Читать книгу Сказки с базаров - Амина Шах - Страница 3

Шейх, в буром одеянии из верблюжьей шерсти и в белом, в обмот, уборе на голове, улыбался про себя в последних мерцающих отблесках догорающего в караван-сарае огня. Поставив свой серебряный кубок для воды тончайшей сирийской работы, он сказал, обращаясь к собранию: «О братья, будет ли мне позволено сделать свой вклад, рассказав историю, что слыхал я от деда, еще в мою бытность отроком? Превосходно. Это одна история, которую я рассказывал и рассказывал, и никогда не уставал от нее. Лучше всего мне начать с начала.

Был однажды некий юноша, и более всего прочего он хотел совершить путешествие к пещере на одной известной горной вершине в больших Гималаях. В той пещере обитал в совершенном мире и покое знаменитый мудрец, известный всем как «Старик».

Говорили, что ученость, знания и духовное совершенство этого мудреца не имеют себе в мире равных. И Абдулла, так звали того искателя по имени, решился одолеть долгую и опасную дорогу к пещере Старика, надеясь, что будет принят изучать философию древнего старца, и через то уповая стяжать ключ к успеху, путь к духовной мощи и крепость превозмочь силы невежества. Для этой цели он упражнялся в скалолазании, припасал вяленых фруктов и орехов, и вот отправился в путь – молодый и рьяный – к своей цели.

Его родители видели, что это посещение он считает наиглавнейшим делом своей жизни, и ни отец, ни мать не стремились его разубеждать. Их молитвы и благословения провожали его в дорогу, когда он уходил вдаль к горизонту.

Стояла весна, и нежные цветы, что цвели вокруг, сообщали ему жизненный подъем, когда бы ни ощутил он упадка уныния. Птицы подбадривали его своими поющими голосами. Его ноги, прыткие, как у козы, уверенно находили каждую трещину, каждый выступ, – достаточный, чтобы дать ухватиться пальцам и выдержать его вес, – помогал ему подниматься выше и выше, пока, наконец, он не взобрался к округлому, гладкому камню-трону у входа в пещеру Старика. Свет, небывало яркий, озарял горный склон, и в этом блистающем сиянии сидел Старик, как будто бы лучась вековой премудростью. Он был худ телом, и его одежда была такого же цвета, что и горные скалы; волосы его белели, как снег на горной вершине, и темные глаза сверкали своей агатовой чернотой на иссохшем, как пергамент, лице. Откинувшись на каменном высоком сиденье, Старик скользнул взглядом по Абдулле с той же приветливостью и интересом, словно юноша был какой-нибудь мошкой или камнем на склоне.

Спотыкаясь и падая, и снова вставая, в конце концов Абдулла повергся к ногам Старика, едва дыша от усталости и волнения, что наконец дошел и сейчас сподобится немедленного просветления. Сначала, как только смог перевесть дух, привстав на сбитых коленях, он завел повесть о своей жизни, потом высказал свое великое желание видеть и внимать Старику. Бледное и ясное лицо Старика побагровело от гнева. Указывая вниз на горную тропу, по которой пришел юноша, он вскричал: «Ступай!»

Абдулла стал просить и молить: «Возьми меня к себе в ученики, я пробуду столько, сколько потребуется на науку. Я хочу обрести путь. Прошу, о Старик, не гони меня прочь, раз я так алчу и жажду знаний и мудрости. Имей ко мне жалость!»

Старец поднялся с гибкой звериной грацией и достал из кожаного заплечного мешка, торчавшего в тени за сиденьем, вяленых фруктов и орехов и флягу со свежей водой. Всё это он подал несчастному Абдулле, приглашая его поесть и попить. Потом во второй раз он указал на тропу внизу и проговорил: «Шагай себе!»

Вновь устроясь на своем тронном сиденье, он ушел в созерцание задальней белизны вечных снегов, меж тем как претендент в ученики ел и пил. Потом, по знаку Старика убрав остатки в свой собственный опустевший мешок, он спросил: «Разве ты не дашь мне напутствия? Я проделал эту долгую дорогу во исполнение мечты видеть тебя. Прошу, направь меня на путь, как идти жизненным поприщем, и наставь меня, как помогать другим достигнуть свершения, как я надеюсь его достичь после того, что получу от тебя науку».

Сверкающие черные глаза встретились с глазами Абдуллы, которые щипало от слез. Не без доброты, а лишь пронзительно смотрели теперь черные агатовые глаза и, казалось, пронимали огнем душу Абдуллы. В третий раз сухие, тонкие, словно точеные, персты Старика показывали назад на дорогу, по которой пришел Абдулла.

«Я повторяю свои слова – ступай, ступай себе, шагай знай. А ты воспользуйся ими, как хочешь».

Сверкание черных глаз ушло в серые складки, когда Старик прикрыл веки, всем видом показывая, что спит.

Абдуллу отпускали и не задерживали.

Все вниз и вниз он карабкался, спускаясь назад той дорогой, по которой взошел. Если путь делался слишком труден, он отдыхал, но прежде чем свет померк, он вышел на дорогу, которую знал: подножия Гималаев вблизи его дома. Прикончив остатки вяленых фруктов и орехов от Старика, он освежился ключевой водой, пробивавшейся из скалы, и пружинистым шагом жителя гор отправился дальше. Когда вышла полная луна, провожая его к дому, у него отлегло на сердце, и, шагая по дороге, он даже пропел про себя обрывок-другой из песенки. Почему-то он чувствовал себя таким деятельным, как никогда в жизни, через одно только то, что повидал Старика.

Когда он вернулся домой так скоро, его родители хотя, естественно, и обрадовались, но мать засыпала его вопросами. «Чему научил тебя Старик, о сын? – спрашивала она. – Что он сказал? Какие обрел ты познания? Поведай нам, и не упускай ничего».

«Я должен идти, – молвил безбородый Абдулла. – Теперь, когда я видел его и внял его наставлениям, я должен идти».

«Идти куда, о милый Абдулла? – возопила мать. – Идти? Идти? Куда идти, что ты хочешь этим сказать? Бросить нас? Бросить всех, всю деревню, шестьдесят четыре души? Дай нам объяснения, о Абдулла. Что Старик сказал тебе делать?»

«Он сказал – ступай себе, ступай прочь, и шагай знай, не стой», – твердо проговорил Абдулла.

Он хорошо выспался в своем старом доме, потом, с тем немногим, что необходимо в дороге, и в том, что было на нем самом, он распрощался с родителями и отправился искать свой жребий.

А обучен Абдулла ничему не был, большую часть юности он провел, помогая семье возделывать полоску земли, с которой они кормились. В первом же городе, куда он пришел, нашлось непочато работы для молодых и охочих рук на постройке султанского дворца и на сажденье его садов. По мере того как он получал всё больший рабочий навык, он больше выручал за работу, так что мог заезжать всё дальше в большие города и прекрасные поселения. Всякий раз, как он взвешивал на уме, какой поступок будет вернее, на память ему тотчас приходили слова Старика, указывающие, как правильно поступить:

«Ступай себе».

Работой он прокладывал себе путь во многих краях, и вот, через несколько лет, люди, вместе с которыми он подряжался, стали ценить его опыт житейский и, бывало, обращались к нему с вопросами, на что, минуту помедлив, дабы вызвать перед собой лик Старика, он отвечал: «Шагай знай».

И тогда они продвигались на шаг вперед с той затеей, над которой бестолково пороли горячку, или попросту снимались и складывали шатры и шагали прочь в иные места. Всякий раз, как им хватало смелости так поступить, они бывали довольны действенностью своего шага. Абдулла и сам прослыл чем-то наподобие мудреца, даже не задумываясь над советом, который давал.

Наконец, вступив в средний возраст и устав от всего, что давала ему жизнь по сей день, он пришел к ощущению, что он тот катящийся камень, который не обрастает мхом, и решил он трогаться к дому. У него не было ни жены, ни семьи – к тому времени как он вернулся в деревню, родители его умерли. И все женщины, ходившие в девушках, когда он был молодым, теперь были замужем.

Задаваясь вопросом, что делать дальше, седоволосый Абдулла обнаружил себя однажды взбирающимся вверх по тропе, по которой молодым человеком взошел к пещере Старика. Есть ли всё еще та пещера? Жив ли всё еще тот старец? Правда ли он видел того древнего мудреца и слышал те три слова: «Ступай, ступай, шагай»? Или всё это одно его воображение?

Ничего не оставалось, как взобраться наверх и узнать. Всем своим сердцем и всем своим разумом он стремился достичь того зачарованного места. Ноги безошибочно привели его как раз куда надо. Он увидел то же тронное сидение и легкую фигуру Старика в его реющих одеяниях. Черные сверкающие глаза светились теперь приветом.

Абдулла в смиренной гордости стоял перед наставником, не говоря ни слова и высоко держа голову. Во взгляде его была твердость. Старик поднялся с молодой грацией мальчика и приглашающим жестом простер длань к пещере тысячи томов мудрости.

«Прежде я говорил тебе ступай, – мягко промолвил Старик, взяв его за руку. – Теперь я наставлю тебя иначе. Теперь я скажу тебе приступай».