Читать книгу Страшная сказка о сером волке - Алёна Медведева - Страница 2

Утро. Такое ласковое, безветренное, воскресное утро. До десяти моих лет это было самое любимое время: мы с мамой ходили в церковь, часто толклись на местном городском рынке, слушая сплетни, покупая сладости и ароматные горячие пирожки. Частенько мне позволяли посмотреть представление кукольника или пообщаться с местной детворой.

Но все это было раньше, до того, как я стала проклятой.

Я тщательно почистила латунь нательного крестика, чтобы никто не усомнился, что он серебряный. Оделась в привычную одежду: аккуратное шерстяное синее платье, поверх него старая душегрейка, скрывающая девичьи аппетитные формы, а сверху еще одно платье, бесформенное, слегка подпоясанное плетеным ремнем, на котором часто висел небольшой ритуальный нож для сбора трав да ритуалов в исцелении страждущих.

В первые дни своего «перевоплощения», одеваясь подобным образом, я напоминала себе многослойную луковицу, но рассчитывать исключительно на иллюзию перестала быстро. Еще в самом начале бегства, на тракте, надо мной, «старой» женщиной, смилостивился один из торговцев и пригласил на телегу. Больше того, он сам подсадил меня на нее, и я видела его изумление, когда вместо оплывших жирком боков неказистой коренастой старушки под его руками оказался стройный девичий стан.

Я быстро учусь на своих ошибках и дважды их не повторяю. Пусть жарко под несколькими слоями одежды, но жар костей не ломит, в отличие от костра на площади для проклятой оборотницы.

Пока шла к церкви, встретила много знакомых лиц – за эти три года в Меруниче я влилась в городскую жизнь. Успела обрести широкий круг подопечных, что приходили за исцелением именно ко мне. Да, золотыми мне не платили, для богатых горожан имелся настоящий маг-целитель, но мелкие торговцы, да простой люд не чурался обращаться к старой знахарке, что поселилась на краю города.

Знакомый фасад здания, где, несмотря ни на что, я чувствовала себя хорошо. Запах ладана и воска мой нос волчицы ощутил заранее. Я поклонилась перед входом, чувствуя, как тело напрягается в преддверии неизбежной боли. Но это небольшая плата за возможность быть «как все». Жить в окружении людей. Не быть в одиночестве.

Я опустила руку в небольшую чашу у входа, где плескалась святая вода. Туда явно добавляли немного серебра, потому что мои пальцы знакомо обожгло, отчего на глазах выступили слезы. Но к этой боли я привыкла – не подав вида, шагнула дальше по проходу. Обожженные святой водой пальцы – плата за мою тайну, за покой и безопасность, что дарит этот город! Каждый входящий вслед за мной видит: я не иная. Я своя!

А ожоги можно быстро залечить магией, что я и делала каждый раз.

Прослушав службу, вышла на улицу и поковыляла к городской площади. Я соблюдала наш с мамой старый ритуал. Потолкаться среди народа, послушать сплетни и слухи, угоститься чем-нибудь вкусненьким и насладиться представлением. Это было мое время: когда не думаешь о плохом или необходимости выглядеть и действовать согласно образу, а лишь о себе и собственных впечатлениях. Время, чтобы почувствовать себя обычной, помечтать о несбыточном. Ведь мне всего двадцать один, сердце хочет так много, а разум твердит – невозможно, смирись с тем, что имеешь. Ведь просто жить – это уже так много.

– Ой, госпожа Лари, и вы здесь?! – воскликнула рядом, вынырнув из людского потока, самая большая сплетница Мерунича – госпожа Матая, жена капитана городских стражников.

Сама-то она пользовалась услугами мага, но мне часто приходилось бывать в казармах у городской стены, чтобы подлечить то одного бедолагу, то другого. Поэтому мы были хорошо знакомы. Да и зелья омоложения она у меня тайком от всех покупала.

– И я здесь, – кивнула степенно. – В церковь ходила, сейчас вот на людей посмотреть хочу, да новости послушать, что нового в мире делается…

– Пойдемте, уважаемая Лари, – подхватила меня женщина под локоть и потащила к импровизированной сцене, где скоро ожидалось выступление заезжих артистов. Там предприимчивый трактирщик, как обычно, вынес столы да лавки, приглашая перекусить на свежем воздухе, а заодно и на удобных местах представление посмотреть.

Один из столиков заняла пара матрон – тоже жены местных стражников чинами повыше. Одна из них – госпожа Алая, не так давно дочку ко мне приводила, любовный приворот снять. Оказалось, любовь настоящая, а девка носит под сердцем ребеночка. Тогда я наотрез отказалась убивать плод, а недовольной мамаше легенду поведала: если любовь убить, она никогда не вернется вновь. И готова ли она лично лишить дочь и любви, и дитя?

Не знаю, кому повезло: мне, непутевой сердобольной знахарке, наивно верящей в справедливость и любовь, или беременной влюбленной девушке, которая все это время простояла в дверях ни жива, ни мертва, но Алая расплакалась сама. Слава всем богам, они сейчас готовятся к свадьбе, и это радует мое сердце мага жизни.

Главная стражница Мерунича уперлась большой грудью в столешницу и заговорщицки зашептала:

– Обозники новости с юга везут. Говорят, в столице суета. К войне готовятся.

– Да ты что, – ахнула Алая, быстрым взглядом шаря по толпе народа, выискивая свою единственную дочь и ее жениха. – Кошмар какой. А до нас-то день да ночь пройти…

Ясно, что ее взволновало: как бы дочь участь вечной невесты не ожидала.

– А с кем? – вмешалась вторая дамочка. – Только бы не с ельфами проклятущими.

– А что, темные лучше, что ли? – вытаращилась Матая на подруг. – Или, не приведи высшие, оборотни? Одни душу заберут, а вторые на ужин пустят.

– Да, но в рабство тоже не хочется, – поморщилась ненавистница эльфов.

– Девоньки, хорошие мои, – тщательно изображая старуху, умудренную опытом и возрастом, глухо произнесла я. – До столицы далеко, да и кому нужен наш приграничный городок?

– Кому души нужны, да мясо свежее, человеческое…

Я шикнула на разговорчивую женщину, бросая быстрый взгляд в сторону: паники еще только не хватало. И пусть я в разы моложе этих трех балаболок, но в образ я сильно вошла. Каждый знает, маги живут столетиями, а простые знахарки с толикой силы, какой представлялась здесь я, до старости пару веков да разменяют. Вот и позволялось мне по-простому к высокопоставленным матронам обращаться, да учить порой жизни.

– Не нагоняй страху. Да и вспомните, кто мужья ваши. Сидели бы они в благости, да пили бы пиво, если угроза нешуточная была? Стены городские высокие, стража мужики сильные, опытные. Если что – отобьемся.

– Ой, не знаю, ой, не знаю, – чересчур наигранно трагично качала головой главная паникерша города, Дария. – Меньше недели пути и земли оборотней начинаются, а ближе к востоку – Темное царство. Там на границах постоянно сеча какая-нибудь. Вдруг и до нас докатится?!

– Последняя война у нас тридцать лет назад была, еще при прошлом короле. А уж сколько годков все тишь да гладь, да божья благодать. – Тоже решила добавить своего мнения Матая.

– Пока наш новый король под свои знамена не собирает мужиков, значит, сплетни всё. Не быть войне. – Внесла разумное замечание Алая.

– Мой свояк недавно в столице был. Говорит, посольство от Темных прибыло, да еще и младший наследник с ними. И с темными даже оборотней видал. Вдруг да какой-нибудь союз затевают? Не дай высшие, военный…

– А против кого воевать-то?

– Известное дело – было бы кому, а против кого, всегда найдется. Мало ли королевств богатых, особенно из тех, что к морю выход имеют.

– Свят, свят, свят, – перекрестилась Алая, и я вслед за ней, скорее для поддержания разговора. – С темными, да нелюдями всякими связываться – себе дороже. Неминуемо боком выйдет, они под шумок все разведают, нашими руками все угли разгребут, а потом на нас же и нападут.

Мы дружно закивали: не поспоришь.

Разговор ни о чем, может, и продолжался бы до самого вечера, да представление началось. Цирковое. И мы вчетвером вмиг забыли обо всем, увлеченно следя за выступлением, прихлебывая горячий сидр, да заедая его сладкими горячими пирожками. Мирное время оно беспечное…

Распрощавшись с главными городскими сплетницами, направилась назад к своей избушке. Манера двигаться размеренно, прихрамывая на одну ногу, стала уже неосознанной. Шла, избегая больших улиц, погрузившись в мысли об услышанном, когда окликнули:

– Госпожа Лари?

Голос узнала – достойный парень, старший сын почившего уже плотника. Мастеровитый, работящий… Один из подопечных моих недавних.

– Не болит ли чего, Гриня? – Жамкая губой, постаралась я произнести вопрос с подходящим знакомству достоинством. – Оправился?

– Вашими заботами, госпожа Лари, – парень до земли поклонился, опуская рядом со мной корзину, накрытую тканью, да приличный такой плетеный из лыка туесок, – здоров и полон сил. Как заново родился, хотя думал, что света белого не увижу больше.

– Вот и славно, – под личиной старческой с искренней радостью улыбнулась я. – Хорошим людям помогать – доброе дело делать, мне ли, старухе, не знать.

– Вот матушка вам велела пирог свежий отнести, брат поутру специально в лесу малины поздней набрал для начинки – она самая сладкая. А я вот… орехи тут… на леснице собрал.

Я невольно слюну сглотнула: редкость в этих краях лесница, южнее она растет, а уж какие плоды у нее вкусные – век есть и не наесться. И как нашел? Да еще целый туесок набрал!

– Уж вы меня на славу угостили, – закивала головой. – Только зачем же мне старой много так, отсыпь горсть – и хватит. А остальное матушке снеси, на зиму сохранит, или продаст – за орехи с лесницы можно много запросить.

Не в первый раз за последние дни гостинцы мне Гриня или брат его приносили, явно решив присматривать за «старушкой».

– Госпожа Лари, – проигнорировав мои слова и снова подхватив свою ношу, а заодно и мою корзину с ярмарочными покупками, парень двинулся вперед – к моему дому, – провожу вас. Может помощь какая нужна? Вы завсегда скажите. Дров ли запасти или крышу обновить?

Моему домику хозяйственная рука бы не помешала, да только страшилась я настолько сближаться с местными. И сейчас, прихрамывая и шагая рядом с Гриней, чувствовала себя неспокойно.

– Хороший ты парень. Жена твоя забот знать не будет, – вроде и на манер почтенной матроны, но и с истинной верой в душе, предрекла ему.

– Госпожа Лари, – засмущался парень, – будь вы годков на пять помоложе – женился бы на вас. Добрая вы женщина.

Он сказал, желая меня уважить, да только за живое задел.

«Не женится никто на мне, одной век свой проводить» – думала я, с благодарностью отправив молодого лесоруба домой, стоило ему меня проводить. Тяжело было на моей душе.

Присев на скамью у окна, вспомнила, как впервые увидела Гриню. В тот день тоже возвращалась с ярмарки домой, и тоже услышала окрик:

– Госпожа Лари?

Оглянувшись, заметила мальчишку, что явно спешил догнать. Одет небогато, но чисто. Рубаха линялая с братского плеча, но теплая, и заплата на плече пришита ровно.

– Чего кричишь? – По-старушечьи покряхтев, остановилась.

– Мать послала вас найти, беда у нас. Я уже и к дому вашему сбегал, но так и подумал, что на актеров заезжих вы пошли смотреть.

И тут я вспомнила, чей мальчишка будет – сын вдовы одного из местных плотников. С двумя сыновьями женщина осталась, когда муж ее с лесов высоких рухнул. Поговаривали, что на прочные бревна глава городской поскупился, согнав строителей для постройки часовни.

А как не стало хозяина, трудно семье пришлось. Старший из сыновей пошел на работы наниматься, груз ответственности за кусок хлеба на плечи свои принял. И опять беда у них?

– Что случилось у вас? – Не помнила я, чтобы вдова плотника хоть раз ко мне обращалась. С хворями они сами боролись, поначалу не на что было даже знахарку позвать.

– Брат мой старший… – отдуваясь и переводя дух, затараторил паренек (на вид лет шесть ему, но может и больше – больно худой!). – Седьмицы две назад, когда для рва городского мужиков колья заготовлять отправили, руку поранил. Думал, царапина, на Грине нашем все само заживает. А только не в этот раз… Какую ночь лежит, в себя не приходит. Матушка ему и припарки из коры древесной делала, и настойкой своей травяной поила – без толку. Вот вам кланяться велела…

Сердце защемило: душа целителя к чужой боли безразличной остаться не может.

– Дорогу к дому показывай, – едва не позабыв «про возраст», немедленно решила я помочь и молодому лесорубу, и семье их – повторной утраты кормильца им не пережить.

Жилище бывшего плотника смотрелось… надежным. Пусть и нет кованой двери, да красивых занавесей в окне, а видно, что уход за домом имеется. Основательно, без желания пустить пыль в глаза: и крыша перекрыта, и забор обновлен.

«Хозяйственный старший плотницкий сын» – подметила я походу, пока с кряхтением спешно взбиралась на крыльцо. Еще не видя больного, уже знала: все силы отдам, чтобы помочь.

Хозяйка вышла навстречу вся в слезах и с отпечатком глубокой печали на лице.

– Совсем плох… – только и сказала мне, явно с трудом сдерживая рыдания.

Мною же двигало только стремление помочь… исцелить. Прошагав за младшим в дом, сразу шагнула к широкой кровати в углу, где в полутьме тяжело дышал старший из братьев в горячечном бреду. В нос сразу ударил запах… гнилой плоти. Еще не коснувшись больного, я уже знала, что с ним.

– Что ж раньше не позвали? – скорее сама себе посетовала вслух. Дотянули!

Вдова позади только надрывно охнула, уткнувшись в передник. Я и так понимала: нечем платить мне. Да только вот одного они не знали – я бы и за корзину яблок помогла! И ту взяла бы ради молвы.

До утра в тот день просидела с горячечным, силой своей исцеляя, да «яд» убийственный из крови его вытягивая. Сама обессилела так, что хоть рядом ложись. Но пока не убедилась, что от черты роковой его не отделила – покоя себе не давала. И через день пришла, и через два – принесла настойки укрепляющие, чтобы силы молодые восстановить. В них то и видели секрет исцеления люди.

– А вот лучше яблочек мне лесных принесите, – отмахнулась тогда от попытки вручить мне серебряную полушку, знала, что пригодится она еще семье – не сразу сила в руку парня вернется. – Старость, она такая – самой-то уж не набрать.

В тот же день принес мне младший вдовий сын яблочек. Да каких! Ароматных, да сладких – как специально отбирал. И яблочками дело не закончилось, теперь всякий раз гостинцы братья мне из леса заносили. Как и сегодня. Переведя взгляд на туесок с орехами, причмокнула, предвкушая их терпкий вкус.

«Хороший ты парень, Гриня. Надежный, – надкусывая первый орех, вздохнула я, – только быть моему домику без хозяина».

– Ах, ты ж!

От безрадостных размышлений отвлек шум во дворе. Как если бы кто-то споткнулся о неровный мосток и теперь шипел, прыгая на одной ноге. Известное дело – маленькая хитрость, всего-то и стоило прежде расшатать и подсунуть под одну дощечку камень. Сама, зная, стороной ту деревяшку обходила, а кто посторонний, без уговора, во двор совался – всякий раз об нее и спотыкался, давая мне время приготовиться.

С несвойственным старости проворством я быстрехонько подскочила со скамьи, заметавшись по дому. Туесок с орехами отправился в глубокий сундук у стены, и недошитое платье – следом. А мало ли кто приметит, что по девичьей мерке оно скроено? Привычка таиться и осторожничать – свое взяла, и когда спустя всего минут пять дверь распахнулась, я чинно восседала за столом в идеально прибранной комнате, по-старушечьи причмокивая чай из блюдца.

– Госпожа Лари?

Надменный тон гостьи насторожил, а уж явное разочарование, отразившееся на лице, стоило ее взгляду скользнуть по деревянным стенам, и вовсе навело меня на подозрения. И чего она ожидала тут увидеть? Лапки лягух и пучки из сушеных летучих мышей? Или полки от пола до потолка, приворотными зельями уставленные?

Дом мой пусть и не отличался богатым убранством, да скатертями-занавесями красными, но неизменно выглядел чисто и опрятно. Еще мама к порядку приучила!

– Агась, милая.

Старательно подражая обычным старушкам, закивала я головой. Лицо девушки – румяное и широкое – казалось знакомым, а платье с расшитым подолом, да ленты яркие выдавали в ней не бедствующую горожанку. Для больной вид гостьи был слишком цветущим, да и запыхавшимся, спешившей к немощному позвать, она не выглядела. Неужели?.. Таких вот посетительниц, не от большого ума, являвшихся ко мне за всякими снадобьями «от всего», я старалась избегать.

– Ты это… госпожа Лари… говорят ты большая мастерица хвори всякие лечить, – припустилась, чуть замявшись, девица. – Того… у меня вот хворь приключилась… сердешная.

Ну, началось! Предчувствие не подвело, такие вот горожанки с болезнями своими предпочитавшие к лекарю обращаться, с сердечными же «идеями» зачастую в мою дверь стучались. Что знахарка, что ведьма – все рядом, рассуждали они.

Да только мне такой славы и даром не надо, так что и выпроваживать их я научилась. Многого мне не требовалось, и того, что за лечение небогатый люд давал – хватало. И лес кормил, помогал – оттуда я завсегда, за травами собираясь, еще и ягод, и меду, и грибов несла. Меньше всего хотелось из респектабельной старушки-знахарки по вине таких вот скудоумных превращаться в творящую ночами темные ритуалы городскую сумасшедшую. Что такое быть гонимой – мне знакомо.

– Ась? – притворяясь, что не расслышала, я приложила ладонь к уху. – Плешь, говоришь, появилась? Так уж не матушка ли за косы оттаскала? Ну с этой бедой я тебе помогу – мазь одну присоветую, да припарки из…

– Да что вы, госпожа Лари, не то говорите, – с досадой девица ногой притопнула. И тут же решительно двинулась ко мне ближе. – Хорошие у меня волосы, и сама я вся статная, да ладная. И отец мой купец не из последних. Да только Микола все в сторону Глашки смотрит. А что в ней? Ни родом, ни лицом, ни телом не вышла!

Да разве человека по внешности судить надобно? Вредить ему, если выбор его с твоими пожеланиями не сходится? Самодовольные и эгоистичные возмущения гостьи отозвались в душе болью за несправедливое отчуждение мамы, за собственные мучения, пережитые по вине такого же вот… негодяя.

Сколько же бед причиняют самовлюбленные избалованные недоросли, которые привыкли получать все, что не пожелают. И нет бы девице этой попробовать очаровать этого Миколу своим характером, да умениями. А если не выйдет, то признать, что насильно мил не будешь! А она… бегает по округе, зелье какое-то «волшебное» ищет.

– Ты, милая, не топай, пыль то чего поднимать? – с притворным сожалением я покачала головой и тут же поспешно добавила: – А и что там у тебя с глажкой? Спина что ль болит? Иль волосы из-за нее, оказницы, выпадать могут? Уж тут я тебе не подсоблю…

– А-а-а! – в ярости немедленно заголосила гостья, еще больше усугубив мои впечатления. Явилась не званая, ворвалась без стука, да еще и кричит так невежливо. – Заговор мне от тебя нужен! Раз ты умелая такая, то и знать должна, что сделать надобно, чтобы он только меня видел! Заговор, понимаешь, заговор!

Последнее она проголосила на всю округу – хорошо, что я поселилась на окраине близ дороги на кладбище. И кроме ворон пугать здесь некого.

– Ах, запор у тебя! – с кряхтением заохала я, отставив кружку с чаем. – Чего же ты сразу-то не сказала?

Гостья даже зубами заскрипела – так на меня зыркнула, что сама ни дать, ни взять – ведьма. Нависнув прямо надо мной, гаркнула в ухо:

– Наговор скажи! Как мне парня привадить! – и уже отступив, в сторону тише прошипела: – Слабоумная старуха.

– Забор-то прохудился, – горбясь и придерживаясь рукой за спину, прошамкала я в ответ, радуясь, что под иллюзией не видно, как я морщусь, на самом деле слегка оглохнув. Доковыляв до окна в искреннем стремлении оказаться подальше от гостьи, принялась тыкать в него пальцем, слеповато щурясь и поясняя. – Вот только плотницкий сын приходил, да дорого запросил за забор-то.

– Ааа!!! – взвыла окончательно взбешенная моим непониманием девица. Распрощавшись со своими надеждами, она, так же не прощаясь, развернулась и выскочила вон из моего домика, напоследок так треснув дверью, что с потолка посыпался ворох опилок. Уже с улицы до меня донеслись ее негодования: – Глупая бабка!

Кулем осев на лавку возле окна, я тряслась от смеха, одновременно утирая слезы. И радовалась, что без последствий избавилась от проблемы, и горевала, что в мире так уж устроено – добро и зло существуют рядом. Насколько различались мои сегодняшние гости. Один – щедрый душой и способный ценить добро, другая – ослепшая и оглохшая от собственной злости и значимости, не заметила бы любви, даже если бы уткнулась в нее носом.

И пока такие, как она, существуют на свете – не будет мне покоя, жизнь проведу в одиночестве, скрываясь под личиной старушки. Но и надежда на помощь всегда есть – пока есть такие люди, как Гриня и его семья.

Вздохнув, оправила сбившийся передник и выбившиеся из косы прядки, прежде чем заняться повседневными делами. Девица уж точно болтать не станет – постыдится, что посмеются за разговор с глупой старухой. А с меня какой спрос?

Моя избушка пусть и крепкая, но старенькая, все равно радовала глаз. Небольшой огород примыкал практически к городской стене. Немногие бы решились здесь селиться, учитывая, что любая осада приведет врагов прямо ко мне во двор. Но домик три года назад стоял заброшенный, и городской глава оформил его покупку за копейки. Лишь бы не пустовал, да не привлекал грабителей или нечисть всякую. А мне все в радость: здраво рассудила, что основные тракты с другой стороны города. А с моей – ворота ведут лишь в глухой лес, да на кладбище.

Остаток дня я крутилась по дому, убираясь и делая заготовки для зелий: на зиму и для заказов на всю ближайшую неделю. Жизнь моя текла размеренно, без надрывов, но и лениться времени не было. И сейчас я тихонько пела, пританцовывая, пока перестилала белье и накручивала тряпицы для перевязок. Сушила травки, да перетирала их, чтобы пустить потом на зелья целебные.

Мой дом явственно пах цветочным лугом, а на чердаке – немного лесом. Там висели грибы, ягоды, мох, и много шишек. Лес я любила: он притягивал и очаровывал меня безмерно. Я знала, он многое может дать, особенно знахарке, хотя и забрать может, часто – жизнь. О гибели мамы не забывала.

Но я лес считала другом, и он меня еще ни разу не подводил.