставил проход открытым.

С тех пор на протяжении веков вплоть до нашего времени существа демонической природы распространяются вокруг замка и вредят местным жителям.

Опять-таки, всё бы ничего, да вот, беда. Район вокруг городка Лурмарен – аграрный и, кроме оливкового масла, пшеницы, винограда и, соответственно, вина – ничем не богат. Несколько лет назад сельскохозяйственные кооперативы обратились к местным магам, умоляя закрыть проход для демонической нечисти. Но несмотря на сотни испробованных заклинаний и магических формул, ворота закрыть не удалось. Ситуация грозила разорением целому округу, так как никто не желал покупать продукцию, не соответствующую нормативам из-за черномагического влияния. После того как попытки районных колдунов не увенчались успехом, префект обратился в Совет Мудрецов с просьбой о помощи.

Нам с Йаном поручили проникнуть в замок за месяц до предполагаемого дня смерти колдуна. Была поставлена задача: выяснить, каким именно заклинанием пользовался черный маг для открытия ворот в мир демонов и сообщить лично командиру Тиле. По его мнению, этого было достаточно, чтобы современные маги смогли остановить демоническое проникновение.

Перед тем как отправиться в прошлое, мы с Йаном приехали в Лурмарен и навестили теперешнего хозяина замка.

Потомок замурованного колдуна и последний из рода де Мюффляр был вовсе не в восторге от нашего приезда. Фамильное имение было давно трансформировано в отель, и приведение предка служило прекрасной рекламой. Однако хозяин был вынужден подчиниться воле местных властей и хоть и с недовольной миной на лице, но все же впустил нас. Он посоветовал, если мы хотим, лицом к лицу встретиться с привидением его прапрапрапрадеда, знаменитым алхимиком и великим черным магом Мельхионом де Мюффляр, дождаться появления того ровно в полночь в каминном зале, где раньше находилась столовая.

Заинтригованные, мы остались ждать призрака. С точностью до секунды, под звон каминных часов, от стены отделился туманный силуэт бородатого старика со всклокоченными седыми волосами и в длинном халате. Фантом медленно проплыл по направлению к камину, зачерпнул пальцем золу в топке и аккуратно на белом мраморе нарисовал черный крест. После чего, пролетев сквозь каменную стену, отправился в ежевечерний обход, который он совершал уже шестьсот лет. Под полными любопытства и ужаса взглядами туристов колдун помечал каждую комнату черным знаком латинского креста25.

Следующее утро мы целиком провели в том, что осталось от богатой библиотеки де Муффляров, частично разграбленной во время Тридцатилетней войны, но большей частью распроданной обедневшей семьей. Мы с точностью до недели вычислили дату гибели старого колдуна. Разработанный план действий казался блестящим. Нам удалось минимизировать импровизацию, казалось, мы предвидели абсолютно все, вплоть до мельчайших деталей.

В самый первый раз барка плавно скользя по зеркальным водам подземной реки, перенесла нас в двадцатое августа тысяча пятьсот двадцать седьмого года настолько быстро и без усилий с нашей стороны, что ни я, ни Йан даже не успели толком разобраться, как же именно произошло проникновение сквозь время. Удача новичка, так это называется…

Барка легко пристала к подземному причалу эпохи правления Карла IX, третьего сына Екатерины Медичи. Мы высадились в храме Отсутствующего, носящим название Убак, затерянном в зеленом Провансе.

Улыбчивые служители уже ждали нас и помогли причалить. На сводах потолка и стенах пещеры я заметил множество геометрических рисунков и изображений животных, хорошо различимых при свете факелов. Монах, проследив за моим взглядом, объяснил, что подземные галереи храма Убак настолько древни, что хранят знаки, выведенные охрой нашими доисторическими предками. Даже надземное строение невероятно старо, это сложенный из огромных камней в каменном веке мегалит.

Нас ждала обязательная процедура регистрации у настоятеля. После короткого обмена ритуальными любезностями он рассказал о тонкостях политической ситуации, о местных происшествиях и сплетнях и записал наши имена в толстую храмовую книгу. Этот молодой чернобородый маг с нескрываемым любопытством рассматривал наши костюмы, деликатно избегая вертящегося на языке вопроса о будущем, откуда мы только что появились. Нам выдали пару резвых лошадок, одежду эпохи и качественные фальшивые рекомендательные письма к хозяину замка, внуку замурованного черного колдуна, барону Фульку де Мюффляру и его супруге. Впереди – прогулка верхом среди оливковых рощ и виноградников, поразительно чистый, пронизанный ароматами прованских кипарисов, воздух. Мы направлялись туда, где на горизонте светлые дали завершались горным массивом, и где зеленая долина приютила замок Лурмарен.

Как приятно снова оказаться в седле! Сбросить неудобную одежду XXI века и почувствовать тяжесть оружия на поясе! Несмотря на то что я все еще обижался на Змееногого за его обман, жизнь путешественника во времени мне начинала нравиться.

«Видишь, парень, участь аватара не так и плоха! Мир?»

Я простил его.

Стараниями монахов Храма Убак нарядились мы как парижская знать. Из предложенного гардероба я выбрал простую белую рубаху, бархатную куртку-пурпуэн26, короткий плащ с разрезами на боках. Йана же это театральное переодевание привело в восторг.

Он так долго вертелся перед зеркалом, причесывался и, наверное, перемерил все предложенные тряпки, что, устав от этого, я не мог не съязвить:

– Уверен, что ты задумал стать Воином Времени только из-за того, чтобы эпатировать поклонников и поклонниц! Но, вот беда, друг! В прошлое запрещено проносить этот твой аппарат для… как их? Селфи?

– Он называется телефон! Ты читаешь мои мысли!

– А как тебе такая нелепица?!

Я повертел перед его носом обязательной деталью местной моды: шелковыми чулками, обтягивающими ноги.

– Гламурная штука!

Наконец он выбрал себе покрытую атласной вышивкой шелковую рубашку, парчовую куртку со складками, пряжками и брошами, а на голову водрузил синий бархатный ток27 с пышными перьями страуса.

Забрав с собой, по совету настоятеля, сундучок со сменной одеждой, мы вскочили в седла и отправились навстречу неизвестности.

Через три часа, верхом на лошадях руанской породы, мы въехали в маленький городок у подножия замка. Прованс встретил нас сорокоградусной жарой, достойной середины августа. Мы привязали лошадей на центральной площади напротив шумной таверны и прошли внутрь с намерением промочить пересохшее горло и разузнать что-нибудь про колдуна де Муффляра. Вот тут-то нас и ожидал первый сюрприз!

Почтенный пожилой господин Мельхион, знаменитый на всю округу маг и алхимик, оказался всеобщим любимцем. То, что приводило в панику аграрников двадцать первого века, несказанно радовало крестьян шестнадцатого. В один голос они утверждали, что таких громадных и засухоустойчивых колосьев не видели ни их деды, ни прадеды, такие жирные поросята никогда не рождались, а вино никогда не продавалось так дорого и не пользовалось таким спросом. А что говорить о рыбе в местной реке! Она сама запрыгивает в ведро, стоит приблизиться к берегу! И это – благодаря магии уважаемого и любимого всеми чародея Мельхиона де Мюффляра. Именно его стараньями местность процветает, долгих ему дней!

Получалось, что черный маг Мельхион вовсе не являлся жертвой, гонимой населением.

Хм… Возможно ли, что его заточение в башне было добровольным? Может, это часть какого-то ритуала, связанного с открытием ворот в мир демонов? Эти вопросы означали, что наш безупречный план рухнул, даже не начав осуществляться. То есть, нам придется импровизировать. Приняв решение больше не терять время на сбор информации у горожан, мы вскочили в седла и поскакали в замок, чтобы на месте придумать новое решение для проблемы по имени старик Мельхион.

К замку Лурмарен вела утоптанная грунтовая дорога, проходящая через пшеничное поле. Мы ехали шагом, негромко переговаривались, обсуждая предстоящую встречу с хозяевами. Неожиданно наши лошади встали на дыбы, да так, что Йан чуть не вывалился из седла, схватившись в последний момент за гриву своей гнедой. Напугало лошадей пересекавшее дорогу существо с маленькой кошачьей головой, клювом вместо пасти, ЗЕЛЕНЫМ пушистым хвостом и прижатыми к груди передними лапками. Невиданное животное размером с крупного кота грациозно вышагивало фазаньей походкой НА ЗАДНИХ лапах, а завидев нас, ускорило шаг и перешло на бег. Все так же оставаясь на задних лапах, оно скрылось среди колосьев.

Мы молча переглянулись и спешились. Пока я изучал следы этого странного фазанокота… или котофазана, Йан задумчиво рассматривал колосья. Он сорвал один и протянул мне. На первый взгляд, колос был вполне обыкновенный, разве что соцветье больше раза в два, но… Захремар! На оси колоса, расположенные двумя правильными тесными рядами, на месте зерен шевелились полосатые брюшки насекомых, покрытые твердым панцирем, с длинным жалом на конце. Головы насекомым заменял стебель.

– Троепроклятый Кейван! Что это за демонщина?

– Вот именно! Виктор, думаю, за ужином мы воздержимся от хлеба!

Я повертел колос в пальцах и выковорил одно желто-черное зернышко. На ладони у меня пульсировала задняя часть осы.

– Это какой-то адский гибрид осы и пшеницы!

Йан вскочил в седло:

– Едем, познакомимся поближе с этим генным инженером!

– Ненавижу, когда ты говоришь словами, которых я не понимаю!

– Ах, простите, Ваше Высочество, забыл, – засмеялся он. – Мы почти у тебя дома, не так ли?

Я оседлал своего вороного:

– Ошиблись на сто лет вперед…

Замок окружала покрытая мхом каменная стена. Справа, отдельно от главного строения, одиноко высилась та самая башня, где нашли скелет замурованного колдуна. Ансамбль замка разительно отличался свежей кладкой от обветшалых стен одиноко стоящей башни, очевидно, его строительство закончилось совсем недавно. Копаясь в фамильной библиотеке де Муффляров, я прочитал, что первый замок двенадцатого века был по непонятным причинам снесен и отстроен заново, осталась от него только вышеупомянутая башня: «Архитектор отказался от тяжеловесного стиля средневекового форта в пользу легкости входящего в моду ренессанса». Строительство закончилось за несколько лет до нашего визита.

Приоткрытые дубовые ворота позволили нам беспрепятственно въехать в замок. Во внутреннем дворе, окруженном построенными на итальянский манер двухэтажными галереями с лоджиями, было пустынно и тихо. Мы спешились. На стук копыт наших лошадей никто не появился. Я снял бархатный ток и вытер им пот со лба. Вот жарища! Я огляделся.

В тени на булыжном мощении дремали зеленые котофазаны, родственники того, что встретился нам в поле. На деревянных перилах спали, шумно сопя, с десяток толстых голубей с бесклювыми плоскими мордочками, как у собаки породы мопс.

– Смотри! За нами наблюдают! – задрав голову, произнес Йан.

Я тоже поднял взгляд. С водостоков крыши нас изучали, попеременно моргая, четыре пары глаз двух здоровенных горгулий.

– Странное смешение стилей раннего ренессанса и устаревших готических элементов. Дорогое и безобразное!

– Не дави интеллектом, Йан.

– Объясняю невеждам. Мы в начале шестнадцатого века. Горгульи уже не в моде. Ну, это как если к новому, сшитому на заказ смокингу, вместо ботинок надеть дедовы кирзовые сапоги.

– С их уродливостью я согласен. А почему дорогое?

– В прошлом году Марго вздумалось в одном из наших имений отреставрировать готическую часовню. Часовня долго стояла заброшенной, и паре горгулий с крыши удалось удрать. Так вот, во-первых, Марго с трудом удалось найти колдуна, который еще занимается их созданием, а во-вторых, эти твари стоили ей как два новых роллс-ройса…

– Может, ее просто надули?

– О, ты плохо знаешь Марго! Она – настоящая стерва и ведьма в двадцатом поколении! Мастер объяснил ей, что материал, необходимый для создания горгулий…

В эту секунду, перебив многообещающий рассказ Йана о его матери, который я, конечно же, рад был выслушать, на середину двора выкатилась… отрубленная мужская голова. Продолжая движение полукругом по булыжникам, голова остановилась прямо у наших ног. За ней тянулся темно-красный хвост жил, из шеи торчал позвонок, а зрачки безумно вращались в орбитах. Глаза зафиксировали гневный взгляд на мне, и голова, сморщившись в гримасе, показала язык.

Немая сцена длилась несколько секунд, пока ее не прервал чумазый мальчуган, прибежавший из замка. На бегу он расторопно схватил голову за космы рыжих волос и быстро устремился обратно в здание.

– Мальчик, мальчик, чья это голова? – почему-то поинтересовался Йан, словно в округе у него было много знакомых.

– Понс-Людоеда, главаря лесных разбойников, – крикнул мальчишка и скрылся из виду внутри, волоча за собой продолжающую гримасничать голову, оставляющую на булыжниках красные капли.

– Ох, дети… Что поделать, шалят… А я думаю, ну пусть играют, ведь на что ж отрубленная голова еще сгодится… Понс-то был редкий лиходей, слава богам, его обезглавили… А то держал в страхе всю долину, не проехать через горы…

Вслед за этой репликой в квадрате солнечного света во дворе, появляется, щурясь, толстая розовощекая особа в бархатном платье цвета переспелой вишни. Её необъятная грудь выходила из берегов глубокого декольте, а молочно-белую плоть украшали не жемчуга, а искрящиеся бисерины пота. Тяжелое дыханье благоухало розовым сладким вином.

– Разрешите представиться, мадам, – сняв ток со страусиным пером, Йан выписал изящный поклон, вызубренный в течение предыдущего месяца, – к вашим услугам, граф Ботвел.

– Граф д’Э, мадам, – поклонился я.

Дама присела в тяжеловесном реверансе, едва удерживая равновесие. Она открыла было рот, чтобы продолжить монолог о воспитании детей и назначении отрубленных голов, но вышедший из дверей замка мужчина, с ног до головы одетый в черный бархат, опередил ее:

– Мое имя – Фульк де Мюффляр. А это моя супруга, Труфеметта. Чем обязан вашему визиту, господа? – у мужчины был тихий голос и неторопливая речь человека, привыкшего к прованской скуке.

В ответ я протянул ему рекомендательное письмо.

– Я и мой друг имеем честь учиться алхимии в университете у Парацельса. Наш профессор порекомендовал нам по пути из Базеля в Париж завернуть к вам, чтобы почтить уважением почтенного мага и алхимика Мельхиона де Мюффляра.

То, что супруги обменялись беглыми взглядами, не осталось незамеченным. Прочитав письмо, и все еще поглаживая пальцем рельеф фальшивой сургучной печати университета, Фульк кивнул:

– Похвально, молодые люди! Алхимия предмет трудный, не всякому удается постичь его… Я слышал, что доктор Парацельс публично сжег творения Аристотеля, правда ли это?

– Чистая правда, господин де Мюффляр! Наш учитель находит идеи Аристотеля устаревшими, магия может дать миру намного больше, чем такие книги!

Фульк в задумчивости вздохнул и продолжил:

– Мельхион де Мюффляр – мой дед. Он очень стар и болен, не стоит надеяться, молодые люди, что он чем-то обогатит ваши познания в алхимии. Он, к нашему глубочайшему сожалению, стал с возрастом слабеть рассудком… Но уже поздно… Так что проходите, прошу вас, я прикажу приготовить вам комнаты и распоряжусь накрыть ужин в гостиной.

Мы отдали лошадей подоспевшему тут же слуге и проследовали за Фульком и его женой в прохладу замка.

***

Как полагалось по этикету в ту эпоху, дворянство носило доходы на плечах. Об этом нас предупредил настоятель Храма Убак. Поэтому, чтобы соответствовать легенде об аристократах-магах, и вызвать доверие у хозяев, к ужину нам пришлось переодеться в захваченную с собой из Храма одежду, еще более роскошную, расшитую серебряными и золотыми нитями. Йан был в восторге.

Спускаясь к ужину в каминный зал, мы договорились, что, выбрав подходящий момент, он отвлечет внимание хозяев и удержит за столом, а я проведу разведку в башне у деда Мельхиона.

Камин, откуда призрак черпал сажу для рисования крестов, который я видел обшарпанным, со следами самодельной реставрации и ремонта в двадцать первом веке, блестел сегодня новеньким полированным камнем. Над ним висел яркий, только что сошедший с ткацкого станка гобелен со сценой охоты и фамильным гербом. То же можно было сказать и обо всем остальном: новые резные стулья с высокими спинками и длинный стол. На чистом, выбеленном потолке, между балками перекрытий – свежая роспись: красные стилизованные лилии в синих квадратах. Контраст бил в глаза, я не переставал удивляться, как не щадит время ни дерево, ни камень, как обесцвечивает, стирает, превращает в хлам человеческие творенья.

Прямоугольный, богато сервированный серебром, с накрахмаленными салфетками и вышитой белой скатертью стол накрыли на пятерых.

Де Мюффляры ждали нас, тихо переговариваясь между собой. Место во главе стола занял Фульк, супруга – слева от него. Слуги отодвинули стулья, приглашая нас. Мы расселись: Йан – так, что хозяин оказался слева, а Труфеметта – напротив. Я – по правую руку от Йана. Стул напротив хозяина остался свободным, но, несмотря на это, Фульк сделал прислуге знак начать трапезу.

– Предполагаю, это место господина Мельхиона? Разве мы не подождем его? – поинтересовался я.

Супруги быстро переглянулись. Труфеметта, потупив туманный от злоупотребления аперитивами взгляд, пробормотала:

– О-о-о, здоровье старика сильно пошатнулось с тех пор… Он почти не выходит из башни… Мы отправили к нему слугу сообщить о вашем приезде, но он никого не желает видеть… Гарзенда отнесет ему ужин.

У стола появилась высокая, крепко сбитая, как настоящий гвардеец, широкоскулая и краснолицая служанка лет сорока. На ее квадратном подбородке красовался глубокий зарубцевавшийся шрам. Она вытерла слишком крупные для женщины корявые руки о белоснежный фартук и стрельнула в нашу сторону маленькими мышиными глазками.

– Гарзенда, милочка, отнеси ужин в покои господина Мельхиона, – растягиваясь в улыбке, попросил Фульк.

Женщина-гвардеец кивнула и исчезла за моей спиной на кухне.

– Гарзенда – отличная кухарка, – неторопливо продолжал Фульк. – Жаль, что она не научилась читать и писать. Если бы она записывала свои рецепты, то, уверяю вас, прославилась! Она и ее брат Сантюль – шестое поколение, которое служит семье Де Мюффляров. Во время крестовых походов их прапрапрадед был пажом у нашего предка и дошел со славным рыцарем Вульгрином Бравым Де Мюффляром до самого Иерусалима! А Сантюлю мы все обязаны освобождением от банды лихого Понса-людоеда! Это он отловил бандита и принес в замок его голову! Воистину храбрый и самоотверженный поступок, достойный мужчины!

Тем временем кухарка Гарзенда возвратилась. Она наполнила наши бокалы розовым вином из литровой бутыли дутого стекла, которую принесла с собой. В другие стаканы, побольше, она налила воду из фарфорового графина с золотыми вензелями и инициалом «М». Затем без слов удалилась, тяжело ступая и шаркая.

– Молодые люди! Попробуйте лучшего розового в округе с наших личных виноградников! – предложил Фальк. – Это – урожай прошлого года! Помню, с апреля не упало ни капли дождя аж до самого ноября! У всех соседей урожай засох! А наш – наоборот, стал еще ароматнее!

– Благодарю, но я не пью крепких напитков, – отказался Йан, отодвигая бокал.

Фальк посмотрел на меня.

Из любопытства и вежливости я попробовал розовое вино.

– Превосходное, – вру. Его розовое похоже на приторный и очень крепкий виноградный сок с горчинкой.

– Сегодня, – опрокидывая залпом бокал, щебечет Труфеметта, – наша рукодельница Гарзенда приготовила отменного молочного поросенка! Уверяю вас, он только утром вышел из утробы мамочки, я сама видела! Ай, такой милый был, просто душка-плюшка малыш! Ах, какое у него должно быть вкуснейшее и нежнейшее мясо!

Подтверждая ее слова, кухарка на вытянутых руках принесла огромное блюдо и аккуратно поставила в середину стола. Вооружившись серебряной вилкой и ножом, Гарзенда приготовилась разрезать молочного… Хм… То, что лежало на серебряном подносе, не имело никакого отношения к поросятам.

На овальном серебре, в окружении лука, оливок и четвертинок лимона покоилась восьмилапая мясистая тушка, две передние конечности которой были толстыми, панцирными клешнями омара, а шесть задних, по три с каждой стороны – тоненькими лапками с коготками на пяти пальчиках. Животное скалилось крысиной мордочкой, сжимая в клыках лимон. Единственное, что роднило его со свиной породой, – крохотный пятачок вместо носа.

Это диковинное существо было зажарено целиком, прямо с панцирем на голове, и только что снято с вертела. Кожа на спинке поблескивала аппетитной поджаристой корочкой и распространяла аромат розмарина, тмина и оливкового масла.

Я толкнул Йана ногой под столом. Он же, как загипнотизированный, не сводил глаз с животного на блюде и даже не мигал.

– М-м-м! Какой запах! – облизнулась мадам де Муффляр. – Ням-ням-ням, обожаю! Ты кудесница, Гарзенда!

– Самое лучшая часть в молочном поросенке – это, конечно же, клешни! Милочка, сервируй-ка их гостям! – вежливо предложил Фульк, заправляя салфетку за воротник.

– О, нет-нет-нет! – запротестовал Йан, так энергично отшатнувшись от стола, что едва не свалился со стула.

– Благодарю вас… Нет, что вы, мы не смеем претендовать на лучшие куски! – вежливо улыбнулся я, проглатывая подступивший к горлу рвотный спазм.

– После долгой дороги из Базеля и пищи в тавернах, у нас с другом сделалось несварение желудка, – придумал на ходу Йан. – Было бы разумно для нас не злоупотреблять мясными, даже такими превосходными, блюдами.

– Ну как вам будет угодно, – пробормотал Фульк.

Наблюдая, как кухарка, ловко орудуя громадным ножом, быстро разделалась с молочным омарокрысенком, Йан не смог удержаться от вопроса:

– Господин де Муффляр, вам выпало счастье проживать в таком благодатном и прекрасном краю. Вы, наверное, нечасто покидаете ваши владенья?

– Н-н-никогда! – ответила вместо хозяина Труфеметта. – Мы – т-т-такие домоседы! Да и на кого ЭТО оставишь… Мой дорогой супруг проводит время в сочинительстве романтических виршей.

– Супруга права, – вмешался Фульк, – мы никогда не покидаем замок. Но мы часто приглашаем соседей и даже заезжих артистов. Например, завтра вечером бродячие артисты из Венеции будут играть во дворе комическую пьесу и петь. Если вам будет угодно, вы можете остаться и оценить их искусство.

– С превеликим удовольствием! – кивнул Йан.

Вернувшаяся из кухни Гарзенда принесла гарнир: сваренные на пару овощи с оливковым маслом. Под ее подозрительным взглядом я проэкзаменовал морковь и зелень на предмет выявления аномалий. Йан разломил вилкой свеклу, также ища странности. Де Муффляры же с аппетитом уминали мясо молочного монстра. Вид крысиной мордочки с пятачком вместо носа и лимоном в зубах, не сводящей с меня поджаренных глаз, напрочь отбил мой аппетит, а Йан гонял куски овощей по тарелке и налегал на воду.

Труфеметта в одиночку расправилась с бутылкой сладкого розового, и по ее просьбе на столе появилась следующая.

– Какая жалость, что нам так и не удалось переговорить с уважаемым господином Мельхионом, – вздохнул Йан.

– Д-д-да, ж-ж-жалость, – промурлыкала она. – Старик не хочет ни с кем разговаривать с тех пор, как рухнул старый замок! И й-йа-я, – она икнула, – его понимаю! ТАКОЕ кого хочешь сведет с ума!

– У вас прекрасный новый замок, мадам! Позвольте полюбопытствовать, что же случилось со старым?

– Так п-п-пришлось же! У нас не было никакого… Ну, н-никакого выбора! ИХ развелось столько, что они сломали крышу! Они же здесь как у себя дома!

– Кто, мадам? – осторожно спросил я.

Но Фульк не позволил Труфеметте ответить. Он так сильно сжал кисть руки супруги, что она вскрикнула и замолкла. Опустив голову, Труфеметта пробормотала что-то бессвязное.

– Ваша внешность, граф д’Э… Простите моё любопытство… Вы непохожи на парижанина, – обратился ко мне Фульк. – Вы принадлежите к нормандской ветке семьи д’Э? Или…?

Сегодня мои иссиня-черные волосы едва ли опускаются ниже плеч, а в те времена я отрастил длинную, туго заплетенную косу, уважая обычаи Мавераннахра, откуда я родом. А мой разрез глаз тюркских кочевников, даже разбавленной французской кровью матери, конечно, кричал о неместном происхождении.

– Равно как и ваш, мой предок участвовал в крестовом походе, откуда он привез себе жену, – ответил я заранее приготовленную легенду. – Во мне течет кровь агарянских принцев.

Мой собеседник неожиданно оживился:

– Так вы владеете языком сарацинов?

Не имея представления, какой именно из языков Малой Азии господин де Муффляр имел в виду, я уклончиво ответил:

– В нашем доме водились книги из дальних земель.

– О-о-о, тогда мы п-п-покажем вам одну диковинную книжицу на варварском языке! – предложила сквозь сон Труфеметта.

Фульк опять попытался сжать пальцы супруги, но на этот раз она успела выдернуть руку.

– С вашего позволения, граф д’Э. Если вам, конечно, интересно. Завтра я покажу вам одну редчайшую книгу из нашей семейной библиотеки.

– С огромным удовольствием!

Гарзенда убрала со стола приборы и пустое серебряное блюдо с костями и панцирем омарокрысенка и унесла грязную посуду на кухню. Вернулась она с корзиной фруктов и стопкой десертных тарелочек, расставила приборы и снова ушла на кухню, чтобы принести графин и четыре маленькие рюмочки.

– Этот коньяк – один из новых сортов, мне привезли его с берегов Гаронны. Он называется «Доля Ангелов». Убогие существа, серокрылые ангелы, организовали производство собранных ими испарившихся из бочек капель. Честно признаться, не верю я во все эти новшества… Уверен, задумка не продержится на рынке и несколько лет! А жаль! Я приобрел несколько бутылей из чистого любопытства, но нахожу вкус превосходным! – рассуждал хозяин с видом знатока, наполняя две рюмочки – свою и супруги. – Но вам я не предлагаю, вы еще слишком молоды…

Тем временем Труфеметта запустила руку во фруктовницу и достала оттуда сине-красный плод, напоминающий инжир. Прежде чем отправить его в рот, она что-то старательно выковыряла острием ножа. Я наклонился к корзинке с фруктами: оттуда на меня смотрели круглые, грустные совиные глаза. По одному глазу на каждый инжир.

– М-м-м, объеденье! Сейчас самый сезон, видите, к-а-акие они пере… перепре… перезре… глазастые!

Труфеметта берется за следующий фрукт, подковыривает ножом и выбрасывает глазной шарик. Мякоть запихивает в рот. На ее фарфоровой тарелочке плавают в темно-красном соке оранжевые с черным зрачком птичьи глаза.

Они с мольбой взирают в мою сторону.

– О-о-обожаю инжир! Но не терплю, когда он меня разглядывает! – прокомментировала она с набитым ртом. – Вы, наверное, тоже?.. Вот так с ними надо, смотрите, подсунуть кончик ножа под зрачок, углубить острие и о-о-опс – готово!

Морщась, Йан следил за рукой Труфеметты, которая пыталась сбросить с ножа прилипший глаз. Он откашлялся, видимо, как и я, борясь с приступом тошноты, вытер губы салфеткой и толкнул меня коленом. Пора приступать к реализации нашего плана.

– Господин де Муффляр, ваша супруга недавно обмолвилась, что вы увлекаетесь сочинительством?

Фульк расплылся в довольной улыбке, как любой графоман, когда кто-то интересуется его творчеством:

– Да так, балуюсь, знаете ли… Ни мне, ни моей супруге не случилось родиться с Даром мага. Однако в моем случае это с лихвой компенсировано даром поэтическим!

– О-о-о, прошу вас, почитайте нам что-нибудь из ваших сочинений! – для убедительности сложив ладони вместе, попросил Йан.

Откашлявшись, Фульк принял серьезный вид:

– С удовольствием. Мое новое творение я назвал «Бесплодные усилия любви». Оно посвящено трагической страсти юного пастуха. Представьте… Пастушок, играющий на свирели, мечтательно вздыхает по своей возлюбленной нимфе. А она, робкая и застенчивая, жестока и глуха к его мольбам, сама страдает от неразделенной любви… – он еще раз откашлялся и начал декламировать, воздев глаза к небесам и прижав руки к сердцу. – «О, Купидон! Не целься так жестоко… Как больно сердце жжет и сводит в гроб тоска…Все мысли лишь о ней, что лишена порока… Измены тяжек груз, и смерть моя близка…»

Да, похоже, Йана ждет вечер нескучной поэзии…Ухмыляясь про себя, наблюдаю за этой сценой. Супруги не сводят глаз с Йана, а на его губах блуждает обольстительная улыбка Гари Купера. Он знает, что неотразимо прекрасен в мерцающем пламени свеч. Дыханье Труфеметты учащается, ее пышная грудь часто вздымается, а когда Фульк заканчивает четверостишье, то его зрачки расширяются в ожидании одобрения.

Если б дело было лишь в природном обаянии моего друга… Но все не так просто!

Сила каждого из девяти богодемонов уникальна и непохожа на другую. Мой Змееногий убивает при помощи змей. Петухоголовый, чьим аватаром является Йан, называет свою магию Волшебной Флейтой. Она действует иначе. Богодемон с головой петуха очаровывает, влюбляет в себя, сводит с ума, блокирует волю, превращает людей в послушных безвольных зомби. Йан поет сладкие песни лести и затягивает жертву в сети как паук муху. «Война, – по мнению Петухоголового Тотема, – выигрывается ДО применения насилия, склонением врага на свою сторону при помощи тонких манипуляций. Ведь конечная цель – это лишить противника возможности сопротивляться. Потому что так просто развязать войну, но так трудно ее закончить». Понятно, что в семнадцать лет философствования Тотема о стратегии и тактики воин нас мало интересовали. Что ж до соблазнения плотского… Это самая грубая, по мнению Йана, сторона силы, данной ему, вульгарная тень великого искусства соблазнения. Он клялся мне, что никогда не применял ее в личных целях… Ага… Сделаю вид, что поверил.

Хлопая в ладоши, Йан подзадоривал Фулька:

– Великолепно! Это самое тонкое описание страсти, которое я слышал! Еще, еще, почитайте еще!

Я тихо встал из-за стола. Но мог бы и громко – на меня никто не обращал внимания. Семейство Де Муффляров было во власти чар Петухоголового Тотема и беззвучной мелодии его Волшебной Флейты.

Все же, стараясь двигаться бесшумно, я покинул каминный зал, прихватив по пути с камина свечу.

Мостовая двора дышала впитанным за жаркий день августовским зноем. Я пересек двор, залитый светом полной луны, распугав странных мелких животных, которые, похрюкивая, шмыгнули в темноту, и которых я предпочел не рассматривать. Мне повезло, тяжелая полукруглая дверь, ведущая в башню, была открыта – Гарзенда, когда приносила ужин старику, поленилась ее закрыть. Я поднялся по узкой винтовой лестнице, прикрывая ладонью мерцающий огонек свечи. В темных углах, куда не доходил свет, скрипели когти и шуршали крылья неведомых обитателей башни. На стенах и отполированных за столетия каменных ступенях под ногами проступала черная плесень – странная деталь для сухого и жаркого местного климата. Насколько я помню из уроков по черной магии сахира Аль-Мисри, такому явлению возможно лишь одно объяснение – наличие поблизости демонических сил.

Лестница привела меня на последний этаж и упёрлась в дверь, из-под которой пробивалась полоска света.

За дверью кто-то громко бормотал на латыни, то понижая, то повышая голос. Прислушавшись, я понял – один человек разговаривал сам с собой. Я опустил ручку и надавил на дверь. Она приоткрылась. И в образовавшуюся узкую щель стремительно вылетел оранжевый огненный шар размером с грецкий орех. Я вовремя отшатнулся. Просвистев мимо кончика уха, он развалился на сноп искр, ударившись об стену позади меня. За первым шаром последовала серия из трех помельче. Я укрылся за створкой двери, оставив её приоткрытой. В меня выстрелили еще пятью шипящими шарами. Потом еще тремя. Размер шаров с каждой атакой уменьшался, что говорило о тающей силе мага.

Наконец, последний бледный шарик, не больше зерна чечевицы, проплыл мимо и растаял в темноте. Наступила тишина.

Я распахнул дверь. Увернулся от фарфоровой кружки, вдребезги разлетевшейся о дверной косяк фонтаном осколков. И от миски с супом, полетевшей следом. Миска разбилась над головой, полив волосы и одежду вонючим дождем. Несвежий гороховый суп залепил глаза, и я, силой Змееногого, прицелился наугад и отправил увесистую оплеуху невидимому противнику.

Ответа не последовало.

Протерев лицо рукавом, я прошел в затхлую полутемную келью, освещенную десятком оплывших свечей. На полу под столом корчился, прикрывая голову руками с грязными длинными ногтями, запыхавшийся старик. Знаменитый колдун Мельхион, тот самый, открывший ворота в мир демонов… М-да… Выглядел он неважно. Седые немытые волосы были растрепаны и свалялись в колтуны, в длинной лохматой бороде застряли ломтики свеклы и капусты. Из-под засаленного, нестираного несколько месяцев халата, торчали босые чумазые пятки. Старик пытался подняться, но, видимо, я переборщил с силой удара – он барахтался под столом, жалобно поскуливая.

В келье, кроме стола, заваленного смятыми бумагами, я не заметил ни книг, ни склянок алхимика, никакой магической утвари. Только узкая кровать, ночной горшок и стул. И на полу, и на стенах мелом были начертаны круги и пентаграммы защиты. Один на другом, будто бы едва закончив один охранный знак, хозяин кельи приступал к рисованию следующего.

Я подошел к столу. Все листки бумаги были исписаны одним и тем же защитным заклинанием. От слова «ABLANATANALBA», жирно и старательно выведенного вверху каждой страницы готическим рукописным шрифтом, пирамида букв уходила вниз, сокращаясь на каждой строчке на одну букву, в начале и в конце. «BLANATANALB» превращалось в «LANATANAL», ниже – в «ANATANA»… и так далее, вплоть до T на самой последней строке внизу страницы. Сотни и сотни бумаг, исписанных одной и той же пирамидой букв.

Меня словно молнией озарило. Ну конечно! Вот что старательно будет выводить призрак чародея через пятьсот лет на стенах родового гнезда! Не латинский крест, как полагали современные маги и его праправнук, а букву «Т», последнюю из этого защитного треугольника! Полночь за полночью, не зная покоя, приведение будет возвращаться, чтобы закончить ритуал защиты от демонов! Я свернул один лист и убрал в карман.

Старику, наконец, удалось подняться. Горбясь до такой степени, что его фигура напоминала рыболовный крючок, он поковылял в мою сторону. Но, похоже, он не замечал меня – мутный взгляд колдуна терялся в пространстве. Когда голова Мельхиона упёрлась мне в живот, он остановился.

– Он придет за мной, он уже близок! Скорее, скорее, нужно замуровать дверь! Он придет за мной! Он придет за мной! Он придет за мной!.. – голос перешел на шепот. – Скорее замуровать дверь…

Чуть не упав, старик отскочил в сторону, к столу. Он опустился на стул, схватил бумагу и перо и принялся аккуратной готикой выписывать магический защитный треугольник: «ABLANATANALBA», ниже «BLANATANALB», «LANATANAL»…

Не дожидаясь, когда он дойдет до «Т», я вышел и прикрыл за собой дверь. Прочь из кельи безумца.

В свете полной луны горгульи медленно парили над двором. Визит к Мельхиону озадачил меня. Дед сошел с ума, в этом нет сомненья, Фульк не обманул нас. Старик так сильно боится демонов, что этот ужас не оставит его душу в покое и после смерти. Но что так напугало его?

А главное – старик Мельхион слишком слаб, чтобы создать даже простое заклинание огненных шаров. Он не сможет совершить ритуал открытия ворот. Кто же тогда? И с какой целью? И Фульк, и его супруга, оба рождены без Дара… Кто? Зачем?

Из моего визита к Мельхиону я принес больше вопросов, чем ответов. Я вернулся в каминный зал.

Убаюканная розовым вином, поэзией супруга и сладкими чарами Йана, хозяйка дома заснула. Она громко сопела, уронив голову на часто вздымающуюся грудь. Фульк же, разгоряченный вниманием моего друга и магией его Тотема, громко читал свои сочинительства, вытянувшись в полный рост. Правая рука его была простерта в горячем жесте, левая прижата к сердцу, а глаза пылали неистовым огнем наконец-то понятого поэта. Подлец же Йан восхищенно аплодировал.

Я вытер салфеткой остатки горохового супа Мельхиона с лица и одежды и сделал знак Йану, что он может заканчивать очаровывать бедного Фулька колдовством.

– Это превосходно! – свернул Йан магию. – Надеюсь, мы будем иметь удовольствие прослушать продолжение тридцатого стиха вашей оды о неразделенной любви пастуха и нимфы завтра? Господин Фульк, уже поздно, мы устали с дороги и неплохо было бы нам отдохнуть…

Несчастный Фульк растерялся, осекся на полуслове, стремительно упав с небес ниже уровня земли.

– Конечно, конечно, мой юный друг! Я тотчас распоряжусь, слуга покажет вам ваши комнаты… – замямлил он.

***

Когда шаги провожавшего слуги затихли внизу, и мы наконец-то остались одни, Йан не смог больше сдерживать смех:

– Чувствую, ты проиграл старому колдуну битву позавчерашним гороховым супом!

– Старик Мельхион невиновен в вызове демонов и открытии ворот. У него сил не хватит, чтобы и муху прихлопнуть!

Мы остановились напротив двери в комнату, которую мне показал слуга.

– Может быть, ему кто-то помогает?

– Кто? Фульк признался, что не маг. Его алкоголичка-супруга – тоже. В башне повсюду следы демонического присутствия, исключая каморку старика!

– Ты говоришь о башне! Друг, да ты когда-нибудь ужинал мутантом омара и крысы? Тебе когда-нибудь подавали на десерт фрукты с грустными совиными глазами? Этот замок насквозь пропитан черной магией, а его безумные хозяева уже забыли, как выглядит нормальная еда!

– Значит, демоническое влияние началось еще до рождения Фулька! Поэтому омарокрысенок, зажаренный к ужину, никого не удивляет! Слушай, Мельхиону на вид лет восемьдесят. Можно предположить, что если старик и был причастным ко всему этому безобразию, то на заре своей магической карьеры, лет шестьдесят назад.

Йан дошел до приготовленной для него комнаты в конце коридора:

– Ладно, к демонам этих колдунов! Выспимся и завтра утром проведем разведку вокруг замка, – перед тем, как исчезнуть за дверью, он поинтересовался. – У тебя не завалялся в кармане пакетик орешков или чипсов?

– Я тоже умираю от голода! Кстати, их овощи выглядели почти съедобными…

Он поморщился:

– Нет, спасибо. Не хочу, чтобы у меня выросли жабры за ушами. Это же самый настоящий ГМО!

– Кончай умничать! Ты же знаешь, я не понимаю этих ваших современных словечек!

– Долго объяснять… – он зевнул. – Попробую заснуть на голодный желудок! Доброй ночи.

Он затворил дверь, как всегда, оставив меня гадать, что значит это «ГМО».

– И тебе…

Зевота заразительна. С широко раскрытым ртом я зашел в комнату… Да так и остался стоять на пороге… В распахнутом окне, как на иллюстрации к книге ужасов, на фоне полной луны, упершись передними лапами в подоконник, свернув на спине перепончатые крылья, сидела толстая ушастая горгулья. Почуяв меня, она стала принюхиваться, и ее крупный курносый нос зашевелился. Горгулья высунула из оскаленной пасти розовый язык, с кончика которого до самого пола повисла длинная нить слюны. Тварь внимательно изучала меня, прищурившись и не мигая.

Традиционно европейская аристократия держала горгулий в замках вместо сторожевых собак. Горгульи – хищники коварные и злобные, в считаные минуты они беспощадно раздерут жертву в клочья твердыми как камень когтями и острыми, как клинки зубами. В общем, идеальные охранники. Ну а если грабителю удастся убежать (что маловероятно!), то рваные раны от когтей на теле человека не способны залечить никакие медицинские снадобья. Облегчить страдания помогут притирания из золотого мёда Меровинов. Думаю, подошли бы и примочки из цветков удумбара, это – известное средство против ран, нанесённых демонами. Но удумбар – растение редкое, цветет раз в три тысячи лет и стоит баснословно дорого.

Никаким немагическим способом уничтожить тварь нельзя. Да и с помощью магии – непросто. Не всякому опытному чародею это по силам. Помню, что об оружии следует позаботиться заранее: наложить заклинание Тысячи Побед на вымоченной три луны в мертвой воде меч или булаву, причем подойдут только выкованные в день весеннего равноденствия текущего года.

То есть, благоразумнее к горгульям не приближаться. Нет, силой Змееногого, я, может быть, и отпугнул бы ее… Может, и убил бы… Не уверен и не хочу проводить эксперимент. А если у меня получится ее убить, а эта бестия окажется любимой горгульей Фулька? Это было бы дипломатической ошибкой. Поэтому я нерешительно топтался на пороге.

Я стоял без движения, продумывая, как выпроводить незваную посетительницу, пока дверь позади не приоткрылась. Я услышал быстрый шепот Йана:

– Не спишь еще? Пойдем, посмотришь сам… Скорей!

– К тебе тоже горгулья заглянула?

– Что? – он просунул голову в мою комнату. – Какая горгулья?! Идем, ты должен это увидеть!

Под пристальным взором пары красных глаз, я на цыпочках, стараясь не шуметь и даже не дышать, вышел и плотно закрыл за собой дверь. Выдохнул только в коридоре.

Йан уже успел вернуться в свою комнату и нетерпеливым жестом торопил меня, стоя на пороге и показывая за окно. В его комнате окно также располагалось напротив двери. С нашего третьего этажа открывался широкий вид на голубую в свете полной луны долину и ровные ряды виноградных полей. Позади виноградников, в оливковой роще, трепетало пламя костра, а также ритмично бил тамбурин.

– До той рощи полчаса пешком, – прикинул я. И, помня, что в комнате меня ждет горгулья, предложил. – Идем?

– Избавься сначала от твоего нового парфюма под названием «Протухший гороховый суп деда Мельхиона». Там графин воды на столике.

Надо было предложить ему поменяться комнатами. Думаю, сидящая на подоконнике горгулья, отбила бы у него охоту шутить…

***

Полная луна щедро освещала нам дорогу, так что можно было не беспокоиться о факелах или свечах. Я оказался прав, за полчаса нам удалось без приключений дойти до оливковой рощи. Мы спрятались за кустами розмарина, бурно разросшимися у корней старого оливкового дерева на невысоком холме над поляной, где горел костер. Кустарник и толстый разлапистый ствол скрывали нас от людей и в то же время позволяли наблюдать за происходящим.

Над костром дымился котел, распространяя в воздухе дурманящий сладкий запах. Вокруг него собралась дюжина обнаженных женщин разного возраста с распущенными длинными волосами. Хлопая в ладоши и завывая, они отплясывали лихой танец под частый ритм тамбурина, выстукиваемый руками единственного музыканта. О том, что это мужчина, можно было догадаться по грязным стопам огромного размера, торчащим из-под длинного черного плаща. Капюшон, надвинутый до самого подбородка, мешал разглядеть лицо. Через плечо мужчины был перекинут ремень от полуметрового тамбурина, который он поддерживал левой рукой, а правой извлекал из узкой, обтянутой кожей, части низкие звуки. На правой кисти музыканта не хватало двух с половиной пальцев: мизинца, безымянного и одной фаланги среднего.

В стороне от танцующих стоял круглый, закрытый крышкой деревянный чан с двумя ручками. Напротив тамбуриста, по другую сторону костра, на обтесанном в виде ложа камне, лежала голая немолодая женщина с крупным некрасивым телом, круглым животом и короткими кривыми ногами. Приглядевшись, я узнал Гарзенду, кухарку из замка. Голову ее венчал венок из белых лилий, жидкие космы растрепались, плоские груди обвисали по сторонам и часто вздымалась, а дряблые, густо покрытые волосами бедра, были широко раздвинуты.

Пляски продолжались около часа. А, может, и дольше. Дикий танец, запах пота разгоряченных необузданным ритмом голых тел, поющих без слов бесконечную древнюю, как природа, песню, вводили в транс. Я начал засыпать.

Проснулся я оттого, что музыка прекратилась. Музыкант замер, оставил в покое тамбурин. Танцующие тоже остановили пляску и замолкли.

Из круга вышли две молоденькие симпатичные девушки с темными волнистыми кудрями и круглыми бедрами. Они подошли к чану, взялись за ручки по обе его стороны и оторвали от земли. Выставив в сторону руки от тяжести, медленно и осторожно ступая, девушки понесли чан против часовой стрелки вокруг костра. Когда они проходили мимо, остальные женщины падали на колени. В полной тишине, нарушаемой только треском костра и криками сов, девушки принесли чан к подножию камня, на котором распростерлась Гарзенда. Остановились напротив, бережно поставили на землю и сняли крышку. Прошептав слова колдовства или молитвы, они поклонились чану и неожиданно резко толкнули ногами. Чан опрокинулся. Толпа встретила это дружным воем, а тамбурин ожил. Музыкант принялся за тягучий, как предвкушение чего-то грандиозного, ритм. Темноволосые девушки вернулись в круг и опустились на колени, присоединившись к подругам. Женщины плавно двигали корпусом, подняв руки к звездному небу и полной луне. Им вторил вначале медленный, но все ускоряющийся бой тамбурина и, повинуясь мелодии, их жесты становились быстрее и резче.

Но мое внимание было приковано к опрокинутому чану. Оттуда выползла метровая, толщиной с пару моих кулаков змея. Нет, скорее пиявка… Тварь с рогатой головой и присоской вместо рта, рыбьей чешуей, хвостом… нет, хвост заменяла вторая голова, на этот раз рыбья, с выпученными глазами по обеим сторонам и острыми зубами в треугольной пасти. Двигаясь подобно слизняку, существо проворно заползло на алтарь вперед рогатой головой пиявки. Другая, рыбья голова на хвосте, была поднята, глаза злобно озирались по сторонам, а из пасти выстреливал вовсе не рыбий раздвоенный язык.

Когда голова твари дотронулась до ноги Гарзенды, та вдруг застонала низким хриплым голосом. И с такой силой вцепилась пальцами в камень алтаря, что на её руках вспухли вены. Кухарка раздвинула еще шире рыхлые бедра, позволяя животному проползти вверх по промежности, пока голова-присоска пиявки не оказалась на её животе.

Тамбурин гремел, ускоряясь и ускоряясь. Пиявка шарила по круглому животу Гарзенды. Кухарка ёрзала на камне, направляя голову пиявки в район пупка, пока, наконец, той не удалось присосаться к ее телу. Гарзенда застонала. Ей дружно вторили женщины. Пиявка пульсировала, наполняясь кровью кухарки, словно насос, становясь толще и тверже. Вторая же, рыбья голова твари, скользившая по бедрам Гарзенды, внезапно поднялась и с силой вонзилась в ее лоно. Рыбья часть твари проникла внутрь до половины, в то время как голова-пиявка впивалась в плоть женщины, высасывая её кровь. Гарзенда орала. Ей хором вторили подруги, они вскочили и бросились в пляс. Тамбурин неистовствовал.

Безумный бой тамбурина сопровождал рев беснующихся в диком танце женщин. Гарзенда судорожно извивалась на каменном ложе под мощными толчками твари, выла, переходя на хрип.

Кажется, эта оргия длилась целую вечность. Распластанная на камне кухарка, с пеной на губах, закатившимися глазами, мокрая и блестящая от пота сотрясалась в судорогах, а животное в ней часто билось.

Вдруг Гарзенда издала протяжный звериный рев, бессильно уронила руки и ноги и потеряла сознанье от невыносимого экстаза и боли. Голова-пиявка, сосущая кровь из ее живота, отвалилась вниз напившись.

В ту же секунду тамбурин замолк, а женщины остановились. Тело твари все еще продолжало пульсировать, но его рыбья голова, стекая с потоками розовой сукровицы, медленно вываливалась из чрева Гарзенды. Пиявка в полной тишине сползала к подножию камня, оставляя за собой кроваво-слизистый след.

Но, оказалось, это еще не конец, главное действие ожидало впереди. Тамбурин взорвался новой лавиной галопа. Женщины, словно дикие кошки, с визгом набросились на пиявку. Они рычали и рвали существо ногтями и зубами, пожирали еще живую агонизирующую плоть твари. Масса голых тел, вымазанных кровью и слизью, стонала под алтарем, где распласталась бездыханная Гарзенда. Обезумевшие женщины сплелись клубком в апофеозе адского пиршества, так что невозможно было разобрать, чьи конечности свились с чьими, кому принадлежат окровавленные губы, груди, ягодицы или мутные полузакрытые глаза.

Недоеденные части разорванного живьем существа полетели в котел. Жидкость вспенилась, поднялась, словно молоко, перевалилась через край и полилась в костер. Тамбурин заиграл тише, пока вовсе не замолк. Возня и стоны прекратились. Ярко-красное варево лилось, превращая пламя в угли. В ту секунду, когда на востоке посветлевшего неба пробился первый луч расцветающей зари, сигнализируя о конце шабаша и начале нового дня, костер окончательно погас, и обессилившие ведьмы упали на землю.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Признаться честно, я никогда не присутствовал на шабашах деревенских ведьм. И не горел желаньем вернуться.

– Думаю, это самое мерзкое зрелище, которое я видел, – прошептал Йан.

Он отполз от нашего наблюдательного пункта в кустах розмарина и уселся на землю под кроной старого, искривленного временем оливкового дерева.

Я устроился рядом, прислонившись к стволу оливы. И не мог не воспользоваться случаем, чтобы не поиздеваться:

– Йан, а ведь твоя Марго – высшая жрица ведьминского ковена28! Захремар! Представляю, как эти истинные леди голышом отплясывают на шабашах29!

Он поморщился:

– Может быть. Не знаю.

И, как всегда, обидевшись на мои «грубые шутки дикаря», отвернулся.

– Гарзенда – жрица ковена деревенских ведьм, но она – простолюдинка, а мы в шестнадцатом веке, – констатировал я на правах знатока прошлого. – Ее магической силы достаточно для бытовой магии. Но ритуалу открытия ворот и вызову демонов необходимо учиться. Зубрить гримуары Соломона. А Фульк сказал, что она – неграмотная. Следовательно, Гарзенда не сможет открыть ворота. То есть, к сожалению, из числа подозреваемых эту ведьму придется исключить… Что ты ищешь?

Пока я рассуждал, Йан внимательно изучал сухую траву и камни вокруг.

– Этот музыкант в плаще – единственная ниточка на сегодня… Посмотрим, куда она приведет. Вот, нашел!

Он протянул мне руку. На его ладони сложил крылья и лапки крупный скарабей с необычным зеркальным и светящимся в утренних сумерках панцирем.

– Я наложу на этого жука заклятье следопыта. Он проследит, куда отправится тамбурист, и отведет нас к нему.

Прикрыв скарабея ладонью, Йан прошептал заклинание и выпустил жука на волю.

Проводив скарабея в шумный полет, мы отползли обратно к кустам розмарина и выглянули на поляну. Женщины уже успели одеться в длинные темные плащи и помогли подняться пришедшей в себя Гарзенде. Их движенья были плавны, а лица – усталы, они все еще не отошли от транса. Ведьмы разобрали сложенные позади алтаря метлы и, восседая на них, одна за другой, улетели.

Вскоре на поляне остался один тамбурист. Он выкатил из-за камня деревянную тачку, не торопясь, убрал туда пустую кадку и тамбурин. Так и не сняв плаща и капюшона, мужчина побрел прочь от углей потухшего костра и пропал из виду в глубине виноградников.

Заря поднималась над оливковой рощей. Нежно-розовый свет просыпался над вершинами старых деревьев, но нижние, разросшиеся в стороны ветви и толстые стволы с сучковатой корой, еще оставались во мраке. Вернувшись под нашу оливу, в ожидании возвращения скарабея-шпиона мы заснули, укрытые ее тенью, наслаждаясь прохладной утренней свежестью.

***

Разбудило меня не возвращение скарабея, а беспощадный августовский зной Прованса.

Стряхивая с себя остатки невнятных сновидений, я сел под старой раскидистой оливой. Мои обгоревшие щеки и нос пылали огнем. Солнце в зените превратило тень дерева в жалкое пятнышко у корней. Я не мог понять, как это я, жаворонок, смог проспать до полудня. Тогда я еще не знал, что перемещение во времени отнимает очень много сил, и долгий сон после путешествия – явление нормальное.

Я растолкал Йана. В течение нескольких секунд и он не понимал, где находится, растерянно озирался по сторонам, приходя в себя от тяжелого утреннего сна. Потом сел рядом со мной и, проклиная все на свете, за то, что мы не позаботились взять с собой ни капли питьевой воды, вздохнул:

– Жаль, что солнцезащитные очки еще не придумали! И солнцезащитный крем! Хотя тебе этого не понять! Ты и без них обходился в степях…

Нос и одна щека Йана пылали ярким солнечным ожогом.

– Не расстраивайся! Шёлк этой белой рубашки идеально гармонирует с алым цветом правой половины твоего лица. Какая досада, что у тебя нет возможности увековечить это сочетание и поделится пережитым с поклонниками!

– Поверь мне, страдания от отсутствия социальной жизни невыносимы! – смеётся он. – Представь себе, в храме Убак я серьезно пожалел, что не захватил с собой телефон! Никто даже не проверял, что мы принесли с собой!

– Не сомневаюсь, что даже страх смертельного наказания за пронос в прошлое предметов из будущего не остановит тебя!

– Да, но с другой стороны, какой от телефона прок, если интернет еще не изобрели?!

Йан поднялся, и, отряхивая красную землю с бархата одежды, вдруг наткнулся на заколдованного ночью скарабея, терпеливо ждущего на рукаве рубашки.

– Это же наш шпион! Он вернулся!

Йан снял скарабея и, подняв на ладони, отпустил в полет. Странный этот скарабей был совсем непохож на всех виденных мною жуков. Когда он расправил крылья, от панциря, словно от зеркала, отразились солнечные лучи и заиграли на наших лицах солнечными зайчиками. Жук выпустил прозрачные подкрылки и взлетел. Беззвучно и тяжело, предпочтя не набирать высоту, а оставаться в метре над землей, он покинул оливковую рощу и устремился в виноградные поля.

Мы спустились с холма и поплелись следом за скарабеем по той же узкой тропе, по которой ночью ушел тромбонист. Насколько хватало глаз, до самых гор на горизонте, простирались линии аккуратно подвязанных виноградных кустов, увешанные гроздьями крупных черно-красных ягод. Душная жара мешала нам ускорить шаг. Мой шелково-бархатный костюм, не приспособленный для подобных прогулок, душил меня, пот градом тек со лба и не было ни единого шанса наткнуться на колодец.

В ушах звенело. То ли от жары, то ли это хор миллионов свихнувшихся цикад донимал меня со всех сторон. Их треск гремел настолько пронзительно, что хотелось заткнуть уши.

– Проклятые цикады!

Вытерев пот со лба, Йан замотал головой:

– Догадываюсь, что тебе никогда не доводилось проводить каникулы с родителями в Провансе, друг. Цикады в августе не поют.

– Ты же тоже слышишь этот гул? Или мне от жары мерещится?

– Лет через пятьсот я сказал бы, что это гудят электрические высоковольтные провода. Или какой-то маньяк-дровосек преследует нас с циркулярной пилой.

Йан остановился около виноградного куста и наклонился, чтобы поближе рассмотреть висящие на нем крупные ягоды. При этом растение шарахнулось от него и, словно в испуге, закрыло листьями компактные грозди с тесно прижатыми друг к другу ягодами.

Я подошел к кусту и раздвинул листья. Виноградины вибрировали и гудели, словно цикады, так и норовили забраться глубже внутрь растения, прячась от меня.

– Что это опять за демонщина!

– Напоминаю тебе, что вчера ты попробовал домашнее вино Де Муффляров, – Йан деланно вздохнул. – Ох, жди беды! Имей в виду, таблетки от диареи тоже еще не изобрели!

Наш скарабей несколько раз облетел вокруг, нетерпеливо прожужжав и приглашая поторапливаться. Мы оставили в покое поющие виноградины и пошли по следам томбуриста.

Справа и слева при нашем приближении, виноградники, как пугливые животные, расступались и спрятали спелые гроздья. Кажется, они ничуть не страдали от сорокаградусного пекла. Я перешагивал через борозды иссушенной, потрескавшейся замысловатыми треугольниками, красной земли. Вдруг мне вспомнились слова Фулька, что в прошлом году у всех виноделов урожай погиб от засухи. Но не у него.

От пришедшей мне в голову мысли я даже споткнулся:

– Йан, а ведь смесь цикад и винограда неслучайна! Подумай, как сделать так, чтобы виноград не засох? Добавить в него немного насекомого, которое обожает жару!

– Тоже мне, сделал великое открытие! Это существует и без тебя, гений, и называется «ГМО», генетически модифицированные организмы. Если ты не в курсе, то в двадцать первом веке они запрещены, между прочим.

– Но мы-то сейчас в шестнадцатом!

– Ты хочешь сказать, что кто-то занимается в этой потерянной в Провансе дыре магической генной инженерией? Да если бы какой-то колдун открыл ГМО в Средние века, будь уверен, слава об этом маге дожила до нас!.. То есть до меня…

– А совиные глаза на инжире должны отпугивать мелких птиц, которые уничтожают урожай до того, как крестьяне его соберут! – не унимался я.

– Отдаю должное твоему логическому складу ума, друг. А чем ты объяснишь зеленую двуногую кошку? А зеркального скарабея? Они – существа абсолютно бесполезные!

– Хм… – мое следствие зашло в тупик. – Случайностью…

– У колдуна-генетика произошла утечка магического материала?

– Или он – неряха.

Следуя за скарабеем, мы покинули виноградники и вышли на обочину утоптанной проселочной дороги. Через десять минут она привела к зданию заброшенной старой фермы. Жук летал кругами, то снижаясь, то поднимаясь, показывая, что мы пришли, и именно сюда он проводил мага в капюшоне. Йан освободил жука от заклинания, и скарабей, переливаясь зеркальным панцирем, улетел в сторону оливковой рощи к родным зарослям розмарина.

Мы укрылись в долгожданной тени старых платанов с узловатыми ветвями и оглядели местность. Ферма представляла собой одноэтажное здание, выстроенное в форме L несколько веков назад из местного белого камня, и, на первый взгляд, пустовала не один десяток лет. Обесцвеченные солнцем и временем стены треснули и поросли диким плющом до самой покосившейся и проломанной черепичной крыши. Буйная растительность доходила до самых маленьких вентиляционных окон и закрывала их.

Мы решили проинспектировать строение. Через несколько шагов стало очевидно, что мы погорячились, решив, будто ферма заброшена. За углом, на узкой части здания, мы обнаружили закрытую дверь со следами недавнего ремонта: кто-то поменял замок на более крепкий. Перед ней в пыли виднелись свежие следы босых ног. Однако ни один звук не доносился изнутри и не нарушал гуденье цикадовинограда. Маленькое окно рядом с дверью плотно закрывали деревянные ставни.

Я дернул за ручку и постучал:

– Добрый день! Просим прощенья за визит! Мы сбились с дороги и заблудились… – крикнул я нарочно громко. – Эй?!

Нет ответа.

Мы топтались перед входом, заглядывали внутрь сквозь щели в ставнях, безрезультатно стучали и звали, пока окончательно не убедились, что ферма пуста. За то время, что мы спали под оливой, тамбурист в черном плаще успел ускользнуть.

И все-таки не помешало бы это проверить…

Окна, находящиеся под самым потолком и сконструированные для вентиляции, не только были спрятаны за толстыми прутьями решетки, но и слишком узки. Я оценивающе осмотрел дверь сверху вниз и прицелился…

– Нет-нет-нет! Мы не будем ломать эту дверь! – замотал головой Йан, читая мои мысли.

– Мы не можем уйти отсюда, не посмотрев, что там!

– Идем, поищем мирный способ войти!

Обогнув ферму, мы оказались во дворе. Широкие подгнившие двери были заколочены крестом толстыми наспех отструганными досками, словно кто-то торопился заблокировать их. На примятой траве стояла пустая тачка, в которой маг в черном плаще привез чан и тамбурин.

А в провалившейся крыше зияла широкая дыра.

– Смотри! Вот она, единственная открытая для нас дверь. Если поставить тачку на дыбы, то она заменит лестницу.

– Придется тебе поднапрячься и подтянуться на руках.

– То есть, первым полезу я?

– Ну да! Ты же почти два метра ростом!

Сказано – сделано. Через несколько минут, перепачкавшись и порвав рукав рубашки, я оказался на черепичной крыше загадочной фермы. Я протянул Йану руку и помог взобраться на край. До каменного пола было метра два с половиной. Мы слезли сначала на балку перекрытия, а оттуда спрыгнули вниз.

Поднятая нашим приземлением пыль клубилась в тонких лучиках света, который просачивался через щели между черепицами и крохотными оконцами под потолком. Под ногами шмыгали насекомые, и хрустела скорлупа, в углах возились мыши, потревоженные нашим появлением. И ни лестницы, ни веревки.

Йан оглянулся на дыру в крыше, оценив расстояние до потолка:

– Интересно, гений, а как мы отсюда выберемся?

Я пожал плечами:

– Найдем выход в другом месте.

Нас встретил тяжелый дух запустения. В пустом, узком и длинном, примерно метров пятнадцать на пять, помещении друг напротив друга вдоль стен были отгорожены вольеры, по пять с каждой стороны. На полу грязь перемешивалась с засохшими обглоданными костями, на камнях виднелись глубокие следы когтей, к стенам были прибиты мощные кольца. Кое-где сохранились массивные железные ошейники с шипами и остатками цепей.

– Не похоже, чтобы здесь держали лошадей, – заметил Йан, рассматривая кованые цепи толщиной с кулак.

Искусство магии смерти, которому я учился, позволяло определять дату гибели животного или человека по его останкам. В данном случае все эти обглоданные кости принадлежали забитым не менее десяти лет назад свиньям.

– Кем бы они ни были, постояльцы этих вольеров, в последний раз они поужинали очень давно!

Кроме мусора, мышиного помета, черной плесени на стенах и чего-то еще, наподобие яичной скорлупы, при каждом шаге хрустящей под ногами мы не нашли ничего, что приблизило бы нас к разгадке. Внутри ферма производила такое же впечатление давно заброшенного здания, как и снаружи.

Однако черные пятна, подобные тем, что я видел в башне у колдуна Мельхиона, сплошь покрывали облезлые стены и свидетельствовали о близости демонических сил.

С торцовой стороны зала располагалась глухая каменная стена, а с другой – арочный проход. Мы прошли мимо вольеров, повернули за угол и очутились во втором зале, построенном под прямым углом к первому. И здесь в исцарапанные стены были вбиты толстые кольца, а в грязи на полу валялись куски ржавых цепей, перемешанные с костями. Напротив – заколоченные крестом ворота, те самые, что вели во двор. Несколько сломанных клеток из толстого металла валялись в проходе. Зал заканчивался приоткрытой обшарпанной дверью. Рядом с которой стоял тамбурин и пустая кадка. И повсюду обильно разрослась чёрная демоническая плесень.

Йан толкнул меня локтем вбок и показал в направлении двери в конце зала. С трудом протиснувшись сквозь щель, из-за двери показались два крупных, размером с мясистого бульдога, четырехногих цыплёнка. На их розовой кожице не росло ни единого перышка, будто бы бедолаг уже ощипали, лишь бесполезные крылья кое-где покрывал зеленый тонкий пух. Животные по-куриному вскинув голову, увенчанную вместо гребня двумя короткими рогами, прошли вдоль вольеров, кудахча и склевывая что-то с земли.

Не сговариваясь, мы побежали к двери.

Квадратная комната, откуда вышли эти цыпобычки (или теляцыплята) была раза в три меньше залов с вольерами. Единственное окно, закрытое решеткой и деревянными ставнями, освещало ее рассеянным сквозь щели в дереве светом и позволяло осмотреться. Сюда же вела и та запертая дверь, в которую я стучался снаружи.

Черная плесень на стенах, потолке и деревянной мебели лоснилась бархатом. Напротив окна стояли грубо сколоченные стеллажи. Полки были заставлены обглоданными мышами книгами, десятками пыльных склянок, грязными ретортами30, треснутыми бутылками, колбами, перегонными аппаратами с остатками засохших экспериментов. Рядом со всей этой, засиженной мухами, алхимической утварью красовались черепа неузнаваемых животных и заспиртованные зародыши неизвестного происхождения.

Мое внимание привлекла одна склянка с розовой жидкостью, похожей по цвету и густоте на смесь крови и молока. К ней бечевкой была привязана записка: «одна капля в глаз цыпленку, три золотых за полстакана». Неровные строчки налезали одна на другую, буквы напоминали детские каракули, а цифра три была подчеркнута несколько раз:

– Для фермы Хромого Жака, – прочитал я вслух, – три на восемь бык, четыре на восемь кура, один на восемь тмин для запаха.

– Поздравляю! – воскликнул Йан. – Ты нашел рецепт создания тех цыпотелят, которых мы встретили!

На громоздком деревянном столе в беспорядке лежали бумаги с начертанными углем магическими знаками, печатями духов, диаграммами и сигилами31. На пробках трех маленьких склянок, стоящих тут же, была криво начертана шестиконечная звезда. А в центре стояла огромная пузатая бутыль с широким горлышком, заткнутым тряпицей. В ней, как в безводном аквариуме, плавало с десяток черных пузырей размером с куриное яйцо. Через полупрозрачную мембрану виднелись темные пятнышки ядер.

Наше присутствие потревожило черные пузыри, и они принялись энергично биться о стекло. Икринки подпрыгивали выше и выше, доставали до затычки и пытались ее вытолкнуть. Они атаковали тряпичную пробку с такой силой, что бутыль зашаталась и, в конце концов, опрокинулась. Тряпица выскользнула, и пузыри выстрелили в воздух. На мгновенье они зависли перед нашими лицами, а после половина улетела за дверь, послушные движению воздушного потока, а другие остались в комнате. Они замерли под потолком, как черные воздушные шарики.

– Вчера я начал рассказывать тебе, как Марго хотела купить парочку горгулий, помнишь?

– Слушай, ты действительно хочешь именно сейчас поговорить о твоей матери?

Йан пропустил мои слова мимо ушей и продолжил, внимательно наблюдая за парением черных пузырей.

– Так вот. Я остановился на том, что каждая купленная горгулья обошлась Марго по цене роллс-ройса. Единственный чародей в двадцать первом веке, кто продолжает заниматься их созданием – это один реставратор из Флоренции. Он объяснил ей, что высокая стоимость тварей оправдана дороговизной исходного материала…

Я опустился на краешек стола, все еще не догадываясь, к чему он клонит.

– Горгульи – не сфинксы, которые плодятся, как кошки, – воодушевленный моим вниманием, живо продолжил Йан. – У них нет системы размножения. Все эти твари сделаны искусственно, причем каждая уникальна и носит подпись создателя, как картина или скульптура. Этот флорентинец объяснил Марго, что для создания обыкновенной, базовой горгульи необходимо смешать кровь летучих мышей, чтобы она получилась крылатой, кровь сторожевых собак для злости и охранного рефлекса и кристаллы розы пустыни для образования их подобной камню шкуры. Это – основа. К этому можно добавлять качества разных животных и насекомых, по вкусу создателя. НО! Главное, без чего сотворение горгульи невозможно, это СЕМЯ ДЕМОНА! Иначе все эти составляющие никогда не превратятся в живое существо.

– Нужно вызвать демона?

– Да. А для того чтобы приманить демона и заставить истечь его семя, необходима прядь шерсти из хвоста самки единорога! Причем для каждого визита демона и для получения всего нескольких капель семени нужна новая прядь! Плюс жертвенная кровь для открытия ворот, плюс силы самого мага, затраченные на открытие и закрытие прохода в мир демонов!

Я присвистнул. Цена шерсти единорога известна. Купленная у браконьеров на задних улочках базара в Хоше, святящаяся шелковая прядь обойдется в целое состояние!

– Йан, ты хочешь сказать, что эти черные пузыри – это семя демона?

Йан кивнул. Я проводил взглядом очередную икринку, вылетающую из комнаты в открытую дверь.

Честно признаться, я недолюбливал демонологию с детства, еще когда моим наставником был сахир Аль-Мисри. А в XXI веке ни я, ни Йан нигде, кроме как на скучнейших уроках у ненавистного мне Цербера Сеферовича, с демонами дел не имели. Причем в колледже Э. Ч. Мак Каули благодаря стараниям этого садиста-преподавателя уроки демонологии также не попали в число моих любимых и часто посещаемых дисциплин. Поэтому мне оставалось лишь догадываться. Но я чувствовал, что Йан прав.

– Это объясняет нелепое присутствие готических горгулий в новехоньком замке, выстроенном в ренессансном стиле! – торжествовал Йан.

– Похоже, старик Мельхион, пока не спятил, разводил этих тварей для продажи вот в этих самых вольерах… – предположил я. – Отсюда и богатство Де Мюффляров! И поэтому непроданные твари все еще слоняются по замку!

– Догадываюсь, с чем связана заброшенность фермы! На дворе начало шестнадцатого века, готика вышла из моды, а вместе с ней и горгульи! Их невозможно продать, коммерция Де Муффляров стала нерентабельной!

– Получается, что дед Мельхион все-таки причастен к открытию ворот! Видимо, в молодости он был сильным магом, но сегодня стал слишком слаб. К тому же потерял рассудок. Значит, сегодня этим занимается…

– Маг в черном плаще!

Мы, довольные разрешением сразу всех загадок, готовились отпраздновать триумф. Через минуту пришла очередь сомнений:

– Подожди, подожди… Если семя демона стоит так дорого, как ты объяснишь небрежное отношение к нему этого мага в черном?

– Согласен, – вздохнул Йан. – Заплативший цену бриллианта в несколько каратов за пучок шерсти единорога и обменявший их у демона всего на десять пузырей семени колдун заткнет драгоценную бутыль настоящей пробкой, а не куском старой тряпки… Зато эта небрежность, так же как и улетевшее семя, объясняют зеленых кошек и остальных бесполезных «ненатуральных» животных!

– А чем ты объяснишь вот это? – я показал на склянку с розовой мутной жидкостью с надписью «три золотых за полстакана».

Достав из мешочка на поясе, служащего мне карманом, одно золотое экю, я взвесил его на ладони:

– Эта золотая монета весит, может быть, грамм пять. То есть три золотых – это максимум пятнадцать грамм золота. Можешь перемножить это на цену за грамм… Этот горе-предприниматель в капюшоне продает свое зелье даже не за магические туллы, а за обычные местные экю в десятки раз дешевле, чем оно ему обходится! Тебе не кажется это странным?!

– Так можно поступать при одном условии…

– Если сырье для производства чудовищных гибридов ВОРОВАННОЕ! – продолжил я мысль Йана.

– То есть маг в черном никаких ворот не открывает. Он ВОРУЕТ семя демона!

– Да! Но где? И кто же открывает эти треклятые ворота? Захремар ему в печень!

Наше расследование зашло в тупик. Нам удалось вычислить создателя нелепых существ-гибридов, но основной вопрос, за ответом на который мы отправились в прошлое: кто и каким заклинанием открывает ворота в мир демонов, оставался открытым.

Я рассеянно озирался по сторонам, в поисках новых улик и добавочных нитей, которые смогли бы повести наше следствие по новому пути. Из колб и пробирок на меня смотрели мертвые глаза заспиртованных уродцев, рядом с неузнаваемыми частями законсервированных тел и органов. Среди этого паноптикума32