Читать книгу Безвыходное материнство - Алёна Дождева - Страница 2

Она не любила сразу возвращаться домой с работы, тем более сейчас, когда набирала силу питерская белая ночь, когда весна входила в свои права.

В Питере состояние весны плавно переходящее в раннюю осень самое естественное. Одно всего лишь различие – весной практически всегда светло, а осенью темно. В каменных декорациях центра города сложно было определить пускают деревья почки или облетает листва. Все парки упакованы в кварталах так, что в обычном режиме из дома на работу с работы домой с ними не встретишься. Разве что живёшь где-то в районе Сосновки или Парка Победы. Огромный ЦПКиО и Приморский парк разбежались по островам, а Зоолетия нашёл себе прибрежную полосу подальше от всех.

Марина жила первую весну в городе на Неве и еще не знала всех этих подробностей. Для неё было сперва очень не привычно, что на улицах не встречаются деревья. В её городе всё было зелено, и дворники собирали ворохи листьев каждую осень. И всё же она любила гулять по улицам стройного города.

Дома, в той комнате, которую Марина сейчас называла своим домом, были вечные сумерки, сутолока и множество посторонних звуков. Коммуналка она и есть коммуналка, куда тут денешься. Всё, что она могла поменять за обшарпанной дверью комнаты, она поменяла, но вот поменять всё то грязное, страшное и заброшенное, что считалось общей территорией, было не в её власти. Даже отдельный её кухонный стол тумба порой становился заляпанным без её участия. Приходилось с этим мириться, уговаривая своего внутреннего чистюлю перфекциониста, что это ненадолго и скоро они отсюда съедут в чистые апартаменты на солнечном берегу.

Когда она увидела эту квартиру, ей на минуту стало страшно. Нет, не потому, что там было грязно и по коридору слонялись какие-то странные люди. Страшно стало за своё чувство красоты, которое такая атмосфера могла нарушить. А ведь она только-только начала восстанавливать его в себе, откопала под грудой страхов, зависимостей и боли.

Марина дорожила этим чувством прекрасного, которое с некоторых пор поселилось в ней и не покидало. И всё же переступив порог маленькой комнаты, в которой до неё жила какая-то старушка с образованием искусствоведа, она успокоилась. Здесь всё было чудесно, от аккуратной клеёнки перед самой дверью, до репродукций Рафаэля и да Винчи. Маленький круглый столик у продавленной тахты, антикварный буфет, тяжёлые стулья с резными ножками, и странного вида вешалка за ширмой, которая исполняла роль платяного шкафа.

– Здесь пока много лишнего, – оправдывалась перед ней и агентом по недвижимости молодая хозяйка, – но всё это можно вынести и убрать, если вам помешает.

– Нет, не надо, – остановила её Марина.

Она уже была почти влюблена в этот ковер на полу, в эркер уставленный цветами и потолок под три с половиной метра, который украшала старая, советских времен, чешская хрустальная люстра.

Еще никогда в своей жизни Марина не жила одна. Так, чтобы никого не было рядом, так, чтобы распоряжаться своими и временем, и пространством, и своими вещами. Все 42 года она делила комнату, угол, квартиру с кем еще, иногда близким, иногда посторонним. Всегда с оглядкой и в подспудном страхе потеснить другого или обидеть его.

В самом раннем детстве её личное пространство ограничивалось детской кроваткой, которая стояла на половине девочек. Большая комната была разделена на две почти равных части книжным шкафом: справа жили девочки, а слева, со стороны двери мальчики. Жили они небогато и детская решётчатая кроватка, переходящая по наследству от самой старшей до самой младшей, почти до пяти лет служила Марине и манежем, и местом для занятий, и даже столом.

И тут целая своя комната, где кроме неё, Марины, не будет совсем никого. Ей не верилось, что это её настоящая сегодняшняя реальность.

– Я беру эту комнату, – сказала Марина.

– Может вам еще кухню показать, – робко спросила хозяйка, а полная агентша злобно зыркнула на неё, но подхватила.

– Да, да, давайте посмотрим кухню, санузел…

– Посмотрим, – согласилась Марина, расстегнула своё пуховое пальто, сняла шарф и сложила всё это на стоящий у дверей стул, как будто пришла домой после трудного дня.

Ни что её не смутило: ни жуткая ванная, которую с трудом можно было назвать таковой, ни узкий, как шкаф туалет, ни огромная кухня с двумя газовыми плитами и двумя раковинами и допотопной сантехникой, казалось даже позапрошлого века.

Цена была более чем скромная и сдавалась комната кому-то впервые, так что всё казалось жилым, а не так как это бывает со съемными комнатами. Иногда входишь в квартиру, которую передают от одного студента другому, и понимаешь, что она хуже гостиничного номера, холодная, пустая, как будто обделённая, как будто подросток из детского дома. Около полугода назад в этой прекрасной комнате, обставленной, как музей-квартира поэта серебрянного века, умерла свекровь сегодняшней хозяйки, и со дня её смерти никто в ней не жил. Скопившуюся пыль и личные вещи заблаговременно вынесли, а жилой дух оставили.

Все эти подробности, о смерти хозяйки комнаты и о том, как невестка убиралась в ней, Марина узнала много позже, от бабушки-соседки, очень переживавшей за то, кого подселят за ближайшей к ней стеной. Они с предыдущей соседкой не особо ладили, но и не сказать, чтобы враждовали, как это бывает в больших коммунальных квартирах. Всегда можно найти тему для споров, когда на кухне больше двух хозяек. А здесь их умещалось целых семь. Семь комнат, семь общих кухонных тумбовых столов и миллионы поводов для споров, скандалов и разборок.

Эта комната в коммуналке была хуже отдельной квартиры, но лучше небольшого угла в детской, где она выросла.

#

Начинать новую, отдельную от всех, самостоятельную жизнь оказалось не так то и просто, как это могло показаться поначалу. Если мебелью Марина была обеспечена, даже постельное белье кое-какое ей оставила хозяйка, то посуды было не достаточно, даже не мало, а просто ничего. Как она опять же узнала позже, ту что получше растащили бойкие соседки, а из того, что осталось, использовать она брезговала. Ведь кривобокие кастрюльки и тонкостенная, с облезающим тефлоновым покрытием сковорода, не то чтобы й не отвечали идеям её здорового питания, но и были опасны для использования.

Все излишки своих первых зарплат она тратила на тарелочки, кружечки, чайники: заварочный и обычный, крохотную кастрюльку “на один зубок”, как шутила старушка соседка и простенький текстиль. Не покупала ничего лишнего и выбирала только то, что ей действительно нравилось. Первая покупка была спонтанной. Марина зашла в магазин, чтобы купить кружку. Это был самый дешёвый магазин “Всё по одной цене”, там на стеллажах можно было найти практически, что угодно: от носков и детских трусов до горшочков с рассадой. Она простояла перед полкой с разномастной посудой больше двадцати минут, но так и не смогла выбрать ни одной чашки. Ей всё не нравилось. Помявшись еще чуть-чуть Марина купила упаковку бумажных стаканчиков с весёлым рисунком и вышла.

В задумчивости над своей бедой, что она не хочет покупать абы что на кровно заработанные, и выбрать тоже не может, она шла по городу без особой цели, изучая ближайшие к новому жилью кварталы. Марина гуляла и вспоминала, что с той поры, как разбилась её любимая чашка: высокая, стеклянная, подаренная мужем на годовщину знакомства, она не пила чая из посуды, которая бы ей нравилась.

“Это ужас!” – думала Марина, рассматривая витрины, в которых умелые руки навели потрясающую красоту. Витрины были прекрасны, но её мысли и воспоминания не радовали абсолютно. И тут мелькнула какая-то посуда за матовыми стеклами. “Ленинградский фарфоровый завод, ” – прочитала она. – “А почему бы не зайти?”

Среди бело-синих классического образца пиал и чашек, Марина заметила чайную пару: тонкий фарфор, королевские золотые ободки и нежный вензель на боку. Она смотрела на неё восхищенно, как будто на произведение искусства, оценивала формы, размеры и классический дизайн. А когда консультант подошел и предложил взять чашку в руки смутилась и быстро парировала:

– Да, я пока только смотрю.

– Возьмите, не бойтесь, – говорила молодая девушка, протягивая ей чашку.

– А сколько она стоит? – спросила Марина, всё же рискнувшая взять удивительную вещицу в руки.

Когда Марина услышала цену, ей стоило большого труда сдержать своё удивление и не измениться в лице. После пыльной полки, где кружки стоили по 50 рублей за одну, цена в шесть раз больше казалась какой-то запредельной. У Марины были эти деньги, но раньше ей бы никогда и в голову не пришло, что их можно потратить на красоту, из которой она вряд ли рискнёт пить утренний кофе, купленный в ближайшем супермаркете.

Марина купила себе эту чашку. С внутренним трепетом и гордостью она протянула купюру кассиру одним глазом посматривая, как руки умелой продавщицы упаковывали драгоценую чайную пару в бумагу и картон. А следом она купила и турку, и натуральный кофе маркой подороже и пару чайных ложек с резными и тонкими ручками, но это было уже много позже на блошинном рынке. Ведь невозможно себе представить, что из прекрасного фарфора с золотым ободком будут пить растворимую дрянь из жестяной банки, замешивая сливки алюминиевой, помятой чьими-то крепкими зубами ложечкой.

В Марине просыпалось неведомое ранее волнение от появившегося чувства собственности. У неё за долгие-долгие годы впервые были личные вещи, которые бы не приходится делить ни с кем.

Даже её личная одежда была либо от сестёр, либо отдана кем-то. У неё не было вещей, купленных и выбранных ею самой. Несколько последних лет Марина не ходила в магазин, чтобы выбрать, примерить, купить для себя. Даже бельё, которое изнашивалось много быстрее, чем пальто или там джемпера всегда покупалось как-то на бегу, на остатки денег, без того, чтобы выбирать по-настоящему. Размер тот, цвет тот – в корзину и на кассу, ибо дома ждут с едой и памперсами. А тут несколько пакетов, шуршащая бумага и призрачный аромат кофе. Она чувствовала себя безмерно богатой и счастливой.

Вскоре Марина научилась не только радовать себя мелочами, но и покупать себе вкусное без оглядки на то, что оно стоит дорого или что сейчас не время тратить. Мелочи в пределах возможного стали её любимым развлечением. Косметика чуть дороже, еда маркой и качеством выше. Появлялся некий вкус. Еще не роскошь, но уже разрешение себе быть на половинку ступеньки выше.

То, что Марина не позволила бы себе раньше, она теперь делала. Оглядывалась, подсчитывала в уме остаток до зарплаты, но всё же покупала. Каждый раз, как будто входила в прохладную воду реки в жаркий день: сперва мурашки по всему телу, а потом приятная прохлада и нега.

Покупка обиходных вещие всегда была для неё обузой, ответственностью, тяжестью. Возможно, потому что до первой купленной чашки у неё не было действительно любимых вещей?

#

Марина огляделась. Перед ней стояло три столба коробок, в каждом по пять, а количество вещей вокруг как будто и не уменьшилось. На полу так и продолжали лежать кучками: сломанные на выброс игрушки, детские вещи, которые сейчас не используются, но могут пригодится малышу, когда он родится, игрушки для младенца, одежда Марины, в которую она уже не помещается, но очень надеется ее снова влезть, вещи детей, которые надо залатать или отнести в ателье.

– Нужны ещё коробки, – вслух сказала она и села на диван. – Эти вещи никогда не закончатся.

Марина обхватила голову руками. Через полчаса вернутся дети и Володя, а она так ничего и не успела упаковать.

«Дался ему этот переезд,» – думала уставшая и отчаявшаяся мать, складывая в последнюю коробку вперемешку детские и взрослые книги, чтобы больше поместилось.

Оставалась ещё кухня, ванная и балкон. Когда речь зашла о том, что теперь им будет тесно впятером жить в двухкомнатной квартире, Марина не думала, что события начнут разворачиваться так стремительно.

Сперва Володя нашёл квартиру в их районе, потом затеял мелкий ремонт, а сейчас они со всем скарбом из одного дома в другой переезжали. Складывали все в коробки и освобождали свою квартиру, чтобы ее сдавать. Использовав материнский капитал Володя нашел квартиру, трёхкомнатную, недалеко от них.

Впереди выплаты по ипотечному кредиту, которые частично покроют деньги за аренду их двушки, но всё равно бюджет на необходимое придётся урезать.

Они планировали вынести из обжитых еще мамой Володи метров всё до последнего табурета, но в конце концов отказались от этой идеи и решили купить часть мебели новой. Вот только денег на неё практически не было. И тут на помощь пришла старшая сестра и отдала двухъярусную детскую кровать, стол обеденный. Прошлые хозяева оставили кое-какую кухонную мебель со старой плитой, у которой каждая конфорка была с траурным ободком.

Марина сперва загорелась всё отмыть, но очень быстро поняла, что сил у неё на это сейчас просто нет, и оставила как есть, только паутину по углам собрала.

На кухне все было перевёрнуто, Марина пытаться отсортировать то, что нужно, от того, что не нужно. Оказалось, что в доме настолько много вещей накопилось за годы проживания здесь семьи Володи, что забрать всё не было возможности, да и смысла не имело. Понять же, что нужно оставить, а что выбросить было практически невозможно. Особенно в том цейтноте, в котором приходилось жить Марине с двумя детьми и на четвёртом месяце беременности. На то, чтобы подумать и выбрать не оставалось времени.

Она тупо смотрела на старую без ножей мясорубку и не понимала зачем она ей в будущей жизни. Отложила и взяла в руки настолько же бесполезную чугунную сковородку много лет простоявшую в ящике под духовкой.

Целыми днями Марина была с детьми, а вечерами с Володей, который не только требовал внимания к себе, но и хотел, чтобы она помогала ему переклеивать обои, придерживать плинтус или подавать саморезы на новой квартире.

Для того, чтобы найти жильцов в их квартиру, нужно было провести поверхностный, косметический ремонт, подготовить её, чтобы сдать в лучшем виде, а значит на пару тройку тысяч дороже.

– Коробки, коробки, коробки… Я ненавижу эти коробки и эти вещи! Я уже ненавижу эту новую квартиру, – однажды в запале сказала мужу Марина.

– Да как ты… – у него даже не нашлось слов, чтобы ей ответить. – Я же для вас старался… Я же…

От переизбытка эмоций он подскочил со стула. Его лицо стало багровым, Марина испугалась этого впервые промелькнувшем на лице мужа выражения, напряжённого и злого. Он смотрел на неё сверху в низ, хватал ртом воздух и не знал, как продолжить свою фразу.

– Не кричи, дети спят, – устало напомнила ему жена спокойным голосом, хотя сердце забилось быстрее.

– Да иди ты, – не выдержав обиды, отмахнулся Володя, бросился в коридор, схватил куртку и выскочил из квартиры.

Марина на пару минут замерла, не меняя позы, а потом опустила голову на руки и заплакала. Где-то в глубине души она понимала, что он действительно старается и хочет, чтобы всё у них было и не стесняли мелкие квадратные метры, но поверхность её сердца и разума полностью заполонила обида и отчаяние. Так она и уснула тогда за столом, пока её не разбудил тоненький голосок: “Мама, а можно пописать?”

– За что он так со мной? Я хочу, чтобы меня хоть раз услышали и попробовали понять. А он только и знает, что подкидывать новых испытаний, – жаловалась она на детской площадке подруге. – Он не понимает, что мне с двумя детьми и животом совсем не до переезда, он считает, что у меня море времени, и я могу всё успеть сделать. Но я же не железная. Мне в последнее время только спать и хочется.

Слёзы наворачивались на глаза, а подруга только кивала головой, наверняка, размышляя про себя о том, что Марина бесится с жиру. Муж расстарался купил им новую квартиру, а она даже вещи собрать не может. Неблагодарная. Именно это видела Марина в глазах немолодой, в отличае от неё одинокой мамы близнецов..

А ей было отвратительно, невыносимо тяжело и плохо, и никакие знакомые ей слова не могли передать этого состояния. Она могла и сама увидеть, что её нападки на мужа на самом-то деле не претензии к нему, и скорее их причина много глубже. Но как отделить себя от этого глубже и испытать искреннюю благодарность, когда ты сама опустошена?

Марина и так и эдак прикидывала, что ей поможет освободиться от испытываемого негатива к переезду, и к мужу в частности. Она пыталась планировать ремонт, выбирать новую мебель, но всё это не радовало её, а еще больше вгоняло в уныние.

Вернулись дети с мужем и упаковку отложили до понедельника.

А вечером понедельника Володя пришёл с работы и сказал:

– Переезд откладывается. Меня увольняют.

– Как? – оторопев от новости спросила она.

– А вот так! Сокращают штат и я первый из претендентов. У меня конечно будет золотой парашют, то есть мне выплатят трёхмесячный оклад, но эти деньги я планирую отдать за полгода ипотечных выплат.

– А на что мы будем тогда жить? Скоро сентябрь и детям нужна будет новая обувь…

– Да, Марина, я понимаю всё про обувь и прочее. Ты не переживай! Я уже поговорил с ребятами своими. Мне порекомендовали перекантоваться пока на разгрузке вагонов. А в конце октября в наш город переводят завод новый и я уже отправил им резюме. Надеюсь моей квалификации для них хватит.

Она оторопев смотрела на мужа и до конца не понимала, что происходит.

– Но как же всё это связано с переездом? – наконец-то спросила она.

– Марина, но там же голые стены, там нет даже унитаза нормального. Всё разбито. Ну как мы сможем переехать? Я хотел взять еще один кредит и на пару недель нанять рабочих. Поклеить обои, установить сантехнику. Докупить мебель. А сейчас пока непонятно, когда и как это всё можно будет сделать. Так что сам попробую, если позволит заработок. А там ближе к Новому году, я надеюсь решится с работой и будет видно. Мы же сможем пока здесь потесниться?

Володя с искренним чувством доверия посмотрел на неё, но Марина была в шоке, и ничего кроме удивления и горя на её лице не прочитывалось. Ей и в голову не могло прийти, что у Володи нет денег на ремонт, или что его могут сократить. Она никогда не спрашивала, что у него на работе происходит. А тут всё это вылилось на неё, как летний ливень и ей оставалось только открывать рот, как рыбе на берегу.

Совладав с собой она сказала:

– Да, потеснимся.

А что ей еще оставалось? Она пошла в их спальню села на диван, отодвинув, приготовленные к упаковке вещи.

Коробки молчаливым укором смотрели на неё, как бы спрашивая: “А ты нас распакуешь или оставишь до лучших времен?”