Читать книгу Юми - Алёша - Страница 5

Все на Динамо вроде как было по-прежнему: железнодорожные вагончики для жилья и обороны, Зеленый театр для торжеств и поминок, Чертово колесо для пауков, этих соловьев-разбойников локации, зорко следящих сверху за всяким чужим движением, Комната смеха для хворых и раненых, которых лекарь по имени Эльза ставила на ноги. Даже банька, где Лучника когда-то неистово обхаживала фаворитка Кагана… Все как всегда, да не все.

С первых же секунд пребывания в знакомой и дружелюбной некогда локации Лучник почувствовал отчуждение. Встретили их с Хавой без всякого радушия. Несколько раз, поймав на себе косой взгляд, Хава начинал огрызаться. Но его коронное «Чего уставился?» не оказывало на динамовских воинов никакого впечатления, разве что ухмылку и пренебрежение: мол, к предателям у нас тут отношение понятное! Даже динамовский ходячий раритет дед Мухомор старался не вступать в открытые разговоры с Лучником и его «квадратным» и татуированным с головы до ног спутником. 1+1=1.

Так продолжалось два дня. Гера, и та старалась не показываться на глаза Лучнику, а Каган не подходил к ним, занимаясь вопросами обороны лагеря. Наконец, вечером третьего дня он пригласил их к себе. Но до встречи было еще далеко, и чем ближе был назначенный час, тем тревожней и суетливей становился Хава. Лучник грелся у костра на невысоком холме, подкидывая в огонь сухую травку и поглядывая на своего друга.

– Сказать что-то хочешь?

Хаву как прорвало:

– Да, давно хочу! Жопой чувствую, нужно срочно уходить отсюда, прирежут нас и свиньям скормят. Может, даже сегодня ночью. Не верю я этому Кагану, что-то в нем скользкое такое…

– Нет, Хава. Интуиция подсказывает мне, что все будет хорошо. Дождемся разговора с Каганом, а там решим, когда уходить.

– Точно тебе говорю, порешить нас хотят! – Хава поднял с земли старый грязный ключ и начал вертеть его в руке. – Кончат.

Вдруг неподалеку нарисовался дед Мухомор. Все это время он тоже обходил друзей стороной, и Лучнику было невдомек, как старику удалось выбраться со Стадиона целым и невредимым.

Как бы невзначай Мухомор сделал знак Лучнику. Тот поднялся.

– Пойду, переговорю с ним.

– Иди, переговори, – Хава недоверчиво покосился на деда и швырнул ключ в костер. – Придешь, а меня и нет уже!

Он облокотился на кучу автомобильных покрышек и для успокоения в очередной раз принялся наблюдать за происходящим вокруг.

С холма Хаве было неплохо видно, как устроена локация, бывший парк культуры и отдыха имени Кагановича. В вагончиках, некогда служивших аттракционами, жили люди. Здесь же, рядом, расположились довольно крупный свинарник и многочисленные курятники. Чуть дальше, в самой низине, тянулись бесконечные грядки, грядки, грядки. На грядках этих, согнувшись в три погибели, работали худые женщины. «Не то, что Гера!», – подумал Хава, представляя роскошные формы фаворитки Кагана и подруги Германа.

Огороды и живность явно не спасали местных от голода. Не худоба тех женщин привела к такому выводу Хаву: он вспомнил, что приготовление пищи происходило у всех на глазах, и не дай бог «повар» что-то стащит или сожрет. Смерть ему! Зачастую куриный суп, который варили здесь, собирал почти всех жителей локации. Совместный прием пищи стал для динамовцев своеобразным ритуалом. Он сопровождался некими записями на меловой доске: сколько в супе овощей, будет ли сегодня мясо или только куриные головы и самое главное – сколько человек сегодня едят. Да-да, именно количество и имена тех, кому будет дарован завтрак, обед, ужин… Не то что на Ликерке!

Несколько записей сопровождал восклицательный знак, гласивший о том, что с охоты, на которую регулярно уходили по трое человек, вернулись не с пустыми руками. В самом верху была сделана запись трехмесячной давности: «Паук-2. Лучший охотник года (косуля не менее 45 кг). Кушаем и радуемся!»

К доске подходили люди, действительно радовались не в пример Хаве, присаживались за стол: значит, порции сегодня будут большими, а динамовцев, скорее всего, меньше обычного. Хаву с Лучником ни разу за два дня не пригласили к общему столу. Но пожрать им немного давали. Глотая слюну, Хава увидел, как на холм проворно взбирается его товарищ.

– Ну что там Мухомор говорит?

– Да не очень дела! Прав ты, не рады нам здесь.

– Во-во, наконец-то до тебя дошло. Валить надо, предатель ты для них!

Лучник тяжело вздохнул.

– Если бы… Но дело не во мне. Дело в тебе! Прознали, гады, что ты сидел, даже прознали, за что… Маньяк ты для них, Хава, маньяк! Бабы вон шепчутся, мужики предлагают выгнать.

– Выгнать? Да убить они меня предлагают. И в свинарку. Им же свиней кормить нужно, так что выгонять никого не будут… Нужно срочно уходить, только идти нам некуда, да и без оружия – смерть. Только лук твой. Что будем делать?

– Оружие у Кагана просить, он даст! А ты, маньячина, на виду все время будь, так спокойнее.

– Да я теперь и спать с тобой рядом буду! – заржал Хава. – Если, конечно, ты не против.

– Ну, слушай, ты не перегибай. Планы у меня другие были.

– Вижу-вижу, как ты на Геру эту смотришь. Только не дают тебе с ней встретиться из-за меня, маньяка! А если и дадут, вернешься – меня уже и нет…

– Мне поговорить с ней надо срочно, втолковать ей, что она должна бабам внушить: не маньяк ты никакой! Раньше надо было сделать. И с мужиками потолковать. Гребаный Мухомор, что ж раньше не сказал!?

– И какие предъявишь аргументы?

Лучник задумался… По Воронежу слухи о маньяке ходили давно, все знали, что он работает в охране Ликерки, но не все были в этом уверены. Некоторые встречали Хаву лично и с пеной у рта доказывали слушателям, что побывали в руках у настоящего демона, которому на лицо еще в тюрьме нанесли странную татуировку 1+1=1. Рассказы эти расползались по локациям, обрастая еще большими небылицами, и в своих конечных версиях становились жуткими и невыносимыми для психики. Якобы Хава ел женщин, а перед этим насиловал всех. Женщин этих «поставлял» ему сынишка Лешка, внушая доверие прохожим жертвам. Потом маньяка посадили, Лешку убили при невыясненных обстоятельствах, маньяк сбежал при первом Давлении. С Ликерки выгнали, и теперь он здесь, на Динамо, собственной персоной!

– Здорово, Герман, – послышалось снизу холма.

Друзья обернулись. Метрах в пяти стоял старый знакомый Лучника Газ, облокотившийся о какую-то палку.

– Привет, Газ. Подойдешь?

– Я тут с тобой поговорить хотел с глазу на глаз, если ты не против, – Газ покосился на Хаву.

– Мне от моего товарища скрывать нечего, поэтому если вопрос стоящий, давай выкладывай.

– Ну, нечего так нечего, я просто узнать хотел, вы к нам надолго? Транзитом или как? – переминаясь с ноги на ногу, спросил динамовец.

– Скорее, транзитом, а ты чего странный такой? – Лучник подошел ближе и протянул руку Газу.

– Я? Нормальный я, все как обычно, – Газ хотел было подать руку в ответ, но увидел, как вооруженные копьями и мечами динамовцы бегут в их сторону. – Опоздал, кажись.

– Самосуд? – усмехнулся Хава, подняв увесистую головешку, служившую кочергой. – Ну, попробуйте!

– На вагон! – крикнул Лучник и подтолкнул Хаву к ближайшему вагончику, опередил его и первым взобрался на крышу, закинув туда же свой рюкзак. Помог залезть Хаве и быстро достал свой Nikon.

Газ отступил, воины остановились у вагона и начали разговор.

– Лучник, мы не хотим тебя убивать, нам нужна это жирная харя, – сказал старший динамовец; другой боец, дерганный, с рыжей бородой, то и дело перехватывал цевье копья и со злобой смотрел на Хаву. Лучник не помнил этого бойца.

– Бросишь копье – умрешь, – хладнокровно сказал Лучник незнакомцу и натянул стрелу, в упор глядя на нервного.

Динамовцы растерялись, попятились назад, и лишь человек с копьем остался на своем месте. Казалось, он целиком поглощен игрой под названием «Убей Квадратного»: только он и Хава на расстоянии броска! Ну, еще этот Лучник.

– Герман, ты не узнаешь меня? – проговорил мужик, стоявший слева от нервного. – Это я, Сиплый.

– Я тебя помню, – ответил Герман, не спуская глаз с рыжебородого копьеметателя. – А этого рыжика нет.

– Герман, у нашего брата твой татуированный друг жену сожрал, тогда, давно совсем, – Сиплый оттолкнул нервного парня. – И как нам с этим мириться?

– Никого он не жрал, – ответил Герман, показав на Хаву. – Пусть сам расскажет.

– Пусть расскажет! – загудел у вагона неизвестно откуда взявшийся Каган, за его спиной стояла лекарь Эльза, вся укутанная не по сезону в какие-то лохмотья. – Я же просил всех не трогать гостей. Что, не выдержали?

Люди опустили оружие, рыжебородый вонзил копье в землю.

– Хава, ну что ты нам скажешь? – спросил Каган, трижды постучав ладонью по металлической обшивке вагона.

– Я никого не жрал! – рявкнул Хава. – Каган, ну ты же мне веришь!

– Я-то верю. А вот наш брат Димыч считает, что это не так, – Каган кивнул на нервного рыжебородого мужика. – Он думает, что ты вместе со своим отпрыском его любимую жену отправил к праотцам. Так что давай, дружище, раскладывай по полкам, что и как было, если хочешь живым с этого вагона слезть. Я сегодня вечером именно эту тему и хотел обсудить с вами. Ну, не до вечера теперь.

Рыжебородый человек с копьем вышел вперед.

– Я Дмитрий Сергеевич Кретов, а жену мою звали Елена Кретова, первая твоя жертва…

– Я понял, – сказал Хава, – я видел тебя на процессе… По версии следствия, я твою Елену с помощью Лешки моего заманил в съемную квартиру, так было дело?

Хава пристально сверху смотрел на Димыча.

– Ну, допустим…

– А помнишь свидетеля, которого не стали вовремя допрашивать? Он ведь многое мог рассказать! Но не успел. Увы, его быстренько отправили на тот свет.

– Дружки твои и отправили. И кто же он? – снова заговорил Димыч.

– Хозяйка квартиры, которую я снимал… Квартирка трехкомнатная была, я с зарплаты грузчика потянуть ее не мог, вот и снимал часть. Жили в квартире с хозяйкой вместе. Как ты думаешь – двадцать одну женщину изнасиловать, расчленить, и все это незаметно от хозяйки, можно такое провернуть?

– Так почему ее сразу в суд-то не вызвали? – не унимался Димыч.

– Вот это правильный вопрос… Я ее последний раз видел, когда меня задерживали, и на первых слушаниях требовал, чтобы ее вызвали, ты должен это помнить. Я три заседания очень активно себя вел, пока мой сын Лешка не пропал. После его исчезновения я думал, что его украли, чтобы я вину на себя взял, что я, собственно, и сделал, только напрасно. Убили они моего Лешку.

– Кто они-то? – вклинился Каган.

– Это все зять прокурора проворачивал. Я узнал о том, что такие сволочи живут на земле, так же, Димыч, как и ты, когда потерял свою любовь, жену и смысл своей жизни. Настей звали мою жену. И это она была его первой жертвой, а не Елена.

– Как же ты узнал это? – спросил один из динамовцев.

– Непросто было. Сначала, когда моя Настенька пропала, я начал ее искать по своему району, объявления развешивал, c людьми говорил, да только все это без толку было. А потом вдруг постарался вспомнить все, что мне рассказали в первые три дня. Я тогда все в блокнот записывал. Ну и вспомнил, что у нас один товарищ бэху черную на трассе с толкача заводил. С блатными номерами бэха была, любили они тогда выделиться. Вот он меня и надоумил с гайцами поговорить да камеры посмотреть, кто вообще из района нашего в этот день выезжал.

– Посмотрел? – не терпелось услышать динамовцам, которых все прибывало и прибывало.

– Да не было на них ничего, записи для прокурорской проверки изъяли, а приезжали на изъятие на той самой бэхе. Вот я и решил тогда затеять переезд в Воронеж, слежку за тем уродом устроить. И сына-мальца с собой взял. Я тогда не знал, что он их еще и маринует, видимо, коллекционировал он их, вернее, руки с обручальными кольцами. Мы их нашли в своей квартире, когда с Лешкой из магазина вернулись. «Папа! – орал мой Лешка как резанный, – там рука с маминым кольцом в банке!» Подбросил он мне эти руки, паскуда. Опомниться я не успел, а на пороге уже ОМОН. И хозяйка квартиры сгинула скоро…

– Ну а дальше, дальше-то что? – не унимался народ, минут двадцать назад собиравшийся убить Хаву, а теперь сочувствующий ему.

– Не поверите, – ухмыльнулся Хава, – Герман не даст соврать! Я нашел этого ублюдка, зятя тогдашнего прокурора, на Стадионе во время недавних Игр.

– Убил? – мужские и женские голоса слились в один.

– Я не успел, – с сожалением ответил Хава, и слезы покатились по его щекам.

Он прикрыл глаза большой ладонью, сделал глубокий вдох и продолжил.

– Давление убило его. Когда я полз к нему по трибуне, я видел, как ужас овладел им. Я для него был СТРАШНЕЕ самого Давления! Но я не успел. Когда дополз до него, его оранжевая футболка была вся пропитана кровью, а сосуды в глазах полопались. На его лице застыл ужас, ужас от мысли, что я доползу… А я не дополз, не дополз!

Хава начал барабанить руками по вагонной трубе. Он уже не скрывал слез, не прятал своего горя за вызывающе-дикой внешностью, он стучал и стучал. А динамовцы, затаив дыхание, смотрели, как Димыч, рядовой локации Дмитрий Сергеевич Кретов, вскарабкался на вагон и решительно подошел к Хаве.

– Прости, брат. Прости, – рыжебородый приобнял Хаву и зарыдал вместе с ним. – Я верю тебе, брат!

Димыч крепко пожал руку Хавы, спрыгнул с вагона и быстро пошел прочь.

Лучник тоже спрыгнул, помог спуститься Хаве. К «квадратному», как в немом замедленном кино, по очереди подходили динамовцы и жали руку. Последним был Каган. Он уткнулся своим лбом прямо в татуировку 1+1=1 на лбу Хавы и тихо произнес:

– Хороший сюжет для плохого фильма ужасов.

Хава улыбнулся сквозь слезы:

– Брось, это мелодрама.

– Футурама, тля! – заорал Каган и громко расхохотался, тряся Хаву. Тот тоже заржал. Смех заразил и Лучника, динамовцы стали оборачиваться.

– Футурама, – Каган подавил в себе последний смешок, поправил повязку на глазу и пустился вслед своим товарищам. – Тарталья, не забудь через часок ко мне заскочить на огонек.

Лучник кивнул и повернулся к Хаве:

– Такие подробности ты мне не рассказывал.

– Ты просто забыл. С твоей-то памятью…

– Вообще, это хорошо, что всем рассказал.

– Что в этом хорошего? – Хава покачал головой.

– Во-первых, ты жив и тебя не отдадут свиньям, во-вторых, мне не придется спать с тобой сегодня! Ладно, шучу. Пойдем к источнику, водички попьем. Да посмотрим спокойно, что тут и как. Надеюсь, все уже знают, что ты в порядке… И я еще тебя с Мухомором познакомить хотел. Поближе, так сказать. Ты даже не представляешь, какой он чай вкусный готовит. А главное – из чего…

– Из поганок, небось, каких-нибудь? Да нахрена он мне сдался!? – сказал Хава, вытирая рукавом слезы, и затянул свою любимую песню:

Любит наш народ всякое говно,

Всякое говно любит наш народ!

* * *

Так Лучник и Хава обрели понимание и покой в лагере Смерти.net. Их даже стали приглашать на обеды и ужины. Каган показал охранные посты, и когда Хава, будучи большим спецом в этой области, высказывал предложения, динамовский лидер активно к ним прислушивался. Через некоторое время он даже рассказал Хаве, как в столь неприспособленном месте смогла устоять локация.

Выяснилось, что Динамо представляет собой огромную, хорошо оборудованную ловушку. Видя угрозу, пауки с многочисленных постов при помощи знаков предупреждают локацию о ее приближении. Дальше все происходит как в театре. Люди прячутся у подножья горы в старом, замаскированном бомбоубежище. Динамовские воины выходят через специальный тоннель наверх, к заброшенной казарме, и ждут сигнала от паука, находящегося на Чертовом колесе. Паук привлекает к себе внимание пришедших, с помощью рупора, а то и так, заводит с ними разговор, и несколько раз просит их покинуть это место.

На самом деле он тянет время. И, находясь наверху, ждет удобного момента для подачи сигнала. Сигналом для атаки в локации служит гудок горна. После гудка одновременно с разных сторон появляются лучники. Взяв в кольцо пришлых, методично их истребляют. Так немногочисленная локация устояла от нескольких набегов северян, а в былые времена, когда еще были целы мосты, от отроженских и придаченских. Левобережье отступило, мосты разрушили бури и торнадо, которых в последнее время стало совсем мало, а о стойкости Динамо по Черноземью стали ходить легенды, одна другой краше…

– Бывало и не так, как нам хотелось бы, – заканчивал свой рассказ Каган, вспоминая недавний внезапный приход сарацина во время Давления и мысленно преклоняя голову перед погибшим Бивнем, своим другом и соратником.

На четвертый день пребывания на Динамо Хаву повели к провидице и лекарю Эльзе. Она, лучший в мире детектор лжи, полиграф в ветхой юбке, подтвердила все сказанное им с крыши вагона.

С этого эпизода на холме Димыч стал одним из лучших друзей Хавы, а многие одинокие женщины ждали Хаву тихими летними вечерами возле своих вагончиков. И только Лучник с каждым днем становился все мрачнее и мрачнее.

– Герман, что с тобой? – не выдержал однажды Хава. – Что тебя угнетает? Вроде, хорошо все. И Гера, вроде, старается каждую ночь. И кормят нас тут хоть и не как в Ликерке, но все же регулярно. Что тебе не дает покоя?

– Сын, – ответил Лучник. – Завтра же иду на поиски. Хватит здесь торчать!

– Я с тобой, но… Может, до конца месяца дотерпим?

– Нет. Не уговаривай. И еще – я один за Антоном иду!

– Вот так-так! – удивился Хава. – Жить, значит, надоело. Одному никак нельзя, я с тобой. Но давай договоримся, сперва по Березовой роще пошаримся, оружие там, огнестрел какой, еще что, а потом – в путь… Мне Мухомор недавно рассказывал…

– Да иди ты со своим дедом! – отмахнулся Лучник. – Не до него мне. Я б остался до конца месяца, но чувствую – Антон, если жив еще, может скоро зверем станет. Тогда и не поговорим по-людски…

– Хорошо, хорошо, я сам сына потерял и тебя отлично понимаю. Пошли-ка все-таки к Мухомору, услышишь кое-что любопытное, а там – утро вечера мудренее.

Во флигеле у Зеленого театра было прохладно. Словно сказочный герой, одетый в морской бушлат с золотыми пуговицами, дед Мухомор заварил свой знаменитый еловый чай, и все пространство наполнилось сказочным ароматом.

– Сейчас, ребятки, я вас своим супчиком фирменным угощу – из мухоморов. Да вы проходите, садитесь, сейчас еще минутку, и суп будет на столе, семь-восемь.

Вскоре он появился с большой дымящейся ароматами кастрюлей.

– Я знаю, кормят у нас регулярно, но не сытно, все голодные как собаки друг на друга смотрят. А то, что под ногами само, так сказать, растет, готовить не умеем или боимся. Но я умею, семь-восемь.

– Дед, это ж белые? – оторопел Хава, держа ложку перед носом.

– Да, белые, не мухоморы!

– Их же сейчас днем с огнем не сыщешь! – снова изумился Хава, отправляя ложку ароматного супа в рот.

– Я места знаю… Ну, а теперь выкладывайте, зачем пожаловали?

– Дед, нам оружие нужно огнестрельное, – проговорил Хава, кивая на Германа. – За сыном его идти пора. К юми.

– К юми? Не к добру это, – перекрестился неверующий Мухомор. – И оружие не к добру! Последний раз, когда меня спрашивали про оружие, локация потеряла двенадцать человек. Ушли они, миленькие, по адресочку, сказанному мной. И не вернулись. После мы косточки их обглоданные собирали, а те, кто приходил с их стороны, небылицы рассказывали про стрелка, живущего в высотке.

– Что за небылицы? – спросил Хава. – Ты в прошлый раз так и не рассказал мне про стрелка того, супа объевшись.

– Завелся однажды на «березке» стрелок, который чудище человечинкой подкармливал. Потому и не ходит туда никто, проклятыми те места считаются.

– Какое, нахрен, чудище? – поперхнулся Хава. – Юми?

– Не юми. Какое-такое не знаю, семь-восемь, но воет оно ночью страшно, и вой этот будто из-под земли идет откуда-то.

– А что за адресок? – перебил его Лучник. – Мы все равно пойдем. Ты ведь знаешь, надо нам. Каган оружие не даст, сам сказал.

– Адресок? Берёзова ща, – расхохотался дед. – Ладно, дорогу нарисую. Только с той поры, как чудище это выть начало, к нам никто из северян больше не приходил, а дорога, сам знаешь, тут прямая, не заплутаешь.

– Любопытно, оружия там много? – поинтересовался Хава.

– Много, – ответил Мухомор, выводя на мятом клочке бумаги непонятную кривую. – Там друг мой жил, семь-восемь-семь, главный охотовед области. Эх, великий был человек. И оружия у него много было – целая оружейная комната, только попасть в нее сложно, в решетках вся она. Да и послушали бы вы меня, старого человека: не нужно оно вам, это оружие. Чудище там, точно говорю! Я один раз пошел за грибочками, а тут смотрю, в луже след крупный такой и сильно на собаку похож, только след огромный.

Дед показал размер лапы, разведя в стороны кисти костлявых рук.

– Я больше туда ни ногой. Грибы там или нет, мне все равно. Да и вы не ходите. Поднимитесь наверх до окраины «березки» – сами его услышите, это чудище.

Лучник взял листок бумаги, пристально посмотрел на деда и, подмигнув Хаве, сказал:

– Спасибо тебе дед за все, пойдем мы.

– И вам спасибо.

Мухомор немного задержался во флигеле, натянул на голову вязаную шапочку a-la Боб Марли и вышел на улицу. Спустившись вниз по ступеням Зеленого театра, друзья остановились у бывшего фонтана, превращенного в клумбу, обернулись и увидели деда, с грустью глядящего им вслед. Но не услышали, что шептали его губы… Семь-восемь.