Читать книгу Дорога из жёлтого кирпича - Анастас Волнян - Страница 4

Лавка твердела под худой задницей, а мимо шли уродливо раздутые пакеты с людьми: конец рабочего дня, наспех придуман ужин. Фасоль в томате, спать и снова в бой.

Вот человек-одуван. Без пакета. Что он здесь? Его, как пакет, сорвало и принесло случайно, и будто зажало между решётками школы и детской площадки – на узком тротуаре под деревьями. Почему я пакет? Ответа нет. Он нетверд в походке и устремлениях, припухл в щеках. Пьянчужка? Разбился ли уже его корабль о дно офисного бытия? Тащит ли он повозку, гружёную кредитом? Или он недоросль, живущий на дармовых кормах под крылом стареющей мамаши? На вид лет 30. Молодые 30. Уже мимо бедового клуба 27, но ещё до просветлённых мук праотцов. Ни креста, ни драмы: просто дурачок.

Тмин досуже наблюдал Тизо. Мочи не было идти ни назад в хату, ни вперед – в лес высоток. Лес, пусть и людской, был страшен. Не хватало духу. Поэтому Тмин сидел на месте, невротически зажатый между двумя возможностями, как Тизо между заборами. Естественно, в ситуации этой куда приятнее было подробно наблюдать невроз чужой, чем свой собственный.

Вот Нелеповатый трогает тонкой ручкой турник на детской площадке, вот присел у куста сентябринок. Нелепица на голове. Никчемуша, Никакушка, Ничтоженька. Полосатое поло неопределенного фиолетового оттенка – висит жалобно и как бы извиняючись.

Тмин отвлекся: надо полистать ежедневник – вдруг оно придёт, вдруг слова просыпятся. Но оно не приходило, а слова не просыпались. Более того, стало понятно, что сегодня не придёт уже ничего. Это порождало затравленность, падение духа и скукоживание эго. Он ни на что не годился, ничего не мог и никуда не смел податься. Разумеется, его нигде и никто не ждал. Прямо как одувана, который уж утомил спорадически появляться в разных местах двора (Тмин следил). Такой этот Одуван был наивный, гладенький – с робким сосредоточенным выражением лица, высоким лбом, который он то и дело морщил, безмерными стрекозьими глазами. Что-то там себе соображал.

Тмин начинал злиться. Нечто жуткое погнало его из дома, приходилось отсиживаться во дворе, да ещё и с визгом, рёвом маленьких двуногих за ухом. Затравленность сменялась возмущением, которое готово было вот-вот лопнуть, как спелая виноградина.

Он рассеянно уткнулся в список городов в начале ежедневника. Ситуация предполагала, что любой вздох вселенной может быть знаком. Любой даже пук.

Тмин выбрал глазами Тернополь и Бордо.

И тогда на скамейку присел БОЛЬШОЙ. Прежде всего – голова, потом уже всё остальное. Крупная, коротко стриженная, темно-гнедой масти. Это было совершенно лишнее. Вот это присаживание. Пук, а не вздох судьбы. Да какой! Тмин брезгливо отодвинулся, не глядя на соседство.

Итак: Тернополь и Бордо. Воображение снова постаралось уцепиться за эти два названия. Никаких рациональных суждений, воспоминаний или хотя бы эмоций эти локации не вызывали. Они были ему откровенно безразличны. Об обеих он имел крайне расплывчатое представление. Но ведь это и было частью великой загадки, разгадав которую он смог бы дотащиться-дойти-доползти уже до конца! Нечёсаная голова его зажглась пожарищем от закатных лучей и напряжения.

Тернополь – терновый венец, наследие пыльных руин, белое тело нимфы, через тернии к звездам (?)

Бордо. Винные реки, конечно же. Благостная влага жизни, кровь христова. Леонардо дай винчик.

Какое убожество, – послышалось сбоку. Это явно сказал мордоворот.

Тмин затаился, сделал вид, что не слышит. Должно быть, эти слова относились к Одуванчику-дурачку. На детской площадке раздражающе гомонили дети, на лавках (лаврах?) сидели мамаши с полными, обтянутыми цветным ляжками, по тротуару двигались раздувшиеся кормом пакеты.

Тмин вытянул затекшие ноги, потер колени. Украдкой поглядел на соседа. Лоб большой и рельефный, брови выпуклые, толстые, как большие гусеницы – вот-вот поползут. Глаза в фиолетовой тени. Не очень большие. Какое-то мастифье ощущение, только бы больше кудлатости. А то будто и ему пришлось подстричься под офис, чтобы что-то скрыть: волос по бокам, до самой верхушки головы был очень короток – по моде.

Тмин открыл карту, поискал, нашел, аккуратно проложил маршруты: от Тернополя до Бордо, от Бордо до Тернополя. Румыния, Австрия, Венгрия замелькали под ногами. Писательская мысль зароилась, почуяв приближение важного и невыразимого.

Но тут он почувствовал на своём лице посторонний совершенно взгляд. Теперь Большой бросал на него не только мшистую тень – это еще можно было пережить – но и внимательный пронизывающий до зябкости взгляд. Едритство.

Можно было, конечно, и так. Отстраняясь от неудобного взгляда, Тмин потеребил носком кедика палочку в песке, осмотрел её и снова попробовал углубиться в свой ежедневник. Но мысль не клеилась. Об его лицо колюче тёрся чужой взгляд, будто двухдневная наждачная щетина. В уши вторгся новый раздражитель: баунс-прыг-скок-баунс, баунс-прыг-скок-баунс. В пальцах и задней части мозга чувствовалось напряжение. Тмин раздраженно поднял взгляд. Прыг вверх – подлетание белой юбочной волны – лёт вниз – опадание, баунс – мяч ударяется об асфальт, хват – на другой стороне пойман белыми руками, баунс – прыг, скок, баунс. А на фоне – резкий визг мелких спиногрызов. Нетерпение росло. Послышался гудящий сигнал грузовика.

Вулкан забурлил:

Как тебе моя девчушка? – спросил, явно не собираясь допустить, чтобы Тмин уклонился от разговора. Тмин мысленно поморщился: и от фамильярного обращения, и подозрительного словечка, и от непрошенной беседы. В его-то сосредоточенном настроении. Но из вежливости уточнил:

Какая девчушка?

Эта. Мы путешествуем вместе, – и показал на белую юбочку.

Вывод, который нужно было сделать, был неявен. Молодой отец? Тмин еще раз бросил взгляд на Гору. Черты лица были явно намечены ваятелем невпопад: не все на своих местах и нужной формы. Или это вечерние тени ненароком разбросали элементы лица, затенив одни и неровно выхватив другие. Из-за этой же игры света, вероятно, зрачки гостя будто подёрнулись красноватым, недобрым, стоило Тмину подумать об его отцовстве – его любопытство так и припечатал грузный взгляд. Уши чуть прижало к черепным костям. Он с какой-то тоской вдруг подумал, что довольно давно не замечал местонахождения блажного. И пузырёк успокоения в мире растворился вместе с его одуваньей шевелюрой.

С ней хорошо, – сказал Угнетатель с упором, – может быть даже очень хорошо. Не хочешь попробовать?

Тмин почувствовал, что рубашка прилипла к спине, а жопа – к скамейке. Сглотнул. Что-то мигом зачесало и без того напряженный задок мозга, а на переднюю его часть стал опускаться туман.

Что значит попробовать? – спросил тихо, несмотря на то, что хотелось взвизгнуть. Из своего тумана попробовал присмотреться к ребенку.

Она была светло-рыжей («ранний каштан», отметил про себя Тмин, которому в пору было уже относить себя к каштану зрелому, и уже хотя бы поэтому нечего было пялиться на детей). Пышный золотой костерок подпрыгивал на тонких белых спицах. Ему едва не стало гадко, но тут он сообразил, что её короткая юбка его не прельщает, и вздохнул с безмерным облегчением.

Но придется платить, – настаивал на своём. Подосланный мент по борьбе с педофилией? Вот прям так – посреди двора?.. Наглый pimp с соседнего района? Просто ебобо?

Тмин с достоинством встал: «Мне не интересно». Отряхнул футболку, собрался прочь.

А в Бордо тебе попасть интересно? – невпопад ответила мастифья голова, рассеянно глядя в сторону. Мастиф де Сад. Гора де Говёх. Кусок Сатана.

Тмин осел. Этого он уже пропустить не мог: этот чёртов знак. Никак Велиз услышал. Совершенно не хотелось задавать вопросов. Но он, конечно, спросил:

Какая же стоимость?.. Билета.

Большой повернул к Тмину грузную голову. Присмотревшись, Тмин увидел, что лицо это – не окончательно неприятное: глаза небольшие, почти одного размера между собой. Внимательные. Выражение лица, в общем, не угрожающее (хотя и красноватые, нахер, широкие зрачки). Нос прямой, лоб высокий. Черты скорее правильные, хоть и крупные. Зато без чёрных пор. Тмин чувствовал, как становится податлив, будто пластилин.

В три раза дороже обыкновенной.

От этой информации нервы вонзились в пластилин проволокой. Нутро свернулось клубочком и уползло. Стало понятно, что дело недоброе. Тмин уставился на чистые листы. Зачем было спрашивать? Он напишет и так. Надо только дойти до хатки, закрыться.

Я – Гумер, – глухо, почти застенчиво, сказал сосед.

Тмин растерялся: эта мощная гора, тень, огромная псина решила знакомиться. Разом практически открыв ему свою сущность – не то про эротические пристрастия, не то про иноземный велизов мистицизм, лихую сверхъестественность, литературный привет.

«Я – Гумер: даёшь угрюмей, из-за Элли обезумел, бываю шумен, не рад себе, как в аду игумен, чуме подсуден, гоняю мумий, мне душно в человеческом костюме, я вольнодумен! Да, я БЕЗУМЕН! Раунд!» – секундой пронеслось у Тмина в голове. Он увидел персонажа и спохватился.

Я – Тмин, – произнёс с торжественной неизбежностью и протянул руку.