Читать книгу Проданная в рабство - Амани Уисааль - Страница 2

Прежде чем соответствовать идеальному образу восточной женщины я долго шла по пути совершенствования, на котором сама же и воздвигала преграды благодаря моему непокладистому характеру. Мудрость приходит с опытом. Отказаться от благ во имя собственных принципов – дело благородное, но бессмысленное. Я вовремя поняла: успешное сотрудничество дает хороший результат и важно извлекать максимальную пользу из сложившейся ситуации, не предавая при этом свои убеждения. Недаром люди придумали слово «дипломатия».

– Ты – строптивая кобылка! Чувствую, я намучаюсь с тобой, – произнесла женщина с излишней волосатостью над верхней губой. Звали ее Джамиля (я не уверена, что это настоящее имя), а родилась она в одной из стран, когда-то входящих в состав Советского Союза. О себе она говорить не любила. Все знали, что ее прошлое – жизнь в гареме, владелец которого умер. Вдовствующие восточные женщины, оставшиеся без попечительства своего господина – это настоящая трагедия. Часто их распродают, как домашнюю утварь. И мало кого ожидают приятные перспективы, скорее, это исключение.

Снова попасть в хорошее место могли лишь самые юные красавицы, остальные считались «залежалым товаром» – от них избавлялись, распределяя в бордели (если они к этому были еще пригодны), а старух гнали прочь в никуда. Говорят, что большая часть женщин, оставшихся без попечителя, гибла, умерщвляя себя. Я не удивлена! Лишенные самостоятельности особы, живущие в прочной золотой клетке, оказывались беспомощны перед неказистой действительностью, они напоминали рыбу, выброшенную на берег и бьющуюся в предсмертных конвульсиях. О такой участи Джамиля призывала нас не мечтать, обещая в обмен на старания создать все условия для приличного существования. Бывшая жительница гарема видимо родилась под счастливой звездой, ей удалось выжить и перешагнуть черту бедности, организовав пусть и сомнительное, но доходное дело.

Задачей этой женщины было воспитание спутниц для состоятельных господ, она занималась подготовкой «кадров» в основном для Эмиратов, были случаи, когда невест сбывали и в Пакистан. Казалось, Джамиле все равно кто платит, но это было не так. Она водила знакомства с определенным кругом людей и несла ответственность за качество приобретений. Воспитанницы пересказывали историю о том, как вернули одну из девушек, которая вела себя недостойно и не уважала традиции страны. Среди учениц она была лучшая, но ее успехи были лишь видимостью, она преследовала главную цель: покинуть пустыню.

В современном арабском мире гаремов как таковых не осталось. По крайней мере, официально. Ходили слухи о подпольных империях, в которых содержали сотни и даже тысячи женщин и все они были привезены из разных точек мира. С некоторыми заключали контракты, по истечению которых они имели возможность вернуться на родину. Но кого-то удерживали и насильно, судьба таких женщин была не завидна.

Идеальной сделкой для Джамили являлось замужество ее подопечных. Это случалось не часто, потому что мусульмане предпочитали заключать браки со своими соотечественницами. Законно в Эмиратах можно было иметь до четырех жен, при условии достойного содержания каждой из них. Те, кто попадал «под крыло» богатого мужчины легально, могли рассчитывать на вполне приличную жизнь.

– У тебя есть два варианта, деточка, – произнесла Джамиля, нахмурив сросшиеся на переносице брови. – Либо ты примиришься с судьбой и будешь рвать с дерева, под которым оказалась по воле случая, самые сладкие плоды, либо питайся огрызками, как свинья! Я – не нянька, и моему терпенью есть предел!

Воспитательная беседа возымела должное действие, я задумалась о том чего себя лишаю. Вернуться домой у шестилетнего ребенка мало шансов, а значит, стоило прислушаться к словам опытной женщины. Я могла принять условия игры и сбежать из плена, когда стану старше. Чтобы сократить этот путь, мне необходимо было знать местный язык и обычаи.

Я посмотрела карту в одной из комнат для занятий и поняла, что дорога обратно в Россию весьма длинна. Это стало еще одним аргументом, чтобы покориться судьбе и временно смириться со своим положением. «Пока я пленница, но это не навсегда!» – твердо решила я и кивнула. Мое смирение порадовало Джамилю. Она не была агрессором, пыталась быть для воспитанниц добрым советчиком и другом, а за любые провинности наказывала работой. Однажды я перебила кучу посуды, чтобы выразить недовольство, терпеливая женщина сдержано произнесла, что не желает вводить физическое наказание и штрафы за ущерб, поэтому настоятельно рекомендовала не ерепениться, и искупить свою вину трудом.

– Или я тебя продам бедуинам! Они любят светлокожих, и им будет плевать, сколько тебе лет! Последнее, что ты увидишь перед смертью, – чудовищную темную морду с гнилыми зубами!

На тот момент я не понимала, что речь идет о насилии, но то, что встречу с бедуинами мне не пережить, – это было очевидно.

Почти неделю я вымывала отхожее место. Меня не пугали запахи, ведь я выросла в бараке, окутанном едким зловонием из выгребной ямы. Однако висеть над дыркой, сквозь которую я наблюдала дерьмо в течение нескольких минут, не доставляло мне удовольствия.

– Что от меня требуется? – спросила я вкрадчиво, усевшись напротив Джамили. Пожилая женщина улыбнулась и предложила выпить травяного чая, заметив, что ее радует моя деловая хватка.

– Ты должна отказаться от прошлого, потому что оно – слишком тяжелый груз. Прошлое – то чего нет в данный момент, его не вернуть. Жить надо сиюминутно, иначе рассвет следующего дня обесценится!

Мои детские мозги были не готовы принять столь тонкие философские размышления, и поэтому я кивала, не вникая в смысл сказанного. Джамиля заметила мое замешательство и спокойно уточнила:

– О чем ты мечтаешь, деточка?

– Увидеть маму, – выдохнула я и захныкала.

– Ты меня не услышала, – в голосе собеседницы сквозила печаль. – И даже не попыталась вникнуть в смысл моих слов.

– Но я так по ней скучаю! Я могу надеяться, что когда-нибудь встречусь со своей семьей?

Дыхание мое на мгновение остановилось, а вместе с ним перестало стучать сердце, больше всего на свете я боялась услышать отрицательный ответ. Темные глаза женщины немного сузились, брови сдвинулись, превратившись в одну темную черточку, будто кто-то провел небрежно кистью по ее лбу, оставив след черной краски.

– Ты можешь надеяться на что угодно. Ты ведь знаешь, что надежда умирает последней? – со снисходительной улыбкой произнесла Джамиля и распорядилась, чтобы Малышка Бэтси привела в надлежащий вид дитя, в котором проснулся разум. Она что-то сказала на незнакомом мне языке, я предположила, что хозяйка меня хвалит, потому что после ее реплики служанка активно закивала, оголив от радости почти беззубый рот.

Седовласая сморщенная негритянка торопливо повела меня в комнату «преображений». По-русски она не говорила и указывала знаками, что мне делать. Сначала я рассталась со своей одеждой, в которой меня привезли из России. Это было старенькое желтое платьице в белый горох. У сестер были такие же, но других цветов – красного и светло-зеленого. Когда мы одновременно наряжались в эти платья, нас называли «светофор». Я вдруг вспомнила, как мы менялись одеждой, но мама запретила нам это делать, потому что отец и так путался, не различая нас, а разные цвета помогали ему ориентироваться среди тройняшек.

Когда меня везли в пустыню, то поверх моей одежды на меня натягивали длинное темное одеяние – чадру, она полностью меня прятала от посторонних глаз. Под этой плотной тряпкой было невероятно жарко. Меня постоянно поили жидкостью, похожей на остывший чай (полагаю успокоительное), после чего я передвигалась как улитка и плохо соображала. Еще на всякий случай заклеивали рот.

Я почти не помню тот день, когда родители передали меня в руки покупателям… Заплаканное лицо матери, которая шептала «Прости меня, Скарлетт»… пачка денег в ее дрожащих руках… крепкие мужские руки, удерживающие мое барахтающееся тельце, словно тиски… еще старенький микроавтобус с затемненными стеклами…

От ужаса я потеряла сознание сразу, как только меня в него запихнули. До пустыни мы добирались долго на разных видах транспорта. Почти всю дорогу я была словно во сне, и мечтала о пробуждении, чтобы поскорее вернуться в нашу убогую квартирку и обнять своих родных, пожаловаться мамочке на странные видения, в которых она как будто бы меня продала…

Малышкой Бэтси женщину преклонного возраста прозвали еще первые воспитанницы Джамили за невысокий рост и субтильное телосложение. Если бы не морщинистость кожи и седой цвет волос, можно было бы предположить, что это подросток-африканец. Она была забавная, часто пела песни на «тарабарском» языке – так мы называли неведомые нам звуки. В комнате «преображений» девочек хорошенько отмывали в небольшом корыте, а после наголо стригли – это был своеобразный обряд очищения – отказ от прошлой жизни и перерождение. Малышка Бетси что-то нашептала и сожгла над моей головой зловонный пучок травы. После омовения старуха не спеша обтерла меня грубоватой тканью и громко воскликнула, глядя на дверь. Этот звук напоминал боевой клич какого-нибудь дикого племени.

Я вздрогнула и испуганно замерла в ожидании. В помещение, где кроме корыта и бочки с водой больше ничего не было, явилась Джамиля. Она выглядела очень сосредоточенной и призвала меня встать на маленький коврик, который словно по волшебству появился в руках Малышки Бэтси, и та бережно положила его на песчаный пол.

– Повторяй за мной, – скомандовала Джамиля. – Я отрекаюсь от прошлого во имя настоящего… Я клянусь именем Аллаха…

Я повторяла за ней все фразы, которые она произносила, будто заклинание. Больше всего меня смущали ни странные слова и ни мое обнаженное тело, а то, что на моей голове отсутствовали волосы. Я сразу вспомнила соседа Архипку, живущего когда-то в соседнем бараке на первом этаже. Он не выходил из дома из-за какой-то жуткой болезни и часто сидел у окна. Он был лысый, и мои сестры его прозвали грибом. Мне было жалко его, потому что у него совсем не было друзей. Мы с ним общались жестами через окно, будто два глухонемых. Это было забавно, нас обоих очень веселил этот разговор. А потом Архип умер. Он был старше меня всего на пару лет. Родители нас потащили на похороны, чтобы покормить на поминках. В меня еда не лезла, потому что я никак не могла смириться с тем, что его заколотили в ящик и закопали.

– Зачем с ним это сделали? – спросила я маму.

– Он умер, Скарлетт. Это означает, что мы его никогда больше не увидим.

– Умер? – удивилась я.

После этого события, поразившего меня до глубины души, голова, лишенная волосяного покрова, была в моем представлении признаком скорой смерти. Как-то в продуктовом магазине я увидела лысого человека и завопила на весь магазин, что он скоро умрет. Мама, схватив нас с сестрами в охапку, пошла прочь, сгорая от стыда. А мужчина, услышав из очереди «Устами младенца глаголет истина», упал в обморок.

Поцеловав Коран после длинной клятвы, я получила новое имя – Айсу. Мне выдали новую чистую одежду – длинную светлую тунику, которую девочки прозвали распашонкой, шаровары и платок. С того момента я стала полноценной частью мира Джамили.

– Если нарушишь свою клятву, обречешь себя на несчастья! – строго произнесла хозяйка. – Вероломная клятва – страшный грех в исламе!

Я снова не поняла большей части слов, но кивнула в знак согласия, потому как устала от этого заунывного процесса, очень хотелось пить, есть и спать. Меня перевели в спальню с хорошими матрацами и чистым бельем. Изначально я спала в «предбаннике» – так называли место для сна вновь прибывших и тех, у кого не было шансов стать качественным и добротным «товаром» для арабских женихов. «Бракованных» девочек, у которых были травмы или физические недостатки, оставляли в качестве прислуги. Иногда их выдавали замуж за слуг людей, обращающихся к Джамиле.

Так устроила свою судьбу Ангел Оливия, у набожной красавицы было слабое здоровье и доброе сердце, эту приветливую девушку любили все и вспоминали о ней хорошими словами. Она простывала от нескольких глотков холодной воды и болела неделями. Джамиля сетовала, что много тратится на бесконечное лечение, но ничего не могла поделать. В списке достоинств ее девушек была не только покорность, но и отличное здоровье. Джамиля смирилась с тем, что Оливия станет ей обузой на много лет, однако произошло непредвиденное: в изолированную девушку влюбился водитель одного шейха, присматривающего себе среди здоровых воспитанниц невесту. Молодой пакистанец случайно заметил ее в окне и был сражен необычайной ангелоподобной внешностью, он попросил своего хозяина похлопотать за него перед свахой и оба покинули дом Джамили со спутницами.

Это была волшебная история, которой девушки восхищались. Но были и другие случаи – более печальные. В «предбаннике» жила златовласая красавица Нузар. Ей было почти пятнадцать, и шансов на то, что она покинет дом Джамили, у нее не было (помогая на кухне, она сильно повредила кожу на теле, опрокинув на себя горячее масло). Мне было искренне жаль ее, она постоянно плакала и стояла на коленях возле окна. Я подумала, что она просит Бога быть милостивым и послать ей жениха, как и Оливии. В первый день пребывания в доме Джамили я тоже истекала слезами, скучая по своей семье. Я искала поддержки и надеялась найти в лице Нузар подругу, но она взглянула на меня с таким презрением, словно я попросила ее о чем-то очень плохом. Я была удивлена столь леденящим приемом, и тогда начала общаться с другими девочками, продолжая наблюдать за рыжеволосой красавицей, которая постоянно молилась, прося небо о чем-то неведомом.

– Она желает, чтобы Господь забрал ее к себе, – доверительно произнесла шепелявая девчонка с миловидным восточным лицом. В ее темных глазах блестели смешинки, будто эта ситуация веселила ее.

– Почему она хочет умереть? – удивилась я, разглядывая блестящие медные волосы коленопреклоненной Нузар.

– У нее была мечта, и после того, что с ней произошло, она потеряла надежду. Теперь у нее нет никаких шансов стать женой самого богатого шейха! – с притворно печальным вздохом констатировала любительница посплетничать. – Как впрочем, и у меня!

– А что с тобой не так? – удивилась я, разглядывая здоровую миловидную азиатку.

– Ты слышишь, как я говорю? Кто захочет такую жену? – сетовала девочка, вздохнув. – Однажды я случайно прикусила язык и теперь мне можно рассчитывать разве что на чудо!

– Или на глухого мужа! – выкрикнул кто-то из второго ряда (матрацы располагались в несколько линий прямо на песчаном полу, что было не очень удобно).

– И поделом тебе! – грубо выплюнула темнокожая девочка, лежащая по соседству со мной. Она приподнялась на локте и сердито уставилась на азиатку. Я была удивлена, что большегубая воспитанница с черными волосами, похожими на скрученную проволоку, так хорошо говорит по-русски. Судьба ее была непростой: она родилась в крошечном поселке на севере России, где представителей негроидной расы видели разве что по телевизору.

Появление подобного ребенка шокировало и врачей, и саму роженицу. Муж ушел из семьи, не желая воспитывать «головешку» и отказываясь принимать во внимание доводы о наследственности. Уставшей от пересудов женщине пришлось бежать от пересудов из родного края, в котором она родилась и выросла, с младенцем на руках не похожим ни на нее, ни на супруга. Она продала свою дочь и начала новую жизнь, изменив имя. Эту историю мне поведала шепелявая всезнайка, которая знала все и про всех. Ее не любили остальные девочки за болтливость и за то, что она сует свой нос в дела, которые ее не касаются.

– Язык прикусывают те, кто много говорит не по делу! – строго произнесла темнокожая девушка и, повернувшись в сторону молящейся Нузар, тихо добавила: – А красоты лишают тех, кто горделив!

Мне стало не по себе от концентрации злости и зависти в маленьком помещении, где царствовали два основных эмоциональных состояния: ненависть и равнодушие. Чтобы хоть как-то отвлекаться, я не без удовольствия слушала побасенки шепелявой приятельницы. Она поведала мне, что до того, как покалечиться, Нузар вела себя так, словно была особенной, она легко могла обидеть или оскорбить других воспитанниц. Лишь перед Джамилей рыжеволосая девушка заискивала, но та чувствовала фальшь и не поддавалась чарам льстивой красавицы. Когда случилось несчастье, никто не удивился этому происшествию, все были уверены: кара была заслуженной.

– Что посеешь, то и пожнешь! – подвела итог болтушка.

Мне понравилась эта фраза. Я решила взять ее за правило.