Читать книгу Ковен озера Шамплейн - Анастасия Гор - Страница 4

– Почему сейчас? – спросила я, играя с сакральным жемчугом из потайной шкатулки, баллады о котором жили в нашем ковене долгими поколениями.

Виктория улыбнулась, задвигая обратно свой столик с порошками, эфирными маслами и смолами драконового дерева.

– Просто так. Любая женщина, а уж тем более ведьма, грезит о дорогих побрякушках. В твоих же руках – настоящая родовая реликвия с многовековой историей. Наследная регалия нашего ковена. Тебе нравится?

Мое нерешительное мычание заставило маму вопросительно выгнуть бровь.

– Нравится, но… – я смутилась, пытаясь совладать с магнетизмом перламутра и с трудом оторвав от жемчуга взгляд.

– Но что?

– Я больше люблю стекло.

– Стекло? – удивилась Виктория.

– Да… Ну, такие стеклянные бусины, знаешь? Как те, что для меня сделал Джулиан.

Виктория ухмыльнулась.

– Честь подержать в руках Вестников даров выпадает лишь верховным ведьмам, Одри… Привыкай к этому. Они теперь твои.

Неожиданно одна из жемчужин – круглая, до совершенства ровная и сверкающая – выкатилась из-под моих пальцев и соскользнула вниз, устремившись к полу под естественной тяжестью, но зависла в полуметре от половиц, проигнорировав все известные законы гравитации. Воздух сделался вязким, тугим, мешая вдохнуть; он толкнул жемчужину прямиком в руку матери. Она ласково подула на нее, очищая от пыли.

– Мои? – переспросила я растерянно.

– Да… Если ты согласна принять мое наследие, конечно, – подвела черту Виктория, забирая из моих рук оставшиеся драгоценности.

– Ты это сейчас серьезно?

Я почувствовала липкую испарину, возникшую в тех местах, где до кожи дотрагивались прохладные жемчужины. Мама подошла ближе: ее кардиган пропитался ароматом душицы и растений, к силе которых она с рождения тяготела. Стихии природы были первым освоенным ею даром, потому и одежду она предпочитала землистых и пастельных оттенков: песочные брюки, темно-зеленый свитер с украшениями из натуральных камней. Я обвела ее взглядом, поражаясь красоте шторма в темно-серых глазах, цвет которых издавна выдавал всех урожденных Дефо. Волнистые волосы, будто сплетенные из ржаных колосков, были забраны высоко на затылке непритязательной серебряной шпилькой. Я удивилась, ведь еще вчера в волосах моей матери блистал жемчуг: старый гребень, от которого она, судя по всему, избавилась, был усыпан им. Виктория впервые предстала перед кем-то без своего морского украшения и пускай не утратила от этого женского шарма, но будто лишилась своей величественности. И это меня пугало.

Я опустила взгляд на закрывшуюся шкатулку, куда Виктория поместила родовые жемчужины, и глухо ахнула.

– Вестники даров, – поняла наконец я. – Ты все это время носила их в волосах… Прямо в том гребне! Шкатулка, которую ты так усердно прятала под алтарем в кабинете, все это время была пуста. Мама! Это же так…

– Нечестно и рискованно?

– Хитро и поразительно.

Виктория нежно улыбнулась, польщенная.

– Верховная никогда не расстается с тем, что ей по-настоящему дорого, Одри, – она положила шкатулку мне в руки и наклонилась, прижавшись губами к моему лбу. – Однажды и ты сделаешь из этого жемчуга чудесное ожерелье или брошь… А может, тоже захочешь обзавестись жемчужным гребнем. Разумеется, когда вернешь Вестникам их истинный вид.

Виктория со скрипом приоткрыла шкатулку. На дне, покрытом красным бархатом, зазвенело нечто темное и уже не такое красивое: там перекатывались круглые угольки, в которых было довольно сложно заподозрить тот самый жемчуг. От былого великолепия, чистого и слепящего, не осталось и следа. Жемчужины почернели.

– Всего их восемь. Одна жемчужина – один дар. Каждый из них тебе предстоит освоить. Надеюсь, ты помнишь: стихии, метаморфоз, психокинез, ментальность, прорицание, некромантия, исцеление, сотворение, – перечислила мама, и я закивала, внимательно слушая ее. – Черная жемчужина – невежество, белая – достигнутое мастерство. Они – материнское наставление, напоминающее о предначертанном тебе пути.

Виктория закрыла шкатулку, лежащую на моей заледеневшей ладони, и отстранилась, повернувшись к шкафу так невозмутимо, будто совсем не замечала, какой волной удушающего ужаса меня захлестнуло.

– Мне двенадцать, – хрипло напомнила я. – До начала подготовки ведь еще три года… Слишком рано.

– Твоя практика начнется с завтрашнего дня.

Кабинет матери был огромный, – с вытянутыми витражными окнами, книжными шкафами и гигантским алтарным столом между колоннами, укрытым пунцовым шелком, – но дышать здесь вдруг стало нечем.

– Мама, я не…

– Происходит кое-что очень плохое, Одри, – оборвала меня Виктория, храня ледяное спокойствие, и я увидела, как побелели костяшки ее пальцев, когда она сжала дверцу шкафа, едва заметно пошатнувшись. – Боюсь, очень скоро ты станешь самой молодой Верховной ведьмой в истории ковена, потому что я умираю.

* * *

– С первым днем осени! Увы, жителям Нового Орлеана придется отменить праздничное барбекю, до конца выходных не рекомендуется покидать свой дом без экстренной необходимости. Синоптики обещают ослабление ветра с 28 м/с до 23, но дождь не прекратится до понедельника. Будьте бдительны за рулем!

Я разодрала слипшиеся веки и, усевшись, уставилась на абсолютно голую стену с проплешинами известки. Потолочное окно было перегорожено чугунными прутьями, а вместо двери стояла решетка. Я бросилась к ней, услышав звук включенного приемника, и чуть не упала, запутавшись в одеяле. Стряхнув с себя непонятное шерстяное покрывало, я прислушалась к голосу радио и свисту закипевшего чайника, а затем заглянула под койку в поисках своего рюкзака и футляра со скрипкой, пытаясь вспомнить, как именно здесь очутилась. И, главное, где?

Мучительная ломота в теле, простудный жар и вид натертых запястий быстро пригвоздили меня к постели.

Память начала стремительно возвращаться.

– На тебя напали?

Я прислонилась лбом к спинке сиденья и взглянула на насквозь промокшего юношу за рулем, чей значок детектива перекочевал на почетное место у рычага передач.

Молчала я не столько из-за враждебности и обиды, сколько из-за того, что просто не находила сил ответить. Детектив Гастингс, чье имя в моем мозгу переплелось с лихорадочным бредом и матерными словами, повернулся вполоборота, неторопливо ведя машину вдоль затопленной дождем трассы.

– У тебя кровь идет.

Нахмурившись, я приложила пальцы к ноющему виску, не размыкая запястий, скованных наручниками. Подушечки пальцев слиплись, и, поднеся их к глазам, я увидела кровь, которую было так легко спутать с дождевой водой, текущей по лицу.

– Упала, – соврала я, и Коул хмыкнул, выказывая свой скептицизм. – Бордюр скользкий.

– А тот парень, от которого ты бежала, просто помогал тебе подняться, да?

Я дернулась. Слышать из чьих-то уст замечание о моем брате, после встречи с которым люди обычно либо просыпались мертвыми, либо, натолкнувшись на защитные чары, остаток дня не могли вспомнить даже алфавит, было чертовски жутко. Сохранить самообладание оказалось так же тяжко, как и не умереть сегодня.

– Сколько тебе лет? – продолжил расспрашивать Коул.

– Я совершеннолетняя, так что под уголовный кодекс подхожу, не переживай. Уверена, в участке мне обеспечат горячий прием.

– Уже доводилось там бывать?

– Нет. А что, я не похожа на законопослушную гражданку?

Коул свел на переносице брови и отвлекся от дороги, уставившись на меня так, будто пытался просканировать.

– Это был сарказм? – уточнил он с сомнением в голосе. – Иначе не понимаю, как ты всерьез можешь допустить вероятность, что я отвечу «нет» на твой вопрос после того, как обворовала меня посреди улицы.

– Беда-а, – протянула я, качая головой. – Ты хоть одно преступление раскрыл с такой-то догадливостью?

– Пятьдесят пять процентов дел в участке раскрыто именно мной, – пробормотал Коул, снова сосредоточившись на дороге, и я бы соврала, если бы сказала, что ему удалось прозвучать не самодовольно. – Это лучший статистический показатель среди моих коллег.

– Тогда советую не бродить одному по темным переулкам. Никто не любит выскочек.

– Воров тоже никто не любит.

Я поджала губы и, уткнувшись носом в шарф, разорвавшийся при падении, заглушила вырвавшийся кашель. В зеркале заднего вида мелькнули карие глаза: Коул часто смотрел на меня, и я вдруг подумала, что действительно вижу в отражении его глаз тигра.

– Откуда ты?

– Из Нью-Йорка, – соврала я.

– Я ведь все равно узнаю, когда в полиции затребуют твои документы.

– У меня нет документов, – хмыкнула я, не соврав: нельзя было всерьез назвать документами несколько поддельных удостоверений, которые для Рэйчел скомпоновали эмигранты на дешевом принтере.

Мои зубы застучали.

– Замерзла?

Неконтролируемая дрожь, вызванная поднимающейся температурой и мокрой одеждой, не ускользнула от Коула. Оставив без замечаний мои попытки обогреться руками, забравшись в грязной обуви на сиденья, он включил обогреватель. Струя теплого воздуха пришлась очень кстати, но не уменьшила озноб. Зато окна сделались прозрачными, оттаяв: проносящиеся мимо коттеджи завораживали, как карусель калейдоскопа. В какой-то момент контраст зелени и черного неба смешался в одно яркое пятно, и голова у меня закружилась. Волна тепла, прошедшая через наконец отогревшееся тело, рассеяла мое сознание, словно ветер. Голова обмякла и повисла, ударяясь о дверцу.

– Воровка? Что с тобой?

Следом за вспышкой адреналина пришла истома. Я закрыла глаза и уже не увидела, что ткнулось мне в ладонь, влажное и похрюкивающее.

– Оставь ее в покое, Штрудель. Пускай поспит… Дай-ка сюда пальто.

Машина сбавила ход, но не затормозила. На секунду горячий лоб остудила чья-то ладонь, а затем пропитанные влагой свитер и джинсы почти перестали доставлять дискомфорт – что-то тяжелое и мягкое накрыло меня, и я отключилась.

– А вот и твое какао, куколка.

Я дернула рукой, вынырнув из омута вчерашнего дня, и едва не вышибла из рук полицейского дымящуюся кружку.

– Эй! Тише. Ты вся промокла, к тому же тебя лихорадило пару часов, так что держи, тебе не помешает.

Я взглянула на скуластое лицо пожилого офицера. Он кивнул на одеяло, которым я была укрыта, когда очнулась. Разгладив плотную ткань, я поняла, что это было вовсе не одеяло, а длинное мужское пальто в клубках кошачьей шерсти, в которое въелся терпкий запах выпечки, чабреца и стеклоочистителя. Это пальто я раньше никогда не видела.

– Детектив притащил тебя в этом. Явно не твой размерчик, да? Еще он попросил тебя накормить, так что, если захочешь, я поделюсь с тобой сэндвичем. Только учти, он с беконом!

Я прочистила горло, собираясь с мыслями.

– Детектив сказал что-нибудь еще перед тем, как уехать?

– Да, – ответил полицейский, и я напряглась, пока он не продолжил: – Рассказал, что подобрал тебя на шоссе. Ты была совсем плоха. Видимо, упала и ударилась. В такую погоду убиться – раз плюнуть! Он позаботился бы о тебе сам, но ему надо было возвращаться домой. В Вермонт, кажется, – полицейский задумчиво поскреб седую щетину. – Пока дождь не утихнет, ты можешь остаться здесь и отоспаться. Утром попрошу отвезти тебя, куда скажешь…

– Спасибо, – выпалила я радостно и вскочила с койки. Офицер опешил, все еще держа кружку с какао. – Но мне уже лучше. Пожалуй, я пойду. Куда вы сложили мои вещи?

Мужская сердобольность при виде «барышни в беде» действительно не знает границ! От облегчения, что детектив Гастингс смиловался и оставил историю с воровством между нами, я ощутила такой прилив сил, что смогла бы сотворить минимум десять заклятий с ходу. Правда, длилось мое воодушевление недолго.

– Один нюанс, – усмехнулся офицер, когда я уже дернула решетку двери, но вдруг обнаружила, что та заперта. – Сначала объясни, откуда это в твоей сумке?

Я медленно повернулась и увидела, как офицер вываливает на скомканное пальто Коула мои фальшивые водительские права. В горле встал ком.

– Пытались отыскать твой сотовый телефон, чтобы позвонить близким, – пояснил офицер.

– Я не пользуюсь сотовым, – выдавила я уныло. – Слишком много излучения.

«И слишком много проблем».

– Луиза O’Келли, – прочитал он на одной из пластиковых карточек, пристально сверяя фото с моей побледневшей физиономией. – Из самого университета Лиги плюща, надо же! Или ты Стефани Митчелл из Южной Дакоты? Или Кристина Геро? Тебе все-таки двадцать, двадцать два или двадцать три? Хотя, нет, точно не двадцать три… Ты выглядишь очень юной. Тебе точно есть восемнадцать? Или мне связаться с твоими родителями? Из какой ты школы?

– У меня нет родителей. Мне двадцать лет, – честно призналась я, закатывая глаза, но тут же соврала снова: – Меня зовут Кейт.

– Ну да, так я и поверил. Встречал я уже таких… непутевых! Сам найду, кто ты такая. Времени у нас вдоволь. В конце концов, подделка документов – это тянет побольше, чем на пятнадцать суток, согласна?

Я промолчала, терпя удары судьбы, стиснув зубы, и пропустила офицера к выходу. Он покинул камеру, оставив меня одну вместе с моим раздавленным самолюбием и насморком.

– Выпей какао, – заботливо посоветовал он напоследок, пряча ключи в нагрудный карман. – И благослови того паренька из Бёрлингтона, что спас тебя от бури, пускай даже такой ценой.

И я действительно выпила это злополучное какао, но благословлять Коула Гастингса не спешила. Вместо этого я мысленно прокляла его раза четыре, жалея, что под рукой нет булавки и куклы с прядью его злополучных кудрей. Сгорбившись на жесткой койке под длинным душистым пальто, я постаралась сосредоточиться на побеге.

– Смертные, – буркнула я себе под нос. – Теперь понимаю, почему моя бабушка каждый раз плевалась, вспоминая сентябрь 1787 года. Вовсе не ведьмы роднятся с дьяволом, а современная Конституция. Тьфу!

Я заглянула в замочную скважину, взвешивая свои силы, восстановившиеся после сна.

«Три дара из восьми – слишком скудно для Верховной. Не расстраивай меня, Одри».

Да что там, я расстраивала даже саму себя! Моя практика не была закончена и наполовину, и сейчас мне катастрофически не хватало знаний. Вот до чего довела моя безответственность – не могу вспомнить заклятие, чтобы вскрыть решетку! Сгнить в тюрьме – истинный позор для Верховной. Смирно дожидаться, пока в этой тюрьме меня обнаружит одержимый брат, – позор еще больший.

– А вот и твой сэндвич, малышка. Кстати, наш стажер нарыл кое-какое досье… Ты, случайно, не Натали Прайс? Нет?

Я несколько раз глубоко вдохнула, медленно выдохнула и улыбнулась.

– Хотите узнать свое будущее?

– Чего?

– Могу погадать вам. Я прорицательница.

– Ага, – прыснул со смеху офицер, остановившись на пороге. – Скорее проницательная мошенница.

– Разве вы не видели все те загадочные штуковины, когда рылись в моем рюкзаке? – надавила я и с облегчением увидела вихрь противоречивых эмоций в его взгляде. – Там есть и Таро, и руны, и оракул Ленорман.

Офицер прислонился плечом к стене, держа тарелку. Повисшая тишина выдала его с головой – заинтересованный, он не спешил уходить.

– Вы ведь верите в колдовство, – продолжила наступать я, обводя взглядом серебряный кулон, выглядывающий из-под воротника его голубой рубашки. – Это скандинавский «Шлем ужаса», я права? Отпугивает недоброжелателей. Спорю, в столе у вас валяется амулет гри-гри от воздействия магии вуду. Вы зашили внутрь свои состриженные ногти или пошли на более радикальные меры?

– Откуда ты знаешь? – встрепенулся офицер, выпрямившись во весь рост, как по стойке, и я улыбнулась, убедившись, что нащупала его больное место. – Мы живем в Новом Орлеане, детка! Тут все повязаны на колдовстве или защите от него. Так, просто на всякий случай… Моя жена очень суеверна.

– Тогда она наверняка не упустила бы шанс узнать свое будущее. Я ведь и ей погадать могу. Даже на расстоянии!

Офицер закатил глаза и просунул мне сэндвич через прутья решетки, а затем двинулся назад в офис. Мой трюк не сработал, и от безнадежности я рухнула посреди камеры, простонав ему вслед:

– Ну же! Я ведь смотрела сериалы и знаю, что ночные смены в полиции всегда безумно скучные. Таро – это бесплатно, обещаю! И мне одиночество скрасит, и вам пользу принесет. Что скажете?

Офицер остановился, покосился на настенные часы и задумчиво постучал носком ботинка о решетку. Я тоже проследила за стрелкой на циферблате: она уже подбиралась к четырем утра. Значит, нужно поторопиться. Натянув на лицо самое дружелюбное выражение, я невинно захлопала ресницами.

– Ладно, – буркнул офицер. – Сейчас принесу. Как там выглядят твои Таро?

– Вы не найдете. Еще вдруг нечаянно рассыпете стружку из помета варана… Лучше несите весь рюкзак.

Спустя пару минут, за которые я успела запихнуть в себя сэндвич с беконом, потрепанный вельветовый рюкзак уже лежал у меня в ногах. Я неторопливо перебирала его содержимое под настороженным взглядом офицера, стоящего по ту сторону решетки. Он раздражающе притоптывал, подгоняя меня.

Я проигнорировала колоду карт, лежащую на поверхности, и запустила руку в потайной кармашек. В этот карман Рэйчел настрого запретила мне лезть без крайней необходимости, и до самой ее гибели я не знала, что именно она сочла подходящим для «крайней необходимости». Пальцы погладили кедровую пробку: баночка почти опустела за эти три года, на дне осталась пара розовых горошин. Я откупорила сосуд.

– Что ты там жуешь? – насторожился офицер, приблизившись, когда я быстро закинула себе под язык несколько крупиц морской соли. – Надеюсь, не тот помет, о котором ты говорила.

– Отойдите.

Превозмогая кошмарное жжение во рту и в желудке, я поднялась на ноги и, когда офицер не послушался и подступил ко мне, выставила перед собой пластиковую расческу.

– Отойди, кому сказала! – вскричала я, и офицер ахнул, вскинув руки над головой.

– Откуда у тебя револьвер? – ошарашенно спросил он, пялясь на расческу. – Я ведь обыскивал твои вещи. Вот же дрянь…

– На пол. Сейчас же!

Рука у меня не тряслась, как это наверняка было бы, схватись я за настоящее оружие. Приходилось сжимать расческу крайне крепко, чтобы искрящаяся магия не дала осечки: она покалывала на кончиках пальцев, под кожей, словно невесомые электрические разряды. Магия струилась по венам, и даже мучившие меня боль в горле и кашель притупились и будто совсем исчезли. Пускай я и знала, что это состояние не продлится долго, но ощущать такую силу было блаженством: величие Верховной, которого у меня никогда не было.

«Тебе не нужна заговоренная соль с добавочной магией. В тебе ее и так в избытке, Одри! Ты сумеешь преодолеть все, с чем бы тебе ни пришлось столкнуться, потому что Верховная – это не титул. Верховная – это природа».

Нет, Рэйчел, моей силы никогда не было достаточно без волшебного допинга. Во мне никогда не было того, что помогло бы мне выбраться из клетки, и я не была уверена, что это когда-нибудь появится. Во рту таяла розовая соль, горча на языке привкусом далекого моря – и вдруг иллюзии, в плетении которых я всегда с треском проваливалась, стали моим спасением.

– Не делай глупостей, малышка, – попытался образумить меня офицер, но послушно лег на пол, предварительно швырнув мне в руки ключи. – Ты бы отделалась максимум исправительными работами за документы, но теперь…

Я передразнила его и, надев рюкзак, быстро открыла решетку и вышла, зачем-то прихватив остывающее и помятое мужское пальто.

Заперев офицера полиции в камере, наставив на него дуло расчески, я пробежала через весь корпус и влетела в комнату с пустыми офисными столами. За одним из них дремал стажер перед тусклым экраном компьютера. Заметив меня, он растерянно приоткрыл рот, и я сунула расческу в карман, найдя этого паренька слишком безобидным и замученным, чтобы угрожать вымышленным револьвером.

– Приветик, чего расселся? У вас тут пожар, – сказала я, указав пальцем на коридор. – В туалете. Слепой, что ли? Там все в дыму, боже! – И, немного увлекшись, решила добавить: – Ты слышишь этот лай?.. Какой кошмар! Кажется, наверху остались щенки. Надо скорее спасти их!

Стажер подорвался, сбив локтем кружку с кофе, и с бранью кинулся к коридору, откуда, как ему мерещилось, выстреливали всполохи огня. Заглянув в кладовую и за дежурную стойку в поисках чехла со скрипкой и ничего не найдя, я скрепя сердце покинула полицейский участок, подгоняемая пожарной сиреной и чувством, что искр магии в пальцах становится все меньше, пока тает соль во рту.

В такое позднее время мне пришлось идти по городу пешком, то и дело вглядываясь в тени на задворках, чтобы одна из них не оказалась моим братом. Дождь немного ослаб, и моя одежда оставалась почти сухой благодаря недавнему подарку – шерстяному пальто детектива из Бёрлингтона. Выйдя на освещенную трассу, я чудом поймала такси и попросила довезти меня до ближайшего отеля.

– Двадцать баксов, – объявил водитель спустя пять минут, за которые я не успела даже восстановить дыхание.

– Это грабеж! – буркнула я и полезла в карманы, уже зная, что скоро мне снова предстоит бежать без оглядки, не заплатив.

Но вдруг нащупала портмоне из лайковой кожи.

– Вот, – сказала я, протягивая таксисту купюру в пятьдесят долларов из тех двух тысяч, что все еще, оказывается, были у меня. – Оставьте сдачу себе.

Не торопясь вылезать из такси под промозглую морось, пока удовлетворенный таксист пересчитывал выручку, я дрожащими руками расстегнула портмоне и робко заглянула внутрь. Новенькие купюры хрустели под пальцами, и это не только искупило все ужасные события минувшего дня, но и обещало скрасить мне ближайшее будущее.

Мой взгляд невольно замер на красных запястьях, разодранных грубым металлом наручников. Детектив Гастингс был готов переломать мне руки за кражу зеркала, но не за две тысячи наличных, которые даже забыл забрать. Странно? Невероятно странно! Такие дурни были как подарки-пиньяты, посланные свыше.

– Лучший номер, что у вас есть, пожалуйста.

Тратить чужие деньги – райское наслаждение, и в нем мне не было равных.

Проспав до утра в роскошном отеле в центре Нового Орлеана в номере с видом на Бурбон-стрит и чувствуя себя наутро после приема соли так, будто меня избивали всю ночь, я заказала себе завтрак в постель. В меню нашлись самые редкие деликатесы и обожаемый мной молочный коктейль. Следующим в списке было немедленно покинуть город, но, смывая в душе скользкие и болезненные прикосновения Джулиана, я вдруг подумала, что мне не помешает еще немного приятностей.

Накупив в аптеке кучу лекарств от простуды, я не устояла перед соблазном и оказалась в примерочной элитного бутика. Вскоре старые вещи уже валялись в помойном баке: Джулиан прикасался к ним тоже – значит, осквернил. Сохранив лишь рубиновый шарф, купленный Рэйчел в аэропорту Праги, я расплатилась семьюстами долларами за лаковые сапожки и шелковое платье от кутюр лимонного цвета.

– И вон ту шляпку, – счастливо улыбнулась я, довершая образ изящным головным убором, сшитым из фетра и таким же красным, как и шарф. – Ох, здесь вставки из жемчуга. Потрясающе! Обожаю жемчуг.

Тратить деньги – райское наслаждение, но вот считать их – сущее наказание.

– Черт!

Я грустно взглянула на оставшуюся сотню баксов и встала под навесом автобусной остановки в одежде, которая стоила достаточно, чтобы спокойно арендовать приличное авто. Завернувшись в пальто детектива, которое нелепо топорщилось на узких плечах и смотрелось поверх элегантного платья почти вульгарно, я рванула по лужам к автобусу с горящими цифрами – 21. Красивое число. Значит, подходит.

Примостившись возле окна, я расстегнула рюкзак и потрясла в руке мешочек с рунами, на которые уповала, несмотря на глубоко затаившуюся обиду.

– Я вас прощаю. Надеюсь, теперь вы поняли, до чего доводит промедление. Давайте впредь без глупостей!

Я кинула пригоршню кубиков на соседнее кресло. Автобус затормозил и покачнулся, но руническая вязь уже сложилась и не распалась, будто приклеившись к грязной обивке.

«Сиэтл».

– Сразу бы так, – улыбнулась я и всмотрелась в мигающее табло с остановками, одна из которых удачно выпадала на междугороднюю автостанцию.

Разъезжать на общественном транспорте между штатами – сомнительное удовольствие, но это было лучше неизвестности, отчаяния и холодных рук брата, исследующих мое тело против моей собственной воли. Добравшись до станции и пересев в автобус, идущий до Сиэтла, я затаилась в конце забитого салона и постаралась заснуть, рассасывая леденец от кашля.

Сны, что лезли в голову, когда я смыкала веки, вызывали тошноту едва ли не большую, чем тряска в душном автобусе, пропитанном табачным дымом и сыростью.

Я вышла спустя три часа езды на первой же остановке возле заправки с закусочной и, натянув шляпу пониже, оглядела пригородное захолустье. Мой взгляд задержался на вывеске тайского ресторанчика. Смрад здесь стоял соответствующий – запах чеснока, топлива и потных дальнобойщиков дальних рейсов. Поежившись лишь при одной мысли, какая антисанитария может царить внутри, я отвлеклась, разглядывая цепочку автомобилей, стоящих в очередь на заправку.

Легковушка, фургон, подержанный седан, «Вольво» и даже гоночный кабриолет. Как прекрасно было бы раздобыть машину! Например, одну из этих…

Еще три года назад, пока я путешествовала с Рэйчел, эта идея показалась бы мне кощунством – забрать чужое. Но как много меняется, если заменить слово «украсть» на «приобрести», а «угодить своим капризам» на «выжить любой ценой».

Проводив взглядом рейсовый автобус, отбывший без единого пассажира, я сунула руки в карманы и несколько раз обошла заправку прогулочным шагом, делая вид, что слоняюсь здесь просто так. Внимательно оценивая каждый транспорт, я заприметила у второй бензоколонки новенький пикап с просторным кузовом. Блестящие диски, подпрыгивающая голова Эйнштейна на присоске у руля и идеально красный бампер. М-м, красный…

Я почти сделала свой выбор, когда осмотрелась снова и застыла напротив смутно знакомого синего джипа. Медленно приблизившись к нему, я посмотрела в затемненное окно и увидела полицейский значок, забытый на переднем сиденье.

Детектив Гастингс.

– Вот же дрянь, – прошептала я и заглянула в окна магазина, где между стеллажами с газировкой бродил высокий юноша в джинсах и бежевой куртке. – Я ничуть не мстительная. Нет. Нет… Ладно, да!

Я юркнула за телефонный автомат раньше, чем Коул повернулся посмотреть на свой джип. Сквозь мутное стекло было видно лишь, как он сгребает в охапку десятки белых коробок. Убедившись, что он слишком занят покупками, я тоже зашла в магазин.

– Вы будете брать все? Здесь же семнадцать штук, сэр, – сконфуженно заметил продавец, нервно поглядывая то на детектива, стоящего перед кассой, то на пирамиду из замороженных яблочных пирогов, которую он вывалил ему на прилавок.

– Семнадцать? – озадаченно переспросил Коул и выпрямился, отчего стал казаться еще выше, уступая по высоте разве фонарному столбу на въезде. – Хм-м… Мне нужно двадцать.

– Вы забрали все яблочные пироги, что у нас были.

– Точно?

– Проверьте морозильник с блинчиками. Может, там завалялось.

Коул кивнул, и очередь покупателей взвыла. Побежав к камере с полуфабрикатами, он промчался мимо меня и даже не заметил. От испуга мое сердце пропустило несколько ударов, а когда детектив встал вполоборота ко мне и запустил руки под ледяные ребрышки в поисках яблочных пирогов, замерло окончательно.

– Чудила, – хмыкнула я, наблюдая из-за угла. – Но красавчик.

Коул Гастингс и впрямь был невероятно хорош собой. Даже удивительно, как я не заметила этого раньше. Впрочем, нет, ничего удивительного в этом не было: моя память о вчерашнем дне ограничивалась животным страхом, гонящим меня через Новый Орлеан, и бездушными серыми глазами, которые я поклялась однажды выцарапать. После покупки платья, леденцов с шалфеем и отдыха мое самочувствие улучшилось, а ум прояснился. Теперь я могла трезво оценить, что представлял из себя нервный детектив, благодаря которому я угодила за решетку и попрощалась не только со всеми своими поддельными документами, но и с обожаемой скрипкой.

Солнце палило нещадно. Его лучи обтачивали высокие скулы, окрашивая заостренное лицо Коула в золото. Когда он нагнулся, чтобы вынуть из-под льда еще один пирог, свет затанцевал на россыпи его веснушек, расходящихся по лицу в хитросплетении с мелкими родинками. Карие глаза оказались светлее, чем выглядели вчера во мраке чернильных туч, а каштановые волосы вились вовсе не от влаги, а сами по себе. Кофейные локоны пружинились, зачесанные на затылок. Не старше двадцати пяти лет, худой и высокий, он выглядел отстраненным, далеким и непонятным даже для меня – ведьмы, для которой «быть непонятной» – синоним повседневной жизни. Коул выглядел одиноким. Неприступным. Задумчивым. И… диким?

– Нашел! – громко объявил Коул, неся в руках еще три пирога, в этот момент он выглядел по-детски счастливо, настолько, что мне почти расхотелось делать то, что я собиралась.

Однако ключи от машины с брелоком-ракушкой, соблазнительно звенящие на его большом пальце, быстро расставили все по местам.

Я налегла на соседний стеллаж и оттолкнулась ногой, обрушивая стойку с консервными банками на Коула, несущего яблочные пироги.

Послышался сдавленный крик и топот разбегающихся посетителей, когда упавший стеллаж задел соседние. Я стремительно обогнула гору из сваленных продуктов, из-под которой торчали длинные ноги, и подобрала ключи от машины, упавшие рядом с коробкой кукурузных хлопьев.

Выбежав на улицу прежде, чем кто-нибудь из покупателей помог мычащему Коулу, заваленному консервами, выбраться, я нашла его машину и сняла блокировку на пульте.

Синий джип поприветствовал меня громким гудком. Вытащив заправочный шланг, я запрыгнула за руль и завела мотор. Вездеход – то, что нужно для непредсказуемых многолетних скитаний по стране! Я точно оставлю этот джип надолго.

Предвкушая скоростной кайф и освежая в памяти уроки вождения Рэйчел, я сняла машину с ручника.

– Штрудель!

Мне в спину впилась бритва, раздирая пальто, и я завизжала. В лицо кинулся гигантский комок шерсти, и от неожиданности я вдавила ногу в педаль газа, но, не проехав и метра, впечаталась в заправляющийся фургон. Даже после резкого толчка животное не оставило попыток разодрать мне лицо, но, запутавшись в моих волосах, протяжно замяукало. Стащив с себя чудовищное животное, которое оказалось толстым рыжим котом, я вывалилась из джипа и попыталась подняться, чтобы трусливо бежать, бросив ключи на землю.

Длинные ноги в коричневых ботинках и полосатых носках отрезали мне путь к отступлению. Коул схватил меня за воротник пальто и убрал с моего лица всклоченные волосы, чтобы я в полной мере смогла лицезреть неоднозначное выражение на его лице. Наверное, именно такое лицо бывает у тех, кто ловит преступника с поличным, – самодовольство, граничащее с жалостью.

Но впервые за много лет я вдруг вспомнила, что это такое – предчувствовать, как даже вопреки дерьмовым обстоятельствам твоя жизнь вот-вот изменится в лучшую сторону просто потому, что произошло то, что должно было произойти с самого начала.

– Так вот оно что, – прошептал Коул, щелкнув своим зеркальцем и выставив руку так, чтобы видеть мое отражение. – Ты ведьма.