Читать книгу 13 месяцев - Анастасия Апрель - Страница 3

Апрель

Первый этаж. Папа тянет меня на улицу. Весенние ручьи на дорогах и слякоть. Я иду в детский сад с отцом, он держит мою маленькую ручонку, а я кричу о том, как сильно хочу в постель. Розовое платье, которое недавно мне купила мама, скрывается под пальтишком очень тёмного цвета. Папа несёт сумку с моими туфельками, мне не терпится их наконец надеть. Мне четыре года. Меня мало что беспокоит. Разве что монстр под кроватью, которого никто не видит и поэтому никто не может прогнать. Дядя Андрей очень добр ко мне. Это он подарил мне книжонку с детским фольклором, после которой ко мне переселился тот самый монстр. Несколько раз отправляла своего монстра домой к дяде Андрею. Не идёт.

Май

Пятый этаж. Мой монстр трижды плюнул на мою кровать, когда увидел мой новый шкаф, и, помахав мне мохнатой рукой, скрылся за деревянной дверцей. Придётся освобождать ему часть шкафа, иначе вновь перейдёт под кровать. Мне восемь лет. В новом доме нет лифта – у меня новая причина для нытья. Мама с папой часто ругаются, когда думают, что я сплю. А я не могу уснуть из-за того, что монстр в моём шкафу начинает шкодить по ночам. Он не выходит ко мне, но постоянно чем-то шелестит, а когда я набираюсь смелости подойти к шкафу, он пугает меня и продолжает шкодничать.

Июнь

Седьмой этаж. Мои ровесники вовсю гуляют большими компаниями, возвращаются домой поздно вечером, пробуют спиртное втайне от родителей, обустраивают свою личную жизнь, а я устанавливаю на полу четыре элемента – огонь, воду, землю и воздух – и взываю к тому, кто способен вернуть мне моего монстра. Со стороны это выглядит спектаклем на очередном детском утреннике. Но я уверена в том, что у меня получится, это же столько раз показывали в фильмах!

Зажжённая ароматизированная свеча сильно пахнет. Вскоре этот запах доходит до мамы, которая была в соседней комнате, так что она врывается в мою и видит меня в защитном круге, который я нарисовала мелом прямо на полу. Кажется, мама поражена, она испуганно глядит на элементы, задувает свечу, отчитывает меня и вылетает из моей комнаты.

Бояться нечего, мам, мой ритуал не сработал. Мне четырнадцать лет, и в моём шкафу и под моей кроватью нет монстра. Я начинаю чувствовать себя одинокой.

Июль

Девяносто седьмой. Чуть больше месяца осталось до одного из самых важных дней для семилеток. Для всех семилеток, кроме меня, хотя мне тоже семь. Чуть больше чем через месяц я пойду в первый класс. Ещё недавно я хотел туда не меньше остальных. Я, по сути, понятия не имел, чему меня там будут учить и как, но был уверен, что мне понравится. Сейчас же я хотел туда только потому, что реже желал бывать дома. Я остался с отцом, который понятия не имеет, что со мной делать. Он не знает, что я ем на завтрак, не знает, во что я должен быть одет и как укладывать мне волосы, так что выглядел я, надо признать, странно. Я был в старой футболке, на которой я когда-то прожёг дырку горящей спичкой, и новых брюках, изначально отложенных для школы. Отец постоянно ругается за чумазое лицо и грязные брюки, которые в таком же виде я надевал на следующий день.

Август

Две тысячи шестнадцатый. Сухо, как в Сахаре. Я остался без отца. В руке – гитара, справа – сухое поле, слева – оно же. Подо мной асфальтовая дорога со скромной, едва заметной белой разметкой. На мне футболка, джинсы и кеды. Я ступаю по двойной сплошной. Если бы я не знал, что нахожусь в России, решил бы, что каким-то макаром меня занесло в один из штатов Америки – Техас. Гитара в паре сантиметров от асфальта, одно неловкое движение – и начнёт скрежетать по моим мозгам.

Всё, что у меня осталось, – это гитара и диплом, который должен был меня согревать. Как бы не так. Я не знаю, куда иду и как давно. Просто плетусь по старой загородной дороге. Асфальт здесь всё ещё целый, странно, что здесь никто не ездит. Но то, что за всё время моего скитания по этой дороге я не встретил ни одной машины, – факт.

Воздух свежий, а пахло сухой травой и чем-то пряным. Мне вдруг вспомнилось детство с такими же запахами и все те деревни, куда меня на лето отправляли родители.

Сентябрь

Две тысячи пятнадцатый. Золотая осень обошла меня стороной. Я слоняюсь по аэропорту. На мне футболка, джинсы и кеды. В руке – гитара. Время от времени я задеваю корпусом пол. Вокруг рой любопытных глаз, таращащихся на меня. Я без сумки, без багажа, даже без портмоне. Посадочный талон покоится в кармане и там же немного денег. Я с гитарой. За окном – хаосно расставленные самолёты и затянутое небо над вышкой. Моросит дождь. Погода вызывает у меня отвращение. Ещё немного – и я буду посреди облаков, про которые столь много всего написано.

В другом городе меня ждёт отец, который так внезапно слёг в постель. Хочешь не хочешь, а вспоминаешь болезнь матери и её скорые похороны. Если отбросить существование гитары, то моя жизнь стоит на месте. У неё нет желания куда-то идти, к чему-то стремиться.

Хотел бы я посмотреть на того, кто воодушевлён облаками. Ему следует проверить психику. Сам не увидел ничего. За стеклом иллюминатора – кромешная тьма, хоть глаз выколи. А может, всё дело в ночи? Успел разругаться со стюардом: видите ли, нельзя при взлёте сидеть с гитарой. Выдал ему, что решительно отказываюсь взлетать без гитары. Он уже готов был выставить меня прямо в аварийный выход, не прибегая к помощи трапа: вышел – и всё. Но тут в ссору ввязалась женщина, заступившаяся за меня, и стюардесса. В конце концов от меня и гитары отстали, сказав мне напоследок, что я волен делать что хочу. Во время посадки ко мне уже никто не подходил.

Октябрь

Тринадцатый этаж. Теперь мы живём в старой четырнадцатиэтажке. Кажется, мои родители наконец остепенились, перестали жаловаться на квартиру, на сам дом, на район. Я же, наоборот, только начала. Мне нравились все прежние квартиры, но не эта. Родители тщательно скрыли все грехи, квартира выглядела новенькой, как с обложки журнала, но я же не дура. Например, если убрать обшивку возле раковины на кухне, можно докопаться до ржавых труб, страшных, как атомная война. Возле раковины вечно пахнет сыростью и грязью, которая таится под обшивкой. В моей комнате очень светло, но неуютно и холодно – не спасут ни батареи, ни обогреватели. Холод идёт от стен, пола и потолка. Входную дверь здесь постоянно заедает. Отец уже дважды менял замок – бессмысленно. Я думаю, что это здешнее проклятие. Словом, я не в восторге от минувшего переезда, однако есть то, что не может меня не радовать: мне семнадцать лет, и, кажется, я впервые по-настоящему влюбилась.

Ноябрь

Тринадцатый этаж. Я заталкиваю свои вещи в сумку, сейчас одна минута первого, за окном ночь. Родители уже спят, а мне только что исполнилось восемнадцать. Я собираюсь покинуть этот дом и переехать к тому, кто ждёт меня в машине возле дома. Родители узнали, что я связалась со взрослым мужчиной, запретили мне с ним видеться. К счастью, у моего мужчины имелся альтернативный вариант – он предложил мне сбежать к нему. Идёт уже третья минута моего совершеннолетия – мой путь к свободе.

Мне больше не придётся терпеть скрипучие полы, скрипучие двери и заедающий механизм в пластиковых окнах, вечно срабатывающую сигнализацию и шумных соседей.

Родителям я оставила записку. Может быть, позже они меня поймут?

Декабрь

Две тысячи четырнадцатый. С того проклятого дня прошло почти два года, а я до сих пор вижу себя на той промёрзшей лавке, я до сих пор не могу согреться – дрожь скользит по рукам. Всегда было интересно, что я буду чувствовать в этот момент. Скажу тебе, моё минувшее счастье, я словно вышел покурить с умершими от рака лёгкими. При вдохе – сильный хрип, как у прокуренного алкаша, при выдохе – кровавые плевки. Внутри саднит, похоже, и там я что-то успел испортить. Я словно ускоренный процесс гниения. Я закрываю глаза с надеждой, что забуду всё, как страшный сон. Открыв, понимаю, что я физически здоров: у меня нет ни кашля, ни хрипа, а внутри всё же саднит. У меня болят и стонут невидимые органы. Вот придёшь к врачу, он спросит: «Где болит?», а я и сказать не знаю что. Готов лишь кричать: «Вот здесь же, здесь! Видите?», – а сам незнамо куда показываю. Я чувствую, что я жив. Я знаю, что впереди ещё многое ждёт, а чувство всё же такое, будто по мне прокатилась фура, при этом меня даже не удосужились отправить в больницу. Мол, ступай ты, само заживёт. Дрожь скользит по рукам. Тебя нет. Со мной холод.

Январь

Две тысячи тринадцатый. Я сижу на лавке посреди Первомайского сквера. На улице – семнадцать градусов ниже нуля, но мне тепло. Я жду женщину, которая просто не умеет не опаздывать. В кармане зимней куртки бархатная коробочка с недорогим кольцом. Сегодня я защитил диплом и сегодня собираюсь предложить своей женщине официально связать свою жизнь со мной. Я откладывал этот момент бесконечное количество раз, хотя давно без ума от этой женщины. Моей ошибкой было то, что я был уверен – пока я не получу диплом, на меня нельзя положиться. Если бы понял свою оплошность раньше, то сейчас многое было бы сделано, а не пылилось на антресолях. Я давно хотел купить гитару, обучиться игре на ней, но откладывал до окончания университета. Я был уверен, что это обучение только помешает основной учёбе. А сейчас понимаю, насколько это было глупо. Захотел – бери и делай.

Моё тепло резко сменяется тревогой и тоской, и я начинаю чувствовать холод, когда смотрю на часы: она должна была прийти час назад. В эту минуту я начинаю что-то понимать, но не позволяю мыслям окончательно пускать корни в моей голове. Вместо раздумий я набираю её номер на сотовом, но она не отвечает. Я сижу на промёрзшей лавке, в кармане зимней куртки бархатная коробочка с недорогим кольцом. Она не придёт.

Февраль

Пятнадцатый этаж. Со злостью я заталкиваю все свои вещи в сумку. В таких случаях, кажется, обычно обвиняют мужчину. Мол, это он такой мерзавец, испортил мне всю жизнь. Ведь так говорят? Только у меня всё по-другому: это я дура. Ведь никто меня не заставлял к нему переезжать, никто меня не обманывал. Я с самого начала догадывалась, с кем имею дело, но всё же сделала ставку. Такие, как он, не меняются. Или, по крайней мере, не меняются с такой, как я: молодой, взбалмошной, импульсивной, ревнивой особой.

С какой-то грустью я оглядываю квартиру. Сердце щемит не от того, что я ухожу от него, а от того, что я больше не проведу ни дня в этой квартире, а ведь она так мне нравилась. Здесь всего две двери – входная и дверь в ванную. Потолки высокие, стены окрашены краской цвета слоновой кости. В гостиной белый велюровый диван, кофейный столик и небольшие тумбы тёмных цветов. Гостиную и спальню разделяет белая ниша, на которой покоится разная дребедень – от ароматизированных свечей и книг до брелоков, которые он коллекционирует. В спальной окна во всю стену, большую часть комнаты занимала роскошная широкая кровать. Белое постельное бельё, множество подушек и цветное покрывало, лежащее в изножье кровати. Мне девятнадцать лет, и я снова переезжаю.

Я выхожу на лестничную клетку и, хоть я это всегда ненавидела, спускаюсь на первый этаж не на лифте, а по лестнице.

Март

Две тысячи семнадцатый. Прежде я думал, что в гитаре моё спасение. Что она – это тот мой мир, в котором я мог скрыться от всех и всего. Я и скрывался. Все два года – с тех самых пор, как купил её. Я не представлял себя без неё, не представлял, что могу уехать куда-то без гитары, не представлял, что смогу прожить хотя бы один грёбаный день, не взяв её в руки. Когда я хотел шагнуть с крыши или вылететь в реку с моста, я брал гитару и забывал обо всех глупостях, забывал о ребячестве, которое временами просыпалось во мне.

Сейчас, когда я увидел её, девушку на лавке, я понял, как ошибался. Гитара была не спасением, она была моим мостом, соединяющим прежнюю жизнь и новую, которая мне только предстоит. Она была мостом, который я только что перешёл, – я прекрасно это понимал. Я перешёл на другой берег, меня наконец отпустило прошлое.

Я осторожно подсел к одиноко сидящей девушке. Выглядела она печальной, я пытался казаться безобидным. Она в синем пальто и голубом берете. Пряди русых волос аккуратно лежали на плечах. Я ничего не говорил ей, лишь протянул ей свою гитару. Мне-то она больше не нужна. Возможно, теперь в её жизни она станет таким же мостом, каким была у меня? Сегодня мне исполнилось двадцать семь, и я перешёл на новый этап своей жизни.

Апрель

Первый этаж. Я вывожу дочь на улицу. Весенние ручьи на дорогах и слякоть. Я наконец-то обрела свой дом. В моей руке сумка с нарядным платьем и туфлями для дочери. Я веду её в детский сад, ей четыре года. Незадолго до того как мы вышли из дома, я отправила мужа на собеседование. Еле отговорила его не надевать кеды и джинсы. Давно уже взрослый мужчина, а всё равно ведёт себя как ребёнок, но мне это никогда не надоест. Он смешит меня своими причудами, во время которых я ещё раз понимаю, как сильно люблю его. Мне кажется, что все эти годы, что мы были с ним не знакомы, я смотрела на мужчин только для того, чтобы найти его. Его – в настоящем моего мужа и отца моего ребёнка. Всё это время жизнь сама вела меня к нему. Я должна была пройти все пятнадцать этажей, чтобы спуститься обратно – на первый – и найти его.

Гитара стала нашей, мы потихоньку начинаем обучать игре на ней нашу дочь. Возможно, когда-нибудь уже она отдаст её тому, кто будет в ней нуждаться. Однако стоит признать, что она не такая, как я или муж. Хоть мы и живём на первом этаже, она с удовольствием взлетает по лестнице до последнего этажа и мигом спускается обратно. Она не откладывает желания и мечты на потом, берётся за всё сразу, хотя часто эти желания не для её возраста, но это её только подстёгивает. И всё-таки кое в чём мы с ней схожи: под её кроватью живёт монстр, по которому я когда-то тосковала.