Читать книгу Танцовщица и султан - Анастасия Акулова - Страница 2

Тёплый летний день проникал в каждый закоулок, в каждый дом, даря миру сотни красок, лёгкость и умиротворение. Всё живое радостно тянуло руки к щедрому солнцу и повсюду царило необычайное оживление. Даже там, где сегодня не было ни одного человека, кроме юной девушки лет шестнадцати.

Нескладная, непропорциональная, она будто была вылеплена наспех кем-то не особо талантливым. Черты лица правильные, но довольно высокий рост, крупное телосложение и угрюмость в аквамариновых глазах сильно прибавляли ей лет. Роксана уже привыкла к этому: с самого детства все вокруг говорили, что она выглядит намного старше своего возраста, продавцы-разносчики спрашивали, но хочет ли она купить книжку для своего ребёнка, а знакомые интересовались у отца, жена она ему или дочь. Раньше это очень злило и обижало, но наложило определённую печать на её характер: она и сама ощущала себя старше своих сверстников. То, что она сама в глубине души верила в это сеяло вокруг отчуждение.

Одиночество – вечный спутник, словно горб на спине. Привычно, но тяжело.

По правде говоря, действительно одна Роксана никогда не была: у неё любящие, заботливые родители, вокруг всегда много людей и всем от неё что-то надо, но… но. Её – талантливую, амбициозную, творческую девушку показывали, как обезьянку – мол, смотрите, какая у меня дочь/ученица/подруга, а после выбрасывали в дальний угол, чтобы вновь вытащить на свет только при необходимости.

Родители гордились ею и любили, но никогда не понимали. Сколько было истрачено нервов на почве того, что она не хотела бросать свои «писульки и танцульки», как об этом говорила мать, и идти в спорт только за тем, чтобы влиться в какую-нибудь компанию. Сколько было попыток кому-то навязаться, переступить через себя, улыбаться, когда хочется плакать – лишь бы быть не хуже других, лишь бы не чувствовать этого одиночества. Но без толку. А ведь хотелось совсем простых вещей: дружбы и общения, взаимной первой влюблённости. Лёгкости. Если понадобится – быть глупой и пустой, не иметь собственного мнения и ни к чему не стремиться, лишь бы душа не болела так сильно. Собственные достижения, амбиции и перспективы оказались весьма слабым утешением. Люди считали, что ей всё доставалось легко.

Уже который час она просто шла из леса в лес, уйдя уже довольно далеко от родного посёлка и, наверное, миновав пару деревень. Кривая русая чёлка падала на сухие стеклянные глаза, в которых проступили красные прожилки, как у больной, а руки, спрятанные в карманы старой спортивной кофты, слегка подрагивали.

Клоун. Так назвали её подруги – непонятно с чего вдруг написав это. Ещё вчера они, смеясь, до вечера гуляли по улицам, и Рокси была почти счастлива. Да, на вторых ролях, но её не прогоняют, не смотрят как на инопланетянина. С языка то и дело срывались шутки – ей хотелось улыбаться и дарить улыбку другим.

Клоун. Надо же, какое болезненное слово! И какая привычная роль. Именно клоуном она и чувствовала себя всю сознательную жизнь: яркая, несуразная, вынужденная быть неискренней, на потеху толпы.

Не хотелось даже выяснять, зачем и почему. Эти вопросы, вкупе с «что же именно я делаю не так?» преследуют её так часто, надоели так сильно, что не хочется и произносить их лишний раз.

Жалкая улыбка тронула губы, и в ней было больше отчаяния, чем в самом надрывном крике.

Моргнув и глубоко вздохнув, словно прогоняя наваждение, Роксана очнулась от размышлений и более осмысленно огляделась. Она лежала на красивой маленькой поляке, заросшей ромашками и земляникой. Большой каменный колодец, местами покрытый плесенью, казался таким древним, будто из легенд. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь симфонией листвы и ветра…

Быстро слопав принесённый с собой чуть помятый «Чокопай», Рокси достала из сумки маленький тонкий блокнот и изгрызенную ручку. Старый заслуженный блокнот оказался изрисованным и исписанным от и до, поэтому она выдернула последний чистый клочок бумаги, растерянно глядя в никуда.

Стихи всегда были её личным обезболивающим, антидепресантом. Когда не было сил держать эмоции в себе – Рокси вот так своеобразно выплёскивала их на бумагу. И почему-то каждый раз удивлялась тому факту, что стихов, наполненных светом, отчаянной верой и чувством прекрасного у неё было куда больше, чем преисполненных зла и боли. Но этот – нагрянувший внезапно, как молния средь ясного неба, определённо относился ко второй категории.

Карандаш прытко бегал по огрызку бумаги, и с каждой выведенной буквой, с каждым словом становилось чуточку легче. Магия, не иначе.

Вздохнув, Рокси легонько сжала кулак, скомкав стих, и снова прилегла на траву. Чистое, дивное небо, красота природы вокруг – всё вокруг пело гимн Жизни, напоминало о лучшем, о прекрасном. Наконец, устав лежать и преисполнившись странной силой, девушка включила на телефоне одну из тех песен, под которую в лагере ставила танец, и стала вспоминать полузабытые движения, постепенно распаляясь, выгнав все прочие мысли из головы.

Танец всегда был её главной страстью, отдушиной, счастьем. Они дарили, пусть и на миг, такую эйфорию, что и наркотиков не надо. С пяти лет Рокси занималась обычными, где жёстко тренировали растяжку, потом добавила бальные, а с четырнадцати и восточные. Искусство, красота и грация движений захватывали её, потрясали до глубины души, и не было от этого избавления…

Было так странно танцевать одной, в лесу, когда привыкла плясать на публику, но, Боже мой, какая свобода заполнила каждую клеточку тела!.. Она танцевала с огнём и ветром, будто став частью их, крошечной частичкой стихий, непокорных и ни от чего не зависимых. Частичкой первозданной красоты, равной которой нет…

Тяжело дыша, покрасневшая и чуть вспотевшая девушка лучистыми счастливыми глазами взглянула в хрустальную гладь колодца. Странная ребяческая идея вдруг пришла в голову, и, пошарившись в карманах, Рокси извлекла ржавый рубль.

– Хочу быть свободной и счастливой. Легко отпускать тех, кому не нужна, и никогда не разочаровывать тех, кто полюбит. Любить самой – взаимно и искренне, не носить больше лживых масок и не пытаться стать тем, кем не хочу быть… – тихо, на грани слышимости прошептала она, подбросив монетку. Девушка совсем забыла про клочок бумаги в своей руке, и он полетел следом за рублём.

«Пофиг» – флегматично пожала плечами девушка, наклонившись, чтобы плеснуть воды в разгорячённое лицо.

Зажмурившись под холодными брызгами, она слегка вздрогнула – н секунду ей показалось, что совсем рядом, будто из глубины колодца раздался звонкий женский смех.

«Натанцевалась, блин» – фыркнула девушка, растирая остатки воды.

А потом её кто-то вдруг тронул за плечо, заставив резко обернуться и широко распахнуть глаза.

Она была уверена на сто процентов, что на поляне больше никого нет, но… перед ней вот стоит какая-то очень странно одетая девушка в чепце. А вокруг… вокруг отнюдь не лес.

Комната?!

* * *

– Вот, возьмите, госпожа. Что с вами? Вы вдруг так побледнели.

Машинально приняв протянутое ей полотенце, Рокси, не моргая, глупо уставилась на молоденькую девушку, лет на пять старше её самой, с наигранно-обеспокоенным лицом.

«Что за чёрт?!» – Нахмурилась, с ужасом разглядывая комнату.

Это, определённо, была спальня. Но она не походила ни на одну из тех, что когда-либо в своей жизни видела Рокси. Точнее, в реальности. Подобные частенько попадались на глаза при просмотре исторических фильмов. Каменные некрашеные стены, большие куски ткани на них с золотой вышивкой, похожей на герб, огромная кровать с балдахином и меховым одеялом, холодный мозаичный пол…

– Кхм, госпожа?… – растерянно кашлянула девушка в чепце, напоминая о своём присутствии.

Вздрогнув, Рокси перевела на неё полуосмысленный безумный взгляд. Девушка как нельзя лучше вписывалась в «историческую» обстановку комнаты: в тёмно-коричневом платье в пол и с каким-никаким корсетом, в белом передничке и белом кружевном чепце с кружевом, она походила на служанку из какого-нибудь «средневекового» фэнтези.

«Я бы могла подумать, что это чей-то розыгрыш или я попала на ролёвку. Но я только что стояла на поляне. В лесу. Одна. И всё это… Что это, чёрт возьми?!»

– Госпожа?… Госпожа, вам плохо? – Теперь, кажется, девушка и впрямь разволновалась, и легонько встряхнула Рокси за плечи, – Позвать лекаря?

– Нет, я… со мной всё хорошо. Всё нормально. – Говорила так, будто пыталась убедить прежде всего саму себя. И явно не получалось.

Стряхнув с себя чужие руки, Рокси неловко повернулась, утирая мокрое лицо. На глаза попалась крошечная деревянная бадья для умывания. А оттуда на неё смотрело размытое, тёмное, но совершенно точно чужое отражение. Девушка лет шестнадцати, как и она сама, с волосами оттенка тёмного шоколада, овальным личиком, испуганными тёмно-синими глазами, прямым аккуратным носиком и красиво очерченными губами. Правильные черты лица, румянец… Встреть она такую на улице – непременно позавидовала бы, но сейчас стало до одури страшно.

Отшатнувшись, как от прокажённой, она случайно сбила бадью. Вода с плеском разлилась по полу, намочив подол длинного платья, в котором неожиданно для себя же оказалась Рокси, и мир поплыл перед глазами, будто обзор перекрыли мутным стеклом.

Последнее, что услышала, прежде чем отключиться – тихий вскрик той девушки, словно заглушённый ватой, гулкие удары сердца и собственный рваный вздох.