Читать книгу (Не)настоящий парень - Амалия Март - Страница 5

Разглаживаю платье по бёдрам и смотрю на себя в зеркало. Не знаю, как это маме удается, но всего за один день в ее присутствии все мои детские комплексы вернулись.

Волосы слишком рыжие. Ноги слишком короткие. Кожа слишком бледная. Картошку нужно резать крупнее, а помидоры мельче. Иногда мне кажется, что сейчас она скажет, что и дышу я неправильно. И как бы я ни старалась, ничего не меняется, она никогда не разжимает плотно сжатых губ, не смотрит на меня с гордостью, не хвалит.

Галке тоже достается. Но сестра, в отличие от меня, умеет не принимать это близко к сердцу и быть себе на уме. Она вся в отца. Лёгкая и жизнерадостная. Любит болтать, громко смеяться, широко обнажив зубы, и себя. Быстро выскочила замуж, буквально услышав последний школьный звонок, тут же родила первого, потом, не откладывая надолго, второго, и вот уже третий на подходе. Об образовании даже не думала, в город не стремилась, ни разу не жаловалась на свою участь.

А мне всегда хотелось большего. Хотелось, чтоб как фильме: я привлекательна, он чертовски привлекателен. Оба успешны и амбициозны, строим карьеру, берём ипотеку. И вот, докатилась: наняла парня за последние деньги.

Ещё раз окидываю свое бледное отражение в зеркале, беру резинку для волос с комода и закрепляю конец косы. Думала, за столько лет забуду, как ее, ненавистную, плести, но мышечная память все сделала за меня. Надеюсь, теперь мама избавит меня от одного из нравоучений.

В дверь раздается звонок. Я нервно выдыхаю и сжимаю пальцы в замок перед собой, чтобы немного успокоиться. Вчера все прошло вполне неплохо, почему сегодня что-то должно измениться?

Выскакиваю из комнаты до того, как кто-то из родителей пойдет открывать, и подлетаю к двери. Поворачиваю замок, дергаю ручку. На пороге стоит образец идеального парня.

С широкой улыбкой, цветами в руках, с ног до головы упакованный в чёрное, как и вчера. Я невольно улыбаюсь в ответ, хотя знаю, что его улыбка – ненастоящая.

– Ты забыл, – тихо говорю я и касаюсь своего носа в месте, где у него торчит серьга.

– А, черт, – суетится он. Впихивает мне в руки букет и быстро снимает пирсинг, укладывая серёжку в задний карман.

Как раз вовремя, потому что в этот момент из кухни выплывает мама, из комнаты – папа, и начинается галдеж.

Вова рассыпается в приветствиях и комплиментах. Дарит маме цветы, пожимает отцу руку и прижимает меня к себе. Я чуть не подскакиваю от неожиданности, но он крепко удерживает меня возле себя, забрасывая руку на мое плечо.

– Так вкусно пахнет! – тянет он. – Запах чуть ли не до первого этажа.

Подхалим. Но это работает. Мамины вечно поджатые губы немного расслабляются.

– Давайте сразу к столу! – приглашает она.

– Я только вымою руки, – тянет меня за собой Вова.

Мы закрываемся в ванной, включаем кран на полную.

– Ну, что мне ждать сегодня? – мгновенно стирая с лица радушную улыбочку, спрашивает он.

– Думаю по классике: расспросы, детские истории, еда.

– И бобёр, – кривит он лицо.

– Я уговорила колбасу не доставать. Только  привычные продукты.

– Хорошо, ладно, – расслабляет плечи мой псевдо-бойфренд, опирается на край раковины локтями и подставляет ладони под струю воды. – Они что-нибудь говорили обо мне? Или все так же, тишина?

– Тишина.

– Как думаешь, почему? – кидает на меня быстрый взгляд.

– У нас вообще не принято говорить по душам, – шепчу я. – Ну парень и парень. А! Мама сказала, что такие, как ты, таких, как я, замуж не берут. Но это ещё до того, как ты ушел вчера.

– Понятно, – отряхивает от воды руки, закручивает вентиль с водой. – Значит, будет прощупывать. Как мы познакомились, помнишь?

– На сайте знакомств, – киваю я, вспоминая подготовленную легенду.

– Мо-ло-дец, – треплет меня по макушке. – Остальное предоставь мне. Главное, чтоб обошлось без бобров, а то чет я… – прикладывает руку к животу, изображая на лице муки.

– Не волнуйся, – слабо улыбаюсь я.

Ещё бы самой последовать этому гениальному совету.

Мы выходим из ванной, Вова тут же сплетает наши пальцы на руках. Я снова дергаюсь с непривычки.

– Что ты нервная такая, – опускается до горячего шепота на ухо он.

А я и сама понимаю, что выгляжу, как дикая. Но настолько я отвыкла от чужих касаний и вот этого разворачивающегося урагана в грудной клетке при малейшем контакте, что веду себя, как шуганная.

– Расслабься, – потряхивает моей рукой в воздухе Вова. Но я настолько деревянная, что просто не в состоянии. Выходит только нацепить улыбку на лицо и слабо кивнуть.

Почему-то сегодня я волнуюсь сильнее, чем вчера. Может оттого, что вчера мы обошлись без физического контакта.

Почти.

Позор накрывает волной воспоминаний, и я снова краснею.

– М-м-м, какой пир! – восклицает Вова, как только мы входим на кухню. – Видна рука мастера, – отвешивает маме комплимент, подводит меня к столу, помогает сесть, садится сам.

– Наверняка не часто ешь домашнее, так что запасайся впрок. Зина-то не готовит, – с улыбкой на лице топит меня собственная мать.

Я плотнее сжимаю зубы. Я ведь готовлю, готовлю! Вот как она думает, я здесь столько лет выживаю, если так и не научилась?

– Ну что ты сидишь, – обращается ко мне мама. – Наложи мужчине салат.

Как будто он без меня не справится. Да этот обжора уже тянет ручонки к бутербродам и один скрывается в нем за два укуса. Вот это суперсила. Наверное, у него отменный метаболизм, раз его аппетит никак не сказывается на худощавом телосложении.

Пару минут мы проводим в тишине, набивая тарелки едой, Вова не прекращает работать челюстью и изредка вставлять, как все прекрасно и вкусно.

– Сегодня без дегустации? – спрашивает он у отца.

Тот заметно оживляется от любимой темы, но даже рта раскрыть не успевает, как влезает мама.

– Нам сегодня ехать обратно, так что обойдёмся чаем. А ты водишь машину, Вова?

– Нет. Я предпочитаю на своих двоих, люблю долгие прогулки, – он кидает на меня многозначный взгляд и мягко сжимает руку на столе.

Господи, до чего он хорош. Жаль, что только за деньги.

– Зина тоже отказалась учиться, хотя сколько раз мы говорили: возьмешь машину подержанную, сможешь к нам хоть каждые выходные наведываться, – вот поэтому и не захотела. – Хоть ты трактор ей дари, вот что-что, а с ним она обращаться умеет! – тычет в мою сторону вилкой с наколотой колбасой мама и смеётся.

– А то! Моя школа, – поддакивает папа.

– Какой необычный навык, – пытается подобрать слова поддержки Вова, хотя я буквально вижу, как у него трясутся щеки от желания меня подколоть. Но отыгрывает идеального парня по полной.

– Девушки из деревни вообще многому обучены, – продолжает мама. – Она рассказывала, как в детстве обожала доить коз?

– Серьезно? – оборачивается на меня Вова с едва сдерживаемой улыбкой.

Забавно ему. Это мама ещё не дошла до воспоминаний о компостной яме, в которой я пряталась от Гали… Вряд ли он впечатлится. Рассказывать унизительные истории из жизни своих детей должны запретить на законодательном уровне. Хорошо, что это фиктивный парень, ни один настоящий такого не выдержит.

– Да! Ручки маленькие, как раз под козочку! – активно жестикулирует мама, не желая прерывать поток своих воспоминаний. Или делает это специально. – А выросла, уже на коров перешла. Прямо из-под коровы могла хлебнуть, помню. Обожала парное молочко. Говорю ей, сначала процедить надо, мало ли та хвостом намахала, может и навоз, всякое бывает, хоть и моешь ту перед каждой дойкой…

Сбоку раздается покашливание, я снова оборачиваюсь на Вову и вижу, как он давится. От смеха? Не похоже. Лицо серое, глаза слезятся. Салат не пошел или так живо навоз представил?

Впечатлительный, блин.

Похлопываю его по спине, чтобы откашлялся, он кидает странный взгляд на мои руки. Да, я доила коров и горжусь этим. И коз. И как-то хотела подоить петуха, потому что думала, что он мне птичье молоко даст. Мелкая была, вдохновилась конфетами, которые в школе девочка на день рождения раздавала.

– Ой, а их с Галей любимая игра в детстве была – прятки, – преувеличенно громко смеётся мама, продолжая аттракцион унижений. Вот и дошли до компостной ямы.

Крепись, Вова, дальше будет ад.

Добро пожаловать на аттракцион унижений имени меня. Тут вас ждёт колесо обозрения с видом на грязный курятник, яму с компостом и окно Димчика, с которым мы в детстве сидели рядом на горшках.

Да, мама не забыла и про него. Вспомнила все: и как мы, голые двухлетки, бегали по полю, и как он мой портфель утопил в речке, и даже как нас застукали целующимися в погребе его родители. С тех пор наши семьи и решили, что мы непременно поженимся. А я тогда втихаря отведала маминого вина, справедливо решив, что в четырнадцать уже вполне взрослая, а потом затащила сопротивляющегося Димку в погреб, чтоб научить его целоваться. Сама-то опытная, столько помидоров извела!

Нам обоим искренне не понравилось, от него пахло луком, а я так сильно вцепилась в его шею, что оставила ярко-красные полумесяцы от ногтей. Но он, после этого, почему-то решил, что я в него без памяти влюблена, и что хуже всего, так же решили наши родители, справедливо рассудив, что в кривозубого Димку не влюбиться невозможно.

– Кстати, он недавно машину купил, – многозначительно поглядывая на меня, говорит мама. – Такая белая, красивая. Новую взял!

– Ммм, молодец, – кисло улыбаюсь я. – Может чай? – пытаюсь переключить внимание присутствующих на более нейтральную тему и, чего уж там, приблизить финал этой адской встречи.

– Рано ещё! – обрывает мою инициативу мама. – Какой марки там, Юр?

– Нива, – не прекращая жевать, говорит отец.

– Высокая такая, по нашему бездорожью самое то! Теперь развозит ихнюю молочку на продажу, зажили, как белые люди!

– Так вы тоже могли бы, – зачем-то вставляю я. Хотя правильнее было бы притвориться полной дурой с временной глухотой.

Мои с молочкой не возятся, у них с Григорьевыми дружеский пакт, распределяющий кто, что реализует. Но могли бы яйца свои развозить, овощи, расширить клиентуру до тех, кто к нам приехать не может. Димка-то не совсем лопух вырос, идёт в ногу со временем.

Мама тут же всплескивает руками. Я готовлюсь к пропитанной едким порицанием речи.

– Да кто ж на это время тратить будет? Отец твой? Ему некогда. Пашка – тому есть, чем заняться, двое троглодитов на шее, третий на подходе.

Вот как она о собственных внуках. Хотя не удивлюсь, если сама Галка их так и называет, пеняя мужа, что он настрогал. У них весьма своеобразная любовь.

Повисает недолгая тишина. Я перевожу взгляд на притихшего Вову и наблюдаю, как он запихивает в себя новую порцию картошки с мясом и с аппетитом жуёт. Ничего человека не может сбить с пути набивания желудка. Немного притормозил процесс рассказ о навозе, но мой псевдо-парень быстро оправился. Сегодня обошлось даже без капитуляции в ванную и маскировки водой.

Впервые за этот странный обед мне тоже захотелось есть. Я протягиваю руку к бутербродам, хватаю один и откусываю.

– Кстати, – выбирает самый неподходящий момент, чтобы снова заговорить мама. – Дима о тебе спрашивал. Интересовался, когда ты приедешь, как у тебя дела. Они, кстати, погреб оборудовали…

Я давлюсь непрожеванным бутербродом и некрасиво кашляю, исторгая из себя куски батона.

– Зина! – возмущается мама, очевидно, неприличию этого действия за столом.

Вова реагирует мгновенно: откладывает вилку (а я думала, он с ней уже сросся) и стучит меня по спине. В руку тут же вкладывается стакан с водой, я утираю слезы и медленно пью.

Господи, она меня добьет сегодня.

– Ты в порядке? – заботливо спрашивает самый ненастоящий парень в мире. Приобнимает меня и придвигает свой стул ближе ровно настолько, что мы соприкасаемся плечами и ногами. Мне сразу становится жарко.

Но спокойнее.

Этот простой жест словно укрывает меня от маминых провокаций. Так вот, что значит реально иметь крепкую стену, надёжное плечо. Гораздо проще справляться с несправедливыми словами, когда есть кто-то на твоей стороне. Даже если ты ему платишь.

Я поворачиваю голову к Вове и одариваю его благодарной улыбкой. Его лицо совсем близко, настолько, что мне хорошо видна его темная радужка, окольцовывающая яркой зеленью зрачок, едва заметные конопушки на переносице и прокол от серьги в носу. Я любуюсь им. Незнакомое тепло разливается по телу, согревая вечно холодные руки. Поддаваясь порыву, я укладываю голову ему на плечо. Он ничем не выдает, что удивлен или недоволен, напротив, прижимается щекой к моей макушке, бессловно поддерживая. Настоящий профессионал! А я просто наслаждаюсь моментом, он скоро закончится, а мне хочется немного пофантазировать о том, чего никогда не будет.

Хотя, что это я? Будет, конечно! Просто с кем-то другим. Возможно, не таким колючим.

– Так вот Дима… – снова возвращается к теме мама, нарочно отводя взгляд от нашей идеалистической картины и принимаясь кромсать мясо на тарелке ножом..

– Упустил свой шанс, – влезает в разговор Вова. – Надо было на том горшке еще Зину кольцевать, – эй, а он, оказывается, все слушал! – Такой лузер, – добавляет шепотом, словно мне на ухо, но так, что все слышат. – Сделаешь чай, заюш?

И настолько я поражена его рыцарским выпадом, что готова простить очередное сравнение с мохнатой зверюгой.

Мама замолкает, я встаю, чтобы поставить чайник. Атмосфера как-то резко меняется, словно сильно надутый шарик выпустили из рук и пустили в небо. Он кружит над головой ярким пятном, мечется, выпуская воздух, и наконец, опадает к ногам цветной лужицей. Я радостно улыбаюсь, папа берется рассказывать про свой любимый перегонный аппарат, чайник кипит.

Даже солнце будто заглядывает в окно, освещая кухню.

Чаепитие долго не продляется, мама довольно быстро сворачивается и гонит папу собирать вещи. Они удаляются в комнату, я шумно выдыхаю и укладываюсь головой на стол.

– Господи, наконец-то, – шепчу я столешнице.

– Не расслабляйся, они ещё не вышли за порог, – учит меня своим премудростям Вова.

Я выпрямляюсь, провожу ладонями по лицу, уводя выбившиеся из прически пряди назад, и встаю. Он прав. Нельзя проколоться сейчас. Финишная прямая, финишная прямая!

Убираю оставшиеся продукты в холодильник, под жадный сопровождающий их взгляд Вовы, отношу посуду в раковину. В коридоре слышится возня. Я делаю глубокий вдох-выдох и поворачиваюсь, чтобы пойти проводить родителей.

Передо мной материализуется Курт Кобейн.

– А теперь финалочка, – шепчет он.

Делает шаг ко мне, прижимается своими бедрами к моим, вызывая мгновенное оцепенение, медленно поднимает руку вверх и говорит:

– Я все равно люблю тебя, – заправляет очередную выбившуюся из косы прядь волос мне за ухо.

Я застываю, как кролик перед удавом. Все тело каменеет, тяжелея на добрый центнер. Сердце снова разгоняется, сопротивляясь стоп-сигналам мозга. Я же помню, что все не взаправду, но попробуй ты объясни это скакнувшему пульсу и замершим лёгким, отказывающимся качать воздух.

Мягкие пальцы проходятся по уху, скользят по щеке и останавливаются по подбородке. Я интуитивно приоткрываю рот и кидаю взгляд на губы парня напротив. Он снова сделает это сейчас, да? Ох, ожидание хуже неизвестности!

Поднимаю глаза на зелёные лужайки и встречаюсь с насмешливым взглядом, мгновенно отрезвляющим мозг. Вова подмигивает мне и дёргает бровью чуть вверх, уводя взгляд вбок. Я смотрю влево от него и натыкаюсь на родителей. Смущённо поджимаю губы и выбираюсь из плена гениального актера.

Финалочка удалась.

Папа не скрывает улыбки, мама выразительно изгибает брови. Они явно все слышали.

– Вова, помоги, пожалуйста, пакет с банками отнести до машины.

Мой псевдо-парень с энтузиазмом откликается на мамину просьбу, подхватывая два пакета со стеклянной тарой из-под уже съеденных заготовок, и выходит за папой из квартиры.

Мама немного притормаживает, надевая лёгкие туфли, выпрямляется и пронзительно смотрит на меня. Я готовлюсь к новому уколу, мысленно подсобираясь внутри.

– Хороший мальчик, живите на здоровье, – миролюбиво говорит она, совершенно выбивая меня из равновесия.

Я открываю рот и, как рыба, хватаю воздух. Здесь должен быть подвох.

– Ты на меня не обижайся, что я так…, – она смотрит прямо, не отводя взгляд, как и всегда, когда хочет вбить в меня какую-то истину. – Но лучше отвадить его сейчас, чем когда все зайдет слишком далеко. Это на первых порах разница в вашем менталитете не чувствуется, а потом начнет проступать. Но раз уж все так… и он настроен серьезно… – вздыхает и берется за сумку. – Приезжайте вместе в конце месяца, как раз яблочный спас, твоему мальчику понравится. И корми его нормально, Зин, смотреть на него больно.

– Хо-ро-шо, – все еще не веря услышанному, говорю я. Это что же… первое мамино одобрение? Все получилось? Теперь я официально признана взрослой, а значит равной и отныне все будет по-другому?

– И причешись нормально, дочь, стыдно людям показываться.

А, нет. Акция единовременная.

***

– Хорошей дороги, – пожимает руку отцу Вова. – Было приятно познакомиться, – одаривает маму вышколенной улыбкой.

Родители забираются в машину, папа заводит двигатель, и наш старенький Fiat, который старше меня на пятёрочку лет, двигается с места. Вова крепко прижимает меня к себе, продолжая махать моей семье, пока машина не скрывается за поворотом.

Занавес падает, актеры расходятся.

Вова отстраняется, отпускает с лица выражение "идеального парня" и тут же закатывает рукава.

– Чешется, блин, – растирает ладонями расписанную чернилам кожу. – Чертова синтетика, ещё и жара, как назло.

Он прихватывает джемпер на затылке и одним ловким движением стягивает с себя. Тяжёлая ткань цепляет футболку снизу, и та задирается, показывая совершенно впалый живот (и это после такого обеда!), украшенный разноцветным рисунком. Всё-таки это дракон. Однозначно. И хвост так многозначительно скрывается за поясом брюк…

Вова расправляет темную ткань по телу, закрывая мне обзор, и повязывает джемпер вокруг бедер. Я, наконец, отмираю.

– У меня там еды куча, – жалко говорю я, махая рукой в сторону парадной. – Заберёшь часть?

Заглядываю в яркие солнечные глаза с такой надеждой, словно он сейчас жениться на мне согласится. Просто у меня действительно еды много, он, судя по всему, весь гонорар в магазине спускает, а я ещё не извинилась за те свои слова… Странно будет отпустить его вот так.

– Ну ок, – пожимает плечами. – За еду я ещё не работал, – усмехается, следуя за мной.

– Ну фактически, я тебе все же заплатила. А это бонус! Как молоко на вредном производстве. Только у нас, деревенских, сало.

Мы заходим в лифт, расходимся в разные стороны кабины, насколько это возможно, и молчим. Как-то тягостно.

– Мама благословила, кстати, – ищу тему.

– Пффф, я не сомневался, – разлохмачивает тщательно зализанную назад челку ладонью и отфыркивается от волос, падающих на глаза. Удивительное противоречие: и уложенные не нравятся, и что обзор закрывают тоже.

Тянется в задний карман, достает припрятанную серьгу и вставляет в нос.

– Теперь как человек, хотя бы, – говорит своему отражению напротив. – Красавчик.

Нарцисс.

Закатываю глаза и фыркаю. Не потому, что неправда, просто такое самомнение, наверно, очень тяжело таскать на плечах.

Заходим в квартиру, Вова уже привычным жестом в два движения скидывает обувь и сразу заворачивает на кухню, пока я вожусь со шнурками кроссовок.

К тому времени, как я к нему присоединяюсь, холодильник уже наполовину выгружен на стол, а красивый нос парня торчит в нем. Поразительная бесцеремонность.

– Может я… – подбираю слова. – Всё-таки сама?

– Я просто помогаю тебе определиться, от чего я точно не откажусь – говорит он, не вынимая лица из холодильника. – И-и-и грибочки, – достает литровую банку и ставит на стол.

Выпрямляется, шумно захлопывает дверцу и озорно смотрит на меня, поигрывая бровями.

– Садись, – смеюсь я. – Сейчас упакую.

В верхнем ящике пенала нахожу пластиковые контейнеры, которые все время копятся и никуда особо не расходуются, выставляю их рядком на столе. Вова откидывается на стуле, забрасывая ноги на соседний.

– Уф-ф-ф, – потягивается он. – Это было… интересно.

– Ты молодец, – киваю я, загружая салат.

– У тебя прикольные предки. С тараканами, конечно…

– И мышами, – усмехаюсь я.

– Не напоминай, – он закрывает глаза ладонью, откидывает голову назад и громко хохочет. – Ты серьезно скормишь их тому монстру?

– Да нет, конечно! Как ты вообще это представляешь? – морщусь я. – Яша ест только породистых мышей, стерильных и жирненьких.

– Фу, мерзость, – кривит лицо мой уже не парень.

– Этих придется прикончить, – продолжаю я измываться. – Хотела как папа, лопатой…

– Фе, остановись, – Вову передергивает, и он вскакивает на ноги. – Страшная женщина! – подходит ко мне со спины, становится совсем близко.

Пальцы замирают на очередной крышке контейнера. Нос забивает сильный запах эвкалипта. Не самое подходящее время, знаю, но я гадаю: это его гель для душа, средство после бритья, одеколон? Слишком резкий по мне, но почему-то тревожащий нервы.

Такой контакт-не контакт длится всего пару секунд, потому что Вова, конечно, шел вовсе не ко мне, а к своему любимчику – холодильнику.

– А пива нет? – снова открывает дверцу и сует внутрь свой нос. – Надо залиться чем-нибудь после мышей твоих.

– Папина бодяга, кажется, осталась, он не забрал.

– Та, которая на комбикорме? – снова морщится ненастоящий парень.

– На картофельных очистках.

– Господи, зачем напомнила, – кладет руку на живот и выпрямляется, поглаживая его. – Их же свиньи едят!

– Ну так после перегона же, а не до.

– Буэ, – изображает желудочный позыв Вова. Неженка, блин.

А так и не скажешь, сметал со стола все, что видел.

– Мне вот интересно, – прислоняется плечом к холодильнику и скрещивает руки на груди. – А как мы с тобой расстанемся?

– Что? – поворачиваюсь к нему, ловлю очередной насмешливый взгляд.

– Ну, для родителей. Когда и как это произойдет? Я тебе изменю? Ты мне? Не сойдёмся характерами? Из-за чего там народ нынче расстается?

– Скорее всего, последнее, – возвращаюсь к контейнерам, загружаю бутерброды, прессуя их по два – Я ещё не придумала, будем смотреть по обстоятельствам.

– А ты при родителях всегда такая?

– Какая?

– Кроткая, – берется за кончик моей косы и слегка покачивает им в воздухе.

– Я не… я всегда такая, – возмущаюсь я.

– Да ну. Я видел тебя в кафе. Влетела вся такая рыжая фурия, волосы разлетаются, шипишь. Класс.

– Я не фурия! – возмущение растет, я с силой захлопываю последнюю крышку и для надёжности бью контейнером по столу.

– Да расслабься ты, – тянет за косу.

– Ай! – он что, мне там волосы выдирает?

Давление на голову ослабевает, и я понимаю, что он стянул с косы резинку. На периферии улавливаю, как Вова цепляет резинку на руку, но пошевелиться, обернуться, не могу. Не хочу. Впитываю момент.

Он приятно перебирает волосы пальцами, распуская их до конца, высвобождая от ненавистного плена прически. Раскидывает их по спине, закидывает через плечо вперёд. Я оборачиваюсь и непонимающе смотрю на него.

Зачем все это, для кого? Не понимаю.

– Во-о-от. Фурия!

Я смотрю на него, он на меня. Я выдерживаю секунду, он немного больше, судя по горячему следу на моей щеке. Возвращаю взгляд на стол, складываю контейнеры башенкой и снова оборачиваюсь к нему.

И застываю. То, что я ему сейчас скажу, явно не вызовет восторг. Уф.

– Во-ва, – не отрываю глаз от его ноги. – Ты только не впадай в панику, – как можно спокойнее говорю я. Поднимаю взгляд и, глупо улыбаясь, выдаю. – У тебя возле ноги мышь.

– Что? – он понимает не сразу. Ещё несколько мгновений на его лице сохраняется надменно-расслабленная улыбочка, а потом кровь резко отливает от головы, и он белеет.

Взгляд стреляет вниз, обнаруживает серую тварь.

– Мать твою! – орет он и взмахом ноги отшвыривает от себя грызуна.

Раздается глухой удар, писк, мышь быстро оправляется и начинает метаться по кухне. Тоже самое делает Вова. И вдобавок хватает стул, выставляя его перед собой. Серьезно? Ты им от мыши собрался защищаться?

– Не шевелись, – спокойно говорю я. Тянусь к подоконнику, стягиваю с него трехлитровую банку, которую родители не забрали, и аккуратно, не производя лишних телодвижений, передвигаюсь к мыши.

Та застыла возле ножки стола, явно чувствуя еду, и тоже не шевелится. В этом деле главное – ловкость рук, заявляю, как опытный специалист по отлову этих тварей. Я с ними семнадцать лет жизни прожила.

Сбрасываю со стола кусочек сала – они до него страсть охочие – и как только тварь на него набрасывается, я набрасываюсь на нее.

Банка закрывает ничего не понимающую мышь, я крепко держу банку.

– Подай там картонку, – прошу оцепеневшего Вову.

Он смотрит на меня квадратными глазами и очень медленно опускает стул. Замечаю его побелевшие костяшки и еле сдерживаю усмешку. Не выжил бы он у нас в Прудах. Слег с нервным срывом в первые же сутки.

– Картонка, – напоминаю я, указывая в сторону подоконника.

Он оборачивается, мечется в поисках картона. Да, признаю, там настоящая свалка. Единственный оплот хаоса в моей части квартиры. Но для меня она упорядочена, а за занавеской и вовсе не видно.

– Под журналами, – подсказываю я, не отрывая рук с банки.

– Держи, – протягивает мне.

Я просовываю ее под банку и шустро переворачиваю, чтобы мышь провалилась внутрь. Хватаю крышку и крепко захлопываю ее. Обойдешься без воздуха, тварь. Все равно тебе трындец.

– Откуда она взялась?! – раздается взволнованный голос рядом.

– По ходу из папиной банки, – нехотя признаю я. – Выбрались.

– Выбра…ЛИСЬ? Все???

Вова нервно проводит рукой по волосам, закидывая челку наверх, и даже не пытается скрыть это паническое выражение с лица, когда осматривает пол.

– Ну, может и не все.

– Я пойду.

Он уверенно шагает в сторону коридора, я ставлю банку на стул, хватаю контейнеры со стола и иду следом.

– Еду не забудь.

– Ага, – кивает он, шустро всовывая ноги в ботинки.

– Слушай, я хотела сказать… Спасибо тебе огромное. И извиниться. За те свои слова… Некрасиво получилось. Я не хотела намекать на твою продажность и вообще… И за мышей извини, ладно?

– Ладно, – кисло соглашается он.

– Ты отлично отработал. Оставлю тебе положительный отзыв, буду рекомендовать друзьям, что там ещё говорят в таких случаях?

– Лучше подругам, – усмехается он, открывая дверь.

– Ага, подругам. Ну, счастли́во? – передаю контейнеры, заглядываю ему в глаза, покачиваясь на пятках.

– До встречи, заюш, – щелкает меня по носу свободной рукой.

– Позволить себе повторную встречу я не могу, так что, таки прощай, – поджимаю губы.

– Ауч, – морщится он, отводя взгляд.

– Прости, опять я… – Господи, да что со мной не так?

– За правду не бьют, – хмыкает он. – Прощай Зина-Ида, – разворачивается.

– Подожди, я же тебе за лекарства должна! – хватаю сумку и начинаю рыться в поисках кошелька.

Периферийным взглядом ловлю движение у ног – ещё одна мышь резво пробегает мимо и скрывается в подъезде. Благо, Вова ничего не замечает, сверля взглядом мне лоб. Черт, они реально все выбрались!

– Сколько там, сто шестнадцать? – лезу в карман для мелочи, поднимаю взгляд.

Мой ненастоящий парень сжимает челюсти и выдавливает сквозь зубы:

– Сто пятнадцать восемьдесят, – ехидно выговаривает он. – И букет маме посчитай. Полторы. За проезд, так и быть, не возьму.

Какая щедрость. Я вытаскиваю две купюры по тысячи, оставляя свой кошелек практически голым, если не считать мелочь в кармане, и сую парню напротив в руки, чуть не выбивая контейнеры.

Забрать их обратно что ли, раз пошла такая пляска?

– У меня сдачи не будет, – холодно говорит он.

– А это тебе на чай! – зло выговариваю я. – Прощай! – и захлопываю дверь.

И чего разозлилась? Все справедливо. Он – наемный рабочий, я – наниматель. А все эти поцелуйчики, касания, косорасплетания – не более, чем сопровождение сделки. И дуре понятно.

И вообще, мне мышей ловить надо, некогда слюни тут по Курту Кобейну распускать.

Кажется, без крови всё-таки не обойтись.