Читать книгу Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н. А. Некрасова, 200 лет со дня рождения. 2 часть - Альманах - Страница 6

Явление, выведенное в заголовок статьи, посетило нашу Отчизну достаточно давно[1]. К настоящему времени его колоссальное вздутие претендует на массовый статус вируса графомании, олицетворяющей тупик самозваных ратоборцев за святость слова.

Эра буржуазных взаимоотношений и бум тиражирования окололитературных аферистов с умопомрачительной скоростью накрыли население державы. Учредив теневой и лицензионный захват СМИ и типографий, они повернули вспять историю, смысл существования и фактический патриотизм, лингвистику, публицистику и искусствоведение, литкритику и отечествоведение. Исказив самообразование и совершенствование личности, разрушив предназначение литературы, рабы разврата и золотого тельца разработали «правила игры», действующие по выверенному сценарию тоталитарной системы под макияжем гласности.

Что же происходит на бывалом конвейере постаревшей интеллигенции, болтающейся между подачкой за трусливое молчание и толстым портмоне за нездоровую скандальность? Не слишком ли много у неё сегодня насущных забот-проблем, чтобы так кощунственно и тихосапно отвернуться от собственного народа бронированностью сейфов?

Культивация тарабарщины, Муза вскладчину, десятиличие редакторов, плаксоведение на закате жизни, маниакальная страсть войти в отечественную и вселенскую антологию мировых грандов пера и слова, обет перед властью, маразматическая журналистика под харизмой, оттачивание «яканья» через строку и мн. др. – вот псевдолитературное «наследие» искусственно созданных «мэтров». Здесь же узаконены 70-процентное цитирование чужих авторов в своих текстах, ярко выраженный плагиат, осевший в памяти юности, и наглые кражи по Интернету, школа злословия, жаргона и сленга, использование труда наивных детей и энтузиастов на безгонорарной основе. Если бы создать юмореску в стиле Аркадия Аверченко, заголовок для «любителей» Родины и Бога мог быть таким: «Змейки в сливочном масле»…

Хитрое и закулисное мышкование сочинителей, не познавших истинных болей, трагедий, уродств и боёв творчества, не обязует их к публичности, ораторству, не мобилизует на создание собственного алгоритма мыслесложения, гражданственности и авторского правдописания. Они становятся людьми календаря, безынициативной, бесформенной ремесленной кастой, трезвонящей о собственном величии в роли «опекунов духа», «хранителя языка» и полуюродивого святого, рифмующего за евро и баксы. На пути разложения общества своими краткими и излишне долгоиграющими опусами паралитераторов душат тщеславие, косноязычие, зависть, ревность, лень, водка, неустройство жизни и её несвоевременность, поджуживание родни и знакомых, указующие персты власти в места, где можно долго клевать рублёвые «зёрнышки» по предельному реестру литературного бухучёта.

Рассмотрим подробнее, к чему приводит безответственность и аморальность седых и начинающих седеть приспособленцев в старые и новые времена. Представленные ниже типажи «интеллектуальной знати» настолько одиозны, узнаваемы и однообразны, что не удивишься повсеместности этих существ на всём пространстве России…

Бывший партбонза, жизнь которого обеспечили «Волга», госльготы и госпайки, быстрота получения ордеров на квартиры и дачи, консервативнейший номенклатурщик в кости, причастился к… Ивану Бунину.

Огульный атеист, активист антибожьего идеологического идиотизма под занавес судьбы упоминает Имя Господне и каноны Библии всуе, не задумываясь над тем, что его «гениальные» произведения символизируют новый виток фарисейства и иудаизма в понятиях Иисуса Христа.

Заочный краевед каботажного толка уже не может творить, не оттолкнувшись от имени и заслуг А. Чехова, Л. Толстого, А. Куприна и других адептов мировой литературы, получая новые рубли за цитаты прошлых веков и шакалье вальсирование вокруг них.

Экс-неудачник по прохождению партшколы, неплохой фольклорист по молодости становится лауреатом чего-то, награждённым чем-то за «великий вклад в дело спасения родного языка», будучи до и после этого профи мата и запойным алкоголиком.

Главный редактор общественной газеты служит двум Союзам писателей, как телята при двух матках, причём, уверовав в свою оппозиционность, не пишет ни строки на любую тему годами, привлекая для баловства с бумагой вечно безденежных студентов журфака и внештатных корреспондентов.

Поэтесса, либреттистка, энциклопедичка с наследием из стола авторитетно созидавшего отца публикует материалы под своим именем, подпорчивая вульгарщиной и шарадами мощь интеллектуального потенциала родителя.

Главный консультант-рецензент при издательстве, он же редактор и ответственный за выпуск местной «богемы» не считает нужным читать и проталкивать рукописи без сопровождения их хода и реализации гусями, карпами, покрышками, мёдом, обильными спиртными возлияниями в обществе проверенных шлюх и глашатаев его «доброты».

Бывший цензор и куратор молодых талантов в перестроечные времена, ветеран Великой войны изнемогает от ежедневных хлопот в поиске спонсоров для издания своей единственной брошюры, где герои – лопухи, шмели, червячки, мотыльки, лебеди, котята, пескарики и дошколята.

Добрая, а потому и незамужняя «бальзаковка на выданье» всю жизнь протусовалась на галерках, у рампы, в фойе, гримёрках, буфетах, на балконах и в партере театров, оставшись суфлёром классиков согласно пополнению касс и ведомости заграничных гастрольных вояжей.

Шебутной архивариус, автор 10 000 статей на историческую тему, натуральный акробат фактической документалистики ни в одном из творений не допустил даже намёка на критику кого-либо и чего-либо, панически боясь лишения завоёванных газетных площадей.

Юный выпускник академии художеств, даровитый физиономист и портретист вынужден заниматься шаржистикой и упрощёнными пейзажами, будучи под контролем главреда подростковой газеты (по совместительству капитана госбезопасности).

Эх, феты, Тютчевы, Пришвины, шулеровичи! Нет на вас Писаревых, Достоевских, Чернышевских, Белинских, Герценов, Айвазовских! Как нет и Герберта Уэллса, мечтавшего побрить ненужные бороды всех карлов марксов в своём малоизвестном населению произведении «Россия во мгле»…

За деканом и инженером, идущим по стопам А. Барто в 60-летнем возрасте, в литературную рать провинции год за годом вступили: контрразведчик военпроизводства, не понятый в Отечестве французовед, кафедральный и застольный критик без статей, сирота репрессированная, издатель без типографского станка, программист на пенсии, три одинокие подруги юности под видом вышеназванных поэтесс, соглядатай губернатора, молодой, но богатый трубадур Музы и Парнаса, мемуарист – полковник МВД. Всем им иже с ними «помешали»: инвалид и жёсткий автор литобозрения, бывший лётчик, руководитель клуба для начинающих «Русское виршесложение», бывший переплётчик и корректор типографии, безденежный партиец из села, крупный чиновник аппарата губернатора, бульварный скандалист из райцентра, одарённая красотулечка-литографистка и бард, грузный природовед края и деловитый многожанровый писатель планетарного масштаба.

В официальном резюме последним было отказано в публикации рукописей по мотивам политическо-интриганской «ненашести» в отместку за самодостаточность и круглогодичный профессионализм, за народовольство, талант и непродажность общечеловеческих принципов. За давлением и систематическим непечатанием стояли поседевшие коммерциализированные дети партийных «царьков»…

Литературная продукция низкого смыслового и гуманистско-гражданского качества наводнила с вешними водами прилавки якобы книгами и пастишами[2] армии страдающих аграфией[3], провалившихся во времени, не развивших качество и стиль письма и не понявших себя от старта до исхода. За отсутствием международного образования-видения пришли таинственное уныние, спазм говорливого одиночества, исчезли цели и смысл писательской борьбы, волевая мозговитость, девственная романтичность, переработка и совмещение жанров во благо служения собрату по Планете – Человеку.

В поиске оправдания ничегонеделания паралитераторы зашли настолько далёко, что при жизни застали собственное забвение со стороны не внемлющего им населения. Экзальтированному реформами народу было абсолютно всё равно от бездарности зарифмованного и прозаического воплощения его жизни, будь то в полётах во сне или наяву. В изломах перспективы ежесекундно изменяющегося пространства, среди дали зарниц и под тошнотворный запах загаженной речки приближалась, финаля морозы, весна. Версификаторам себестоимости себя на теле и дензнаке народном она прививала ощущение предреволюционного беспокойства, начала эпохи отсчётов за ошибки и премудрые выкрутасы вокруг не верящей слезам столицы.

Весна несла на своих призрачных крыльях безапелляционную критику на страницах мировой периодики, где раскрывалась вторая часть в общей прослойке подбрюшья массовых паразитов.