Читать книгу Посмертные Мытарства - Анастасия Боронина - Страница 3

Никодим обнаружил себя стоящим посреди странного пустынного места, где с обеих сторон от узкой извилистой дороги вздымались высокие горы, похожие на шлаковые строительные отходы. Стоял он босяком, в одной свободной серой хламиде, которая ниспадала ниже колен волнистыми складками. Огромные чёрные и серые кучи острыми симметричными вершинами упирались в небеса свинцового оттенка, придававшего всему этому итак довольно унылому пейзажу и вовсе зловещий вид. Насколько хватало глаз, конца и края этим горам не было, над ними с криками носились голодные чёрные птицы, кружась и взлетая галдящими тучами. Некоторые спокойно описывали неспешные круги, словно высматривали внизу добычу, другие стремительно метались из стороны в сторону.

Мельком оглядев себя, послушник убедился, что его нынешний вид мало отличался от привычного земного, разве что стало чуть легче. Он по-прежнему был высок, довольно худ и жилист, сильные руки, грубые от работы, волосы каштанового цвета, лицо простое, чуть грубоватое с тяжёлым подбородком. Самочувствие своё на тот момент он оценил как отличное, пожалуй даже, что никогда и не чувствовал себя лучше! Странно, но досадное происшествие с тем падением на Земле мгновенно ушло в прошлое и теперь мало его заботило. Он даже не испытал особенного удивления или испуга, можно сказать, что и почувствовать ничего не успел – а просто раз и тут! Смерть своего тела душа восприняла на удивление легко.

Несостоявшийся монах в молчании сделал несколько шагов вперёд и остановился: узкая, петляющая дорожка терялась где-то впереди, в бесчисленных изгибах меж шлаковых гор. Казалось, на преодоление этой пустоши могли уйти месяцы, однако у Никодима не было с собой ни воды, ни пищи, так что на несколько мгновений он просто растерялся и замер в нерешительности.

– Где это я? – ужаснулся он про себя. – Неужели это Ад?

– Нет, ещё нет, – вдруг раздался ответ.

От неожиданности одинокий странник чуть не подскочил.

– Кто здесь? Кто это говорит? – завертел он головой во все стороны и тут заметил, что вовсе и не один. У него за спиной в придорожной пыли сидел, поджав ноги, кто-то, на первый взгляд больше всего похожий на погорельца только что погибшего дома. Его голова была начисто лишена волос, руки, ноги и лицо измазаны чёрной сажей, одежда висела лохмотьями, едва прикрывая худые и острые суставы. Весь его вид свидетельствовал о крайней нужде, голоде и усталости. Погорелец с интересом смотрел на него своими большими выразительными глазами, будто примеряясь и присматриваясь. Затем он легко поднялся на ноги каким-то неестественным плавным движением, будто для этого ему не пришлось напрягать ни один мускул и гравитация сама на мгновение выпустила его из своей власти. Он оказался высок, на целую голову выше Никодима, и, несмотря на худобу, выглядел довольно крепким парнем. Лицо имело очень благородные и мягкие очертания, его бы можно было назвать прекрасным, если бы не худоба и сажа, которая покрывала его толстым слоем.

– А ты ещё кто такой? – подозрительно прищурился Никодим.

– Я твой проводник! Без меня ты и минуты здесь не продержишься – сразу в какую-нибудь беду попадёшь! Вы, люди, такие – вам бы только проблем по свою душу искать, а мне будто делать нечего, как только вытаскивать вас, – сварливо закончил объяснение погорелец, стоя в прямой позе и скрестив тощие руки на груди.

Никодим с недоверием смотрел на этого «проводника». Он был немало наслышан о посмертных мытарствах, знал и про изощрённые искушения бесов-обманщиков – мастеров притворства и лицемерия, способных на любую подлость, лишь бы заманить душу в свои сети.

– Проводник, говоришь? И куда же ты меня собрался провожать? Прямиком в адское пекло? Ну уж нет, знаю я ваши бесовские штучки, но меня вам не провести! Лучше расскажи-ка мне, что это за место, да куда ведёт эта кривая дорожка и как мне отсюда выбраться к свету Божьему? А дальше я и сам разберусь, куда и с кем мне идти! Да смотри, не обманывай меня, чертёнок, не то худо будет! Я – воин Христов! И не из таких сетей дьявольских выкручивался! – И, довольный собою, Никодим свысока глянул на погорельца.

– Тьфу ты! – только и плюнул бес. – Я ему про Фому, а он мне про Ерёму! Всю жизнь ты таким упёртым был! За деревьями леса не видел! Ладно уж, слушай, а то совсем пропадёшь! Вот эти кучи шлака – твои земные грехи, все, какие ты за отпущенный тебе срок натворить успел. Птицы – это твои греховные помыслы, их остерегайся, зря не раздражай, ибо они, если уж нападут, то своими силами от них не спасёшься! Дорога, которую ты видишь, поведёт тебя через трудные испытания, ты встретишь на ней немало развилок и перекрёстков, и куда она тебя в итоге выведет – будет зависеть от тебя самого: Ад или Рай – тебе выбирать! Сами дела твои осудят твою душу! Моя роль на этом этапе наблюдательная, я могу указать тебе верное направление, но решать за тебя не стану. Я, так сказать, не навязываюсь. Делай, как хочешь! Тут у нас полная свобода воли, знаешь ли!

Никодим продолжал смотреть на него с крайним недоверием. «Заманивает! Голову мне морочит, чтобы я на его уговоры поддался, да и размяк! А тут он меня когтями цап-царап – и прямо в бездну утащит! Попробую с другой стороны к нему подойти!»

– А сам-то ты почему такой чёрный да лысый? Одежда вон вся в лохмотьях. Почему ко мне прислали какого-то оборванца, а не моего белокрылого Ангела-Хранителя, который должен в одно мгновение перенести мою душу на Божий Суд?

– Никодим, – покачал головой бес, – до окончательного Приговора Суда тебе сперва мытарства пройти надо! Сорок земных дней испытаний предшествуют Божьему решению. Тебя ждёт нелёгкий путь, поверь мне! Успешно проходит его, может, одна из десятков тысяч душ! И я не знаю такой, которая одолела бы его в одиночку, без помощника, так что советую тебе поскорее прийти в разум и слушаться меня.

– О посмертных испытаниях ты мне можешь не рассказывать, горелый! Я как-никак послушником в монастыре не один год подвязался! Небось, побольше твоего знаю о мытарствах и искушениях. И, сдаётся мне, что они как раз уже и начались, и ты – подосланный ко мне обманщик! Плетёшь сейчас вокруг меня свои дьявольские сети лжи, чтобы с верного пути сбить! Так что сгинь прочь, нечисть! Сам разберусь, без тебя! – И при этих словах Никодим осенил себя крестным знамением и уставился на собеседника торжественным взглядом экзорциста. Тот лишь слегка округлил глаза и молча взирал на него, а при виде такого яростного отпора лишь укоризненно вздохнул и проговорил:

– Дурень ты, Никодим! Я помочь хочу, а ты «сгинь», да ещё обзываться! Я-то уйду, да как бы тебе об этом крепко пожалеть не пришлось! Но, как я уже говорил, воля твоя! – И при этих словах начал тихо таять в воздухе: тело его становилось всё прозрачнее и наконец, когда уже почти исчезло из виду, до Никодима долетели последние насмешливые слова: – А чёрный и лысый я по твоей вине, воин Христов! Слыхал, небось, мудрую пословицу: каков поп, таков и приход? – И на этом он совсем исчез.

Никодим остался стоять на пыльной дороге в одиночестве. Ветер пронёс мимо него целую тучу пыли, шлаковые горы молча и, казалось, с укоризной взирали на него со всех сторон. Птицы неустанно кружились в вышине.

– Так, от одного избавился, слава Богу! Интересно только, какой это страстью он меня испытывал? «Празднословием», наверное! Точно! Пока тут с ним болтаешь – слово за слово, да и в пучину! Но, благо, я его быстренько спровадил! Да, дела! – произнёс со вздохом новопреставленный послушник. – А ещё говорят, что после смерти нас ожидает покой! Какой тут покой, если через эту пустыню теперь неделю тащиться! Все ноги собьёшь, пока хоть один приличный искуситель объявится! Уж поскорей бы их всех одолеть! Зря я что ли семь лет в монастыре подвязался, телесные да духовные подвиги во имя Господа Бога творил?

Дальше оставаться на месте было бессмысленно, так что одинокая душа послушника двинулась в путь.

Шёл он три дня, как ему показалось, поскольку тусклое солнце уже трижды поднималось и опускалось за горизонт. Обычной человеческой усталости при этом он не чувствовал, равно как и жажды с голодом. Казалось, что душа его могла бесконечно брести по этим унылым просторам, где день чередовался с ночью, но больше ничего при этом не менялось. Его шаги глухо отдавались в дорожной пыли, его ступни размеренно переступали, но он уже давно заметил, что прогресса при этом никакого не было. Горы, словно мрачные безликие близнецы, монотонно повторялись изо дня в день, и дорога делала повороты, похожие друг на друга как две капли воды. При этом не все горы были одинаковы: пейзаж выглядел так, будто некий бездарный дизайнер создал пару десятков моделей этих гор, а затем расставил их одну за другой без строгой последовательности. Так что вскоре Никодим уже наизусть выучил форму, размер и внешний вид каждой горы. Если бы присвоить каждой из них особенное имя, то эти имена чередовались бы по пути сотнями раз.

– Мои земные грехи! – ворчал про себя измотанный послушник. – Да разве возможно столько нагрешить? Это ж никакой жизни не хватит, а ведь я умер таким молодым! Этот чёрт меня совсем заморочил – всё это его проделки!

И вспоминалась ему прожитая жизнь, вся как на ладони, от колыбели и до самой смерти – смерти, которая застала его врасплох, едва ему исполнилось тридцать три года. И всего-то одной недели жизни не хватило ему для принятия монашеского пострига. Подвязался он послушником в одном из мужских Подмосковных монастырей, где дружная братия трудилась во имя спасения душ. Никодим пришёл в монастырь совсем молодым – в двадцать пять лет. Пришёл не сразу и не целенаправленно, а остался там, так сказать, за неимением лучшего пристанища в жизни. По профессии он был плотником и неплохо работал с деревом, особенно нравилось ему браться за заказы по изготовлению церковных иконостасов, так однажды и оказался он в монастыре, где впоследствии провёл семь долгих лет. Хозяйство там было большое, сильные рабочие руки требовались всегда, да и работы хватало. Так что без дела сидеть не приходилось. А так как семьи у Никодима не осталось и запросы были скромные, то на себя заработка хватало, а порой он работал и за простую кормёжку. Так и прилепился к братии, постепенно пересмотрев смысл жизни, да и прочие свои взгляды, и принял решение окончательно уйти в монахи.

И теперь, под конец третьего дня, Никодим уже продолжал переставлять ноги из чистого упрямства, ибо сидеть без движения в этом мрачном месте ему казалось вовсе невозможным. Он уже отчаялся увидеть хоть что-то ещё, кроме сменяющих друг друга повторяющихся гор, когда на четвёртое «утро» наконец случилось то, о чём он так страстно мечтал, – изменилось всё и сразу.