Читать книгу Ее монстр - Алёна Медведева - Страница 2

Троя

Плохо… Как же мне плохо…

Несвязная мысль и ощущение бессилия: тело словно налитое свинцом, даже век не поднять, стук сердца где-то в висках… и дышать невозможно!

Глаза все же распахнулись, и яркий всполох ворвался в сознание, ослепляя разноцветьем спектра. Рот раскрылся в беззвучном крике в попытке втянуть хоть каплю живительного воздуха.

И я его получила. Вдохнула c судорожным всхлипом, еще и еще. Смежила веки, спасаясь во тьме, не в силах выносить терзающее давление, сменившееся обрушившимся на меня тонким свистом. Мучительным, сметающим все на своем пути, кроме желания сжаться в комок, исчезнуть, раствориться в небытии – все что угодно, лишь бы не слышать. Застонала в отчаянной попытке избавиться от сводящего с ума звука, и… он исчез, захлебнувшись на последней визгливой ноте.

Покой…

Безликий, оглушающе тихий, вязкий… Желанный! Так и становятся душами, которым нет дела до мирских ощущений. Как амиотам. Им ведь материальность безразлична.

Почему я думаю об амиотах?

Оглушившая нежданно мысль сработала спусковым механизмом. Перед глазами в одно мгновение промелькнуло все, что сосредоточенный на сиюминутном разрушающем воздействии разум предпочел задвинуть за ширму пустоты.

То, как я чудом выжила на станции, с которой бежали существа, прихватившие меня с собой. Вернее, один из них. Выжила, когда мир многих недавних коллег исчез в круговерти жадного голода амиотов.

То, как на моих глазах гибли соратники, теряя жизнь. Ее в буквальном смысле выпивали монстры, которых создали в лабораториях станции, самоуверенно рассчитывая использовать в собственных интересах. Не сложилось: творения превзошли создателей, а простые обитатели космической станции стали разменной монетой, подвернувшейся под руку сильнейшим. Нет, скорее уж питательным ресурсом, в свою очередь послужив интересам чудовищ.

То, что вопреки всякой логике я осталась в живых, когда угнанный чужаками транспортник настигли преследователи. Они должны были стереть его с лица Вселенной. И я была готова к крушению, понимая его неизбежность. Но… снова все случилось не так.

И вновь в ушах прозвучали мой внутренний крик ужаса, мольба-прощание, бесчисленные укоры самой себе. Душу переполняла горечь сожаления, что не ценила и не проживала каждый свой день как единственный и неповторимый, смиряясь с неизбежностью гибели, оставаясь пленницей амиота, я отчаянно желала повернуть время вспять, отчетливо понимая – невозможно. Та скучная, надоевшая, порой раздражавшая, но такая привычная жизнь безвозвратно утрачена.

Жизнь – понятие относительное. Мы не замечаем ее незначительных моментов, не способны в полной мере прочувствовать всю прелесть постоянства, когда в монотонном спокойствии и рутине день сменяется днем, а год – годом. Но стоит внезапно исчезнуть привычному и прежде казавшемуся скучным миру, как к каждому из нас неизменно приходит способность ценить то, что прежде не казалось значимым: способность ощущать жизнь во всей ее красоте и многообразии. Что имеем, не храним, потерявши – плачем!

Как же это страшно – ждать неизбежной гибели. Обидно вдруг осознать, что твоя жизнь была бесценна и отчаянно желанна. Никто не жаждет смерти, все мы желаем лишь жить. Всегда. Вопреки всему. Такова наша природа. Я опоздала с этим пониманием ровно на тот роковой миг, когда мой мир рухнул. Несколько раз чудом избежав гибели, в тот момент, когда неуправляемый транспортник, разгоняемый силой притяжения планеты, с запредельной скоростью мчался к единственному финалу, я знала – мы разобьемся. Скафандр натягивала скорее из упрямого человеческого стремления цепляться за жизнь до последнего, глубоко в душе понимая смехотворность действий. Ничто уже не поможет. И даже чудовищный монстр, притиснувший к себе мое тело, онемевшее в ожидании неминуемого удара, уже не пугал. Смерть была страшнее своих посланников, а желание жить – безумным и отчаянным. Как и сожаления о том, что прежде не ценила.

Сейчас я заново переживала все. Перевернувшийся мир, в очередной, несомненно последний, раз взорвавшийся на осколки. Смерч из обезумевшего воздуха, наших тел и обломков рубки управления, видимый сквозь экран скафандра, прижатого к груди моего пленителя. Словно в недрах центрифуги, нас крутило, болтало и швыряло так, что я отчетливо понимала – от моих костей заживо оторвет все мышцы, и мое тело разлетится на осколки. Это естественно.

Страх, отчаяние и сожаление о том, что объективно не способна выдержать, – с ними я встретила свою гибель. Не выдержав боли и ужаса, провалилась в благодатную тьму.

Да здравствует вечное забвение! Будь проклято оно…

Последняя мысль перед тем, как мир навеки исчез в бешеном водовороте бесчисленных обломков. Исчез и возник вновь?!

Как? Круговерть обезумевшего воздуха улеглась, и мы не разбились?! Да быть не может…

Распахнула глаза, уже иначе реагируя на свет и лишь теперь осознавая всю палитру накрывших меня ощущений, принимая еще одну данность: тело при мне. И разум. Ведь невозможно спятить посмертно! Я жива. Точно жива!

Судорожно дернувшись, попыталась осмыслить итог произошедшего. Тело, оно же в порядке? Мне ничего не… оторвало? Сердце замерло на доли секунды, что понадобились рванувшим в мозг нервным импульсам, но все они категорично заверили мое сознание – жива, цела и вроде даже не сильно пострадала. Такое вообще возможно?!

Хотя…

Мышцы дрожали, словно накануне я с сумасбродным упорством отжимала неподъемную штангу. Кожу на бедре саднило – похоже, содрала. Что-то теплое стекало по верхней губе. Сил, чтобы стереть, не хватало, но при этом хотелось понять – пот это или что-то другое? Лишь когда жидкость скопилась в уголках губ и попала в рот, я ощутила солоноватый привкус железа. Все же кровь…

Повреждение. Это хорошо, да? Значит, я точно выжила. Или плохо? Настолько все серьезно, раз истекаю кровью?

Мысль оформилась запоздало, и думать о чем-то ином, кроме своего состояния, я даже не пыталась. Все было малозначимо. Какая разница, где я и почему очнулась именно сейчас, если кровь покидает организм?! Может ли моя убежденность в спасении быть следствием парализованного болевым шоком сознания в фактически умирающем раздробленном теле? Откуда идет кровь? Если серьезно пострадала голова, уже нет смысла разбираться в случившемся.

Рефлекторно дернулась, однако, чтобы поднять руку к лицу, пришлось приложить усилие. И все же я справилась. Сфокусировав взгляд, отчетливо увидела алый мазок на прозрачном лицевом щитке шлема, ощущая его как преграду для моей ладони в эластичной серебристой перчатке. На этом все: запястье тисками сжали чужие пальцы, делая невозможными дальнейшие движения.

Вскинув голову, встретилась глазами с пронзительным взглядом, и все мысли тут же исчезли. Кроме одной: худшее из невозможного случилось – Седьмой по-прежнему рядом. Он тоже выжил и меня не отпустил. Сберег приглянувшуюся игрушку.

Сколько мы так смотрели в глаза друг друга? В какой-то миг показалось, что вижу себя в бездонной глубине насыщенно-сиреневой радужки. Нет, не себя, а словно свои мысли. Отражение отвращения и пробудившегося страха?

Глаза и лицо исчезли, а меня ослепило нахлынувшим светом, который прежде заслоняла голова амиота. Монстр отстранился, но времени на осознание перемен у меня не осталось. Вслед за потоком странно-резкого розового света снова накатил невыносимый писк, вибрирующий, разрывающий голову, как если бы ее пытались просверлить насквозь.

Забыв о последствиях аварийного падения на непонятную планету, о ране, о кровотечении, даже о находящемся рядом жутком амиоте, я оцепенела, напрягая и без того изможденное тело в безуспешной попытке противостоять убийственному давлению.

Дичайшая боль, нечто несопоставимое с самим фактом существования – кошмарный звук, похожий на скрип когтей по стеклу, зудящий и разъедающий разум, буквально выворачивал наизнанку. Я практически оглохла и ослепла, желудок устремился к горлу, грозя удушьем. Попытки как-то дистанцироваться от воздействия себя не оправдали – я не продержалась и десяти секунд, как тело сотряслось в безумных судорогах.

Едва соображая, раздираемая изнутри невыносимой мукой, чувствуя, как лопаются капилляры, а позвоночник выгибается дугой, я бессознательно билась, силясь сорвать с себя все. Избавиться от тяжести и вибрации, которыми, казалось, пропитался окружающий мир.

Все мысли слились в агонизирующий вопль. Возможно, я на самом деле орала в полный голос, надрывая связки, но едва ли была способна услышать себя.

Как спастись? Отгородиться, спрятаться?.. Паника и боль не оставили шансов. И тут…

Все прекратилось так же внезапно, как нахлынуло.

Облегчение, практически эйфория… Тело бессильно обмякло. Ощущая себя желе из костей и мяса, я была способна лишь дышать. Даже думать казалось невозможным. Свет снова померк, яркое розовое сияние исчезло, скрытое тучей… Нет! Лицом!

– Троя? Троя?

В голосе, неведомым образом дошедшем до моего парализованного агонией разума, определенно звучал вопрос. Уцепившись за призыв, я сумела сфокусировать взгляд, уже узнавая пугающие черты чудовища. Амиот, несомненно, видел мой приступ и отреагировал, желая понять его причину.

Но для меня ничто не имело значения, кроме внезапно исчезнувшей боли и облегчения – невыносимый писк пропал. А с ним и его нестерпимое воздействие. Не сразу осознала, что Седьмой держит меня на руках, максимально открыв своему взгляду, пристально изучает наверняка обезображенное страданием лицо, прислушивается к тяжелому судорожному дыханию. А я смотрела на него, опасаясь лишь нового всплеска череподробительного воя. И чем дольше длился наш зрительный контакт, тем больше крепла уверенность: амиот не выглядит страдающим! Или мне это только кажется?..

Попытаться узнать, как на самом деле, у него самого? Безумие. Однако рядом был только Седьмой, а я буквально содрогалась от мысли, что убийственный звук вернется. Инстинкт самосохранения не позволял бездействовать и требовал разобраться в том, что меня определенно убивало. Узнать истину, пусть даже с помощью врага.

– Звук…

Вроде громко сказала, но сама себя не услышала – то ли слух еще не вернулся, то ли мои потуги выдавить из себя хоть что-то не дали результата. Однако монстр отчетливо повторил:

– Звук.

Среагировал он на мой голос или, как прежде, на мысли, меня сейчас не волновало. Как и то, почему Седьмой вообще тратит на меня время и силы, а не отшвырнул прочь, как заплесневевшую корку, утратив гастрономический интерес. Важнее было не умереть. Не уверена, что смогу вынести еще одну агонию.

– Ты… – пришлось проглотить скопившуюся во рту кровь. – Ты его слышал?

Амиот не спешил с ответом, но я каким-то внутренним наитием ощутила: он анализирует отрывочные слова, отыскивает в своем мировоззрении то, что способно объяснить мои всхлипы. Пристальный взгляд стал еще более цепким, и в нем присутствовал все тот же необъяснимый пугающий интерес.

Понимание этого заставило собраться. Теперь хотелось, чтобы меня поняли как можно быстрее, а страх повторения заставлял подыскивать слова, описывающие пережитое минуты назад.

– Больно… очень. В голове.

Сил говорить едва хватало, сама себе напоминала недавних подопытных, с явной натугой исторгавших из себя речь. Губы слушались плохо, все еще отходя от последствий спровоцированной болью судороги. Но амиот услышал. Склонился ближе и пальцами, на удивление, не раня острыми ногтями, коснулся моего виска.

Однако даже это не настолько уж страшное касание заставило запаниковать.

– Нет!

Кажется, на этот раз получилось вскрикнуть. Алая пелена, обступившая лицо амиота, – наверняка последствие лопнувших в глазах капилляров – стала мутнеть.

Седьмой отреагировал с той же сверхскоростью, присущей их новообретенным телам. Я была его жертвой, но он точно не стремился причинить мне боль и при моем крике не просто убрал руку, но еще и отодвинул меня, отстранившись.

Я оказалась болтающейся на его вытянутой в сторону руке. Мне бы испытать облегчение, когда избравший меня игрушкой дьявол отдалился, но… синхронно с приглушенно зазвучавшим воем подступила боль. Медленно вгрызлась острыми гранями в виски, заставляя забиться в новой судороге. Опять?! Нет, нет, умоляю…

– Звук! – услышала я свой негромкий вскрик. – Он убивает, душит…

Не успела описать ощущения, как боль пропала, сменившись неописуемым облегчением и тишиной. Только сильное сердце амиота билось где-то возле щеки – он снова прижал меня к себе.

– Звук? – спросил совершенно спокойно. В неизменно отстраненном тоне ни паники, ни муки. – Да, я воспринимаю четкую постоянную пульсацию. Она присутствует во внешней среде. Это угнетает добычу?

Он склонил голову, словно прислушиваясь. Или, возможно, советуясь с себе подобными привычным им безмолвным способом?

Больше не пытаясь отстраниться, я едва ли понимала смысл слов, бормотание казалось бессмыслицей. Да и толку? Мне не объяснить, ему не понять. Одно верно: амиот или никак не реагирует на вой, или к нему невосприимчив. Вероятнее всего, навязанное ему тело просто выносливее.

Какое-то время я лежала, опасаясь пошевелиться, чтобы не спугнуть временное состояние покоя и не спровоцировать новых мучений. Что это? Почему оно вдруг накатывает нежданно, необратимо? Пульсирует…

Стоп! Амиот тоже упомянул пульсацию. Значит, ощущает звук? Выходит, дело опять в том, что я физически слабее? Он противостоит этому воздействию извне, а я – нет. Он сказал, постоянная, но почему тогда вой накатывает на меня внезапно и так же исчезает?

Закрыв глаза, слушала ровный стук сердца моего пленителя – удивительно, но это помогало думать.

– Звук угнетает? Это больно Трое? Когда?..

Он снова спрашивал, а я не понимала почему. Стала бы на его месте так настойчиво интересоваться состоянием жертвы в момент, когда важнее все силы бросить на осмотр места катастрофы? Сомнительно…

Ощущение прохладной руки на лбу как безмолвный ответ. Давления не было, и потому я не испугалась, не шарахнулась из последних сил в сторону.

В сторону… В сторону!

Догадка вспыхнула озарением: когда мое тело прижимает к себе Седьмой – я не слышу убийственного воя! Но стоит амиоту отстраниться, меня скручивает волна муки. Когда его рука, вот как сейчас, ложится на лоб – все, что сводило с ума, словно порывом ветра сносит, освобождая от гнета. Он… Он меня защищает? Его тело защищает? Осознает это сам амиот?

– Когда я далеко…

Мои губы приоткрылись, невольно отвечая на вопрос. От бессилия и отчаянного желания донести до амиота свою идею я впервые уповала на то, что он неведомым образом слышит мои мысли. И поймет суть лучше меня самой.

Тут же руки монстра сжали меня сильнее. Нет, это не превратилось в удушающую хватку, но я отчетливо распознала дополнительное усилие. Чужак меня услышал!

Едва осознав, что нахожусь под защитой, пусть еще не могла постичь ее природу, начала успокаиваться. Разум отошел от болевого шока и теперь принялся разбираться в вихре атакующих мыслей.

Моментально вспомнились слова, брошенные штурманом перед посадкой: «Приливные ультразвуковые волны… Мы там за пару дней загнемся, как и те горе-переселенцы, кто успел на Землю инфу отправить вместе с предупреждением «сюда не соваться!»

Ультразвук! Вот что это было! А тело Седьмого, похоже, генерирует нейтрализующее поле! Или это делает его разум? Возможно, он как-то интуитивно глушит опасный диапазон излучения. Других предположений не было, ведь очевидно, что для покинувшего лабораторию подопытного звук проблемой не стал – о телах, созданных для амиотов, все мы знали не больше, чем об их прежнем бестелесном облике.

Пожалуй, быть с ним рядом не так уж плохо. Безопасно.

Безопасно?! Кажется, я схожу с ума. О какой безопасности думаю, если амиот в любую секунду способен меня… выпить. Все они способны – видела собственными глазами.

Стоило подумать о пищевых пристрастиях недавних подопытных, как Седьмой встряхнулся. Почувствовав его движение собственным телом, взглядом метнулась к неизменно безэмоциональному лицу амиота. И в тот момент было в этом устрашающем мужчине ощущение глубинного довольства. Что-то подобное утробному урчанию сытого кота.

Он не выпивает меня, потому что сыт?

– Глупо, – неожиданно раздался над моей головой строгий голос. – Сейчас нет смысла. Потом нет смысла. Ты не еда.

Не еда? Нервно сглотнула, ощутив больше тревоги, нежели облегчения. Есть не собирается, но и не отпускает. Тогда что я для него? Или… кто?

– Женщина, – припечатал монстр, словно воспроизводя ранее услышанное. Или отвечая на мой безмолвный вопрос? – Противоположная особь. Нужна для размножения. – Задумался, вряд ли представляя суть сказанного, слишком далеки подобные практики от существования нематериальных сущностей. Но амиот проявил свойственную их кошмарной расе практичность и любознательность: – Это непонятно, но интересно. Будешь показывать.

Что?! Показывать? Как размножаться?

Едва не задохнулась от шока. Впрочем, мозг, все еще ощутимо контуженный экстремальным воздействием ультразвука и гибелью коллег, отреагировав на это вопиющее заявление и, как следствие, получив основательную встряску, наконец-то начал функционировать более-менее нормально.

Седьмой… Он, видимо, слышал все, что я говорила Третьему на звездолете, объясняя странное поведение амиотки. И запомнил. Больше того, не понимая и толики услышанного, заинтересовался. И нашел самый «подходящий» момент высказаться.

«Вот дура… Сама себе яму вырыла! Как теперь из нее выбираться?!» – набатом застучало в голове, и я погрязла во внутренних кошмарах, немного абстрагировавшись от жутких реалий.

– Не из чего выбираться, – вновь продемонстрировал чудеса телепатии амиот. – Твоя «яма» осталась на корабле, что от него уцелело – далеко, почти под поверхностью, ты не там… – Монстр задумался и замолк. Наконец с изрядной долей сомнения спросил: – Ты уверена, что рыла ее? Я не видел.

Он не шутил. С вдумчивостью, которая, в моем представлении, имеет смысл лишь в серьезном разговоре, задал смехотворный вопрос, вновь продемонстрировав полное незнание элементарных вещей. Будь на месте Седьмого обычный человек, находись мы в более спокойной обстановке, от души посмеялась бы. Но холодный, лишенный и намека на эмоции взгляд, которым на меня смотрел амиот, ужасал настолько, что становилось не до смеха. Кто знает, вдруг он воспримет это как оскорбление и забудет о своем интересе к неуместно возникшей теме размножения? И выпьет. Или отшвырнет, отдав на растерзание смертоносному звуковому воздействию.

От ужасающей перспективы, вопреки внутреннему неприятию, теперь уже я сама вцепилась в своего жуткого похитителя. Пальцы в эластичных перчатках скафандра судорожно сжались, ухватившись за его предплечье и грубый край ворота.

Грубый вовсе не из-за качества ткани, а от грязи. В заскорузлом материале я с трудом опознала жалкие трико и водолазку, в которые облачили пленников перед боем. За время, прошедшее с того дня, одежда впитала кровь, собрала всю пыль и грязь рушащегося в круговороте вибрации, сгорающего в атмосфере корабля и в довершение пропиталась ржавой болотной жижей.

Амиоты явно не придавали значения одежде. Им и в голову не пришло сменить непрактичное одноразовое белье хотя бы на комплекты униформы команды из запасов звездолета. Прежде не знавшие материальных потребностей, монстры не считали необходимым прикрывать себя. Им неведомо понятие стыда? Или просто непостижима мысль, что материальным оболочкам может требоваться дополнительная защита, пусть даже формальная, с учетом неуязвимости искусственно выращенных тел? Вот мы с Игерем, едва осознав угрозу неминуемого падения, первым делом вцепились в скафандры…

Невольно вздрогнула, вновь вспомнив кошмарные минуты аварийной посадки. Мне повезло выжить. А что с другими?! Не с амиотами, а теми, кто попал в плен к этим ненасытным нелюдям?

Сделав уже осознанный глубокий вдох, радуясь, что воздух пригоден для дыхания, я повернула голову, чтобы увидеть хоть что-то помимо грязной водолазки и спутанных до состояния пакли волос Седьмого.

И увидела… лежащие чуть в стороне на возвышении, подобном островку среди мутной жижи, уложенные едва ли не штабелями тела других пленников. Искореженные, с явными признаками повреждений на скафандрах, следами крови и с застывшими масками предсмертной агонии на лицах.

Страшное зрелище. Однако и понимание причин их гибели тоже присутствовало – ощущения череподробительного воя еще были свежи в памяти. Как и осознание – я могла лежать там же таким же безынтересным для монстров материальным хламом. Мою жизнь спасло только близкое присутствие Седьмого, та самая дезориентирующая еще с момента пребывания на транспортнике манера амиота держать меня при себе.

Меня затрясло как в ознобе, скорее по причине испытанного шока, а не от холода, – нагревательные элементы скафандра еще действовали. И все отчетливее доходила ужасающая данность: возможно, я единственная из пленных уцелела при этой адской посадке. Осталась один на один с неубиваемыми созданиями, имеющими отличную от привычной модель мышления. Каждую секунду с момента «воскрешения» я чувствовала колоссальную разницу между нами.

Седьмой мою дрожь заметил и неподвижно замер на бесконечно долгие для такого быстрого существа мгновения. Возможно, прислушивался и пытался разобраться в причинах моего несомненного отчаяния. Однако промолчал, а потом и вовсе продолжил движение. Мое присутствие нисколько не отягощало его, словно я весила не больше носового платка, заткнутого за пояс.

Отвела взгляд от погибших, страшась вновь задрожать от судорог паники. Как бы не сойти с ума в столь отчаянном положении. Пережив катастрофу, потеряв единственное пристанище – звездолет, оказаться на страшной планете, где не должна ступать нога таких, как я.

Старательно не опуская глаза к земле, где бессмысленной кучей лежали тела недавних собратьев по несчастью, напоминая себе об опасной реальности, в которой оказалась, окинула дикий и не менее чуждый пейзаж неизвестного мира. Увиденное не впечатляло. Белесое небо, затянутое чем-то вроде тумана, сквозь который у самого горизонта тускло просвечивал маленький диск розового солнца, из-за чего окружающее пространство казалось сумрачным и нереальным, словно я смотрела сквозь прибор с инфракрасным фильтром.

Впрочем, уверена, даже при обычном освещении местный пейзаж не был радующим глаз прекрасным зрелищем. Унылая, простирающаяся до самого горизонта равнина. Даже на вид не твердая, а топкая, покрытая желто-коричневой жижей, из которой торчали редкие красно-бурые растения – во всяком случае, я посчитала их таковыми. Невысокие, безлистные, похожие на засохшие изломанные стволы деревьев.

Там, где «флора» была чуть гуще, образовывались небольшие возвышенности-островки, покрытые густой пожухлой… травой? Росла она на поверхности все той же жижи – ноги амиотов, бродивших по такому участку, по щиколотку, а иногда и по колено вязли в топкой грязи.

Вдали к начавшему темнеть небу поднимался столб дыма. Ветер сносил его в сторону, но он все равно не исчезал – что-то горело внутри останков транспортника, практически полностью ушедшего в болото, видимым оставался лишь маленький фрагмент носовой части. На горизонте, наверное, в нескольких километрах от нас, был виден еще один дымный шлейф.

– Там… корма. Отвалилась. Двигатель взорвался.

Пояснение, хоть и сказанное равнодушным тоном, в очередной раз доказывало – падение было страшным. Просто чудо, что хоть кто-то выжил. Впрочем, не удивлюсь, узнав, что все амиоты выдержали разрушительное столкновение корабля с землей.

Осматриваться, болтаясь на руках Седьмого, было не очень удобно, но мне и в голову не пришло жалеть об этом. Сейчас я сама цеплялась за него, как бездумная и ведомая лишь инстинктом мартышка.

С чем можно сравнить ситуацию? Разве что с попаданием современного человека в какой-нибудь древнейший палеолит – чуждое, дикое и устрашающее место, напрочь лишенное условий для нормального существования. Кров? Пища? Ничего здесь не было. И я одна в окружении сверхсуществ с сознанием младенцев. В месте, где мне не выжить.

Мы, дети прогресса и современных технологий, давно разучились выживать при отсутствии необходимого комфорта. Но амиоты… У них подобной проблемы не было. Они ее себе даже не представляли! Вели себя равнодушно и спокойно, словно для них естественно бродить в болотной грязи без возможности как-то обезопасить себя или хотя бы устроиться для отдыха. Их ничуть не беспокоила невозможность укрыться от глаз неведомой угрозы из числа имеющейся в наличии местной фауны, наверняка рыскающей поблизости.

Поразительно, но я вообще не видела различий между их поведением в клетках, на корабле и теперь здесь. Они не осознавали последствий случившегося?! Им было все равно? Меня же паника захлестывала тем сильнее, чем невозмутимее и деловитее вели себя недавние подопытные. Один факт их присутствия угнетал: создатели этих тел не получили ни одного шанса выжить в случившейся трагедии, а «эксперименты»…

«Эксперименты» согласованно и внешне безмолвно перемещались по островку. Возились с теми из своих, кто пострадал во время крушения или же еще до посадки имел сложности с управлением телом. Разбирали беспорядочную груду чего-то, вероятно, прихваченного с собой с транспортника. Рассмотреть не получалось – работали они в тесном контакте, напрочь перекрывая обзор на «добычу». Седьмой тоже не стоял, постоянно двигался, явно участвуя в общем действе, хотя его функции больше походили на работу наблюдателя. Или координатора?

Так и не успев в этом разобраться, вздрогнула. Только причиной были не страхи, а раздавшийся стон. Нет! Не стон! Мучительный сдавленный вопль! Словно того, кто пытался его издать, душила рука силача и одновременно рвала на части стая хищников.

Сквозь эластичную ткань скафандра ощутив напряжение мышц Седьмого, прижавшего меня теснее, все же сумела бросить взгляд в сторону. Источник звука оказался недалеко от общей массы темных из-за въевшейся в одежду и кожу грязи атлетических тел амиотов – еще две фигуры в скафандрах. Точно из пленников, потому что оба в конвульсиях бились на пожухлой желто-оранжевой растительности.

Одного я узнала мгновенно: Игерь! Второго, кажется, видела в ангаре станции, но сосредоточиваться и припоминать не стала и неосознанно потянулась в их сторону.

Живы! Отчаянно хотелось, чтобы это оказалось правдой! И тут же молнией мелькнула догадка о причине мучений – пленников накрыло разрушительным воем, когда топтавшиеся рядом с ними амиоты отошли в сторону. И сейчас несчастные немедленно умрут, изнутри взорвавшись от боли!

– Вернитесь к ним! – закричала, обращаясь к амиотам, желая упредить страшный финал. – Подойдите ближе!

Никто и не подумал прислушаться к моим словам – все продолжали стоять в сторонке, с неизменным спокойствием наблюдая за конвульсиями пленников.

– Ты! – Я настолько за них испугалась, что собственный страх отошел на второй план: остаться единственным человеком среди чужаков – для меня все равно что умереть. Вывернулась, вцепившись в плечо Седьмого. – Ты же знаешь! Скажи им! Пожалуйста… – закричала, едва не рыдая от отчаяния.

Мой голос, усиленный странным резонансом, словно отразился от низких розоватых облаков, прогромыхав над пугающе-безмолвной равниной. Но и это не поколебало спокойствия недавних подопытных.

– Почему? – Седьмой, не позволяя мне вырваться, единственный проявил хоть какой-то интерес. И то скорее к моим сумбурным движениям, чем к страданиям пленников.

– Что почему? – затараторила, вновь цепляясь за заскорузлую одежду амиота в сомнительной попытке встряхнуть этот бесчувственный столп. – Сказать? Потому что, кроме тебя, меня никто не слышит! А медлить нельзя! Они же погибнут! – окончательно забыв об осторожности, завопила прямо в ухо непрошибаемого монстра – настолько сильно меня трясло от обреченной ярости. И тут же подавилась криком – прямо на моих глазах, явно защищая органы слуха, часть внутренней поверхности ушной раковины амиота вздулась и отслоилась, словно образовав перепонку, препятствующую излишне громкому звуку.

Вот как такое пронять? Чем?! Что за сверхсуществ на погибель всем создали недоумки-ученые в своих лабораториях!?

Никаких внешних сигналов я не заметила, но к корчащимся в склизкой грязи несчастным с молниеносной скоростью подскочили двое из амиотов. Мученические вопли тут же иссякли, сменившись обессиленными хрипами и сиплым дыханием.

– Так? – безразлично уточнил Седьмой, буравя меня пристальным взглядом.

– Да, спаси… – с облегчением переведя дух, начала было, ликуя, не в силах оторвать взгляд от коллег.

Однако парочка явно направляемых Седьмым собратьев снова синхронно отступила. И кошмар вернулся. Чудом выживших снова затрясло в конвульсиях, сопровождаемых криками агонии.

– Мать вашу! – заорала, поздно вспомнив, что про мать – это не к амиотам, иначе откуда бы такая нарочитая бесчеловечность. Впиваясь взглядом в лицо Седьмого, взмолилась: – Что сейчас?

– Удостоверился. – Он и бровью не повел, но вопли тут же оборвались – оба амиота снова подошли к пленникам.

– Теперь верите? Этот звук смертельно опасен для нас, – пояснила непонятливому существу.

– Не то, – безразлично отмахнулся он.

– А в чем тогда смысл проверки? – попыталась выяснить его видение ситуации. Нужно же разобраться, чего ожидать от монстров, лишенных всякого сочувствия и здравого смысла.

– Определить, что значимо. Для Трои.

– Какого?.. – задохнувшись от осознания истинной причины, оторопело уставилась на Седьмого.

Шантаж?! Манипулирование?! Ищет мои слабые стороны? Смехотворно! Я вся от пяток до макушки являю собой олицетворение слабости. В сравнении с такими, как он, – особенно.

– Пусть Троя делает то, что мне надо, иначе все начнется снова.

Я сглотнула, отчетливо понимая: в этой игре у меня нет хороших карт. Но амиоту было мало приструнить меня, он решил внести уточнения: – Это пока.

– А потом? – глухо пробормотала, не понимая, к чему он клонит.

– Они – еда, – безэмоционально отозвался Седьмой.

Мои глаза мгновенно вернулись к паре чудом выживших – амиот подошел к ним вплотную со мной на руках. Ну конечно! Нашим пленителям скоро понадобится насытиться, а под рукой легкая добыча. И так беспросветно и тоскливо стало от этой истины, что я с переполнившей душу решимостью уставилась на Седьмого и попросила:

– Меня тогда тоже. Вместе со всеми… съешь. Одну не оставляй.

Нелепо просить о милости такого, как он. Но амиот прижал меня теснее, как бы давая понять: одна не останешься. И «успокоил»:

– Моя добыча.

– Вы все не в счет. Чем сойти с ума тут одной, лучше погибнуть. – Смерть, которую несли монстры, казалась быстрой, безболезненной и оттого более предпочтительной, чем местный убийственный ультразвук.

– Моя добыча не погибнет, – невообразимо буднично для аварийно приземлившегося в неизвестный ад откликнулся Седьмой. Всмотрелся в мое лицо и сообщил: – Оставайся здесь. Жди. Я вернусь за тобой. Всегда.

Он усадил меня на небольшую кочку. Подошедшая парочка «сопровождающих» разместила рядом Игеря и второго пленника. Лица их были серыми – мужчины еще не пришли в себя после болевого шока. Но уже не кричали и не дергались в судорогах, очевидно, этому способствовали не отходящие от нас ни на шаг амиоты.

Седьмой ушел, оставив меня под их присмотром. Я же, устало притянув колени к подбородку, уставилась на спину «новорожденного» мужчины. Идеально скульптурную и словно кричащую о несокрушимости и мощи, пусть и обтянутую грязной водолазкой. Так странно было вдруг оказаться вдали от того, кто с маниакальной настойчивостью все последние дни полагал меня своей исключительной добычей. И защищал.

Странно и… тревожно.

Стоило это подумать, как амиот стремительно обернулся, пронзив пристальным взглядом. Как если бы и ему стало не по себе без меня…