Читать книгу Лайк за любовь - Алёна Черничная - Страница 14

Машина остановилась на выезде из города неподалёку от того самого места, откуда неделю назад началось наше путешествие.

– Давай, доктор, проводи осмотр, – Егор повернулся ко мне лицом и измученно закатил глаза.

– Две руки надо, – улыбнулась я, поднимая в воздух ладонь, которая все еще утопала в его руке.

Усмехнувшись, он разъединил наши пальцы и прислонился головой к сидению, терпеливо ожидая, когда начнутся медицинские манипуляции.

– Будет немного щипать, – предупредила я, перед тем, как залить рану на губе перекисью.

– Кир, я немаленький уже. Знаешь сколько раз кости себе ломал, а количество вывихов и не сосчитать, – горделиво произнёс он.

Раствор зашипел на коже, и блондин, закрыв глаза, с тихим стоном поморщил нос.

– Немаленький, говоришь? Давай, – рассмеялась я, принимаясь слегка дуть на рассеченную губу, держа в своих ладонях его лицо.

Он покорно сидел с закрытыми глазами. Я непроизвольно провела большим пальцем по гладко выбритой щеке, всматриваясь в лицо парня: в эти высокие скулы, широкие брови, чётко очерченные губы, которые отекли от полученного удара и теперь смотрелись еще крупнее, в широкий волевой подбородок. Совершенно не смазливым красавчик, зато от него исходила какая-то мужская сила, от которой у меня скручивало все жилки внутри.

Я влюбилась в него по уши меньше, чем за две недели. Влюбилась так, что в моей голове больше не было места для других мыслей и переживаний. Я больше не принадлежала себе.

Егор приоткрыл свои глаза и придвинулся еще ближе ко мне. Теперь мы сидели, соприкоснувшись лбами и слушая тишину в машине. Его пальцы едва ощутимо перебирали пряди спутанных волос возле моего лица, в то время как моя ладонь все ещё скользила по его щеке.

– По закону жанра сейчас я должен тебя поцеловать, но… – Егор дотронулся до разбитой губы и издал протяжный вздох.

– Зато это можно сделать мне, – чуть отстранившись от, я осторожно прикоснулась губами к его щеке.

– Мне этого мало, – он опять глубоко вздохнул, издавая страдальческий стон. – Ты, кстати, молодец, – усмехнулся Егор, – даже не скривилась при виде моего разбитого лица.

– Поверь, в детдоме приходилось видеть после драк раны и похлеще, – усмехнулась я и тут же осеклась, поняв, о чем ляпнула.

«Вот идиотка!» – очень хотелось озвучить в свой адрес и не только это, и не только мысленно.

– В детдоме? – он изумленно вскинул свои брови вверх.

Язык мой – враг мой. Убрав руки от его лица, отвернулась от Егора и уставилась в окно, злясь на саму себя. Мне совсем не хотелось рассказывать об этом ему, тем более сейчас. Хотя я прекрасно понимала, что всегда скрывать про детский дом не получится. Все равно пришлось рассказать ему, но совсем не хотелось говорить на эту тему сейчас.

– Кир, – тихо позвал бархатный голос.

Я сидела, не поворачиваясь и считая в голове мерцающие вдалеке огоньки ночного города. Все же лучше, чем общаться на подобную тему.

– Чего ты замолчала?

– По-моему, уже наговорилась, – пробормотала я.

– Кир, иди ко мне, – Руки Егора обхватили мою талию и уверенно потянули к себе на сидение.

Обняв мускулистыми руками, Егор крепко прижал меня к своей груди. Напряжение, которое завладело мною несколькими минутами ранее, тут же испарилось, и я расслабленно откинулась назад, прильнув к тёплому, мужскому телу. Щека блондина грела мне висок, а спиной я ощущала, как его грудная клетка поднимается и опускается, совершая размеренный вдох-выдох. Его аромат, ставший по-своему родным, позволял растворяться в кольце сильных рук.

– Если это болезненная тема для тебя, то больше никогда… – начал Егор, но я прервала его на полуслове.

– Просто это не то, о чем можно говорить на первом свидании.

– А у нас и не свидание. Забыла?

– На самом деле там ничего сверхъестественного нет, – рассмеялась я, осторожно проводя кончиком пальца по его руке, которая тут же покрылась гусиной кожей. Лёгкие набрали воздуха, давая мне возможность говорить дальше, а Егор, словно поддерживая, очень осторожно сжал ладонь, снова переплетая наши пальцы. – Все банально: моя мать родила меня и оставила в роддоме. Ей только исполнилось восемнадцать. Одна в чужом городе, без денег, студентка первого курса, живущая в общежитии – видимо, этими причинами она руководствовалась. До двенадцати лет я жила в детском доме. Потом судьба решила, что хватит с меня и появилась моя родная бабушка, забрав к себе, пройдя адский путь бумажной волокиты. Вот собственно и все, – выдохнула я, стараясь не выдать свое внезапно появившиеся волнение.

– А твоя мать? Где она сейчас? – напряженно спросил Егор.

– Живет в другом городе. У нее муж и все хорошо, – иронично усмехнулась я.

– Подожди, он не знает о тебе? – в голосе блондина было слышно искреннее изумление. Егор был явно поражён озвученной мной информацией.

– Нет. И даже не догадывается.

– Как так? – повысив тон голоса, он дернулся на сидении. – А твоя бабушка, она разве не общается с дочерью?

– Последний раз они виделись, когда бабуля забрала меня из детского дома, – произнесла я, перебирая пальцами складки из ткани на платье. – Мила, моя мать, приехала тогда единожды и больше не появлялась в нашем доме. Только поздравления по телефону.

– Ничего не понимаю, – хмуро изрек он.

Мне пришлось снова набрать полную грудь воздуха:

– Не вникала во все подробности, но знаю, что бабушка воспитывала мою мать одна. Она всегда хотела жить у моря, поэтому отправила свою дочь учиться сюда. А моя мать, вырвавшись на свободу, расслабилась, да так, что сразу после первого курса родила меня, скрыв при этом свою беременность от бабули, – я перевела дыхание и продолжила. – Потом Мила встретила нынешнего мужа, который гораздо старше нее, выскочила замуж, так и не окончив институт. И после этого отношения бабушки и моей матери совсем испортились…

– А как Нина Иванова узнала о тебе?

Я хмыкнула:

– Видимо, Милу совесть заклевала. Ей понадобилось двенадцать лет, чтобы сознаться в том, что оставила ребёнка. А после этого признания они вообще не общаются. Только одно помню, что когда Мила всё-таки приехала к нам, нормального разговора не вышло. Бабушка кричала, что ее дочь самое настоящие чудовище, а моя мать, перед тем как захлопнуть дверь, произнесла: «Да, я чудовище, но я и была воспитана таким же чудовищем».

В моей голове всплыло воспоминание того дня – заплаканная бабушка, искривленное от злости лицо матери и я, тихо затаившийся на лестнице ребенок, который испугано наблюдал, как кидают друг в друга омерзительные слова два самых близких на свете человека.

– А твой отец?

– Понятия не имею кто он, – пожала я плечами, прильнув щекой к груди парня.

– Охренеть, – натянуто произнес Егор. – Поражает, что ты так спокойно рассказываешь об этом. Меня всего трясёт изнутри, – он сильнее прижал к себе, зарываясь лицом мне в волосы.

В ответ я вжалась в его руки с диким трепетом – еще никто и никогда не обнимал меня так.

– Егор, – мне приходилось унимать свое нарастающее сердцебиение, даже несмотря на то, что рядом с ним было невероятно уютно, – я не могу иначе. В детском доме почти каждый ребенок с похожей историей испытывает страх, боль, чувство вины. Слишком много обиды внутри. Я хочу жить нормально, не зацикливаясь на том, что сделала Мила. Мне проще ее простить. Это не моя вина в том, что случилось. Она должна нести ношу за свое решение, но никак не я. Не хочу больше ощущать себя не нужной, – мой голос ненамеренно сошел в дрожащий хрип.

Егор вдруг резко приподнялся в кресле, развернув к себе лицом.

– Ты теперь нужна мне, – он прижался своим лбом к моему. – Боже, как я хочу сейчас поцеловать тебя.

Мое тело вмиг задрожало, то ли оттого, что только что я рассказала о том, чего не слышал ни один человек на белом свете, то ли потому, что хриплый шепот Егора обжигал мне губы.

– Представить не могу, как у тебя там в душе, – его ладонь легла на середину моей груди, – но знаю одно – она бездонная. Я не понимаю, как можно простить то, что не прощается никогда.

Егор прижимал к себе так властно, словно я могла вот-вот исчезнуть в его руках. Мое сердце начинало бешено колотиться, разгоняя пульс до запредельной скорости. Уткнувшись носом ему в шею, я уже без какого-либо стеснения, вдыхала ее аромат, круживший сознание каруселью. Его руки гладили мою спину, плечи. Каждое касание отдавалось теплом где-то глубоко внизу живота, но когда мужская ладонь аккуратно прошлась по обнаженной коже под тканью моего платья, оставляя горячий след от прикосновений, меня затрясло так, что ему пришлось остановиться и отодвинуться.

– Это какая-то дикая пытка, – простонал он, бессильно закрывая, словно одурманенные, глаза. – Даже поцеловать тебя не могу. Моя крыша скоро съедет на хрен.

Егор убрал от меня руки и протёр ладонями лицо, шумно выдохнув, а я сглотнула нервно возбужденный ком в горле. Наше тяжёлое дыхание прервало монотонное жужжание в моей сумочке.

– Это бабушка, – прошептала я и, пересев обратно на пассажирское сидение, достала гудящий мобильник.

– Кирочка, – обеспокоенный бабушкин голос в трубке вернул меня в реальность, – скоро домой? Ты просто без ключей ушла, а я спать собираюсь.

– Уже едем, ба, – я взглянула на Егора, который все так же сидел, закрыв глаза и откинувшись на подголовник.

Не сказав ни слова, она отключилась, а я со вздохом убрала телефон обратно в сумку.

– Н-да, наши с тобой встречи не обходятся без каких-либо приключений, – осторожно улыбнулся Егор, чтобы не задеть губу. – Хотел тебя покорить своими супер не типичными идеями, а вышло…

– За этот вечер эмоционально я испытала столько всего, что и за всю жизнь не испытывала.

– Это все потому, что ты… Кира с кабачками, – сдерживая смех, произнес он.

– Егор! – я с силой ткнула кулаком в его плечо.

Как же я давно хотела это сделать – стукнуть этого белобрысого. Но он даже не шелохнулся, а лишь схватил мою руку и, переплетая наши пальцы, завел мотор машины. Домой мы ехали молча, размышляя каждый о своем. Даже не могу предположить о чем думал Егор, но знала точно, о чем думала я.

Первое, я была влюблена в него. Сильно, трепетно и бесповоротно.

Второе, я ни капли не жалею, что рассказала ему о чем всегда молчала. И почему-то теперь мне стало еще легче. Как будто непросто перевернула страницу той жизни, ведь перевернута она уже давно, а теперь я пригладила ее, выровняв оставшиеся мелкие заломы.

И третье, шаурма все-таки была действительно нереально вкусная.