Читать книгу Один день - Алёнка Ёлка - Страница 3

Светлана Ивановна нервно поправила светло-русый локон, выбившийся из безжалостно затянутого по привычке пучка на затылке, разгладила складки на своей единственной подходящей по размеру серо-коричневой юбке из грубой, неприятной на ощупь ткани, которая напоминала мешок для картошки. Светлана сильно поправилась за последний год, поэтому полюбила свободную бесформенную одежду, которая, по ее мнению, скрывала недостатки фигуры. Поэтому и рубашка на ней была мужского кроя, явно не подходящая женщине по размеру. Так Светлана Ивановна пряталась от мира, видимо, и косметикой она не пользовалась по той же причине.

Женщина с тоской осмотрелась. Она снова здесь – в родной коммуналке в центре Петербурга, в километре от великолепного Мариинского театра, в длинной мрачной комнате с узким окном, через которое можно увидеть только грязно-рыжие стены дома напротив. Подходить к этому окну Светлана Ивановна не любила, потому что вид двора-колодца вводил ее в состояние, слишком близкое к истерике. Она не понимала, как прожила всё свое детство и юность, смотря на мир через окно, открывающее такой вид, и не сошла с ума. Даже наоборот – была счастлива. Наверно, потому что дурой была, молодой и наивной.

Сейчас Светлане Ивановне сорок пять, за плечами обломки брака и тонны жизненного опыта. Поэтому теперь она точно знает: все люди – эгоистичные предатели. Муженёк её, Казанова престарелый, после двадцати пяти лет счастливого брака ради молодого тела выгнал верную супругу из квартиры. Конечно, квартира принадлежала еще его родителям, но именно Света создавала в ней уют, поддерживала порядок, считая себя полноправной хозяйкой, а оказалось, что она всего лишь гость. Соседи её, интеллигенты недобитые, как мыться в общей ванной по два часа, так они всегда рады, а как сантехника ждать, чтобы он кран в этой ванной починил – так у них у всех неотложные дела. У отца семейства, видите ли, репетиция в театре; звучит красиво, но на самом деле он простой осветитель-неудачник, жена его училка, ей нужно контрольными детей мучать, а у их сыночка как раз эта самая контрольная, которую никак нельзя пропустить.

Светлана Ивановна пыталась подбодрить себя мыслью, что из соседей осталась всего одна семья, остальные разъехались по своим благоустроенным отдельным углам.

Света помнила из детства шумную суету на кухне в обеденные часы в выходные. Помнила добрую старушку Зинаиду Фёдоровну, которую все звали баба Зина. Она пила чай в своём уголочке у окна и всегда угощала пряниками тихую голубоглазую соседскую девочку со светлыми, как и её имя, кудряшками. Если мама вдруг задерживалась на работе, то звонила именно бабе Зине, и та кормила Светочку ужином и укладывала спать, рассказывая ей сказки.

Иногда к Зинаиде Фёдоровне приезжали уже взрослые дети. У неё было два сына, две внучки и три внука. Света обожала такие дни. В тесной комнате соседки места всем не хватало, и целая ватага ребят играла в общем коридоре. Было весело, только другая соседка, тетя Инга, при этом всегда ругалась, обматывала голову полотенцем и причитала, что у неё дико болит голова, и вообще слабые нервы. Но эти самые нервы не мешали ей в остальные дни орать на своего мужа, называя его «пьянь подзаборная» и «тюфяк потрёпанный».

Между прочим, тётя Инга напоминала Светлане Ивановне её нынешнюю начальницу Валентину Октябревну. Эта старая дева вчера, когда Светлана Ивановна отпрашивалась у нее на полдня, весь мозг подчиненной вынесла. Ей, видите ли, этому сморщенному пупу Вселенной, кажется, что дисциплина на работе превыше всего! А какая может быть дисциплина, если все начнут по личным делам в рабочее время отпрашиваться? Кое-как упросила Светлана Ивановна отпустить её на пару часиков с работы. Но если сантехник в ближайшие десять минут не появится, ископаемая серая мышь уволит Светлану Ивановну ко всем чертям, и как ей тогда жить? Когда Светлана была замужней женщиной, то не боялась потерять работу, ведь у неё была рядом широкая мужнина спина, за которой всегда можно было спрятаться от несправедливого мира. Раньше она относилась к работе, как к общественной обязанности, ведь главным делом её жизни было ведение хозяйства, создание уюта, воспитание дочери и забота о муже. Делала она это с упоением и полной самоотдачей любящей курицы-наседки.

Однако горячо любимая дочка выросла, выучилась и уехала работать в Москву. Всё у неё там хорошо складывалось. Да и как могло быть по-другому? Ведь девочке достались прекрасные голубые глаза и белокурые локоны матери. При этом она была практичной реалисткой, как отец.

Дочь звонила редко, Светлане Ивановне её не хватало. Поэтому не удивительно, что родителям уже несколько месяцев удавалось скрывать разрыв. Дочь даже на Новый год к ним не приехала, предпочла полететь в Альпы – кататься на лыжах с очередным кавалером. Для матери это был тяжелый удар, она всю новогоднюю ночь причитала: как их милая дочурка могла бросить родителей в самый семейный праздник года! А её жестокосердый папаша напился за час и лёг спать. Ещё через пару недель, как раз ко дню рождения Светланы Ивановны, он сообщил ей радостную новость: теперь она свободна и может идти на все четыре стороны, да побыстрее, потому как ему не терпится освободить жилплощадь, чтобы вить гнездо с новой молодой женой.

Вот так и получилось, что Светлане Ивановне нужно теперь пахать, чтобы прокормить себя, и всё, что ей остается, – это мечтать о пенсии, которая уже не за горами: всего-то десять лет помаяться, и вот оно – счастье беззаботной жизни.

– Где же носит этого вседержителя труб и унитазов, повелителя канализационных вод? – всплеснув руками, в который раз простонала Светлана Ивановна. В последнее время она стала часто ругаться. Никогда в своей жизни она так не ругалась. Мама ее воспитывала в строгости. Муж тоже никогда при ней не позволял слова грубого сказать. Когда родилась дочь, она была так счастлива, что ей стихами говорить хотелось, какая уж тут ругань.

Теперь же, брошенная всеми, Светлана Ивановна вошла во вкус. Она бранилась изощренно, в основном молча, и при этом ловила себя на мысли, что ей это нравится. Придумывая обидные прозвища своим многочисленным обидчикам, она отводила душу, и ей становилось легче, пусть чуть-чуть и ненадолго, но всё же…

Она продолжала мерить шагами свою маленькую комнату, сжимая в руках телефон. Женщина уже раз десять позвонила в ЖЭК, но отвечавшая на звонок равнодушная девица ничем её не обнадеживала: «Сантехник должен прийти к вам в первой половине дня. Ждите». И Светлана Ивановна продолжила метаться от стены к стене. Ширина её комнаты была от силы метра три. Сейчас она недоумевала, как они с мамой здесь помещались. До десяти лет Светочка спала с мамой на полутораспальной кровати, а когда мама накопила на раскладывающееся кресло для дочери, это был настоящий праздник.

Отца своего Светлана Ивановна никогда не видела и не хотела видеть. Когда была маленькая, почему-то никогда не задумывалась о нём, ей хватало мамы и бабы Зины. В молодости она решила, что отец, бросивший беременную женщину, – безответственный козёл. В зрелости она вообще ни о ком не думала, кроме своего мужа и дочери, да чуть-чуть о маме, пока та не умерла пять лет назад от инсульта. Маме тогда был всего шестьдесят один год, но, видимо, жизнь её измотала: всё-таки тянуть одной ребёнка было сложно. Одиночество и тяжёлая работа подорвали здоровье женщины, в чём Света тоже винила отца.

Теперь, оставшись без семьи, Светлана Ивановна вообще старалась просто жить, без размышлений, потому что стоило только ей задуматься об отце, о муже, о дочери, как удушливая волна обиды сдавливала ей грудь, а глаза наполнялись слезами отчаяния. Она никому не нужна, близкие, родные люди выкинули её из своих жизней. Кто-то, может быть, стал бы строить планы мести, кто-то начал бы жить с чистого листа, а она ловила себя на мысли о смерти. Да ещё этот чёртов сантехник пропал. Уже полдвенадцатого…

И тут раздался звонок в дверь.