Читать книгу Не делай больно - Алёна Град - Страница 10

Маша проснулась от криков внизу. Родители, кажется, решили поругаться. Нет, ну правда, как все-таки хорошо, что она уезжает отсюда. Маша села, потянулась, огляделась. Еще вчера вечером на этой кровати нагло восседал Егор, и, ах да, и тогда же он вновь ее подставил. Маша жмурила свои большие глаза в ярости. Она резко поднялась и сразу же начала собираться. Сегодня она должна выглядеть сногсшибательно, всем назло. Она знала, что Егор любил обедать со своими зажравшимися дружками в кафе, что неподалеку от школы – привычка, появившаяся во время учебного года и сохранившаяся в каникулы. Маша сильно понадеялась, что и сегодня он будет там, но даже если и нет, она достанет его хоть из-под земли!

Ее старания не прошли незамеченными. Егор и его друзья забыли об обеде, наблюдая, как она направляется к ним мимо столиков по гладкому полу, стуча каблучками легко, непринужденно.

Волны ее волос подпрыгивали при каждом ее шаге, светящиеся глаза в упор, уверенно смотрели на парней, на губах сердечком, кроме нейтрального цвета помады, лежала самодовольная ухмылка; ее легкое струящееся цветастое платье без бретелек красиво летело, массивное ожерелье с цветными камнями слепило глаза.

– Привет, – поздоровалась она и остановила свой взгляд на Егоре.

Егор нахмурился. Ну и где же вновь ее сломленное горем выражение лица? Ну почему она опять вся светится? Прошла всего лишь одна ночь! Хотя, верно, она и в ночь спала крепким сном. Егор почувствовал какое-то мучительное неудовлетворение. Он-то считал, что с ней покончено.

– Уже затосковала, милая? – натянуто улыбнулся он.

Маша глубоко вздохнула. Как же она его ненавидит! Она обещала себе быть спокойной, но как здесь выдержать!?

– Безумно, – выдавила она.

– Я знал, что ты привязалась ко мне, но не думал, что до такой степени.

Он откинулся на спинку стула, раскинув руки.

Маша быстро дышала, рот приоткрылся и дернулся – она хотела сказать что-то, но передумала, ощутив ком в горле. В ее глазах появился стальной блеск. Ее брови то сходились на переносице, то взлетали вверх. Вскоре начал дергаться и нос, так, будто она учуяла вонь.

– Ты идиот!

– Благодарю.

– Вот так просто?

Она закрыла глаза и с болью в голосе произнесла:

– Ты разрушил мою жизнь просто потому, что тебе стало скучно.

Теперь она въелась взглядом в его лицо, сжав губы и кулаки.

– Если это игра для тебя, то считай – это был первый раунд. Так что не думай, что выиграл. Теперь моя очередь, так?!

Егор оторопел. Он усмехнулся, хотя в глазах его читалось удивление и тревожность.

– Да что ты можешь? – презрительно фыркнул он, схватившись рукой за предплечье другой руки.

– У тебя я многому научилась, уж поверь.

Гордо подняв голову, она смотрела на него суженными в гневе глазами.

Друзья Егора с любопытством наблюдали за ними.

– Я хорош, тут спору нет. Но вот ты…

– Не беспокойся, тебе представится случай узнать, насколько хороша я. Увидимся в школе, ну или где-нибудь еще, – повторила она его слова с улыбкой, наглой, уверенной, и, отвернувшись, покинула кафе.

– Бабуля воспитала вас: тебя и твоих братьев. Так что даже боюсь представить ее воспитательные методы, – съязвила Маша на прощание, хватаясь за ручку чемодана, в последний раз оглядывая отца. – Знаешь, я бесконечно рада уехать от вас подальше.

Папа помог затащить чемодан в автобус, но Маша, не поблагодарив, и не попрощавшись, зашла в автобус и уселась на свое место. Пусть ворчит и говорит, что хочет, ей все равно. Она едет прочь, прочь…

Маша недоверчиво окинула взглядом бабушку. Она давно не жила у нее, она совершенно не знала, чего от нее ожидать. Бабушка, с завязанными в пучок седыми волосами, в простеньком голубом платьице и в удобных тапках стояла у деревянных ворот своего двухквартирного дома. Она приветливо улыбалась, уставившись на внучку светлыми глазами.

– Я так рада, что ты приехала ко мне, – сообщила она, обнимая.

– Правда?

Бабушка проводила ее в дом, усадив сразу же за стол.

Увидев угощения, Маша улыбнулась. Все пока что выглядело не так уж плохо. По крайней мере, бабуля все-таки собирается, как видимо, ее подкармливать.

Квартира казалась такой маленькой по сравнению с воспоминаниями детства, она словно скукожилась: и коридоры стали уже, и потолок ниже.

– Значит, он решил вот так тебя наказать за тот случай, – уселась бабушка рядом за стол, пододвигая Маше тарелки с пирогами.

– Да. Он просто не хочет меня видеть, вот и все.

– Ты не понимаешь, Машенька.

Маша сто раз слышала подобное обвинение от папы. Она ненавидела, когда ей так говорили. И почему взрослые считают, что сами все понимают? Потому что прожили дольше? И что с того? Где гарантии, что это обеспечивает умом?!

– Родители любят тебя. Родители всегда любят своих детей, даже если детям кажется, что это не так.

– В самом деле, бабуля? Почему тогда матери отказываются от своих детей? А отцы бросают их, уходя к какой-нибудь легкомысленной дамочке? Почему тогда в нашем мире столько детей без семей? Где их родители с их любовью?! Где они шляются? Чем они занимаются? Но, слушая истории, как некоторые горячо любят своих детей, думаешь, что уж лучше быть вовсе без родителей, чем с такими, которые притворяются заботливыми, но приносят лишь несчастья. Знаешь, бабуля, ему не удастся внушить мне, что я никчемная, что я неблагодарная, что я плохая. Не удастся. Я не буду ходить перед ним на цыпочках только потому, что ему кажется, будто я недостаточно хорошо себя веду. Ведь я веду себя нормально. Это с ним что-то не в порядке.

– Ты умная девочка, Маша, – серьезно отозвалась бабушка. – Я очень рада, что ты такая, какая есть. Не бойся, я не стану пытаться переделать тебя. Мне в тебе все нравится, – она улыбнулась, глядя на Машу.

– Честно? – удивилась Маша.

– Честно, – поддакнула бабушка.

– Но, бабуля, – Маша пододвинулась ближе, опираясь на стол, – прости, конечно, но почему тогда, если ты такая… – Маша задумалась, – нормальная, твои сыновья такие чокнутые? Прости еще раз, но они и правда ужасные люди.

– Ох, – грустно вздохнула бабушка, поджимая губы. – Не все, не все зависит от воспитания. Это их вечное соревнование, кто лучше, началось еще в старших классах, и до сих пор им не хватает ума его прекратить. Но я люблю их такими, какие они есть. Ведь это и есть настоящая любовь – принимать и любить человека таким, какой он есть, со всеми его недостатками, даже если эти недостатки приносят тебе боль, ранят твое сердце глубоко, так, что чувствуешь эту рану каждый день своей жизни.

Бабушка выглядела печальной. Маше захотелось обнять ее и сказать что-нибудь доброе, но это было не совсем в ее характере, и она лишь отвернулась.

– Что ж, по крайней мере, внуки у тебя удались, – усмехнулась она, чтобы тон их разговора стал веселее.

– Да, – улыбнулась бабушка, кладя руку на голову Маше.

Маша заметила, какой добротой светилось ее лицо, и ее удивила мысль о том, что раньше она принимала такое отношение без благодарности, как должное.

– Было бы так замечательно, если бы и Женечка приехал, – сказала бабушка, наливая горячий чай в кружку и ставя ее перед Машей.

– И правда, было бы чудесно. Я позвоню ему и приглашу, давай? – обрадовалась Маша.

– Давай. Вы всегда с ним ладили.

Что-то в ее голосе успокаивало Машу, хоть он и подрагивал, и поскрипывал от немолодости, но казался таким уверенным, глубоким.

Но как только Маша осталась одна, наедине с собой, она вновь почувствовала, как все ее чувства рвутся наружу.

Она медленно шла по улице поселка, разглядывая дома: старые и новые, недавно выкрашенные и с облупившейся краской, с запущенным палисадником и с аккуратными кустами цветов перед домом. Она остановилась напротив одного из деревянных многоквартирных двухэтажных домов, не понимая, как в таком можно жить. Она ни за что не хотела бы оказаться в таком, он ассоциировался у нее с муравейником, хотя она не могла понять почему. В слегка покосившемся окне первого этажа она увидела горшок, в котором стоял засохший цветок: потерявший свою зелень, он серел, страдальчески скорчился, изогнувшись книзу.

Маша отвернулась и направилась дальше. Наконец, показался берег реки. Маша уселась подальше от пляжа, на котором было людно, и доносились веселые крики и даже визги. Она сняла обувь, зарывшись ногами в прохладный песок. Солнце то появлялось, то скрывалось за облаками. Она легла на бок, разглядывая песчинки, загребая песок в руку и пропуская его через пальцы. Ей нравилось ощущать тепло песчинок верхнего, успевшего нагреться, слоя, нежность их массы. Она не думала ни о чем, но слышала свою боль, от которой не могла избавиться, не знала, как это сделать. Она долго лежала, задыхаясь от ненависти, которая превращалась в бессилие и страх. Маша чувствовала, что ненависть уничтожает ее, забирая все силы, она чувствовала, как сила уходит из ее рук и ног, и на мгновенье ей показалось, что она больше не сможет встать, что останется здесь навечно. Но разве ненависть не подпитывает силы? Или это агрессия? А в чем разница? А что с ней? Она боится… Маша вдруг ясно ощутила, что совершенно одна во всем мире. Вот что делает ее бессильной?! Одиночество… Страх… Потому что ужасно страшно остаться совершенно одной. Она не могла думать о подруге, но внутри все равно все сжималось, будто чья-то сильная рука схватила все ее нутро и сдавила со всей своей злобной силой. Дышать… так тяжело дышать, просто невозможно. Маша в панике вскочила. Это просто: вдох-выдох… Осторожно, аккуратно… Она снова легла. Глаза ее смотрели на корни деревьев, что росли рядом: извивающиеся, словно змеи. Кто-то неподалеку проплыл по реке, шлепая по воде руками и ногами. Маша закрыла глаза. Ей хотелось врасти в этот берег, провалиться, исчезнуть. Она начала медленно зарывать свои ноги, загребая руками песок, все выше и выше, и глубже. Ее майка и шорты перепачкались, под ногтями песок, песчинки в волосах. Она обещала себе не плакать, но она и не может. Если бы слезы вышли из глаз, то стало бы легче. Все внутри, и в горле жгло. Пожар, который, казалось, могли потушить слезы. С ними бы вышла часть боли, что терзает ее, разрывая изнутри, царапая своими длинными острыми когтями. Маша поспешно освободилась от песка и поднялась, глядя на спокойную гладь реки. Она медленно прошла к ней, и решительно ступила ногой в воду, та тотчас окутала ее ногу холодом. Еще шаг, еще. Какой псих недавно проплывал около нее? Жуткий холод. Но пожар в груди и в горле не затихал, и если вода ей не поможет, то она просто умрет. Мокрый холод поднимался все выше и выше. По коже ее пошли мурашки, она задрожала, но продолжала погружаться. Вот уже лишь ее голова осталась над водой, и, наконец, она погрузилась полностью, и начала падать все ниже и ниже. Все загорело еще сильней, и постепенно стало приятно. Как хорошо… Она смотрела на синее подводье; так непривычно было видеть вокруг себя лишь воду, и над собой, и под собой. Если она впустит воду внутрь себя, то она потушит пожар… Но ведь она захлебнется… И почему бы ей не захлебнуться? Что ее держит? Месть… на которую совершенно нет сил… Но что-то и в самом деле держит. От неожиданности она вдохнула-таки, и вода побежала по ее дыхательным путям. Маша ощутила чьи-то руки на своей талии, кто-то схватил ее за руки, вытягивая из чудесного подводного мира, в котором было бы так прекрасно остаться.