Читать книгу Дневник Блокады - Алёна Владимировна Годунова - Страница 4

3 июля Сталин выступил по радио и призвал народ на защиту Родины. Отец у меня был большевиком. На следующий день он пошел на работу – и с работы уже не вернулся.

Мы гуляли во дворе, когда явилась женщина с письмом. Папа просил, чтобы мама сегодня же пришла. Мы приехали. Это была какая-то школа. Они – за забором. Мама спрашивает: «О чем ты думал?»

Папе было 47 лет. Он ей говорит:

«А о чем эти думали!? – И указывает на мальчишек вокруг. – Я знаю, что такое война, и что такое фронт».

Папа был во 2 добровольческой дивизии Московского района. Позже он написал два письма. Первое – о том, как прибыли на фронт. Во втором обращался ко мне: он находился в тех местах, куда я хотела ехать отдыхать – в деревне за Кингиссепом. Там речка, и можно было купаться.

Оба письма отец писал чернилами. А потом долго долгое молчание – и вдруг пришла открытка. Он писал уже карандашом, ни «здрасьте», ни «до свидания»: «Находимся в окружении. Нас бомбят. Прощайте. 1 августа 1941 года».

Извещение пришло только 30 сентября.

Позже к маме заглянул папин друг. Он рассказал, что дивизия вышла из окружения с боем. Папа был ранен, но не смертельно. Осколочное ранение, очень много ран. Поблизости не было воинской части, чтобы оказать медицинскую помощь. Папа умер от потери крови. Он не мучился. Просто уснул…

Эдуард Николаевич

В начале Блокады, когда кольцо ещё не замкнулось, для экономии продуктов было принято решение сократить количество жителей города. Остаться должны были только те, кто мог работать. А стариков и детей, чтобы они не были лишней обузой, решили эвакуировать. Тогда говорили, что Бадаевские склады обеспечат жителей продуктами не на один год. Конечно, это было преувеличение. Но уже всё равно.

Однажды к нам пришла соседка, тетя Катя, у нее дочка – Надя, на год старше меня. Пришла и говорит маме:

«Мария, детей будут эвакуировать. Моя сестра едет с девчонками (у нее 2 дочки). И Надя с ними поедет. Собери и ты Эдика».

Тогда думали, что дети поедут недели на 3—4, как в пионерский лагерь.

Мама собрала мне узелочек. Маечки подписала: «Э.П.» – Эдуард Павлов. И я должен был уехать с ними. Но, видимо, ангел-хранитель отвёл от этой поездки. Может, даже не для меня, а для мамы. Без меня ей пришлось бы заниматься тяжелым трудом – на торфо- или лесозаготовках.

Мы сели в трамвай и поехали на вокзал. Проехали несколько остановок по Большому проспекту. И – воздушная тревога. Нас всех высаживают из трамвая и ведут в бомбоубежище. Просидели мы там минут 30—40. Потом снова садимся в трамвай. Приезжаем мы на Московский вокзал. Приходим на платформу. А платформа пустая. Поезд ушёл.

Мама тогда сказала: «Значит, судьба. Останемся живы – вместе. Если погибнем – тоже вместе».

Зоя Георгиевна

Как мы организовывались, я даже и не знаю. Всё спонтанно вышло. Мальчишки крутили сирену. Кроме радио была ещё и сирена во дворах. Дежурили у телефона. Распределяли места, кто на каком чердаке стоит. У меня было два дома – четырехэтажный и пятиэтажный. Помогали готовиться к бомбежкам. Убирали на чердаках, белили известкой деревянные перекрытия крыш. Таскали песок, засыпали им пол. Воду носили.

Мы прошли курсы, как тушить зажигательные бомбы, как оказывать первую медицинскую помощь: бинтовать раны, накладывать шины. И, наконец, я была химразведчицей. Меня одевали в специальный костюм, и я ходила со щупом, искала капельки иприта.

Эдуард Николаевич

От папы не было ни слуху, ни духу. Он вернулся только в конце августа, перед тем самым моментом, когда замкнулось кольцо вокруг Ленинграда. Приехал угнетенный, но ничего не рассказывал.

Началась наша блокадная жизнь. Папа и мама ходили на работу. Я в первое время – в детский садик. Там нас кормили утром и днем. А на вечер выдавали грамм 50 хлеба. Я приходил домой – папа с мамой садятся кушать. А я сижу, смотрю на них. Какие родители могут спокойно кушать при голодном ребенке? Естественно, старались чем-то накормить.

Соседка как-то вспоминала: «Иду мимо детсада, смотрю – ты сидишь – голодный и скучный».

Мне было 7 лет.

Ирина Александровна

Мы приехали к родственникам на Чайковского, 56. Там и жили во время Блокады. Там была большая коммунальная квартира. 18 соседей. Правда, многие сразу поуезжали. И мы остались одни – я и мой двоюродный братик Вова, моя и его мамы. Они были сестры. Карточек тогда ещё не было. Мамы бегали на Васильевский остров, в госпиталь. Мыли там посуду после раненых, а воду с остатками еды сливали, и мы это кушали.

Зоя Георгиевна

Мы с мамой шли на работу. Стоит женщина, продает землю. С Бадаевских складов. «Покупайте, – говорит. – Это сладкая земля, сладкая!»

Мама не удержалась и купила. Развела в воде. Отстоялась эта земля. А воду выпила. Была она сладенькая или нет – я и не знаю.

Эдуард Николаевич

Был мощный воздушный налет. Начались пожары. Горели Бадаевские склады. Сахар, который там хранился, плавился, вытекал и впитывался в землю. Люди потом ходили, эту землю раскапывали, кипятили. Осадок выбрасывали и использовали сладкую водичку.

Зоя Георгиевна

8 сентября была страшная бомбежка. Самолетов очень много налетело. Ко мне на крышу пришел дворник. Долго смотрел в подзорную трубу, как Бадаевские склады горят. Я руку протягиваю за трубой – тоже хочу посмотреть.

И в этот момент вижу: летит самолет. Так хорошо его видно! Видно, как от него отделяется фигурка. Я ещё спрашиваю: «О чем он думает? Зачем прыгает в город?»

Оказалось, это торпеда. И туда же – в тот же пожар. Долго потом ещё дымило. Так началась Блокада.